В зеркале мира

Он пытался им объяснить, что чтение и размышления помогают ему понять мир, что это его способ говорить, что он не может выразить свои мысли словами, но может выразить их через понимание. Но они не слушали.

“Говорить надо ртом, а не книжками, – отрезал отец, стукнув кулаком по столу. – А если рот не работает, так хоть руками работай!”.

Мать добавляла с укоризной: “Вот пошёл бы в слесари, как отец, цены бы тебе не было. А то сидишь тут, как не от мира сего”.

Он чувствовал себя одиноким и непонятым в собственном доме. Ему казалось, что между ним и родителями – непроходимая стена, построенная из непонимания, предрассудков и невежества. Он мечтал о том, чтобы они хоть раз попытались понять его, чтобы они хоть раз посмотрели на мир его глазами. Но он знал, что это невозможно.

Его единственной отдушиной была она. Она принимала его таким, какой он есть, со всеми его странностями и недостатками. Она видела в нем то, что не видели другие – его ум, его доброту, его талант. Она была его другом, его наставником, его музой. Она вдохновляла его, поддерживала его и заставляла его верить в себя.

Она часто говорила ему: “Майкл, ты должен научиться любить себя таким, какой ты есть. Ты должен принять своё молчание, как часть себя. Ты должен понять, что твоя сила – не в словах, а в твоих глазах, в твоём сердце, в твоей душе. Ты видишь мир иначе, чем другие, и ты должен показать это миру”.

Она заставляла его чувствовать себя особенным, нужным, ценным.

Она научила его читать язык жестов, чтобы он мог общаться с другими людьми. Сначала он стеснялся и чувствовал себя неловко, но она терпеливо объясняла ему знаки, поощряла его и хвалила за каждый успех. Она превратила изучение языка жестов в увлекательную игру, и вскоре он начал свободно общаться с ней и с другими людьми, знающими язык жестов.

Она научила его выражать свои мысли и чувства через рисунки и стихи. Она заметила, что у него есть талант к рисованию, и подарила ему набор красок и кистей. Он начал рисовать все, что видел вокруг себя: пейзажи, портреты, натюрморты. Его рисунки были необычными и выразительными, в них чувствовалась глубина и искренность. Она помогла ему раскрыть свой творческий потенциал.

Но даже ее любовь и поддержка не могли полностью избавить его от чувства неполноценности и от страха перед будущим. Он знал, что однажды ему придётся покинуть этот маленький городок, чтобы найти своё место в мире. Но он боялся, что он не сможет справиться с трудностями, что его молчание станет для него непреодолимым препятствием. Ему казалось, что мир слишком жесток и несправедлив для таких, как он.

Он начал замечать красоту в простых вещах: в лучах солнца, пробивающихся сквозь листву деревьев, в каплях росы на траве, в улыбках прохожих. Он начал понимать, что мир не такой уж и жестокий, как ему казалось раньше. Но он также понимал, что красота эта хрупка и мимолётна, и что ее нужно беречь и защищать. Он хотел научиться запечатлевать эту красоту, чтобы сохранить ее для себя и для других.

Именно тогда, когда он пытался найти способ выразить себя и сохранить красоту окружающего мира, он увидел в витрине магазина старую фотокамеру. Она манила его своим таинственным видом, словно приглашая в неизведанное путешествие.

Она остановилась рядом с ним, и, проследив за его взглядом, нежно улыбнулась. Она всегда умела читать его мысли без слов. “Тебе нравится?” – спросила она, и он лишь кивнул в ответ, не в силах оторвать взгляд от старинного аппарата.

Они вошли в магазин, и их сразу же окутал запах старины и забытых историй. Пыльные полки были заставлены всевозможными диковинками: старинными книгами, пожелтевшими фотографиями, сломанными часами и прочими сокровищами прошлого. За прилавком, словно сошедший со старой фотографии, стоял продавец – седой, морщинистый старик в очках с толстыми линзами.

Он приветливо улыбнулся и, поправив очки, спросил: “Что-то приглянулось, молодые люди?”

Она указала на камеру в витрине. Старик проследил за ее взглядом и, кивнув, бережно достал камеру из витрины.

“Ах, этот “Зенит”…” – пробормотал он, словно разговаривая с давним другом. – “Легендарный аппарат. Надёжный, как швейцарские часы, и способный делать потрясающие снимки. Правда, он требует умения и терпения. Это не современная цифровая мыльница, тут нужно думать, настраивать, чувствовать свет”.

Старик начал рассказывать о камере, о ее устройстве, о типах плёнки, о выдержке и диафрагме. Он говорил с таким увлечением, что Майкл заслушался, забыв обо всем на свете. Он понял, что фотография – это не просто нажатие кнопки, это искусство, требующее знаний, умения и, главное, души.

