На стыке эпох. Откровения дипломата

Я очень дружил с книгами ещё со школьных лет. В книжном магазине в Вилянах работала моя соседка по хутору Почи. В магазин поступало много латышских и западных книг. Соседка оказалась ценным источником хороших и разных книг. В старших классах она даже давала мне почитать «Декамерон» Джованни Боккаччо.

Из спорта мне больше всего нравился баскетбол. Футбол как-то не зашёл, а в теннис в Лиепае никто не играл – им я занялся гораздо позже.

Как и всех советских студентов, нас посылали на уборку картофеля – в Салдусский район. Однажды у меня там случилась жуткая история с хорошим концом. Как-то вечером к нам подошла женщина и спросила, может ли кто-то из нас, студентов, водить грузовик. Оказалось, что нужные права были только у меня. Она очень умоляла отвезти дочь в больницу с подозрением на аппендицит. Грузовик оказался совсем разбитым, практически без тормозов, а я был практически без опыта вождения. Но девочку надо было спасать. Посреди чёрной ночи, в полной темноте, я вёз больного ребёнка в больницу на машине в катастрофическом состоянии. Всё закончилось благополучно. Девочку удалось спасти, и я тоже вернулся назад счастливым и невредимым.

Учёба вошла в заданный ритм. Каждые два месяца я ездил в Виляны и к себе домой навестить родителей. Летние и зимние каникулы я тоже проводил в родном доме.

Мама всегда ждала меня с нетерпением за столом, полным еды. На хуторе постоянно был нужен помощник. Меня ждала тяжёлая работа в саду и в сарае. Отец не мог заниматься домашним хозяйством в полной мере, так как постоянно был занят тридцатью лошадьми на селекционной станции. Я ему также иногда помогал ухаживать за ними, особенно летом, когда я ходил с лошадьми в ночное.

Так или иначе политика всё ближе и ближе подходила к моей жизни. Оценив общую ситуацию, я понял, что отвертеться от комсомола не получится и пытаться это сделать бессмысленно. На втором курсе я вступил в комсомол. В то время Никита Хрущёв, первый секретарь ЦК КПСС, провёл масштабную чистку в партийных и прочих руководящих структурах Латвии. Председателем Совета Министров республики был Вилис Лацис. Его заместители относились к Советам весьма негативно. Хрущёв отстранил их от должности. В то время и в моём кругу знакомых все симпатизировали этим национал-коммунистам. Они заботились о развитии латышского языка, а русский язык был отодвинут на второй план. Лацис знал о продолжающемся подъёме латышского языка, но молчал об этом. Он также молчал, когда национал-коммунисты подверглись репрессиям. Молчал, потому что не в силах был что-либо изменить.

После окончания Лиепайского пединститута меня распределили на работу учителем в восьмилетнюю школу в совхозе Декшаре. Директор школы Антон Скромулис позаботился об этом втайне от меня – написал официальную заявку в институт. Он знал моих родителей и очень хотел заполучить к себе в школу молодого сильного учителя. Всё без обид – школа рядом с домом, между Вилянами и Вараклянами. От дома до работы – всего семь километров на велосипеде. И вновь я столкнулся с политикой. Ровно 1 сентября директор школы был отстранён от работы. Местные коммунисты заметили в его высказываниях неприемлемые для партии фразы о национальной политике. Оказалось, что, выступая на общественном мероприятии в Вараклянах, он произнёс нечто, что совсем не соответствовало советской идеологии, да ещё из уст директора школы. В школе с отстранённым директором мне удалось проработать меньше двух месяцев. За это время я лишь успел создать поселковый хор в Декшаре – в ноябре меня призывали на срочную службу в Дважды Краснознамённый Балтийский флот.

В то время срок службы на флоте составлял три года, а для призывников с высшим образованием – два года. Первый год я служил в Калининградской области, в Балтийске, на главной базе Балтийского флота. Там я обучался радиотехнике и работе с аппаратурой корабельной связи.

Обычной советской практикой было отправлять призывников на службу как можно дальше от места их проживания. К моему великому удивлению, в конце первого года службы на флоте мне разрешили выбрать будущее место службы. Конечно, выбор можно было сделать только из предложенных вариантов. Можно не сомневаться: я выбрал место, которое было ближе всего к моему дому, – это Болдерая на окраине Риги. Такие возможности выбора дальнейшего места военной службы предоставлялись только тем, кто показал самые высокие результаты в течение первого года службы.

