Квартирный вопрос, или Как выжить студентке

Квартирный вопрос, или Как выжить студентке

Елена Якушевич

Иллюстратор Иллюстрации созданы ИИ платформа Fusion Brain

© Елена Якушевич, 2025

© Иллюстрации созданы ИИ платформа Fusion Brain, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-0067-3900-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

1978 год. Лето. Знойный август. Для героини этой книги, юной девушки, этот август закончился катастрофой вселенского масштаба: она не поступила. Биохимический факультет педагогического института – ее давняя мечта! – остался недостижимым, словно мираж в пустыне.

Эта книга – не только история девушки, а живой срез эпохи – с конца 70-х до середины 80-х, это период «застоя» с его ложной стабильностью, тотальным дефицитом, бюрократией и идеологическим формализмом, а также время, когда подспудно накапливались предпосылки для грядущих масштабных перемен, кульминацией которых стало начало «перестройки» и Чернобыльская катастрофа.

Рассказанная с легкой иронией и искрометным юмором, эта история доказывает, что даже самые горькие разочарования в жизни юной особы могут стать трамплином к чему-то по-настоящему великому и непредсказуемому. Приготовьтесь сопереживать, удивляться и, возможно, немного ностальгировать. Ведь перед вами – не просто книга, а билет в прошлое, где отчаяние оборачивается смехом, а несбывшиеся мечты – началом новой, захватывающей главы.

Добро пожаловать в 1978-й, год, когда все только начиналось… с провала.

Рухнувшая мечта

(Не) Студентка

Илона вошла в фойе института. Сердце отчаянно колотилось где-то в горле, заглушая гул голосов. У стенда со списками поступивших было многолюдно. Кто-то находил себя в списках и с радостной улыбкой и победным возгласом «Ура!» уходил прочь, а кто-то мрачнел и отправлялся в приемную комиссию за документами. Предвкушение и страх сплелись в тугой узел в груди Илоны, где-то там, в солнечном сплетении. Она сделала глубокий вдох, зажмурилась, пожелала себе удачи и шагнула ближе к стенду с вывешенными фамилиями.

Ее глаза метались по строчкам, прочерчивая путь по алфавиту. А, Б, В… Нетерпение боролось с паникой. Вот уже и буква «И»… И… И… Исаева, Игнатьев, Иванова… Илона затаила дыхание, медленно скользя пальцем по бумаге, словно боялась спугнуть свое имя. Она искала его, почти видя, как оно вот-вот проявится, выделится из череды чужих букв.

Но его не было.

Холодное осознание пронзило ее, как ледяная игла. Мозг отказывался верить. Нет. Это ошибка. Так не может быть. Она отпрянула, затем снова придвинулась, почти прижавшись лицом к бумаге. Глаза затуманились, но она заставила себя сосредоточиться. Перечитывала список, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Может, ее фамилия написана с ошибкой? Может, она в другом списке, на другой странице? Она лихорадочно перебирала листы, словно от этого что-то могло измениться. Каждый раз, когда взгляд пробегал по чужим именам, а ее собственного не находил, к горлу подступал горький ком.

Сердце не просто упало в пятки – оно рухнуло, провалилось сквозь пол, увлекая за собой все внутренности. Внутри образовалась зияющая пустота, ледяная и бездонная. Ноги стали ватными, и Илона почувствовала, как ее начало покачивать. Звуки вокруг стихли, мир сузился до одной точки – этого проклятого списка, на котором не было ее имени.

Это был удар. Удар, который выбил из нее весь воздух, все мечты, все планы. Ее мир, так тщательно выстраиваемый годами упорной учебы, рухнул в одно мгновение, рассыпавшись на миллионы осколков. Она стояла посреди толпы, чувствуя себя абсолютно разбитой, выставленной напоказ, в то время как другие радовались, поздравляли друг друга, обнимались. Их ликование казалось издевательством, усиливая ее собственное унижение.

Словно во сне, на ватных ногах, Илона медленно развернулась и пошла. Куда? За документами. Эта дорога к приемной комиссии, по которой она еще недавно шла с надеждой, теперь превратилась в путь позора и безысходности. Каждый шаг отдавался глухим эхом в пустой голове. Она чувствовала на себе взгляды, хотя, возможно, это было лишь ее воображение. Казалось, что все вокруг знают о ее провале, что на ее лбу крупными буквами выведено: «НЕ ПОСТУПИЛА».

