3:15 в Ашфорд-Холле

Томазина наклонилась ко мне, и её голос прозвучал неестественно мягко:

– Доктор, вы разве верите в существование привидений? Вы же лечите душевнобольных. Разве стали бы доверять видениям своих пациентов?

– Я не пациент, – мои слова прозвучали резче, чем я планировал. – Я знаю, что видел…

– Правда?

Мисс Ашфорд медленно покачала головой

За её спиной Эмма сделала почти незаметное движение – будто хотела снова перехватить мой взгляд, в ее глазах читалось что-то важное, но я уже не мог остановиться.

– В этом доме что-то происходит! – вскричал я. – Эдвард обратился ко мне неспроста. Теперь я понимаю почему. Он столкнулся с тем, что не смог принять его разум. И теперь… не знаю, жив ли он. Не знаю, что за тварь сначала играла с ним, а теперь выбрала меня. Но я докопаюсь до истины! Можете вместе с братом вышвырнуть меня вон, отказать от дома – это только укрепит мои подозрения…

Томазина не дрогнула. Только выпрямилась во весь рост, а её обычная томная грация сменилась чем-то иным: холодной надменностью и почти нечеловеческой собранностью.

– Дорогой доктор Рутленд, – её голос сохранял бархатистость, но в нём проскальзывали новые нотки, колючие словно льдинки, – как жаль, что вы с самого начала были предубеждены, видели в нас врагов, хотя мы так старались проявить участие, помня о вашей дружбе с нашим бедным старшим братом. Закрывали глаза на … особенности вашего поведения. Ваша благородная работа с душевнобольными, эти ежедневные подвиги… Они, конечно, оставили отпечаток на вашей душе. А теперь ещё эта трагедия с Эдвардом… – Она сделала паузу, и в этой паузе повисло нечто большее, чем просто слова. – Я понимаю ваше состояние. Но сейчас вы перешли границы. Этот тон – неприемлем.

Мисс Ашфорд вздохнула, и произнесла ласково, словно говорила с больным ребёнком:

– Отдохните, Джонатан. Возьмите себя в руки. Эти болотные миазмы… Они пагубно действуют на рассудок. Я готова забыть вашу вспышку и сохранить дружеское расположение, но только если вы дадите слово больше не вести себя так…. недостойно. Поверьте, я совсем не заслужила подобного обращения…

Я проводил Томазину взглядом, и невольно ощутил горький привкус стыда. По спине разлилась тяжесть, будто на плечи положили невидимый груз, а ладони стали влажными – стараясь обрести душевное равновесие, я сжал кулаки.

В этот момент рядом возникла мисс Рассел. Без единого слова она протянула мне платок – тонкий, с вышитыми инициалами.

– Возьмите, доктор, у вас испарина, – произнесла она ровным, но многозначительным тоном. – Стоило быть более осторожным … в выражениях.

Её фраза повисла в воздухе, обрастая скрытым смыслом. Я перехватил взгляд Эммы – и в её глазах увидел не просто тревогу, а настоящий страх. Сердце упало: похоже я перешёл черту, и теперь ничего нельзя исправить.

Оставшись в одиночестве, я судорожно скомкал платок – и почувствовал под пальцами неожиданную жесткость. Что-то было вложено в ткань.

Записка.

Прочесть послание Эммы я осмелился лишь в своей комнате, плотно прикрыв дверь и задернув шторы. Даже стены в Ашфорд-Холле мне теперь казались соглядатаями.

Короткий клочок бумаги, выпавший из складок батиста, содержал несколько слов, выведенных нервным почерком:

«Приду в полночь. Не засните».

Последняя фраза была подчеркнута так резко, что бумага порвалась от нажима.

А в груди медленно разливалось липкое, недоброе чувство, словно паук, осторожно распрямляющий свои тонкие лапки.

Глава 7

Я не вышел к обеду.

Не хотел видеть Ашфордов – ни Томазину после напряженного разговора утром, ни Томаса с его несдержанностью. Каждое её слово было как удар хлыста, обернутого в шелк. А её брат… Стоило мне заговорить об Эдварде, как его пальцы тут же сжимались в кулаки. Тем более… еще ведь была мисс Рассел. Одна неосторожная фраза и она окажется в опасности. Нет, лучше избежать этой трапезы.

Я достал и развернул письмо Эдварда. «Она возвращается каждую ночь в 3:15». Значит, он тоже видел её – эту женщину на лестнице. Ту самую, что я встретил прошлой ночью. А видел ли он другой призрак – пугающее безмолвное существо с болот, что я так опрометчиво принял за человека. Если – да, то не удивительно, что мой несчастный товарищ лишился рассудка. Я и сам чувствовал, что мои убеждения дают трещину.

