Сладкий поцелуй

Стараясь не привлекать к себе внимания, я прогулочным шагом доплелся до входа во двор, миновал ворота, однако направился не влево, где меня поджидали Леева и Великороднова, а вправо, в сторону автобусной остановки. Мне необходимо было некоторое время побыть одному, собраться с мыслями.

На облицованной рейками автобусной остановке торчали три человека. Я примостился на скамеечке, опоясывающей одну из опор остановки, положил рядом с собой пакет с сумочкой и задумался.

Что же произошло вчера в квартире Чака? Кто его убил? Увы, все факты, как ни крути, указывали на то, что это сделала Элла. Зря я считал девушку распутной и гулящей. Неиспорченная, по-видимому, она оказалась. Скорее всего, Чак этот вчера заманил Элку к себе домой, подпоил и пытался изнасиловать, а Ягодкина, защищаясь, схватила с журнального столика кухонный нож и в горячке ударила им Юру в сердце. Смерть наступила мгновенно, а перепуганная девушка сбежала из квартиры. Домой она боится появляться и скрывается сейчас у кого-то из подруг или знакомых. Все логично. Если бы Чака убил кто-то другой, Элла давно заявила бы об убийстве в полицию и вернулась к матери. Но виновна она и потому скрывается от правосудия. Да-а… дочка Верки влипла в историю по самые уши.

Конечно же, как честный, законопослушный гражданин я обязан был немедленно позвонить в полицию и сообщить об убийстве и лице, его совершившем, но как друг семьи Ягодкиных не имел права так поступить. Долг мужчины обязывал меня найти девушку, выяснить, что, в конце концов, произошло в доме Чака, и, если Элка действительно виновна, убедить ее во всем признаться.

К автобусной остановке подошел автобус, и группа пассажиров поспешно влезла в него. Автобус тронулся, а я сидел и тупо глядел на движущийся борт автобуса. Внезапно узкая никелированная полоска оборвалась, и моему взору открылся вид на противоположную сторону улицы. Там наискосок на точно такой же остановке сидел рослый парень лет двадцати семи и в упор смотрел на меня. Парень как парень, сидит и смотрит, на то у него и глаза, но почему-то я под его колючим взором почувствовал себя неуютно. Наткнувшись на мой взгляд, молодой человек опустил голову. И я отвернулся и полез в карман за сотовым телефоном. Достав мобильник, потыкал в него пальцем и приложил к уху.

– Алло! – после нескольких зуммеров отозвался в трубке голос.

– Привет, Вера! – произнес я негромко. – Игорь звонит. Есть какие-нибудь новости об Элле?

В трубке раздался тяжкий вздох:

– Нет, а у тебя?

– Кое-что узнал, – признался я. – В общем, так, Вера, дочка твоя жива, но влипла в нехорошую историю и сейчас, по-видимому, где-то прячется.

В трубке прозвучал какой-то булькающий звук, и женщина закудахтала:

– В какую историю, Игорь?! Боже мой! Что случилось?!

Чтобы не пугать Веру, я решил пока не рассказывать о произошедшей на улице Севастопольской драме и сказал:

– Расскажу при встрече. Ты в полицию о пропаже Элки больше не заявляла?

– Нет, – с недоумением произнесла Ягодкина. – Как утром позвонила, и все… А что такое?

– И не звони больше. Сиди тихо дома, а я постараюсь помочь твоей дочке выпутаться из истории. Все уяснила?

– Уяснила, – эхом отозвалась Вера и жалобно сказала: – Игорь, может быть, все-таки расскажешь, что произошло?

– Нет! – отрубил я. Истерика, слезы и причитания мне были сейчас ни к чему. – Обо всем при встрече. Не волнуйся, я сделаю все, чтобы выручить твою дочь из беды. Верь мне… И вот еще что, – вспомнил я. – Ты дала мне фамилии и телефоны Элкиных подружек – тех, что живут в наших краях, а мне нужны их адреса. Узнать сможешь?