В приемной комиссии все было так же безразлично и буднично. Короткий вопрос, машинальный жест, и вот уже папка с ее аттестатом и прочими бумагами лежит перед ней на столе. Илона взяла ее, и папка показалась ей неподъемной, словно в ней был не просто набор документов, а вся тяжесть ее несбывшихся надежд. Это было официальное подтверждение ее несостоятельности, ее неудачи. Без слов, без вопросов, она просто забрала ее и вышла.

Дорога домой

И вот, спустя час, с этой папкой в руках, она сидела в автобусе, который вез ее домой. Апофеоз ее отчаяния наступил именно здесь, в мерном покачивании, которое лишь усиливало тошноту. Взгляд Илоны был пуст, устремлен в окно, но она ничего не видела. Перед глазами стоял тот самый список, на котором не было ее фамилии, и те лица, которые она представляла себе, произнося вслух: «Не прошла по конкурсу…» Теперь она сидела и вроде бы внимательно смотрела через окно на пейзаж, проносящийся мимо, но так она всего лишь отчаянно пыталась скрыть свои глаза, полные слез и несбывшихся надежд.

В голове вихрем крутились печальные мыли. Как она посмотрит в глаза родителям? Они так верили в нее, так гордились, так много для нее сделали, а она… она их подвела. И не только их. Как взглянуть в глаза учителям, которые столько сил вложили, убеждая, что у нее есть потенциал? А одноклассники? Те, кто уже праздновал поступление, кто уже делился планами на общагу и студенческие вечеринки? Как она покажется им на глаза, когда все ее мечты, все амбиции рассыпались в прах?

Самооценка рухнула и ушла куда-то ниже плинтуса. Она чувствовала себя ничтожеством, пустым местом, бездарностью, которая не смогла справиться даже с такой простой задачей. Рядом ехали они – счастливые, беззаботные, нарядные студенты. Студенты! Смеялись и строили планы. У них-то все получилось! У них впереди – лекции, вечеринки, новые знакомства, целая жизнь, расписанная по сессиям и каникулам. А у нее? Зияющая пропасть. Пустота. Бесконечная череда дней, лишенных смысла, без цели, без направления. Чем теперь заниматься? Куда податься? Как вообще жить дальше, когда главный план, к которому она шла последние годы, рухнул? Мысли о необходимости срочно искать работу казались невыносимыми, лишь оттягивая неизбежное признание собственной несостоятельности.

Хотелось рыдать в голос, уткнувшись в окно, покачиваясь в такт автобусу, который вез ее домой. Каждый толчок автобуса отзывался тупой болью в груди, а слезы, которые она так отчаянно пыталась сдержать, все равно предательски катились по щекам, оставляя мокрые дорожки на щеках.

Илона представляла, как переступит порог дома, как скажет:

– Не прошла по конкурсу…

Мама вздохнет и ответит лишь коротким и хлестким:

– Я так и знала!

Этот вздох, этот короткий, но такой емкий приговор, уже стоял у нее в ушах, заглушая шум автобуса и стук собственного сердца. Это была не просто констатация факта – это было подтверждение ее самых страшных опасений, что мама всегда в глубине души знала, что Илона не потянет, что она не такая способная, как всем казалось. Этот вздох был тяжелее любого упрека, он нес в себе горечь несбывшихся надежд, немых разочарований. Илона почувствовала, как к ее горлу подступает ком, а щеки вспыхивают от жгучего стыда. Это был не упрек, а нечто гораздо хуже – тихое, безысходное признание матерью ее несостоятельности, ее неспособности оправдать возложенные на нее ожидания. Она не просто подвела их, она подтвердила их самые худшие предчувствия.