В дверь постучали – слабо, нерешительно.

Вошедшая служанка, кажется, ее звали Мартой, поставила поднос на стол, упорно отводя глаза. Ее натруженные руки дрожали. От переутомления? Или все-таки от страха?

– Спасибо, – сказал я.

Она кивнула и тут же повернулась к двери, сутуля плечи. Пожилая, уставшая женщина.

– Подождите.

Марта замерла, но не обернулась.

– Вы ведь давно работаете в доме? Были здесь, когда умер отец сэра Эдварда? А его мачеха… Что вы можете о ней рассказать?

Её плечи дернулись, будто от удара.

– Простите, – прошептала она. – Я спешу… У нас еще много работы. Миссис Марлоу рассердится, если я сильно задержусь. Она не велит болтать языком о покойных владельцах. Спрашивайте обо всем у молодых хозяев.

Она метнула на меня косой взгляд. Ее морщинистое, хмурое лицо сделалось замкнутым. Я понял, что сейчас вряд ли сумею из нее что-то выудить.

– Извините.

Она выскользнула, также бесшумно, как и вошла.

Я отодвинул тарелку. Аппетита не было.

Явится ли сегодня призрак на лестнице? Хватит ли у меня духу отправиться в холл в 3:15 и столкнуться с ним снова? Я чувствовал себя пленником этого мрачного дома, из которого не мог выбраться.

На ужин я тоже не пошел. Справиться о моем самочувствии прислали другую горничную – молодую, одетую со строгостью прислуги из знатного дома. Она могла бы считаться симпатичной, если бы не выражение испуга на бледном личике.

– Благодарю! Простите, не знаю вашего имени! – сказал я, принимая из ее рук чашку чая.

– Джулия, сэр, – прошептала она, опуская глаза. Слабый румянец выступил на ее щеках.

– Давно ли вы здесь служите, Джулия?

– Пять годочков будет, сэр, – вздрогнула она.

– Мрачноватое место для молодой особы, не находите?

– Да не по своей воле, сэр, – прошептала она, вцепившись тонкими пальцами в передник. – Матушка тут прежде служила. Как она померла, господа меня к себе взяли. Сэр Джон с леди Ашфорд. Отец-то мой давно помер, мне идти-то некуда… Только вот и оставаться тут теперь…

Голос ее дрогнул. Я почувствовал искреннее сочувствие к этой девушке.

– Они добрые были, сэр Эдвард тоже, – вдруг зашептала она, озираясь. – А вот мистер Ашфорд… Скверный он человек. Жестокий. Требует, чтоб сэром Томасом его звали, а хозяин-то, может, и не погиб вовсе…

Я вскинул голову.

– Что же произошло тогда? – спросил я, понизив голос

– Сэр Эдвард в топи ушел, а мистер Ашфорд с садовником Грегори следом. Только не нашли его, вещи какие-то… Сказали, утонул. Искали, да… – Она нервно облизала губы. – Только перед тем письмо-то он мне дал, чтоб вам отправить, тайно. Не просто так. Я в лавку ходила и на почту заодно… Теперь хозяйка на меня косо глядит. Подозревает видать. Страшно, сэр. Убежать бы…

– Я мог бы помочь вам найти место в столице.

– Ой, сэр! – Ее глаза загорелись. – Я б так благодарна была! Я никакой работы не боюсь. Просто не хочу сгинуть, как другие.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы же не здешний… – Она зашептала. – Не знаете, о чем тут шепчутся. За последние годы в здешних краях – от Моргейта до Принстауна пропало несколько девушек. А после того, как нашли ту…

– Какую?

– Осенью прошлого года рабочие отрыли женские останки в торфе в миле от Постбриджа. Вроде как молодой девицы. Тело было изуродовано – сломаны ребра, пробит череп… Но на ней было хорошее платье, кожаные башмаки с серебряными пряжками. Однако незнакомку ту так и не опознали. Схоронили в безымянной могиле…

Джулия опасливо оглянулась на дверь.

– Элис Род из Хагерти… с выпаса не вернулась. Через месяц её платок нашли у края трясины – зацепился за корягу в Молчаливой топи. Тело так и не обнаружили.

Она переступила с ноги на ногу, губы подрагивали.

– Сара Хейвз… пропала на ярмарке в Принстауне. По слухам, видели, как в тот день она с каким-то молодым джентльменом говорила. В черном сюртуке и с бледным лицом. Через неделю её башмаки и сумку нашли за несколько миль оттуда у восточного края топи – на старой конной тропе.

Пауза. В камине с треском осели угли.

