Ямада будет. Книга 2. Ямада будет драться

Удар!

* * *

Резко открываю глаза, сердце бешено стучит в груди. Несколько секунд лежу, пытаясь осознать, где нахожусь. О, это же комната!

Темнота вокруг будто наплывает волнами, но из окна пробивается слабый лунный свет, скользя по стенам и полу. Чьи-то голоса, доносящиеся снаружи, возвращают к реальности.

Хмурюсь и прислушиваюсь. Какие-то странные звуки… Смех, звон, глухие удары. Кто-то явно веселится. Сглотнув, натягиваю на плечи халат (спасибо, кто-то оставил его на стуле) и, стараясь не издавать ни звука, подхожу к окну. Отодвигаю створку и выглядываю наружу.

На улице, залитой холодным серебром луны, разыгрывается что-то совершенно невообразимое. Во дворе, посреди идеально выложенной каменной площадки, играют цукумогами.

Сначала я вижу каса-обакэ, то есть оживший зонтик. Его ткань порвана, изнутри выглядывают тонкие деревянные спицы, но он ловко прыгает на своей изогнутой ручке, как на одной ноге. Глаз на зонтике – нарисованный или вышитый, я не понимаю, – странным образом моргает. Каса-обакэ издаёт протяжный свист и подбрасывает светящийся шарик.

Тот, словно слепленный из лунного света, летит вверх и звенит хрустальным колокольчиком. А как только начинает падение, его подхватывает другой игрок – маленький чашеобразный гонг сёгуро, который прыгает так ловко, что кажется настоящим акробатом. Каждый прыжок сопровождается мелодичным звоном, будто бьют молоточком во время буддийских церемоний.

– Что тут происходит? – бормочу под нос, не в силах оторваться.

На краю площадки собралась компания наблюдателей. Огромный деревянный сундук стоит неподвижно, но его крышка медленно приоткрывается и закрывается, будто даёт указания. Рядом с ним качается на тонкой ножке масляная лампа, её пламя переливается всеми цветами радуги. Возле неё бумажный фонарь. Его свет то вспыхивает ярче, то гаснет. Неужто смеётся?

А ещё на камне элегантно сидит фарфоровая кукла. Её лицо – безупречно расписанное, холодное и надменное – не выражает никаких эмоций. Она лениво обмахивается веером, сделанным из старого шёлка.

Шарик снова подлетает вверх, его подхватывает третье существо – дзоригами. Часы, о которых забыли хозяева. Их поверхность покрыта вмятинами и трещинами, но дзоригами движется так плавно, что это вызывает у меня невольное восхищение.

Каса-обакэ промахивается, и шарик катится к краю площадки. Сундук резко скрипит, громко высказывая своё недовольство. Остальные начинают хихикать, переговариваться, а каса-обакэ, кажется, даже умудряется покраснеть.

Я ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь. Какой абсурд. Но это тоже жизнь.

Пожалуй, именно это мне и нужно было перед сном.

Но потом шарик влетает прямо мне в грудь.

Глава 5

Бар, в котором сидит Уёми, находится на последнем этаже старого здания в самом сердце Токио. Уютно, сдержанно оформлено в традиционном стиле: деревянные панели тёмного цвета, бумажные перегородки, которые слегка приглушают свет, создавая мягкое и даже тёплое освещение. На полках за стойкой красуются бутылки саке, виски и редких ликёров, каждая с элегантной этикеткой. В воздухе витает тонкий аромат жареного кунжута и цитрусовых ноток юдзу.

Уёми расположился за угловым столиком, чуть в стороне от остальных, так, чтобы видеть всех, но избежать лишнего внимания. Перед ним небольшая керамическая бутылка саке, напиток заполняет маленькую чашечку. Рядом аккуратно расставлены закуски: тарелка с ломтиками копчёного угря, посыпанного зелёным луком и семенами кунжута. Крошечная миска с маринованными огурцами и морковью. И блюдце с хрустящими рисовыми крекерами, пропитанными соевым соусом.

Уёми держит чашечку двумя руками, медленно подносит её к губам, наслаждаясь богатым, слегка сладковатым вкусом. Его взгляд устремлён в большое окно, выходящее на город. Токио расстилается как бесконечное море огней: неоновые вывески, фары машин, бесчисленные огоньки высоток. Ночной воздух, несмотря на стекло, будто доносит отголоски мегаполиса – тихий гул движения и шум голосов.