– Сейчас обзвоню знакомых и выясню, – с готовностью отозвалась Ягодкина.

– Давай! Потом звякнешь мне. Жду! – Я отключил мобильник и сунул его в карман. Когда я бросил взгляд на противоположную сторону улицы, рослого парня на остановке уже не было.

Я поднялся со скамейки, сунул пакет с сумочкой под мышку и зашагал под горку к стоявшему у ворот дома отдыха «Ситроену».

К машине я подошел с видом человека, которому наконец-то улыбнулась удача.

– Чака дома не оказалось, – заявил я, влезая на заднее сиденье автомобиля, – но его соседка по лестничной площадке сказала, что вчера вечером видела Юру и вместе с ним Элку. Они с бутылкой вина поднялись в квартиру, всю ночь колобродили, а утром ушли, – приврал я на всякий случай. – Так что с Эллой все в порядке, и сейчас она болтается где-то со своим хахалем по городу.

Женщины выслушали меня с неподдельным интересом. Великороднова искренне обрадовалась.

– Ну, слава богу, девка жива и здорова оказалась! – воскликнула она, как-то по-старушечьи причитая. – А то мы здорово за нее волновались.

А Леева возмутилась:

– Вот стерва молодая! – вскричала она и от избытка переполнявших ее эмоций стукнула ладонью по спинке сиденья. – Мать места себе не находит, мы с ног сбились, разыскивая ее, а она с мужиком целые сутки шляется!

– Бессовестная! – поддакнул я. – Ох, и попадет Элке от матери, когда она домой заявится. Ладно, девушки, благодарю за службу. На сегодня все дела закончены. По домам!

Я сделал попытку выбраться из машины, однако Леева придержала меня за плечо.

– Да погоди ты! Куда? Я вас до дому подброшу. А то нехорошо получится – целый день я вас возила, а теперь вдруг на дороге кину.

Я кивнул на Свету.

– Ее вон подбрось, а я к товарищу заскочу. Он здесь рядышком живет.

– Так мы тебя подождем! – переглянувшись с Великородновой, сказала Леева.

Однако я с хитрым видом покачал головой и рассмеялся:

– Долго ждать придется. Мы с приятелем давно не виделись. Мальчишник устроим. А вы поезжайте, я позже на автобусе сам до дома доберусь.

Причин задерживать меня дальше в машине вроде бы не было. Марина освободила мое плечо, однако, обратив внимание на торчащий у меня из-под мышки пакет, ухватилась за него и с силой потянула.

– А это откуда у тебя взялось?

У Леевой, как я понял, амплуа глупенькой наивной девочки, которой все позволено. Так что нахальные, бестактные, бесцеремонные поступки – ее репертуар. Запросто может выхватить пакет и развернуть его. Я, в свою очередь, отбросив деликатности, откинул руку Марины и заявил:

– Бутылку купил. Я же сказал, что к приятелю в гости иду.

Не знаю, поверила мне Леева или нет, но только грубость моя ее покоробила. Обиженно поджав губы, она отвернулась и завела мотор автомобиля, а я наконец выбрался из машины и направился к остановке.

ГОРОД ЖЕНЩИН

Избавившись от общества Великородновой и Леевой, я вдохнул свободнее. Дело приняло серьезный оборот, и теперь чем меньше людей будет привлечено к поиску Элки, тем меньшую огласку это дело получит, а значит, есть шанс пока сохранить все случившееся на улице Севастопольской в тайне, и к тому времени, когда полиция выйдет на девушку, успеть что-либо предпринять для ее спасения. До квартала, где я жил, было три остановки. В автобусе у меня зазвонил мобильник. Как я и предполагал, звонила Вера.

– Иго… – успела произнести Ягодкина, как я оборвал ее.

– В автобусе еду, перезвоню через пару минут, – буркнул я и отключил «телефон».