– Дженни Уайт… горничная леди Ашфорд… – голос Джулии стал еле слышным, – исчезла за день до смерти сэра Джона. Нашли только передник …. у Гнилой гати…

– Вероятно, все они утонули. Я и сам едва не погиб, когда пошел к Ашфорд-Холлу через болота.

– Не знаю, сэр… Недоброе здесь что-то творится. Из Моргейта никто в Большой дом работать не идет. Дурная слава у него давно. После случая с дочкой кухарки. А потом еще Дженни пропала, и слуга сэра Джона – Берроуз умер вскоре после него. Да и сами хозяева… Один застрелился, другая – с лестницы упала, а третий и вовсе в болотах сгинул.

Я посмотрел на девушку, ожидая продолжения, но она вдруг застыла, напряженная и испуганная, затравлено глядя в сторону двери. Мгновенно вскочив на ноги, я подбежал к выходу и распахнул дверь настежь. Послышались быстрые, удалявшиеся шаги. Выглянув в коридор, я заметил спину Джейкоба, заворачивавшего за угол.

– Кто там был, сэр? – выдавила из себя служанка

– Сын садовника… Джейкоб…

– Опять вынюхивает? Мерзавец! Простите, доктор. Мне пора бежать. Заболталась я с вами. Получу нагоняй!

Джулия заторопилась.

– Но мы не договорили….

– Прошу вас, сэр… Не задерживайте меня. Нельзя мне распускать свой язык. Если они узнают… Придумайте как выбраться отсюда, доктор. И заберите меня с собой. Умоляю. Тогда я расскажу все о Ашфордах. Все, что мне известно…. И о той истории тоже. Я ведь выросла здесь. С мисс Ашфорд мы считай ровесницы. Так что я знаю, как умерла Лили Браун. Я видела ее гибель… И я уверена, с нее все началось… И не закончится, до тех пор пока…

Она умолкла. Я попытался убедить ее довериться мне, но побледневшая девушка стояла на своем – она раскроет все секреты, только если я увезу ее из этих мест.

– Хорошо! – кивнул я. – Постараюсь узнать, можно ли уехать по дороге в Моргейт. Дам тебе знать.

Служанка убежала, даже не забрав посуду, а я остался один, размышляя над ее рассказом.

Я не видел связи между пропавшими девушками и Ашфорд-Холлом. И уж тем более не понимал, какое отношение ко всему этому могли иметь Лили Браун и умерший слуга. Передо мной лежали лишь разрозненные факты, слухи и домыслы, которые никак не складывались в единую картину.

Время тянулось мучительно медленно. Я прислушивался к каждому шороху в коридоре, то и дело подходил к окну, пытаясь совладать с нарастающим напряжением. Спать я не ложился – страх перед ночными видениями пересиливал усталость, – но свет всё же погасил, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Я понимал, Эмме будет непросто ускользнуть от бдительной хозяйки. В голове невольно всплыл образ Томазины – пленительный, но почему-то вызывавший у меня не восхищение, а смутную опаску.

Мисс Рассел не пришла – ни в полночь, ни позднее.

Я сидел, прислушиваясь к мерному стуку дождя по стеклу. В доме стояла такая тишина, что каждый скрип половиц отзывался в висках навязчивым эхом. Эта неестественная тишь показалась мне зловещей – и я решил спуститься в холл.

Проверить, явится ли призрак.

Холл был пуст и тогда я рискнул. Я знал, где на втором этаже располагается комната Эммы и крадучись двинулся по погруженному во тьму дому. Подошел к двери и подергал за ручку – комната была не заперта. Я застыл, напрягая слух. Ни звука. Только непрерывный шум дождя, бушевавшего за стенами Ашфорд-Холла. Подождав несколько мгновений, я проскользнул внутрь.

Комната, освещенная одинокой, тусклой лампой была пуста. Постель переворошена, подушка и простыни сброшены на пол. Одеяло скомкано. Стул перевернут, а женская ночная сорочка сползла по спинке.

Никаких иных следов борьбы я не заметил и стоял в полумраке оглушенный и растерянный. Эмма… Неужели она… Что эти негодяи сделали с ней? Я шагнул было к двери, намереваясь поднять шум, когда мельком заметил вспышку света в окне. Приблизившись, осторожно выглянул из-за шторы наружу.

Сквозь стекающие по стеклу дождевые струи, между мокрыми ветвями старых деревьев, промелькнул свет. Но уже не яркий всполох – скорее тусклое дрожание фонаря, скрытого листвой.

На мгновение я замер, вглядываясь в темноту. Свет появился снова – теперь явственнее – и тут же погас, будто кто-то прикрыл фонарь полой плаща.

