Тьма над Байкалом. Книга 1

– Что скажешь, Егорыч? – спросил Петров тихо.

– Зверь тут был, – так же тихо ответил эвенк, не поворачивая головы. – Большой. Но… не простой зверь. Не медведь, не волк. След странный. И люди… Они не от зверя бежали. От чего-то другого. Чего-то, что было с ними… здесь.

Петров посмотрел на Волкова. Тот был слишком поглощен осмотром палатки и пятен крови, чтобы обращать внимание на слова проводника. Для него это были очередные «байки».

– Осмотрите все вокруг, – приказал Волков оперативникам. – Ищите гильзы, оружие, любые зацепки. Следы куда ведут?

Баранов и Синицын разошлись по поляне, внимательно всматриваясь в снег.

– Следы ведут в разные стороны, товарищ старший лейтенант! – крикнул Синицын через некоторое время. – Трое бежали вон туда, к речке. А один… один след идет вглубь леса, на север.

– Кто-то отстал? Или пытался уйти в другую сторону? – Волков выпрямился, отряхивая перчатки. – Похоже на нападение. Возможно, те самые беглые зэки, о которых вы говорили, капитан? Или местные бандиты? Отобрали у геологов что-то ценное…

– У геологов? Что у них ценного? Образцы породы? Старая рация? – Петров покачал головой. – Не похоже. И почему тогда палатка порвана изнутри? Если нападали снаружи, ломали бы вход. А тут – паника. Бежали от чего-то, что было внутри палатки. Или от того, чего они испугались снаружи так, что ломали стены, лишь бы выбраться.

Волков нахмурился. Логика Петрова была неоспорима. Картина не укладывалась в простую схему нападения. Было что-то еще. Что-то нелогичное, иррациональное.

Солнце уже почти село за верхушки деревьев. Тени на поляне стали длинными, чернильными, сливаясь с подступающим лесом. Тишина сгустилась, стала почти осязаемой. Стало по-настоящему холодно. И жутко. Ощущение заброшенности, панического ужаса, застывшее на этой маленькой поляне посреди бескрайней тайги, начало пробирать до костей даже прагматичного Волкова.

– Ладно, – сказал он, поежившись. – Становится темно. Разбиваем здесь лагерь на ночь. Утром пойдем по следам. Баранов, Синицын – по очереди на дежурство. Оружие держать наготове. Всем быть начеку.

Петров посмотрел на Егорыча. Тот стоял неподвижно, глядя в сторону темнеющего леса, туда, куда уходил одиночный след. Старый эвенк словно прислушивался к чему-то, чего не слышали другие. И выражение его лица Петрову совсем не нравилось.

(Часть 4)

Пока оперативники разводили костер и ставили свою палатку рядом с грузовиком, а Егорыч молча осматривал ближние подступы к поляне, Петров и Волков решили еще раз тщательно обследовать заброшенные палатки геологов при свете мощных фонарей. Возможно, в спешке и сумерках они что-то упустили.

Волков методично прощупывал спальники, проверял карманы брошенной одежды, заглядывал в пустые консервные банки. Петров же обратил внимание на несколько брезентовых мешков с образцами породы, сваленных в углу первой палатки. Геологи явно собирали их и готовили к отправке. Он развязал один мешок. Внутри были обычные камни серого и бурого цвета. Он высыпал содержимое второго – то же самое. А вот в третьем…

– Александр Сергеевич, взгляните-ка, – позвал он.

Волков подошел. Петров посветил фонарем в мешок. Среди обычных камней лежало несколько черных, блестящих обломков породы, которые он не сразу и заметил. Они были тяжелее обычных камней такого же размера и имели странную, оплавленную поверхность, словно побывали в очень высокой температуре.

Волков взял один обломок в руку.

– Метеорит? Или какая-то руда? – он поднес к нему компас, который всегда носил с собой. Стрелка компаса мгновенно и резко отклонилась, указывая точно на камень в его руке. – Сильно магнитит… Интересно. Что они тут искали? Железную руду?

Петров взял другой черный обломок. Он был холодным, неестественно холодным на ощупь, гораздо холоднее окружающего воздуха. И когда он повернул его определенной гранью к свету фонаря, ему показалось… или нет?.. что внутри камня вспыхнула и тут же погасла крошечная зеленоватая искорка. Он повертел камень еще раз. Нет, больше ничего. Показалось. Наверное.