Папа будет утешать и говорить, что «в следующем году попрубуешь вновь». Папины слова, призванные утешить, отдавались внутри еще одной волной отчаяния. «В следующем году попрубуешь вновь» – это звучало как приговор к еще одному кругу ада, к еще одному году унизительного ожидания, к еще одной попытке доказать то, во что она сама уже не верила. Год. Целый год. Пока ее одноклассники будут наслаждаться студенческой жизнью, открывать для себя новые горизонты, заводить друзей, она будет здесь, в этом же городе, в этом же доме, заново перелопачивать учебники, заново переживать эту агонию подготовки, а потом – этот же страх, это же унижение. Это был не спасательный круг, а якорь, тянущий ее на дно, к еще одному году неопределенности, пока все ее сверстники будут жить полной студенческой жизнью, а она – топтаться на месте, чувствуя себя отстающей, неполноценной, вечной неудачницей. Мысль о том, чтобы снова пройти через это, казалась невыносимой, отвратительной. У нее не было сил, ни физических, ни моральных, чтобы снова броситься в эту мясорубку.

Ее грудь сдавливало невидимым обручем, дыхание перехватывало, а слезы, которые она так старательно прятала, теперь грозили прорваться наружу безудержным потоком. Каждый метр, приближающий ее к дому, становился пыткой. Она представляла их лица – мамино, уставшее и грустное, папино, сочувствующее, но тоже полное скрытой боли. Она чувствовала себя не просто разочарованием для родителей, она была разочарованием для самой себя, для той Илоны, которая так усердно училась, так верила в свои силы, так грезила о будущем. Все ее планы, все ее амбиции, вся ее личность, казалось, были построены на этой цели, и теперь, когда цель рухнула, она сама рассыпалась в прах.

Казалось, весь мир сузился до этого единственного, невыносимого провала. Автобус продолжал свой путь, мерно покачиваясь, но Илона чувствовала, что ее внутренний мир разлетелся на тысячи осколков. Как ей теперь склеить эти обломки? Как найти силы, чтобы пережить этот позор, эту пустоту? Как начать новую жизнь, когда все, что она знала, оказалось фарсом?

Кто бы мог подумать в тот горький момент, что эта «трагедия» через некоторое время обернется самым крутым поворотом в ее жизни? Что вместо изучения пробирок и формул, ей в недалеком будущем предстоит окунуться в мир транзисторов, микросхем и, в конечном итоге, кода? Из несостоявшейся химички – в будущие повелительницы байтов!

Фиаско

О-о-о, Илона, прилежное дитя и гордость школы, образец для подражания и будущий светоч советской науки! Как же так?

Выпускные школьные экзамены Илона одолела играючи и смело перешагнула порог школы. Отличница, активистка, комсомолка – список ее регалий был длиннее, чем очередь за финскими сапогами. Она умела не только зубрить учебники, но и собирать макулатуру, издавать школьную стенгазету, стоять на субботниках с видом героини труда и даже, что уж совсем верх мастерства, искренне улыбаться на комсомольских собраниях. Институт ждал ее, это было ясно как солнечный день. И в голове уже складывалась картинка, как она, молодая учительница биологии, входит в класс.

Но вот незадача: судьба, как известно, дама с юмором, причем юмором весьма специфическим, советским. Илоне не хватило «полбалла». Не целого балла, не двух, а этих предательских, неуловимых «полбалла». Как будто бы на весах истории ее чаша успеха оказалась ровно на полграмма легче.

И вот она теперь безцельно сидела дома и смотрела в окно. Сидела, как памятник собственному несбывшемуся величию. Худая, с синяками под глазами, которые, казалось, были не результатом недосыпа, а отпечатками несбывшихся надежд. Печаль и отчаяние в глазах – это не просто слова, это был целый многосерийный фильм, который крутился в ее зрачках.

За стеклом был яркий теплый и солнечный августовский день, но он казался Илоне серым и безрадостным, как и ее душа. Деревья еще были зелеными, только кое-где уже поблескивали золотом желтые листья – предвестники приближающейся осени. Изредка по улице проезжала машина, ее гул быстро затихал, оставляя после себя лишь давящую тишину.

Илона не видела ни деревьев, ни машин. Она смотрела сквозь них, в пустоту, которая теперь поселилась внутри. Будто из нее вынули что-то живое, оставив лишь оболочку, наполненную тяжелым, вязким отчаянием. Еще каких-то два месяца назад этот серый мир за окном был полон красок, обещаний, звонкого смеха. Она видела себя студенткой химико-биологического факультета, окруженной книгами и новыми друзьями.