Не раздумывая, я спустился в свою комнату, где накинул плащ и потуже затянул шнурки сапог. Шляпу низко надвинул на лоб, воротник поднял – во тьме бледное лицо могло выдать меня.

Я выбрался в сад через окно, благоразумно оставив его приоткрытым. Шаги по мокрой траве заглушал дождь, но я старался двигаться медленно и осторожно, прижимаясь к стенам усадьбы. Свет мелькнул снова – теперь я разглядел, что он исходил из-за ограды старого цветника.

Спрятавшись за толстым стволом дуба, я вглядывался в промозглую тьму. В слабом свете фонаря, прикрытого рукой, различил троих: Томаса, садовника Грегори и его сына. Они что-то закапывали – лопаты бесшумно входили в размокшую землю, лишь комья с тихим шлепком падали на растущую кучу.

Я прижался к дереву, чувствуя, как кора царапает ладони. Дождь хлестал по спине, словно плети, но я не смел пошевелиться. Что они могли прятать в такую ненастную ночь? Тайком… Как воры или…

Убийцы!

Эмма….

Я похолодел.

Разбросанные вещи в пустой комнате. Обещанная встреча, на которую мисс Рассел так и не пришла… В горле встал ком, при мысли, что в нескольких шагах от меня рыли могилу.

Внезапно Грегори что-то прошептал Томасу, и тот резко обернулся в мою сторону. Я затаил дыхание, чувствуя, как сердце бешено колотится. Фонарь закачался, осветив на мгновение их лица – бледные и напряженные. Затем свет погас, оставив только шепот дождя и едва слышные звуки их поспешной работы.

Вскоре дождь усилился, перерастая в настоящий ливень, подгонявший мистера Ашфорда и его подручных. Холодные потоки воды стекали мне прямо за шиворот, но я не двигался, выжидая, когда темные, размытые силуэты скроются в доме. Их фонари, мелькавшие между деревьев, наконец, погасли. Но я не торопился выходить, опасаясь ловушки. Только убедившись, что никто из них не вернется, я подполз туда – к свежевскопанному месту. В кромешной тьме приходилось ориентироваться на ощупь – пальцы вязли в размокшей земле, натыкаясь на комья глины.

Что же они могли здесь зарыть?

Собака!

Я вдруг подумал о спаниеле леди Ашфорд.

Неужели эти чудовища в человеческом обличье закопали здесь животное? Может, садовнику надоел агрессивный пёс… и он избавился от него. Но Томас? Вряд ли он стал бы участвовать в погребении собаки. Да и яма слишком велика для спаниеля.

Я должен знать. Должен убедиться, что это не…

Одна из лопат оказалась там же, где ее бросили – воткнутой в сырую землю. После минутного колебания я взял ее и стал копать. Медленно, практически вслепую, сгибаясь под массой воды, льющейся на меня с небес. Лопата входила в мокрую землю беззвучно – только тяжелые комья падали обратно с тихим шлепком. Яма оказалась неглубока. Возможно, это был временный тайник. Уже вскорости железо наткнулось на что-то мягкое.

Я бросил лопату и, опустившись на колени, стал разгребать землю руками. Пальцы наткнулись на грубую ткань. Грязную, промокшую. Сверток был слишком большим для животного.

Я потянул материю на себя.

Из кокона выпала женская рука – бледная, безжизненная.

В ушах зашумело – кровь яростно пульсировала в висках, сердце отбивало сумасшедший ритм. Казалось еще немного, и оно выскочит из груди.

Если это Эмма….

Мысль о том, что она может лежать здесь, сжимала горло как петля.

Дрожащими руками я стянул мешковину с головы трупа и наклонился, вглядываясь в лицо.

Джулия.

Ее широко распахнутые, невидящие глаза уставились в вечность. Черты искажены жуткой гримасой. Рот открыт, язык вывалился. Даже в темноте можно было разглядеть синеватый оттенок кожи горничной.

Они убрали свидетельницу. Но свидетельницу чего?

Дождь заструился по лицу мертвой девушки, словно слезы. А я все сидел в грязи, не в силах отвести взора от несчастной.

Джулия действительно что-то знала и теперь лежала здесь, в сырой яме, с тёмными следами удушения на шее.

Я сжал влажную землю в кулаке. Мысли метались. Что она успела мне рассказать? Где теперь Эмма? Что случилось с Эдвардом Ашфордом?

Громовой раскат оглушил меня. Вспышка молнии на мгновение осветила сад – ровно настолько, чтобы увидеть, жуткий черный силуэт, стоящий у края могилы.

Глава 8

Тьма была абсолютной, непроглядной, разрываемой лишь слепящими вспышками молний. Я сидел на краю раскопанной могилы, и каждый удар грома отзывался в м