– Мало ли что магнитит, – сказал он, пряча минутное замешательство. – Может, просто порода такая. Давайте лучше посмотрим вещи. Дневники, записи – должно же быть что-то.

Они продолжили поиски. В одном из рюкзаков, брошенном у выхода из второй, разодранной палатки, Петров нашел то, что искал. Обычная школьная тетрадь в клеенчатой обложке. Полевой дневник. По записям на первой странице он принадлежал начальнику партии – Кольцову.

Записи начинались стандартно: даты, координаты, описание маршрута, геологические наблюдения. Рутина. Но чем дальше, тем тревожнее становился тон записей. Почерк становился неровным, прерывистым. Появились упоминания о странностях.

«…18 ноября. Ночью опять этот гул. Низкий, едва слышный. Ребята нервничают, говорят – ветер в скалах. Но я не уверен. И животные ушли из района. Третий день ни одного следа».

«…20 ноября. Нашли странные образцы в шурфе №3. Черные, стекловидные. Сильно фонят на счетчике Гейгера. (Петров и Волков переглянулись. Счетчика Гейгера у них с собой не было). И… странное ощущение рядом с ними. Словно… вибрация. Голова болит».

«…21 ноября. Петрович (один из геологов) жалуется на голоса. Говорит, шепчут что-то из темноты. Списываю на усталость и нервы. Но сам сплю плохо. Снятся кошмары. Будто хожу по замерзшему озеру, а подо льдом кто-то огромный смотрит на меня».

Последняя запись была сделана вчера, 22 ноября. Почерк был почти неразборчивым, буквы плясали.

«Гул стал громче. Почти постоянный. Не снаружи. Он… внутри головы. В камнях. Они вибрируют. Шепчут. Зовут. Петрович сошел с ума, кричит, бьется в палатке. Пытается прорваться наружу. Говорит, они идут. Кто идет?! Не могу больше… Свет… Неправильный свет…»

На этом запись обрывалась.

Волков медленно закрыл тетрадь. Его лицо было серьезным, лоб прорезала глубокая складка.

– Голоса… Вибрации… Камни, которые «шепчут»… Радиация? – он посмотрел на черные образцы, которые они нашли. – Или… массовая галлюцинация? Отравление каким-то газом? Но палатка порвана изнутри…

– И след одинокий уходит на север, – добавил Петров тихо. – Будто один из них не бежал от чего-то, а шел к чему-то. Куда звали голоса.

Волков снова открыл дневник, вчитываясь в последнюю запись.

– «Неправильный свет…» Что это значит?

Они не знали. Но оба чувствовали, что найденный дневник и эти странные черные камни – не просто улики. Это были фрагменты мозаики, складывающейся в картину тихого безумия и иррационального ужаса, охватившего группу геологов перед их исчезновением. Причина этого ужаса оставалась неясной, но она была здесь, рядом, в этих камнях, в этом дневнике, в самой атмосфере заброшенного лагеря. И она была связана с тем самым «гулом» и «вибрацией», о которых твердил геолог Кольцов.

– Надо забрать эти камни, – сказал Волков решительно, осторожно заворачивая черные образцы в кусок брезента. – И дневник. Это уже серьезно. Очень серьезно.

Костер на поляне разгорелся ярче, отбрасывая пляшущие тени на стволы деревьев. Но теперь этот огонь казался не столько источником тепла и безопасности, сколько маленьким, трепещущим островком разума в океане подступающей темноты и необъяснимого. Шепот камней и шепот безумия, зафиксированный в старой тетради, витали над заснеженной поляной невидимым облаком.

(Часть 5)

На рассвете, едва серое молоко неба начало отделяться от чернильной кромки леса, все уже были на ногах. Короткий, тревожный сон не принес отдыха. Тишина тайги давила на уши, каждый треск сучка, каждый шорох казались предвестниками чего-то недоброго.

После быстрого завтрака – горячий чай из термоса и мерзлый хлеб с салом – группа приступила к тщательному осмотру следов вокруг лагеря при скудном утреннем свете. Волков, несмотря на столичную щеголеватость, оказался дотошным криминалистом. Он лично ползал на коленях по снегу с рулеткой и фотоаппаратом (трофейный "Цейс Икон", который он берег как зеницу ока), фиксируя каждый отпечаток.

Картина прояснялась, но от этого не становилась менее странной.

