Загадка виллы Дроков

6) пуговицы

7) мошенников

8) перьевые ручки

9) дантистов

10) когда его в четверть шестого утра будила машина, мчащаяся со скоростью сто километров в час, и он обнаруживал, что это не автомобиль грабителей, только что обчистивших банк, а полицейский патруль, направляющийся к месту преступления.

О котором ему, старшему инспектору, никто не потрудился доложить.

Шекспир вскочил с постели, натянул вчерашние брюки и рубашку и помчался вниз, страшно ругаясь.

В пабе на первом этаже никого не было. В воздухе всё ещё пахло тушёной курицей, но было пусто и тихо. Кухня открывалась в шесть.

Стараясь не обращать внимания на урчащий от голода живот, Шекспир толкнул плечом дверь и, выйдя на улицу, очутился прямо перед телегой с сеном, в которую был запряжён ослик-альбинос. Возница растянулся на сене и явно никуда не спешил.

С трудом сдерживая подкатившее к самому горлу раздражение, Шекспир обогнул телегу и побежал через площадь к полицейскому участку.

– Я инспектор Шекспир! – прогремел он, как торнадо ворвавшись в управление. – Какого чёрта здесь происходит?! Почему мне никто не позвонил?

В ответ он услышал лишь приглушённое блеяние.

Полицейский участок был так же тих и пуст, как паб, но казался гораздо менее популярным местом. Всюду лежала пыль толщиной с палец, а единственную пишущую машинку, судя по паутине, захватили пауки, превратив её в свою крепость. Стоящий в участке запах вызывал в памяти раздевалку спортзала: смесь пота, кожи боксёрских перчаток и спортивного инвентаря.

– Эй, я к вам обращаюсь! – прокричал Шекспир в пустоту. – Есть кто живой?!

Опять блеяние. Да что ж такое?!

Инспектор широкими шагами пересёк участок, прошёл мимо единственной камеры с толстыми железными прутьями, выкрашенными серой краской, и вышел на задний двор, где мирно и радостно жевала траву привязанная к колышку маленькая козочка.

– Глазам своим не верю.

Инспектор вернулся в здание и пролистал журнал происшествий, куда должно вноситься всё, что происходит в участке: жалобы, аресты, посетители… Но в Литтл Мосс это был лишь очередной обломок давнего кораблекрушения. Последняя запись была сделана ещё во время войны, 4 октября 1943 года, и содержала только одно слово: бомбардировки.

Казалось, в участке поддерживали в хорошем состоянии только шкаф с оружием и столик, на котором стоял наполовину наполненный кофейник. Последнее обстоятельство удивило инспектора особенно приятно. Только налив себе чашку доверху, он понял, что отвратительную коричневую жидкость приготовили дня три назад.

Что-то невообразимое. Всё говорило о том, что полицейский участок в Литтл Мосс закрыт уже много лет – или же в нём работают, не считаясь с законом и здравым смыслом. А полицейские? Они-то где? Отделение полиции нельзя оставлять без прикрытия. Какая-то охрана в здании должна быть!

Очевидно, произошло что-то ужасное. А Пеннингтон даже не потрудился сообщить шефу – к чему столько хлопот?

Инспектор осмотрел столы в надежде найти тот, за которым сидит сержант. Стол оказался за дверью с написанной (и исправленной) от руки табличкой:

Криспин Э. Пеннингтон

Сержант —> Сержант, исполняющий обязанности начальника полиции

Это был самый большой и просторный кабинет во всём участке, но и он не блистал чистотой. Один угол столешницы из красного дерева был потёрт и поцарапан. Вероятно, именно на него Пеннингтон обыкновенно водружал ноги. Остальная часть стола была завалена не представляющими никакой ценности бумагами: актами, протоколами, отчётами – обычной бюрократической напастью любого государственного учреждения. Кое-где, правда, бросались в глаза немногочисленные личные вещи: талисман в виде кроличьей лапки, видавший виды рожок для обуви, связка ключей. И фотография Пеннингтона с пекинесом на руках. Сержант улыбался в объектив с видом лучшего ученика в день выставления четвертных оценок.

Шекспир поморщился от отвращения. Но его ждало новое испытание. Среди всего этого хлама на ярко-синей бархатной подушке лежала перьевая ручка – заправленная чернилами, из чёрного блестящего пластика, с идеально чистым пером, в которое можно было смотреться как в зеркало.

Шекспир закрыл глаза. Вдох – выдох. Когда инспектор профессионально занимался борьбой, он делал это упражнение перед самыми жёсткими боями – и, глядя на стол исполняющего обязанности начальника полиции сержанта Пеннингтона, у которого была авторучка, собака пекинес и на редкость наглое выражение лица, решил сделать его и сейчас.

– Вы что-нибудь слышите?

– Ничегошеньки.

Стоя на коленях перед приоткрытой дверью своей спальни, Грета прислушивалась к тому, что происходило внизу. Позади неё стояла Трисси и делала то же самое.

Снизу доносился взволнованный рокот, разливающийся по вилле гулким эхом. Грета и Трисси поняли только, что на рассвете прибыли двое полицейских, которые застали графиню в припадке нервного криза, а графа – в необычайно приподнятом настроении и с пистолетом в руке.

– Дедушка злится на меня, – сказала Грета.

– Да нет, вы тут ни при чём, – мягко объяснила Трисси. – Он просто очень испугался.

И, к счастью, не выстрелил в тебя.

– Ну да, а наказал меня! Посадил в тюрьму без суда и следствия. Это нарушение Женевской конвенции!

Грета сама удивилась своим словам. Мисс Беннет очень бы ею гордилась.

– Это не наказание, – настаивала Трисси. – Просто полиции нужно провести расследование, а мы мешаем.

– Но я свидетель!

Трисси изменилась в лице:

– Что вы имеете в виду?

– Я всё видела.

Горничная тихо закрыла дверь и присела на корточки рядом с Гретой:

– И что же вы видели?

– Всё. Я проснулась, потому что сильно хотела пить. Наверное, надо было всё-таки выпить горячего шоколада на ночь. Ну так вот, я проснулась и пошла вниз. Я искала кухню и обнаружила, что не я одна не сплю в такое позднее время.