Я сошел у магазина «Чародеи», не доехав одной остановки до дома. Мне нужен был телефон-автомат, а у магазина, я помнил, стояла ряд телефонная будка. Звонить в полицию по мобиле я побоялся. Неизвестно, какая у них там аппаратура стоит, вдруг вычислят. Я зашел в будку, набрал сто два и сказал взявшему на другом конце провода дежурному о том, что на улице Севастопольской, в доме шесть, квартире семнадцать, лежит труп молодого человека. Прежде чем парень успел о чем-либо меня спросить, я повесил трубку.

Когда отошел подальше от магазина, достал мобильник и набрал номер Веры. Она скинула мне эсэмэску с адресами двух Элкиных подруг.

Катя Рябинина жила через квартал от моего, в девятиэтажке с магазином автозапчастей на первом этаже. Здание уступом лепилось к зданию-близнецу, во внутреннем дворике разместились, детская площадка и ряд гаражей.

Я сам живу в типовой девятиэтажке, поэтому отлично знаю порядок нумерации квартир в подобном доме. Двадцатая, Катина, должна находиться на восьмом этаже, ибо нижний этаж занимал магазин. Я вошел в подъезд, затем в лифт и нажал на кнопку с почти стершейся цифрой восемь. На этаже, где я вышел, всего две двери, однако рядом с той, что располагалась слева, было два звонка с цифрами девятнадцать и двадцать под ними. Кого-то, может быть, и озадачило бы то, что за одной дверью располагаются две квартиры, но не меня, жителя девятиэтажки. Я отлично знал, что за дверью находится длинный общий коридор на две квартиры и что обычно жильцы, кому достались квартиры с подобной планировкой, своими силами устанавливают в коридоре еще одни двери, ставя, таким образом, дополнительный заслон для взломщиков.

Я надавил на кнопку звонка с цифрой двадцать под ним. Где-то хлопнула дверь, раздались шаги, потом все стихло: меня, очевидно, изучали в глазок, – и наконец дверь открылась. На пороге стояла невысокая округлая женщина в домашних брюках, просторной, мужского покроя, рубашке навыпуск и в тапочках. На вид ей было лет сорок. Довольно приятная: с чуть вздернутым носом, мягкими губами, ямочками на щеках и умными блестящими глазами. Русые волосы хозяйки двадцатой квартиры были заплетены в косы и уложены вокруг головы. Сейчас так уже не носят. Образ этой пышущей здоровьем зрелой женщины ассоциировался у меня с образом русской купчихи. Если бы я был художником, то непременно запечатлел ее на холсте в соболях, едущей ранним морозным утром по скрипучему снегу на санях на городскую ярмарку.

– Вы ко мне? – с легким удивлением спросила меня «купчиха».

– А разве к такой роскошной женщине, как вы, не может прийти мужчина? – ответил я вопросом на вопрос.

– Может, конечно, – засияв ямочками на щеках, согласилась хозяйка двадцатой квартиры. – Но почему-то не приходит. У меня в квартире вообще, кроме электрика и сантехника, лица мужского пола не бывают. Вы случайно не сантехник?

– И не электрик тоже, – подхватил я с усмешкой. – Но если понадобится, могу заменить и того, и другого.

Женщина склонила голову.

– Я буду иметь вас в виду… Так зачем вы пришли? – перешла она к делу.

Я слегка стушевался.

– Вы знаете… Кха! – закашлялся я. – Я, по правде говоря, не к вам пришел, а к вашей дочери.

– Ну вот, – сделав вид, будто обиделась, произнесла женщина. – За столько лет один раз в мой дом пришел мужчина и то не ко мне. – Она не флиртовала и не кокетничала, просто подтрунивала надо мной, а еще больше над собой, и у меня даже не возникало на ее счет фривольных мыслей. – А не скажете, зачем вам моя дочь потребовалась?