– Итак, что мы видим? – Волков поднялся, отряхивая снег с шинели. – Три группы следов уходят на юго-запад, в сторону реки. Бежали. Расстояние между шагами большое, следы глубокие, неровные – явные признаки паники. Похоже на трех человек. Возможно, двое тащили третьего, раненого? – Он кивнул на обнаруженную вчера кровь.

– А четвертый? – спросил Петров, который вместе с Егорычем изучал другую цепочку следов.

– А вот четвертый – самое интересное, – Волков подошел к ним. – Один комплект следов уходит строго на север, в чащу. Шаг ровный, спокойный. Будто человек шел на прогулку. Или… шел к определенной цели. Тот самый Петрович из дневника, который «слышал голоса»?

Егорыч, сидевший на корточках, покачал головой.

– Не просто шел, начальник. Смотри сюда.

Он указал на снег рядом с цепочкой человеческих следов, уходивших на север. Там виднелось нечто иное. Несколько глубоких, крупных вмятин в плотном насте. Они были нечеткими, словно слегка оплывшими, но размер впечатлял. И форма…

– Медведь-шатун? – предположил Синицын, нервно передернув затвор карабина.

Егорыч снова покачал головой, его лицо стало еще серьезнее.

– Не медведь. Когтей нет. И след… другой. Смотри, – он обвел пальцем контур одной из вмятин. – Три… как бы опоры? И в центре – ровная площадка. Словно… не зверь. Словно машина какая-то стояла. Тяжелая.

Волков присел рядом, внимательно рассматривая отпечатки. Они действительно были странными. Не похожи ни на лапу зверя, ни на след гусеницы или колеса известной ему техники. Три массивные, округлые опоры образовывали равнобедренный треугольник, а между ними снег был примят, словно чем-то тяжелым и плоским. И что самое странное – эти следы не вели к лагерю и не уходили от него. Они просто были здесь, рядом с тропой одинокого геолога. Словно нечто тяжелое опустилось с неба, постояло и снова поднялось вверх.

– Аппарат какой-то? Вертолет? – Волков недоверчиво посмотрел на небо сквозь голые ветви. Но площадка была слишком маленькой для вертолета, и не было следов от винта.

– Не вертолет, – пробормотал Егорыч. – Другое… Старики рассказывали… про огненные шары с неба… Что прилетают иногда. След такой же оставляют. Холодный след.

Волков хотел было снова отмахнуться от «фольклора», но вид этих странных, нелогичных отпечатков на снегу заставил его промолчать. Он достал фотоаппарат и тщательно заснял следы со всех ракурсов, с рулеткой для масштаба. Факты упрямо не желали укладываться в привычные рамки.

– Значит, – Волков выпрямился, его лицо было задумчивым. – У нас три человека, спасающиеся бегством к реке. Один, возможно, сошедший с ума, спокойно уходит на север. И рядом с его тропой – следы… неизвестного происхождения. Или неизвестного аппарата. Который, возможно, и напугал остальных? Или который прилетел за этим четвертым?

– Или который принес то, от чего они все бежали, – тихо добавил Петров, вспомнив дневник и слова о «неправильном свете».

Волков посмотрел на него, потом на Егорыча, потом на две цепочки следов, расходящиеся в разные стороны. Дилемма была очевидна. Куда идти? Искать троих, которые, возможно, еще живы и нуждаются в помощи? Или идти по следу одиночки и этих странных отпечатков, навстречу неизвестному и, возможно, опасному?

– Мы не можем бросить людей, если есть шанс, что они живы, – сказал Волков, принимая решение. – Разделяться рискованно. Идем сначала к реке, по следу троих. Если найдем их или их следы обрвутся – вернемся и проверим северное направление. Капитан, вы согласны?

Петров посмотрел на Егорыча. Тот молча кивнул. Спорить было бессмысленно. Хотя Петрову казалось, что ключ к разгадке лежит именно там, на севере, куда ушел одинокий геолог, возможно, ведомый не безумием, а чем-то иным.

– Согласен. Выдвигаемся. Егорыч, веди.

Старый эвенк первым шагнул на тропу, ведущую к реке. За ним двинулись остальные, бросив последний взгляд на странные, ни на что не похожие следы, застывшие на снегу молчаливым вопросом. Тайга неохотно принимала их в свои объятия, полная теней, шорохов и неразгаданных тайн.

(Часть 6)

Они шли уже несколько часов по следу троих беглецов. Тропа становилась все менее различимой, петляла между буреломом и глубокими сугробами. Егорыч уверенно вел группу, но даже он двигался медленнее обычного, внимательно вглядываясь в каждую деталь.