В то время в Болдерае располагалась база ВМФ СССР. Военный посёлок Болдерая, точнее Булли, был закрытой территорией. В нём проживали только военнослужащие и члены их семей. Я продолжал служить на различных типах боевых кораблей, в первую очередь на небольших пограничных сторожевых кораблях, обслуживал оборудование корабельной радиосвязи. Должен признать, что эти, казалось бы, ценные навыки работы с радиоаппаратурой так и не пригодились мне в дальнейшей жизни.

Так как я уже сталкивался с комсомольской работой до службы, то в воинской части мне предложили присмотреть за этой «отраслью» и взять на себя обязанности секретаря комитета комсомола части. Основная работа на посту комсомольского секретаря – разъяснять решения партийных съездов и пленумов ЦК КПСС, объяснять военнослужащим, насколько злы и опасны империалистические наклонности войск США и НАТО.

Именно комсомольская работа во флоте сыграла решающую роль в моей жизни. Как так? Очень просто. В качестве комсомольского секретаря мне вместе с командованием части неоднократно приходилось принимать на нашей военно-морской базе высоких гостей из руководства Компартии Латвии и деятелей культуры. Так я познакомился со многими влиятельными людьми, которые впоследствии сыграли решающую положительную роль в моей жизни.

В числе гостей Болдерайской базы и её флотских начальников были главный режиссер театра «Дайлес» Арнольд Лининьш, высокопоставленный сотрудник Совета Министров ЛССР Янис Шнейдерс, Эдмунд Йохансон из ЦК комсомола Латвии. Во время этих визитов я выступал на различных мероприятиях и разговаривал с высокими гостями по-латышски. Сейчас это может показаться невероятным, но в то время я был единственным латышом, служившим на Рижской военно-морской базе! Я рассказал Лининьшу о себе: какой институт закончил, какие у меня были знания, а также о своей любви к музыке. Лининьш порекомендовал мне непременно сходить в министерство культуры и встретиться с тогдашним министром культуры ЛССР Владимиром Каупужем. Лининьш считал, что после демобилизации мне обязательно надо идти работать в латвийскую культурную систему. Я принял приглашение и даже побывал в минкульте. Но и Йохансон позвал меня к себе, познакомил с первым секретарём ЦК ЛКСМ Латвии Леонардом Барткевичем. Так распорядилась судьба, что именно во время службы на флоте у меня появилась возможность начать свою карьеру.

В то время мне всё чаще приходилось сталкиваться с экзистенциальными и философскими вопросами о коммунизме, о том, хорош коммунизм или плох, насколько он хорош и в чём недостатки социализма. Особенно я думал о социализме. Я поддерживал многие вещи в советской социалистической системе, потому что считал их правильными.

Моя вера в социализм ни в коей мере не была связана со стремлением к быстрому карьерному росту, а, скорее, основывалась на рациональном прагматизме: как есть, как и хорошо.

В последний год службы, летом 1964 года, произошло важнейшее решающее событие в моей жизни. Однажды, когда я в своей военно-морской форме возвращался поездом из дома в Ригу, я обратил внимание на очень милую попутчицу – красивую девушку с искренними, доброжелательными чертами лица. К этому милому существу во мне пробудился огромный интерес, которого я никогда раньше не испытывал. Сойдя с поезда в Риге, я пошёл следом за ней. Моё внезапно начавшееся оперативное мероприятие закончилось сбором достаточного количества информации. Оказалось, что милая девушка работает в магазине в Югле6 и зовут её Гуна. Мы познакомились. Через некоторое время она стала моей женой и матерью моих дочерей. До сегодняшнего дня мы счастливо живём вместе.

После демобилизации осенью 1964 года мне предложили сдать экзамен на звание младшего лейтенанта. Прошёл я его успешно и демобилизовался в звании лейтенанта, вернулся домой. После короткого пребывания с семьёй я отправился в Ригу.