Любая мать имеет право знать, зачем к ее дочери солидные мужчины ходят. Я сознался:

– Я дядя Элеоноры Ягодкиной. Она куда-то запропастилась. Я хотел бы поговорить с Катей, выяснить, не знает ли она, где моя племянница.

– Ах, Эллы! – живо откликнулась женщина. – Впервые слышу, что у нее есть дядя. Вы проходите. Катя недавно пришла из института, сейчас готовится к занятиям у себя в комнате.

Хозяйка отступила и, когда я вошел в коридор, прикрыла за мной двери. Страдающим клаустрофобией жить в девятиэтажках с подобной планировкой я не советую. Запросто чокнуться можно, оказавшись в длинном, узком, как пенал, коридоре без окон, с единственной лампочкой посередине. Мы прошли по коридору, свернули в конце его в распахнутую справа дверь.

– Катя, к тебе пришли! – крикнула хозяйка и указала на закрытую в конце прихожей дверь. – Проходите, пожалуйста!

Я шагнул к двери, постучал в нее и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату. В ней на стоявшей у стены деревянной кровати, раскинув руки и ноги, с книжкой на груди дрыхла девица. При окрике матери она даже не шевельнулась. Очевидно, по природе своей Катя Рябинина была человеком высокомерным, обидчивым и своенравным. Даже во сне с ее лица не сходило надменное выражение, а линия рта была капризно изогнута. Впрочем, такая красивая девушка с утонченными чертами лица, превосходной фигурой, бархатной кожей и копной пышных русых волос, наверное, имеет право на гордыню.

Я пощекотал маленькую изящную ступню Кати. Девушка отдернула ногу, подтянула ее к себе, потом неохотно разлепила веки и уставилась на меня изумленным взглядом.

– Педикюршу вызывали? – пошутил я.

Девушка посмотрела на сей раз ошалело, быстро села на край кровати и поправила короткий халатик.

– Какую педикюршу? – не поняла она.

– Которая чистит и полирует ногти на ногах, – продолжал балагурить я. – Извиняюсь, но не знаю, как сказать педикюрша в мужском роде, поэтому говорю о себе в женском. С вашей мамой я уже поработал. Теперь ваша очередь.

Рябинина некоторое время молчала, переваривая услышанное, потом прищурилась и с понимающим видом изрекла:

– Прикалываетесь, да?..

– Конечно, прикалываюсь, Катя! – Я придвинул к себе стоявший у письменного стола стул и уселся на него напротив девушки. – Мама говорила, будто ты занимаешься, а ты книжки почитываешь, – я кивнул на лежавший на кровати толстенный том Джона Голсуорси.

Катя сладко потянулась и, подавив зевок, заявила:

– А я и занимаюсь. Я в институте иностранных языков учусь. Вот, «Сагу о Форсайтах» читать задали. – Девушка поморщила хорошенький носик. – Скучняк такой!

– Напрасно ты так говоришь, – обиделся я за Джона Голсуорси. – Очень хорошая книга. Мне еще «Конец главы» его нравится.

– Очень хорошая, – хмыкнула Катя. – Такая хорошая, что я на двадцатой странице уснула.

Решив, что знакомство состоялось, я перешел к цели своего визита.

– Я ведь к тебе по делу пришел, – объявил я серьезно. – Я дядя Элеоноры Ягодкиной.

При упоминании имени Эллы в выражении лица моей собеседницы произошли неуловимые изменения. На ее губах все так же блуждала усмешка, но она стала немного жестче, что ли, а в глазах появился холодный блеск. Девушка молчала, ожидая дальнейших объяснений.

– Элла с мамой поругались, – продолжил я. – Знаешь ведь, как иной раз младшее поколение со старшим конфликтует. Вот у них и разошлись взгляды на жизнь. В общем, вчера вечером Элла психанула и ушла из дому, и ее мама до сих пор не знает, где ее дочь. Вот теперь вся родня Ягодкиных разыскивает беглянку. Ты не знаешь, Катя, у кого Элла может скрываться?