– Тормозили здесь, – проговорил он, указывая на примятый снег у корней большой лиственницы. – Отдыхали. И вот… – Он наклонился и поднял что-то темное. Это оказалась геологическая рукавица, полузасыпанная снегом. – Теряли вещи. Спешили сильно. Боялись.

Волков нетерпеливо посмотрел на часы.

– Нам нужно двигаться быстрее. Они могли уйти далеко.

Егорыч посмотрел на московского следователя беззлобно, но твердо.

– Быстро пойдешь – смерть найдешь. Тайга не любит спешки. Здесь рядом, – он кивнул в сторону невысокого перевала, – зимник Улрэ стоит. Старый охотник. Может, видел чего. Его угодья тут. Стоит зайти. Лишним не будет.

Волков хотел возразить, что терять время на разговоры с очередным «местным» нет смысла, но Петров его опередил.

– Егорыч прав. Если кто и мог видеть или слышать что-то необычное в этом районе – так это Улрэ. Зайдем.

Свернув с тропы беглецов, они через полчаса вышли к крохотной, вросшей в снег избушке-зимовью. Из низкой трубы вился тонкий, пахнущий смольем дымок. Рядом сушились на шесте несколько шкурок соболя. Атмосфера была пропитана запахом дыма, зверя и чего-то еще – древнего, неуловимого.

Егорыч постучал условным стуком в низкую, обледеневшую дверь. Изнутри послышалось шарканье, потом дверь приоткрылась, и на них посмотрели узкие, подозрительные глаза из-под густых седых бровей. Хозяин, Улрэ, был еще старше и суше Егорыча, лицо его казалось вырезанным из темного дерева. Он молча оглядел пришедших, задержав взгляд на незнакомой форме Волкова.

Егорыч заговорил первым на певучем эвенкийском языке. Петров, немного понимавший его, уловил слова «люди пропали», «геологи», «большая беда». Он достал из кармана пачку «Примы», протянул старику. Улрэ помедлил, но пачку взял, кивнул и шире открыл дверь, пропуская их внутрь, Тепло маленькой избушки, жарко натопленной железной печуркой, ударило в лицо после мороза.

Внутри было тесно, пахло жильем, сушеными травами и старой овчиной. Улрэ сел на низкую лавку у печи, остальные разместились кто где смог. Волков с трудом скрывал нетерпение и брезгливость, осматривая скромное жилище.

Егорыч снова заговорил с Улрэ, указывая то на Петрова с Волковым, то в сторону заброшенного лагеря. Он рассказывал о находках, о порванной палатке, о странных следах, о дневнике с упоминанием гула и голосов. Улрэ слушал молча, набив трубку табаком Петрова, его глаза были полуприкрыты.

– Эти… геологи… – проскрипел он наконец по-русски, с сильным акцентом, обращаясь скорее к Петрову, чем к Волкову. – Проходили тут. Дней пять назад. Туда шли, – он махнул морщинистой рукой в сторону севера, в ту сторону, куда ушел одинокий след. – Глубже. В хулун эллэ – в землю плохую.

– Запретная зона? – уточнил Петров.

Улрэ криво усмехнулся, обнажив редкие желтые зубы.

– Для кого запретная, для кого – нет. Для умного – запретная. Место там… нехорошее. Давно. Земля стонет иногда. Небо злится. Я им говорил – не ходите. А они… смеялись. Молодые, горячие. Искали что-то. Камень черный искали. Говорили, богатство большое под землей лежит.

– Камень черный? Магнитный? – быстро спросил Волков.

Улрэ посмотрел на него долгим, непроницаемым взглядом.

– Черный. Тяжелый. Холодный. Хуже магнита. Кто его тронет – ум теряет. Духи камня в голову лезут. Шепчут. Зовут. Как… этих… геологов. Один-то совсем плохой был уже. Глаза бегали. Кричал во сне.

– А что насчет… следов странных? Больших? – спросил Петров. – И необычных явлений? Света?

Старик замолчал, глубоко затянулся трубкой. Дым окутал его лицо.