Старик протянул камеру Майклу. “Попробуй,” – сказал он.

Майкл взял камеру в руки. Она была тяжёлой и прохладной, но он почувствовал, как в его душе что-то откликается. Он посмотрел в объектив и увидел мир, словно увиденный впервые. Все вокруг стало чётче, ярче, интереснее.

Он приложил камеру к глазу и начал наводить фокус. Руки слегка дрожали от волнения. Он почувствовал себя художником, получившим в руки кисть.

Он понял, что это то, что он искал. Инструмент, с помощью которого он сможет говорить без слов, инструмент, с помощью которого он сможет выражать свои мысли и чувства, инструмент, с помощью которого он сможет запечатлевать красоту окружающего мира и делиться ею с другими.

Он посмотрел на неё, и она поняла все без слов. В ее глазах он увидел поддержку, понимание и любовь. Она улыбнулась и кивнула, словно благословляя его на этот новый путь.

“Мы берём ее,” – сказала она старику.

Старик улыбнулся в ответ. “Я рад. Я чувствую, что эта камера попала в хорошие руки. Помните, молодые люди, что настоящая фотография – это не просто снимок, это история. Рассказывайте свои истории, показывайте миру свою душу”.

Они вышли из магазина, и Майкл крепко прижимал камеру к груди. Он чувствовал себя счастливым и воодушевлённым, словно получил ключ от двери в новый, неизведанный мир. Ему не терпелось начать снимать, запечатлевать мир вокруг себя, но он чувствовал себя немного растерянным, как ребёнок, получивший в подарок сложную игрушку.

Она это заметила и, улыбнувшись, взяла его за руку. “Не волнуйся, – сказала она. – Все получится. Главное – не бояться экспериментировать и доверять своей интуиции”. Она всегда умела находить нужные слова, чтобы поддержать его и вселить в него уверенность.

Он посмотрел на неё и спросил глазами: “Что дальше?”

Она, на мгновение задумавшись, с хитрой улыбкой ответила: “А дальше мы пойдём в парк и сделаем твой первый снимок. Но не простой снимок, а снимок, который расскажет о тебе, о нас, о нашей жизни”. Она словно бросила ему вызов, предлагая не просто запечатлеть момент, а создать произведение искусства.

И они пошли в парк, туда, где деревья шептали свои тайны, где птицы пели свои песни, где солнце играло в листве, создавая причудливые узоры света и тени. Парк был их убежищем, местом, где они могли укрыться от жестокости мира и почувствовать себя в безопасности.

Они долго бродили по парку, ища подходящий объект для съёмки. Она внимательно наблюдала за ним, стараясь понять, что его привлекает, что его трогает. Она знала, что первый снимок должен быть особенным, он должен отражать его душу.

Наконец, они остановились у старого пруда, заросшего кувшинками. На поверхности воды, словно в зеркале, отражалось небо, деревья и облака. Картина была завораживающей и умиротворяющей.

“Вот оно!” – воскликнула она, и он понял, что она почувствовала то же самое, что и он.

Она подбежала к старому, покосившемуся мостику, перекинутому через пруд, и, обернувшись к нему, жестами показала, чтобы он подошёл ближе.

Он подошёл к мостику, и она встала рядом с ним, прижавшись к нему плечом. “Сними нас, – сказала она. – Сними нас в отражении пруда. Это будет наш первый совместный снимок, символ нашей дружбы, символ нашей любви”.

Он немного растерялся. Он никогда раньше не снимал людей, тем более в отражении. Но он доверял ей, и он знал, что она не посоветует ему ничего плохого.

Он поднял камеру, настроил фокус и приложил ее к глазу. В видоискателе он увидел их отражения в пруду: их лица, их волосы, их глаза. Он увидел их души, отражённые в воде, словно в зеркале.

Он нажал на кнопку спуска. Щелчок затвора прозвучал громко и отчётливо, словно выстрел. Момент был запечатлён навсегда.

Глава 3

Голос Отражений

Он снимал отражения людей, животных, зданий, деревьев. Снимал без устали, словно пытаясь заполнить какую-то внутреннюю пустоту, утолить ненасытную жажду. Он верил, что в этих отражениях скрыта истина, ускользающая от глаз обывателей.

Он ловил отражения в лужах, превращая серые улицы в сюрреалистичные полотна. Снимал витрины магазинов, где реальность смешивалась с иллюзией, и люди, отражаясь в стекле, казались призраками своих желаний. Снимал зеркала, запечатлевая мимолётные улыбки, грустные взгляды и скрытые эмоции.

Днём и ночью, в солнечную погоду и в дождь, летом и зимой – камера была его продолжением. Он стал “человеком-отражением”, незаметным, но вездесущим свидетелем жизни.

Но что он чувствовал? Что крутилось в его голове, когда он видел мир, искажённый, преломленный, но, казалось, от этого только более реальный?