Девушка нахмурила брови.

– Я не знаю, где может быть Элеонора, – сказала она сдержанно.

«На хвост она тебе наступила, что ли?» – подумал я, дивясь бездушию девушки, но продолжал настаивать:

– Неужели у тебя нет никаких соображений относительно того, где может находиться твоя подруга?

– Абсолютно! – отбрила меня Катя.

– Может быть, ты все же поможешь мне? Пойми, Катя, мама Эллы с ума сходит, теряясь в догадках, где ее дочь. В полицию заявила. Я с утра на ногах, бегаю по институту да друзьям девушки. Возможно, с ней случилось несчастье.

Нет, не хотела Рябинина откровенничать. Она отвела глаза и сухо произнесла:

– Я все понимаю, но ничем вам помочь не могу.

Я чувствовал, что бьюсь в глухую стену.

– Но вы же подруги! – не выдержав, укорил я. – Как ты можешь с таким безразличием относиться к судьбе близкого тебе человека?

– А мы и не подруги вовсе, – наконец-то призналась Катя. – Я с Элкой поругалась и давно не поддерживаю отношений. Так что извините.

Все ясно – нет врагов непримиримей, чем бывшие друзья. Однако я возразил:

– Вчера поругались, завтра помиритесь. У вас же остались общие знакомые. Вы учились с ней в одной школе, дружили уже будучи студентками. Кому как не тебе знать интересы Эллы, ее вкусы, круг общения. Ты же…

Я не договорил. Катя бесцеремонно перебила меня.

– Я устала вам объяснять! – сказала она озлобленно. – Знать ничего не знаю про Ягодкину и ничего не хочу знать!

Все, больше я ничего не добьюсь. Приходилось мне иметь дело с подобным типом людей. Как упрутся, будут стоять на своем. Хоть на коленях перед ней ползай – не сжалится. Вредная девка. Я встал и начал прощаться:

– Ладно, Катя, извини, если что не так. До свидания.

– Желаю удачи, – глядя куда-то в сторону, мрачно сказала Рябинина.

Я бросил прощальный взгляд на комнату, на сидевшую в напряженной позе девушку, повернулся и направился к двери. В прихожей у входа в кухню меня поджидала Рябинина-старшая. Пока я беседовал с Катей, ее мама, по-видимому, находилась неподалеку и сквозь приоткрытую дверь слышала весь наш разговор.

– Вы извините Катю ради бога, – сказала женщина, приложив руку к крепкой груди. – Она девочка с характером. А с Элеонорой они подруги были не разлей вода. И вот словно черная кошка между ними пробежала. Уж и не знаю, что между ними произошло, но разругались они не на шутку. Вот уж месяц, как не разговаривают. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

Конечно, Катина мама ничем не могла мне помочь – ну что она могла знать про Эллу? – просто она испытывала неловкость за грубое поведение дочери и теперь пыталась сгладить то неприятное впечатление, которое у меня осталось от посещения ее дома.

– Ну что вы, – качнул я головой. – Любой характер уважать нужно, а уж независимый – тем более. За предложение спасибо, но я не думаю, что вы можете посодействовать мне в поисках племянницы.

– Жаль, – печально отозвалась женщина.

Я попрощался с нею и вышел за дверь. На улице снова глянул в список. Последней в нем значилась Шувалова Юля. Я вспомнил фильм Марчелло Мастроянни «Город женщин» и невольно ухмыльнулся: счастье, что в нашем городе равное количество представителей обоих полов. Понятно, Элла – девушка, и, разыскивая ее, я в основном встречаюсь с окружающими ее по большей частью женщинами, но все же я был бы не прочь встречаться также с мужчинами, с которыми можно поговорить без всяких сантиментов и околичностей, чисто по-мужски.

Шувалова, еще одна бывшая одноклассница Эллы, судя по адресу, жила неподалеку от моего дома за железнодорожным переездом. Добираться до нужного мне места я решил на троллейбусе.