Она помнила, как трепетало сердце, когда она подавала документы. Как тщательно готовилась, ночами просиживая над учебниками, мечтая о лекционных залах, о новых знаниях, о том, как станет учителем – нет, не просто учителем, а тем, кто зажигает искры в детских глазах.

А потом были экзамены. Сначала все шло хорошо, даже слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она отвечала уверенно, чувствовала, как знания, бережно накопленные за годы, легко слетают с языка. А потом… потом был последний экзамен. Биология. Ее любимый предмет. Она знала, она точно знала, но слова вдруг застряли в горле, мысли разбежались, как испуганные мыши. Пальцы дрожали, ручка скользила по бумаге, оставляя лишь бессвязные фразы. Она чувствовала, как нарастает паника, как холодный пот стекает по спине. Словно невидимая стена выросла между ней и ее знаниями.

Когда вывесили списки, ее фамилии там не было. Просто пустота. Как и сейчас.

Она помнила взгляд матери – не упрек, а безмолвное, глубокое разочарование, которое ранило больнее любых слов. И короткое, отрывистое: «Ну что ж, значит, так тому и быть. На завод пойдешь. Время сейчас такое. Всем тяжело». Время такое. Казалось, это «такое время» проглотило ее мечты, не оставив даже крошки.

Из соседней комнаты доносился приглушенный голос телевизора, мерное тиканье часов в прихожей. Все эти звуки казались чужими, не имеющими к ней никакого отношения. Она была здесь, но одновременно и не здесь. Ее душа, сжавшаяся в маленький, болезненный комок, спряталась где-то глубоко внутри, не желая выходить наружу, не желая принимать эту новую, чужую реальность.

Семнадцать лет. Целая жизнь впереди, говорили ей. А казалось, что она уже закончилась. Что та Илона, которая мечтала о книгах и далеких странах, умерла в тот день, когда ее фамилия не появилась в заветном списке. Она закрыла глаза, пытаясь представить, что все это – лишь страшный сон. Что завтра она проснется, и будет сентябрь, и она пойдет в институт.

«Я не могу. Я не смогу», – шептала она себе, но губы не двигались. Слова звучали лишь в голове, эхом отскакивая от стенок черепа, как от стен глухого тоннеля, в который она теперь медленно, но верно сползала. Что же будет завтра? Что ждет ее впереди…

Мама, женщина практичная, не склонная к сантиментам, смотрела на дочь как на сломавшийся, но потенциально ремонтопригодный агрегат.

– Пару недель посиди дома, отдохни, – сказала она, и в ее голосе прозвучало не столько сочувствие, сколько констатация факта. – А потом решим, что с тобой делать.

«Что с тобой делать» – эта фраза висела в воздухе, как дамоклов меч, и Илона прекрасно понимала, что речь идет не о поездке на юг, а о чем-то более приземленном и, вероятно, трудовом.

Пока Илона «отдыхала», жизнь вокруг кипела, причем кипела по строгому плану. Все ее одноклассники, словно детали идеально отлаженного механизма, были аккуратно «пристроены». Кто-то – в институт, где уже в сентябре начнутся лекции по диамату и истории КПСС. Кто-то – в техникум, чтобы через пару лет стать гордым обладателем диплома младшего специалиста. А кто-то – в ПТУ, где, по слухам, давали стипендию и кормили неплохо.

А она. Она, «отличница», «активистка», «комсомолка», – не поступила. Эта мысль разъедала душу. Было горько и обидно. Горько от того, что система, которая ее так старательно лепила и лелеяла, вдруг с аппетитом пережевала и выплюнула. Обидно от того, что все эти годы зубрежки, собраний, дежурств по классу – все это как будто обесценилось из-за каких-то там полбалла.

Илона никого не хотела видеть. Каждый стук в дверь заставлял ее замирать, а затем тихонько уходить в свою комнату и сидеть там тихо-тихо, не подавая признаков жизни. Не было ни сил, ни желания вновь мямлить и объяснять, что всего-то полбалла не хватило… Как будто этих полбалла было достаточно, чтобы из будущей гордости семьи превратиться в человека без определенного рода занятий.