– Свет был, – проговорил он нехотя. – Дня три назад. Ночью. Тэнгэри гал – огонь небесный. Не такой, как зарница. Другой. Холодный. И гул потом по земле пошел. Будто кто-то большой ворочался под снегом. – Он понизил голос. – Это огин эрин. Злой дух проснулся. Тот, что давно упал с неба. Очень давно. Деды рассказывали. Кто его разбудит – тому беда. Вам… туда не надо. Совсем не надо. Плохо кончится. Он теперь злой. Голодный.

Улрэ умолк, и в наступившей тишине был слышен только треск дров в печурке и вой ветра за дверью. Его слова, полные древнего суеверия и какой-то первобытной мудрости, повисли в воздухе тяжелым предостережением. Волков выглядел скептически, но упоминание «небесного огня» и «гула» явно зацепило его. Петров же чувствовал, как страх, иррациональный, но цепкий, снова шевельнулся внутри. Старый охотник не шутил. Он предупреждал. И его предостережение касалось не только медведей или мороза. Оно касалось чего-то гораздо более древнего и непонятного, пробудившегося в сердце сибирской тайги.

(Часть 7)

Они покинули зимовье Улрэ, провожаемые его молчаливым, тяжелым взглядом. Предостережения старого эвенка повисли в воздухе, но Волков, едва они отошли на приличное расстояние, постарался вернуть разговор в привычное ему русло рационального анализа. Мороз щипал щеки, скрип снега под ногами был единственным звуком в неподвижном лесу.

– Ну что ж, капитан, еще одна порция местного фольклора, – проговорил он, чуть повысив голос, чтобы перекрыть скрип шагов. – Огненные шары, злые духи, проклятые камни… Весьма колоритно, не спорю. Но нам нужны факты, а не легенды, которым сто лет в обед.

Петров молчал. Он не собирался спорить. Он просто запоминал то, что сказал Улрэ.

– Давайте вернемся к нашим версиям, – продолжил Волков, словно подводя итог услышанному в избушке. – Что мы имеем на данный момент? Четыре геолога пропали. Лагерь брошен в панике. Один из них, возможно, ранен. Есть следы крови. Один, по описанию Улрэ и записям в дневнике, вел себя странно, возможно, сошел с ума. Рядом с лагерем – необъяснимые следы крупного размера, не похожие на звериные. И еще эти черные магнитные камни с повышенным фоном, которые они нашли.

Он сделал паузу, обдумывая.

– Первая версия, которую я не могу до конца исключить, – беглые заключенные. Я запросил информацию – да, сравнительно недалеко, километров триста на восток, есть колония строгого режима. Был ли побег недавно? Пока неизвестно, связь плохая. Но теоретически группа беглых, голодных и озлобленных, могла наткнуться на лагерь геологов. Отсюда нападение, паника, возможно, убийство, захват заложника… Это объясняет и паническое бегство, и следы крови. Но не объясняет порванную изнутри палатку и странное поведение одного из геологов до предполагаемого нападения. И уж тем более эти следы «огненного шара».

– Вторая версия – диверсанты, – Волков понизил голос, покосившись на идущих чуть позади оперативников и Егорыча. – Близость границы с Монголией и Китаем… Находка стратегически важного сырья… Хотя эти черные камни пока не ясно, что такое. Но если предположить, что геологи наткнулись на что-то ценное, иностранная разведка могла попытаться перехватить информацию или образцы. Тогда это может быть и ликвидация группы, и похищение специалиста (тот самый, что ушел на север?). Объясняет и скрытность, и возможное применение спецсредств (тот самый «неправильный свет» или «небесный огонь» – испытание нового оружия?). Но опять же – не вяжется с паникой и странным поведением геологов до событий.

Он на мгновение замолчал, обходя поваленное дерево.

– Третья версия, которая начинает мне казаться все более вероятной, учитывая дневник и слова Улрэ о «духах камня», – это воздействие некоего фактора на психику. Возможно, природного происхождения. Например, выход на поверхность какого-то газа из тектонического разлома? Вулканическая активность? Сероводород, метан в большой концентрации могут вызывать галлюцинации, потерю ориентации, панику, агрессию. Это объяснило бы и «голоса», и «вибрации», и паническое бегство, и сумасшествие одного из членов группы. Может, и «небесный огонь» – это самовозгорание метана? А странные следы… ну, может, это просто причудливые формы наледи или сугробов, которые мы приняли за что-то осмысленное?

Петров слушал внимательно. Версии Волкова были логичны, каждая объясняла часть фактов. Но ни одна не охватывала картину целиком.

– А замороженный на Байкале? – спросил он тихо. – Который «кристаллизовался»? Какой газ это может сделать?