Девятиэтажка, в которой я жил, находилась метров на пятьдесят дальше остановки. Она стояла вдоль дороги на бугорке и на фоне окружавших ее пятиэтажных зданий казалась исполином. Взглянув на окна своей квартиры, я подумал о том, что неплохо было бы сейчас принять душ и поваляться у телевизора на диване, однако, преодолев желание зайти домой, направился в противоположную девятиэтажке сторону.

И вот что удивительно: пока я шел к железнодорожному полотну, меня не оставляло странное ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Я несколько раз оборачивался, глазел по сторонам, но никого и ничего подозрительного не замечал. Однако как только я, успокоившись, переставал вертеть головой, я снова чувствовал, как мой затылок начинал сверлить чей-то недобрый взгляд. Так, испытывая смутную тревогу, я перешел переезд и направился по тротуару, по обеим сторонам которого плотной стеной тянулись заросли шиповника.

Юля жила в кирпичной пятиэтажке. Здание стояло на отшибе, рядом с ним находился небольшой магазин, за ним – котельная, огороженная высоким железобетонным забором.

Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж и надавил на кнопку звонка. Минуту спустя дверь с треском распахнулась, и на пороге возник жилистый мужчина лет сорока в потертых джинсах и рубашке. Лицо у него было уродливым – землистое, со шрамом на искривленном носу, с плоскими губами, крутым лбом и узкими злыми глазами. Даже на расстоянии я уловил исходящий от него резкий запах перегара.

– Чего тебе? – тоном еще не остывшего от крупной ссоры человека спросил он. Голос у мужчины был низкий, хриплый с металлическими нотками.

Я слегка опешил, но быстро взял себя в руки и спокойно, очень вежливо сказал:

– Здравствуйте. Мне нужна Юля Шувалова.

Мужчина оскалился, точно цепной пес, и прорычал:

– Нет ее дома.

Я поинтересовался:

– А когда она будет?

– Не знаю! – рявкнул мужчина, и его голос, звучавший, как вибрирующий лист жести, эхом отозвался в подъезде.

Не знаешь, и бог с тобой! Я собрался было повернуться и уйти, а мужчина уже стал закрывать двери, но в этот момент в квартире прозвучал обиженный девичий возглас:

– Ну зачем ты обманываешь, папа, я же дома!

За спиной мужчины возникла девушка. В темной прихожей лица ее было не разглядеть, я видел лишь поблескивающие большущие глаза. Я взялся за ручку двери и потянул на себя.

– Элла пропала, Юля, я бы хотел с тобой поговорить! – игнорируя присутствие мужчины, обратился я к девушке.

Однако папа Юли гаркнул на дочь:

– Зайди в свою комнату, быстро! – потом повернулся ко мне и спесиво заявил: – Она наказана и ни с кем разговаривать не будет.

– Ты что, мужик, от пьянства совсем отупел?! – рявкнул я, делая зверское лицо. – Я же тебе русским языком объясняю, у меня к твоей дочери серьезное дело. Мне поговорить с ней нужно. А ты здесь комедию ломаешь! Ну-ка пусти девушку! – И я сильнее дернул ручку двери.

Хозяин квартиры вроде даже обрадовался моим агрессивным действиям. Он слегка ослабил усилие, с каким удерживал дверь с обратной стороны, и насмешливо сказал:

– Ну давай, вломись ко мне в хату, я тебя живо за разбой за решетку упрячу!

С него станется. Я тут же оставил в покое ручку, однако сунул в пространство между косяком и дверью ногу и примирительно произнес:

– Ладно, мужик, побалагурили и хватит. Выпусти девушку, я тороплюсь.

Юлин папа чувствовал себя хозяином положения: мол, хочу казню, хочу милую. На его уродливом лице отразилось раздумье, потом он ухмыльнулся и заявил:

– Хорошо, дай на бутылку водки, Юлька с тобой поговорит.

Я вытаращил глаза на практичного папашу.