В этот момент решающую роль опять сыграла судьба. Оказалось, что слишком мало времени между окончанием службы и сроком выхода на предложенную по рекомендации Лининьша работу в министерстве культуры. Нельзя же бежать по жизни в такой спешке. В результате чаша весов склонилась в пользу предложения Йохансона – я пошёл работать к нему в ЦК комсомола. Меня назначили инструктором ЦК ЛКСМ Латвии и вскоре после этого – заведующим сектором культуры.

Принципиальный вопрос заключается в том, почему такие влиятельные люди проявили ко мне свою благосклонность. Шли годы, и я думал об этом. Скорее всего, благосклонность и тех, и других объяснялась довольно прагматичным расчётом. В то время, как и сегодня, каждая структура нуждалась в пополнении новыми кадрами. Проблема в том, что далеко не все должности подходили молодым людям с той или иной биографией. Особенно в идеологической работе нужно было иметь родственников с незапятнанной репутацией. В послевоенные годы в Латвии было трудно найти образованного молодого человека с кристально чистой биографией. У большинства в числе родственников были или бывшие «лесные братья», или эмигрировавшие за границу, или сосланные в Сибирь. Моя биография хорошо вписывалась в канон советской власти – происхождение из крестьян, среди ближайших родных (родители, дети, братья, сёстры) нет ссыльных, «лесных братьев» или уехавших за границу.

Помимо работы и карьерных забот, я не забывал заниматься и своими личными делами. Весной 1965 года мы договорились навестить родителей Гуны, Алфона и Клементину. Гуна, как и я, выросла в многодетной латгальской семье, на хуторе Опиньки близ села Роговка Наутренской волости (в 50 километрах от моего дома). Гуна – старшая из семи сестёр и братьев – с малых лет несла на своих плечах большой груз домашних дел. Отец Гуны, Алфонс Мелнис, был разносторонним человеком, строителем, который работал в крупном хозяйстве, чтобы прокормить свою большую семью. Всю свою жизнь он ездил на мотоцикле с коляской. Он был очень активным, общительным и дружелюбным человеком, которого знали и уважали во всём районе. Сын Алфонса (и младший брат Гуны) Павел Мелнис стал одним из крупнейших молочных фермеров в Латгалии, а его внук Каспар Мелнис – министр климата и энергетики Латвии (с 2023 года). Многие известные латыши были выходцами из этих мест: поэт Петерис Юрциньш, написавший песню «Валодзите» («Иволга»), которую считают народным гимном Латгалии; кардинал Янис Пуятс, поэт Антонс Кукойс, писательница Анна Ранцане.

Мама Гуны, Клима, накрыла в нашу честь очень богатый стол. Такого вкусного и сытного ужина я ещё никогда в жизни не ел. Мы с Алфонсом серьёзно выпили за знакомство. (Моя близкая и тёплая дружба с родителями Гуны сохранилась на всю жизнь, до их кончины в очень преклонном возрасте.) В том же году мы с Гуной съездили и на хутор Почи познакомиться с моими родителями.

1966 год вошёл в мою жизнь бурными, эмоциональными, запоминающимися событиями.

6 февраля скончался мой любимый писатель Вилис Лацис. ЦК комсомола направил меня стоять в почётном карауле у гроба писателя в оперном театре, откуда его отвезли на Лесное кладбище. Для меня это была огромная честь. Я ведь прочитал почти все книги писателя.

23 апреля последовали ещё одни похороны. В возрасте 75 лет умер мой отец. Траур, конечно, омрачил одно из самых радостных событий в жизни – мою свадьбу с Гуной 14 мая.

Молодость и трудовое рвение помогали преодолевать все трудности. Мне, в то время заведующему сектором культуры ЦК ЛКСМ Латвии, приходилось смотреть в будущее.

6 декабря 1966 года наша молодая семья пополнилась первой дочерью Иветой.

Сейчас, просматривая оцифрованные газеты в разделе периодики Латвийской национальной библиотеки, я вспоминаю, что среди этих эмоционально насыщенных событий я выполнял свою основную задачу – работал с людьми. Даугавпилсская газета «Авангард» напоминает мне, что в конце марта 1966 года я побывал в Даугавпилсе, где в качестве инструктора ЦК комсомола республики встречался с представителями первичных комсомольских организаций города и района. Мы обсуждали темы военно-патриотического воспитания молодёжи.