Иногда Илона рыдала в подушку, но делала это тихо, чтобы никто не слышал. Она опускала глаза и ускоряла шаг, встречая на улице соседей и знакомых. Ей казалось, что они, наверное, уже вовсю обсуждали ее «неуспех» на кухне, потягивая чай из блюдец, или ехидно улыбались ей вслед. Поэтому Илона сидела дома. В ее голове прокручивались сцены из будущего: вот она, Илона, в спецовке, на каком-нибудь заводе, с грустным взглядом и без шансов на карьерный рост. Или, что еще хуже, продавщицей в мясном на фоне витрины со свиными головами, которые в народе шутя называли «свиная улыбка».

Прошло две недели. Илона похудела еще больше, а синяки под глазами стали такими глубокими, что в них можно было бы прятать мелкие обиды. Мама, с видом человека, только что решившего сложную задачу по высшей математике, объявила:

– Илона, хватит сидеть и киснуть дома. Пойдешь на завод. Хватит сидеть без дела, горевать и корить себя. Мы с папой попросили твоего брата пристроить тебя в хорошее место. Завтра утром поедешь с ним на завод.

Илона даже почувствовала легкое облегчение. Это было не то будущее, о котором она мечтала, сидя над учебниками, но это было хоть что-то. По крайней мере, больше не придется объяснять про полбалла.

Комсомолка, отличница, будущий педагог… теперь просто рабочая. И, кто знает, может, именно на заводе она встретит своего будущего мужа, который тоже не поступил из-за какой-нибудь глупой ошибки в диктанте, и вместе они будут вспоминать эти полбалла с легкой, почти ностальгической улыбкой. Ведь в конце концов, главное в этой непростой жизни – быть «пристроенным».

Трудовая глава

Долгий путь к работе

Наступило утро новой жизни – сентябрьское туманное утро! Не просто утро, а утро-издевательство, утро-будильник-в-пять-тридцать-утра. Время, когда нормальные люди еще видят десятый сон, а Илонка, чья подушка еще хранила тепло ее тревожных снов, была безжалостно выдернута из небытия.

– Вставай, пора! – этот мамин боевой клич, произнесенный без лишних церемоний и нежностей, был для Илонки хуже любого горна.

Ее мозг, еще упрямо цепляющийся за остатки сна, отчаянно сопротивлялся, но тело, повинуясь дочернему долгу и чувству вины, за то что она растяпа и неудачница, начало медленно, со скрипом, выходить из горизонтального положения. Ранний подъем для нее всегда был мучительным, как визит к зубному без анестезии, но сегодня… сегодня было «надо». Большое, жирное, безапелляционное «надо».

И вот, еще толком не проснувшись, Илонка, вместе с отцом, поплелась к остановке пригородной электрички. Там ее уже ждал он – ее спаситель, ее принц на белом коне, ну, или на электричке, ее двоюродный брат Сергей. Сергей был не просто высоким черноволосым красавчиком с карими глазами; он был Сердцеедом с большой буквы «С», чье появление заставляло девичьи сердца биться в ритме отбойного молотка. Илонка знала, что этот мачо давно и успешно работал на оборонном заводе, да не где-нибудь, а в самом отделе снабжения, а значит, был вхож в те самые «высокие кабинеты», где решались судьбы. И для своей любимой сестренки он, конечно же, подыскал место не пыльное, а «денежное и престижное» – в цеху сборки микросхем. Сам начальник цеха, по словам Сергея, был его чуть ли не кровным братом, что гарантировало Илонке, как она наивно полагала, жизнь без забот и сплошные премии.

Завод, работавший на «оборонку», был настоящим золотым дном в их скромном мирке. Зарплаты там были такими, что о них слагали легенды, а сотрудники ходили с гордо поднятыми подбородками, как будто лично спасли мир от вторжения марсиан. Но, как известно, у любой медали есть оборотная сторона, и у этого завода она была особенно коварной. Располагался он в небольшом пригородном поселке, и добраться до него из Илонкиной деревни было тем еще квестом, достойным Индианы Джонса.

Вариант первый, «для самых стойких»: сначала героически преодолеть один километр от дома до остановки электрички, затем проехать одну-единственную остановку на этом чуде техники, а потом начинался настоящий марафон. Более трех километров пешком через поле, мимо кладбища (очень жизнеутверждающий пейзаж для начала трудового пути, не правда ли?), прямо до ворот завода.