Волков поморщился.

– Это пока отдельный вопрос. Возможно, он не связан с геологами напрямую. Или… он тоже попал под воздействие этого… фактора, но в большей концентрации? Или ближе к источнику? Ладно, пока отложим. Сейчас наша задача – найти пропавших. Версия с газом или иным природным явлением кажется мне наиболее рабочей. Она объясняет больше всего фактов без привлечения «злых духов» и «летающих тарелок».

Он говорил уверенно, убежденно, словно пытался и себя уверить в том, что всему есть рациональное объяснение. Но Петров видел, что и у московского следователя в глазах поселилось сомнение. Слишком много странностей, слишком много нестыковок. Логика давала сбои перед лицом сибирской тайны.

– Может быть, и газ, – сказал Петров медленно. – Только вот Егорыч и Улрэ… они всю жизнь в этой тайге. И про газы из-под земли наверняка слышали. Но говорят они не про газ. А про что-то другое. Что-то, чего боятся по-настоящему.

Волков ничего не ответил, лишь плотнее закутался в свою шинель, словно пытаясь защититься не только от мороза, но и от тех иррациональных теней, что сгущались вокруг них вместе с подступающими сумерками. Рациональные гипотезы были удобной броней, но где-то в глубине души он, возможно, уже начинал чувствовать, что в этой тайге действуют законы, неподвластные московским инструкциям.

(Часть 8)

Сумерки в тайге наступают быстро, словно кто-то невидимый накрывает мир плотным серым покрывалом. Идти дальше по едва различимым следам в темноте было безумием. Группа разбила лагерь на небольшой возвышенности, с которой открывался обзор на темнеющую долину реки. Место было выбрано Егорычем – относительно сухое, защищенное от ветра густыми елями.

Разожгли большой костер – Нодью, как называют ее таежники, – из трех бревен, которая должна была гореть и греть всю ночь. Поставили палатку. Ужин был быстрым и молчаливым – горячая похлебка из концентратов, сало, сухари, крепкий чай. Напряжение, копившееся весь день, не спадало. Каждый звук – треск ветки под порывом ветра, далекий ух филина – заставлял вздрагивать.

Распределили дежурство: по два часа, попарно. Первыми заступили Петров и Синицын. Волков и Баранов забрались в палатку, завернулись в спальники. Егорыч устроился отдельно, у самого костра, завернувшись в свою старую доху – он предпочитал спать под открытым небом, прислушиваясь к ночной тайге.

Первые часы прошли спокойно. Мороз крепчал, звезды на чистом небе горели ярко и холодно, как осколки льда. Костер потрескивал, отбрасывая рваные тени на снег и деревья. Петров сидел на бревне, карабин лежал на коленях. Он думал о странном деле, о замороженном человеке, о пропавших геологах, о дневнике, о рассказах стариков. Все это сплеталось в тугой узел противоречий, который никак не удавалось распутать. Синицын молча смотрел в огонь, изредка поеживаясь.

Ближе к полуночи началось. Сначала это был едва уловимый низкий гул. Он шел не с какой-то определенной стороны, он словно возникал из-под земли, из самого воздуха. Вибрация, о которой писал геолог Кольцов в дневнике. Она ощущалась всем телом – низкая, давящая частота, вызывающая безотчетную тревогу.

– Слышишь? – шепотом спросил Синицын, его глаза расширились.

Петров кивнул. Гул то нарастал, то затихал, но не исчезал совсем. Потом к гулу прибавился треск. Резкий, сухой, как будто где-то рядом ломались толстые деревья. Но ветер был слабым, и вокруг все стояло неподвижно. Треск раздавался то слева, то справа, то совсем близко, заставляя вжимать голову в плечи.

Из палатки выбрался Волков, закутанный в спальник.

– Что происходит? Что за звуки?

– Не знаю, – ответил Петров. – Гул и треск. Давно уже.

Они прислушались. Гул стал ощутимее, неприятно давил на барабанные перепонки. Треск раздавался чаще, хаотично. И тут они услышали вой.

Это не был вой волка. И не рев медведя. Это был долгий, протяжный, нечеловеческий звук, поднимающийся откуда-то из долины. В нем была тоска, боль и что-то еще – зловещее, чуждое этому миру. От этого воя волосы на затылке вставали дыбом. Он затих так же внезапно, как и начался, оставив после себя звенящую, напряженную тишину.