Я также выступал со статьями в прессе, рассказывая о наших делах, которые по меркам современного законодательства считались бы уголовно наказуемыми, например о выплате зарплаты молодым рабочим в конвертах. В то время платить деньги в конвертах считалось выражением почёта. Обычную зарплату бухгалтерия выдавала без конверта – сразу в руки. Сегодня же любое подобное деяние является наказуемым и квалифицируется как уклонение от уплаты налогов.

Кроме того, судя по публикациям, я позволял себе прославлять недопустимые в те времена вещи, например богатство. В советское время богатство и богатых презирали. Правильным было быть бедным – богатые считались врагами крестьян и рабочих. Например, в июльском номере журнала «Лиесма» («Пламя») за 1966 год я, заведующий сектором культуры ЦК комсомола, говоря о добродетели и богатстве природы в статье «Выход в жизнь», писал, в частности, следующее:

«В Лапмежциемсе после богатых уловом лета и осени, когда у рыбаков появляется больше свободного времени, старые коммунисты рыболовецкого колхоза и первичная комсомольская организация организуют приём молодых рыбаков в колхоз. Вечером звучат любимые песни рыбаков. Пионеры, учителя и старые рыбаки поздравляют молодых. Каждый молодой рыбак получает памятный сертификат и, например, миниатюрную модель рыбацкой лодки и т. д. Представитель старшего поколения передаёт молодым традиционный альбом, на страницах которого они должны записывать свои успехи в работе и повседневной жизни. Самый молодой колхозник преподносит цветы старейшему рыбаку. Ещё одна новая приветственная традиция – первая зарплата. Однако пока это практикуется только на крупных предприятиях. Первая зарплата здесь не выдается на кассе. Первые заработанные деньги молодому рабочему в красном уголке старого цеха торжественно вручает один из старых рабочих, которому есть что рассказать о своих первых шагах в работе и зарплате, которую он получал. После окончания профессионально-технического училища 60 молодых людей были направлены на Рижский мясокомбинат. В помещении клуба первую зарплату вручили в конвертах ветераны труда и пенсионеры при участии районного комсомольского актива. Было бы неплохо, если бы тексты песен были напечатаны для таких мероприятий и спеты вместе. На русском языке есть песня, написанная специально для этого случая, – „Я богатый человек“. Было бы полезно перевести текст этой песни на латышский язык, а также создать новые песни для наших композиторов, посвящённые молодёжи и труду. По мере того, как мы учимся на опыте других, давайте думать и создавать новые традиции сами».

В конце января 1967 года я получил значительное повышение по комсомольской линии. Я был избран первым секретарём райкома комсомола Лимбажского района, в современном понимании – «первым и главным молодым человеком» в Лимбажи и Лимбажском районе (85 километров к северу от Риги). Мою кандидатуру на эту должность выдвинул первый секретарь ЦК комсомола Латвии Леонард Барткевич. Говоря совсем просто, на комсомольской работе я стал ещё ближе к народу и ещё ближе к комсомольским и партийным руководителям Латвийской ССР.

Работая первым секретарём Лимбажского райкома комсомола, я регулярно встречался в Риге на различных мероприятиях и конференциях с Альфредом Рубиксом, в то время первым секретарём Рижского горкома комсомола, а также с Вилнисом Бресисом – первым секретарём Гулбенского райкома комсомола. Также мы регулярно общались с Анатолием Горбуновым – в то время секретарём комитета комсомола Рижского политехнического института.

Я проработал в Лимбажи больше года. В возглавляемом мной райкоме было около пятидесяти членов.

Газета «Падомью Яунатне» («Советская молодёжь») 5 февраля 1967 года в публикации под названием «Первая комсомольская конференция» сообщала:

«Первая конференция районной комсомольской организации состоялась в Лимбажи. О задачах комсомольцев в год юбилея советского государства докладывал председатель бюро организации Э. Поч. После обсуждения отчёта состоялись выборы в районный комитет и ревизионную комиссию. На первом пленуме райкома было избрано бюро и утверждены заведующие отделами. Эйжен Поч был избран первым секретарём райкома комсомола. В работе конференции и пленума принял участие секретарь ЦК ЛКСМ Латвии Я. Барканс».