Был и второй маршрут, «для тех, кто ищет приключений»: проехать две остановки на электричке до города, потом пересесть на городской автобус, который ходил по своим, одному ему известным расписаниям, проехать несколько остановок, а затем, если повезет, с боем взять дверь и с трудом втиснуться в пригородный автобус, который, судя по слухам, появлялся на горизонте реже, чем комета Галлея. Этот вариант был настолько «не очень хороший», что о нем даже не стоило думать.

Поэтому, без лишних раздумий, Илонка, сжав зубы и нацепив на себя самые новые, самые модные туфли на небольшом каблучке (ведь на завод, да еще на такую престижную должность, надо идти во всеоружии!), вместе с братом вышла на первой же остановке электрички. И пошагала навстречу новой, трудовой жизни. Через поле. Вперед. Навстречу своей самостоятельной, взрослой, полной приключений и, как она тогда думала, безболезненной трудовой жизни. О, если бы она знала, что эти самые туфли, столь тщательно выбранные для «первого впечатления», станут ее личным орудием пытки…

Дорога к обещанному братом «золотому дну» оказалась вымощена не брусчаткой, а, кажется, исключительно подъемами и спусками. Подъем в горку, казалось, вел не просто на горку, а прямиком на Эверест. Где-то там, за горизонтом, виднелись манящие очертания городка – ее будущей «денежной и престижной» жизни. Затем, словно в награду за выносливость, начался долгий, но не менее утомительный спуск, во время которого каждая клеточка организма умоляла о передышке. Илонка чувствовала себя не героиней, покорившей вершину, а скорее мячиком, который кто-то неуклюже спустил с горы.

Когда они, наконец, добрались до здания, где располагался Отдел Кадров, Илонка уже была готова просто рухнуть, мечтая об одном – скинуть туфли и отдохнуть. Но Сергей, ее личный рыцарь, который, похоже без труда преодолел весь этот такой сложный путь, с видом человека, для которого все двери мира открыты, подхватил ее под локоток и решительно двинул к входной двери. Провел по темному коридору и усадил на стул, напоминающий трон для будущей королевы микросхем, и с видом заговорщика прошептал:

– Жди здесь, сестренка. Минут через тридцать вернусь. Мне тут надо кое-что утрясти, сама понимаешь, секреты, оборонка, все дела…

Завод еще спал, окутанный предрассветной тишиной и запахом то ли свежей краски, то ли несбывшихся надежд. Сергей растворился в коридоре, оставив Илонку один на один с тишиной и собственными нервами.

Илонка осталась на стуле. Каждая минута тянулась, как целый академический час, а обещание «минут через тридцать» уже казалось издевательством. Она сидела и смотрела, как завод постепенно начинал просыпаться. Сначала робкие шаги, потом уверенный топот. Двери хлопали, открывая и закрывая порталы в неведомые ей миры. Мимо сновали люди – серьезные, деловые, с папками и озабоченными лицами. Они выглядели как представители другой цивилизации, знающие все тайны этого огромного механизма, тогда как Илонка сидела печальная и озабоченная.

Ее сердце отбивало чечетку в груди, а желудок, казалось, пытался исполнить сальто. Неуютно? Это было мягко сказано. Она чувствовала себя не просто мышкой, а скорее пойманной в ловушку мышкой, которая только что осознала, что сыр в мышеловке – это не совсем то, о чем она мечтала. Страх, тоска, и жгучее желание провалиться сквозь пол или, на худой конец, чтобы брат вернулся прямо сейчас и спас ее из этого преддверия неизвестности. Но Сергей, похоже, был занят спасением мира, и Илонке оставалось только сидеть, смотреть по сторонам, сжимать вспотевшие ладошки и надеяться, что ее «золотое дно» не окажется просто очень глубокой ямой.

Через полчаса, когда Илонка уже была готова бросить все и бежать домой к маме, появился он, ее брат Сергей. Ее личный рыцарь, который, похоже, успел не только принять душ и позавтракать, но и, возможно, спасти кого-то из горящего здания, пока она сидела и обдумывала план побега. С видом человека, для которого все двери мира открыты, он подхватил ее и решительно толкнул к двери. Двери, на которой красовалась табличка: «ОТДЕЛ КАДРОВ». Уже одно это словосочетание заставляло Илонку напрячься. От него веяло казёнщиной, пылью и неизбежностью.