– Ну ты козел! – выпалил я. – Ты же так и дочь, и мать, и жену продать можешь!

К лицу Шувалова прилила кровь и тут же отхлынула.

– Ах так! – вскричал он в бешенстве. – Тогда проваливай отсюда! – Он с силой пнул по подошве моей туфли и шваркнул дверью так, что со стены посыпалась штукатурка.

Я сделал глубокий вдох, потом медленно выпустил воздух сквозь сжатые губы и несколько раз подряд нажал на кнопку звонка. Как я и предполагал, к двери никто не подошел. Тогда я с силой надавил на кнопку и больше уже не отпускал. Наконец раздались шаги, дверь резко распахнулась, и на пороге вновь возник мужчина с уродливым лицом. В руке он держал приличных размеров скалку с утолщенной серединой.

– Ты не понял, что я тебе сказал, дятел! – прорычал хозяин квартиры и сделал шаг вперед. – Не хотел по-хорошему уйти, придется уползать!

Я уже пожалел о том, что связался с Шуваловым. Он оказался намного опаснее, чем я думал, и теперь хлопот не оберешься. Я тоже сделал шаг, но назад и поднял на уровень плеч руки.

– Ладно, ладно, успокойся! – попробовал я его урезонить. – Я был не прав и сейчас ухожу!

– Ты не уйдешь, а я тебя вышвырну из подъезда! – проревел он и замахнулся скалкой.

Я успел увернуться, и грозное оружие просвистело в воздухе. Если бы мой противник в меня попал, то наверняка бы сломал мне ключицу. Я сделал еще шаг.

– Ты спятил, мужик?! Угомонись! Давай спокойно разберемся! – Я все еще надеялся разрешить конфликт мирным путем, а потому не предпринимал никаких агрессивных действий. Наоборот, стараясь не делать резких движений, словно передо мной был не человек, а злой пес, я потихоньку стал пятиться вниз по ступенькам.

Но Шувалов был уже невменяем. Он снова размахнулся и с силой опустил скалку. Я отскочил, на сей раз в противоположную сторону, успев тем самым спасти вторую ключицу. Скалка с грохотом обрушилась на перила. Мы находились уже на середине лестничного марша. Воспользовавшись передышкой, я повернулся и сиганул на лестничную площадку между вторым и первым этажом. Второй промах еще больше раззадорил Шувалова. В два прыжка он преодолел расстояние, отделяющее его от площадки, и, размахивая скалкой, как гладиатор мечом, кинулся в бой. Однако Шувалов, по-видимому, испытывал сильнейший похмельный синдром. Движения его были неловки, удары неточны. Я без всякого труда увертывался от них или отбивал скалку рукой. Тем не менее мой противник попал-таки концом своего оружия мне в шею. На миг у меня потемнело в глазах. Я поймал руку мужика, выхватил скалку и тут же нанес молниеносный удар в нос локтем. Шувалов с громким воплем кинулся на меня. Я снова поймал Шувалова за руку, на этот раз крутанул ее так, что он повернулся вокруг своей оси, затем, продолжая применять болевой прием, схватил неугомонного папашу свободной рукой за шею и припечатал физиономией в угол подъезда. Шувалов взвыл, а я прошипел:

– Либо ты утихомиришься, либо я сломаю тебе руку.

Мужик оказался на редкость терпеливым и упрямым. Из предложенных мной вариантов он выбрал последний и, как мне кажется, вообще согласился бы остаться без руки, лишь бы не сдаваться. Из крайне неудобного для себя положения он пытался лягнуть меня, да побольнее. Я потерял терпение и решил пойти на крайнюю меру – шарахнуть как следует Шувалова лицом об стену, чтобы наконец-то отключить. Но тут произошло непредвиденное. Занятый папашей я не заметил, что из квартиры вышла его дочь. Увидев безобразную сцену, девушка сбежала с лестницы и накинулась на меня, точно мегера.