Кроме Уёми здесь есть другие посетители. За стойкой сидят несколько человек. Молодой мужчина в строгом костюме, судя по всему, офисный работник, слабо улыбается бармену, который только что поставил перед ним оранжевый коктейль. Два пожилых японца переговариваются тихими ровными голосами, обсуждая, кажется, что-то связанное с политикой. Одна женщина в элегантном красном платье читает книгу, поставив рядом чашку зелёного чая.

В центре зала группа из трёх студентов оживлённо разговаривает, то и дело посмеиваясь над шутками. У них на столе пиво и тарелка с такояки, которые они делят между собой. Бармен ловко перемешивает ингредиенты для очередного коктейля, звеня шейкером.

Уёми же сидит неподвижно, словно его не касается ни шум студентов, ни лёгкий смех женщины за соседним столиком. Его лицо остаётся бесстрастным, но в глазах читается нечто большее: напряжённое ожидание, задумчивость, возможно, тень тревоги. Он будто погружён в собственный мир, где Токио за окном – не просто город, а что-то куда большее, полное загадок и опасностей.

Ставит чашечку обратно на стол, чуть дольше смотрит на неё, чем нужно. Затем его взгляд снова устремляется на огни ночного мегаполиса. Словно ищет ответы где-то там, среди бесконечных сияющих точек.

Женщина появляется так тихо, что Уёми даже не сразу замечает её приближение. Она словно вышла из теней, аккуратно и беззвучно отодвинула стул. Садится напротив него, привлекая внимание сразу несколькими деталями. Чёрное платье облегает фигуру, подчёркивая идеальные линии. Простой крой компенсируется дерзким кожаным корсетом, туго стянутым на талии, ряд серебряных пряжек блестит в мягком свете ламп. Высокий разрез на юбке открывает стройные ноги в чёрных чулках. На запястьях изящные браслеты из тёмного металла, украшенные мелкими камнями, напоминающими звёзды.

Лицо – настоящее произведение искусства. Тонкие черты, кожа цвета фарфора, изогнутые брови, акцентирующие выразительность глубоких гагатовых глаз. Бордовая помада на губах придаёт нечто опасное и загадочное. Волосы, блестящие, словно обсидиан, падают свободно, длинными локонами, доходя почти до талии. В них вплетена тонкая серебряная цепочка, свисающая у висков. Необычно. Интересно.

Женщина жестом показывает бармену на напиток Уёми, её голос звучит низко, но мелодично:

– Мне то же, что и у господина.

Уёми наблюдает за ней, чуть приподняв бровь. После того как она сделала заказ, он наконец говорит:

– Ты выглядишь как плохая девочка, Ама-тян.

Её идеальные губы едва заметно дёргаются. Она не ругается, как он ожидал, но в глазах мелькает лёгкая искра раздражения.

– Ой, каков шутник, – морщится она, складывая руки на столе.

– Что? – Уеми лениво потягивает саке. – Тебе не нравится, как я тебя называю? Это же так мило. Каваи.

– Меня раздражает, что ты иронизируешь не там, где надо, братишка. – Она опирается локтями на стол и пристально смотрит на него, затем ухмыляется. – А ещё больше раздражает, что тебя оказалось так нелегко найти.

Он отводит взгляд к окну, как будто её слова не стоят внимания.

– Я не стараюсь быть лёгкой мишенью. Особенно для тех, кто может меня отыскать.

Она улыбается, поднимая принесённую барменом чашечку саке.

– Таких, как я? Ох, Уёми, ты, как всегда, преувеличиваешь.

– Посмотрим. – Он возвращает взгляд к ней, изучая её лицо с осторожностью, смешанной с интересом. – Но, если ты пришла с просьбой, давай сразу к делу. У меня мало терпения сегодня.

Её улыбка становится шире, загадочнее, но ответа пока не следует.

Ама некоторое время молчит, словно взвешивая каждое слово. Она берёт палочки, аккуратно подцепляет небольшой кусочек маринованного дайкона и отправляет его в рот, пережёвывая медленно, будто наслаждаясь каждым мгновением. Её лицо расслаблено, но в глазах читается нечто большее, чем простое удовольствие от еды.

Уёми терпеливо ждёт, хотя сейчас терпение – это последнее, чем он обычно располагает. Он наклоняет голову, наблюдая за ней из-под тяжёлых век.

– Ну? Ты ведь не просто так меня искала.

Она отпивает немного саке, облизывает губы, словно смакуя вкус. Затем отвечает:

– Ты жесток, Уёми.