Работа мне очень нравилась. Было приятно работать с активными молодыми людьми, которые постоянно проникаются всевозможными идеями и инициативами. У большинства из них в глазах горел огонь, чтобы сделать что-то большое, благородное и долговечное. Моей главной задачей было направить их пыл в правильное рациональное русло. Мою повседневную жизнь довольно точно характеризует публикация от 11 октября 1967 года в газете «Падомью Яунатне» под названием «В райкоме за чашкой кофе»:

«Трудно сказать, кому первому из сотрудников райкома комсомола пришла в голову мысль пригласить молодых специалистов, познакомиться с ними поближе. Непросто сразу вписаться в непривычные обстоятельства, привыкнуть к незнакомому месту, найти новых друзей. Да и в самом райкоме не было особых дискуссий о комсомольской работе, её стиле и сути. Может быть, новые члены придут со своими идеями и инициативами? Девушки, молодые школьные учителя района, пришли смущёнными и удивлёнными – зачем их пригласили в райком? И тогда заведующая отделом школ райкома Велта Витолиня привела в кабинет своего первого секретаря Эйжена Поча. Впрочем, ожидаемой официальности не последовало. Возможно, причиной тому была приятная неожиданность – дымящиеся чашки кофе, о которых позаботились девушки из райкома, но молодые учителя вскоре разогрелись, и разговор начался. Очень открытый, серьёзный и нужный разговор. О комсомоле, о нашем городе, о том, как они тут обустраиваются».

Добавлю, что кофе в советские годы считался довольно большим дефицитом и не был так легко доступен простым сельским учителям. Мы умели проникнуть в сердца молодых людей – не официальными речами, а уважительным отношением и чем-то вкусненьким.

Встречи с молодёжью были далеко не единственным моим занятием. Я также участвовал в общественных событиях. В 1965 году, ещё работая завсектором культуры ЦК комсомола, я был назначен членом конкурсной комиссии XIV Вселатвийского праздника песни и танца. Был составителем сборника «Слово песне!», опубликованного издательством «Звайгзне» («Звезда») в 1965 году.

Работая в Лимбажи, я взял на себя инициативу основать и возглавить районное общество друзей книги. Я проводил районные молодёжные фестивали и организовывал дни молодых специалистов.

Жил я в Лимбажи один, а на выходные ездил к семье в Ригу. Первую квартиру, если её можно так назвать, мне выделили явно аскетичную – комнату в трёхкомнатной коммуналке на Московской улице, 266 (ныне улица Латгалес). В одной комнате жили мы с Гуной и дочерью Иветой. В двух других комнатах жили ещё три человека. Через полгода я получил новую двухкомнатную квартиру в том же районе в Кенгарагсе, на улице Локомотивная.

В памяти остался один страшный эпизод. Маленькая Ивета осталась одна играть в комнате. Я захожу и вижу, как она свисает с подоконника пятого этажа. Я ухватил её за ногу в последний момент. По сей день помню охвативший меня тогда ужас. Маленьких детей никогда нельзя оставлять без присмотра ни при каких обстоятельствах, даже на мгновение.

Следующую квартиру мне дали уже с тремя комнатами и ближе к центру, на улице Вилиса Лациса (ныне улица Экспорта).

По меркам благосостояния советского человека материальная сторона жизни считалась состоявшейся, если у вас есть квартира, машина и дача, желательно у моря. Квартира у нас была более или менее терпимая. Я озаботился машиной. Первый автомобиль «Москвич», который я купил, приехал из Финляндии. Он был выкрашен в светлый цвет с чёрной крышей. Машины с такой расцветкой и чёрной крышей в СССР не продавались, а экспортировались в Финляндию. Там они отрабатывали год-два, а потом их реимпортировали назад в СССР, в данном случае в Ригу. На номере моего «Москвича» были буквы ЛАВ – неожиданная романтическая улыбка для тех немногих, кто знал английский.

Соседи спрашивали, не купил ли я машину в таксопарке. Дело было в том, что в Риге раньше никто не видел яркий «Москвич» с чёрной крышей. Похожая расцветка была у рижских такси – светлые «Волги», но с красной крышей. Я так тогда и не выяснил, была ли моя крыша выкрашена в чёрный цвет на автозаводе в Москве или её перекрасили в Хельсинки.

Мой рост по комсомольской линии совпал с крупными изменениями в руководстве СССР и Латвийской ССР. 14 октября 1964 года Никита Хрущёв был отстранён от занимаемых должностей. На самом деле имел место заговор, организованный его ближайшими соратниками Леонидом Брежневым и Николаем Подгорным. Власть в СССР перешла к Брежневу. 15 апреля 1966 года, за месяц до моей свадьбы с Гуной, Август Восс сменил на посту первого секретаря ЦК Компартии Латвии Арвида Пельше, ненавидевшего всё латышское. Пельше переехал в Москву, где стал членом Политбюро ЦК КПСС.

Не могу сказать, что я с тревогой смотрел на происходившие процессы – скорее с интересом.

Я надеялся, что Брежнев привнесёт что-то новое в нашу жизнь. В Латвии после прихода к власти Восса опасность для латышского образа жизни исчезла. Восс очень внимательно отслеживал ситуацию в московских коридорах власти.

Я чувствовал себя полностью поглощённым рутиной организации молодёжной работы, и всё же, несмотря на повседневность, мысль о смысле жизни и его полноценной реализации никак не покидала меня. Я действительно не чувствовал себя на своём месте. Я осознавал, что могу действовать на другой, более высокой и более интеллектуальной орбите. Полученные в институте знания по истории, осознание социальных процессов и закономерностей, а также навыки, полученные в ходе дополнительного обучения на юрфаке Латвийского университета, подталкивали меня к освоению тайн международных отношений.

В то время в Латвии нельзя было получить знания в области международных отношений. Я регулярно смотрел политические дискуссии, которые транслировались по телевидению, и думал, что с таким же успехом мог бы принять в них участие. Но я не знал, как попасть в дипломатические круги. У меня были контакты с людьми из Комитета Латвийской ССР по культурным связям с соотечественниками за рубежом. Они направляли своих представителей в Швецию для работы в советском посольстве в Стокгольме. Я попытался познакомиться поближе с этими избранными представителями. Но потом я осознал, что советских дипломатов готовят только в Москве, а не в Стокгольме. Единственный вариант – это ехать в Москву. Но кто меня примет в Москве? Двери Высшей дипломатической школы МИД СССР, впоследствии Дипломатической академии, были открыты для желающих только при наличии соответствующего назначения. А его можно было получить, подружившись с представителями латвийских властей.

Будучи открытым и коммуникабельным в своей повседневной работе, я не скрывал своего интереса к международным делам. Довольно скоро моё желание было услышано. Моими ангелами в осуществлении мечты оказались управляющий делами Совета Министров ЛССР Янис Шнейдерс и его жена Бирута Шнейдере. Бирута работала председателем Комитета Латвийской ССР по культурным связям с соотечественниками за рубежом, находившегося в то время на улице Горького, 11а (ныне это здание министерства культуры на улице Кришьяна Валдемара).

Дипломатическая академия

(1970—1973)

В 1970 году министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко разослал руководителям братских советских республик циркуляр с призывом отобрать для отправки в Москву на учёбу кадры, способные овладеть навыками дипломатов для работы в системе МИДа. Совет Министров Латвийской ССР принял решение направить меня в Москву.

Впервые в истории существования СССР на обучение дипломатии были приглашены национальные кадры из всех республик. Высшая дипломатическая школа (ныне – Дипломатическая академия), по аналогии с Московским государственным институтом международных отношений (МГИМО), входила в систему МИД СССР в качестве её структурного подразделения.

В апреле 1970 года я получил известие о своём назначении в Москву для изучения иностранных дел. В приподнятой атмосфере в Совете Министров ЛССР мне сообщили о предстоящих конкурсных экзаменах в Москве и перечне вопросов, которые на них будут обсуждаться. Так что за оставшиеся до экзаменов два месяца мне пришлось приобрести и эти дополнительные знания. 1970 год был единственным годом, когда в дипакадемию были приняты национальные кадры по прямым назначениям из республик. Каждая республика делегировала только одного кандидата для обучения, то есть я был единственным из Латвии. В последующие годы слушатели из союзных республик тоже поступали в дипакадемию, но уже не в статусе национальных кадров.