В душе по-прежнему царило молчание, но это было уже не то удушающее молчание, которое прежде терзало его. Теперь это был скорее глубокий вдох перед прыжком, тишина, наполненная предвкушением и осознанием огромной силы, которая таилась в нем.

Он часто вспоминал слова, которые ему сказала она, когда им было по семь лет: “Мир – это зеркало, Майкл. И люди видят в нем только то, что хотят увидеть”. Её слова, словно отпечатались в его памяти.

Он понимал: он должен увидеть мир не таким, каким он кажется, а таким, какой он есть на самом деле. Он должен был научиться “читать” отражения, как книгу, полную тайн.

В один из дней, бродя по городским улицам, он увидел мужчину, который сидел на лавочке в парке и внимательно рассматривал своё отражение в начищенных до блеска ботинках. Майкл не смог удержаться и сделал несколько снимков. Когда он проявил плёнку, то был поражён: на фотографии мужчина казался глубоко несчастным, его глаза были полны печали, а на лице читалось отчаяние. Он понял, что видел не просто отражение, а душу этого человека.

Он почувствовал себя проводником, видящим то, что скрыто от других. Он ощущал себя словно хирургом, препарирующим реальность, выявляя скрытые слои и подлинные чувства.

Он задумался: что такое истина? Есть ли она вообще? Или все вокруг – лишь игра теней, иллюзия, которую мы сами себе создаём?

Он читал книги по философии, пытаясь найти ответы. Любил цитировать: “Истина – это то, что выдерживает проверку опытом.” – Альберт Эйнштейн.

И все же, ответы ускользали от него. Он продолжал снимать, верил, что в каждом новом кадре он будет хоть на шаг ближе к разгадке.

Как-то раз, сидя в кафе, он увидел в зеркале над барной стойкой отражение молодой пары. Они смеялись, обнимались, и казалось, что весь мир принадлежит им. Он сделал снимок, и когда он проявил его, на фото их счастье словно потускнело. Он понял, что за этой показной радостью скрывается страх одиночества, неуверенность в завтрашнем дне. И тогда он сделал вывод: “Отражения – это как сны: они показывают нам то, что мы прячем даже от самих себя”.

Он продолжал свой путь, неустанно ища “голос отражений”. Его молчание больше не было проклятием, оно стало его оружием. Он видел мир иначе, чем другие, и он должен был рассказать об этом, должен был показать то, что скрыто за глянцевой обёрткой реальности.

Однажды, проходя мимо старого кинотеатра, он увидел объявление о местной фотовыставке. “Город в зеркале: Отражения повседневности” – гласила надпись. Ухмыльнувшись, он подумал, что это его шанс заявить о себе.

Отобрав десяток своих лучших работ, он направился в Дом Культуры, где должна была проходить выставка. Его встретила полноватая женщина в строгом костюме и с кислой миной на лице.

“Здравствуйте, я хочу подать заявку на участие в вашей выставке”, – написал он на листке бумаги и протянул ей.

Женщина, окинув его презрительным взглядом, взяла его фотографии и начала просматривать. “Что это у вас тут такое? – скривилась она. – Мрачно, депрессивно, никаких красок. Нам нужно что-то более позитивное, что-то, что будет радовать глаз”.

Майкл попытался объяснить, что его фотографии – это не просто красивые картинки, что в них скрыт глубокий смысл, что они отражают реальность такой, какая она есть. Но женщина перебила его: “Молодой человек, у нас тут не клуб анонимных алкоголиков, нам нужны хорошие фотографии”.

Не выдержав, он выхватил свои работы из ее рук и хотел было уйти, но тут вмешался молодой парень, стоявший рядом с женщиной. “Подождите, – сказал он. – Я думаю, в этих работах что-то есть. Они необычные, они заставляют задуматься”.

Женщина недовольно фыркнула, но парень, проигнорировав ее, обратился к Майклу: “Я куратор этой выставки. Оставьте свои работы, я их посмотрю. Если они мне понравятся, я обязательно их включу в экспозицию”.

Майкл, немного поколебавшись, согласился. Парень, улыбнувшись, пожал ему руку.

В день открытия выставки Майкл, волнуясь, подошёл к Дому Культуры. Людей было много, звучала музыка, все оживлённо разговаривали. Он вошёл внутрь и начал искать свои фотографии.

Их не было.

Он обошёл всю выставку, но так и не нашёл своих работ. Разочарованный и злой, он направился к куратору, чтобы выяснить, что произошло.

Он нашёл его в углу зала, оживлённо спорящего с той самой женщиной. “Я же говорила, что эти фотографии никуда не годятся! – кричала она. – Они портят всю экспозицию!”.

Майкл, не выдержав, подбежал к ним и попытался объяснить, что произошло. Но женщина, увидев его, рассмеялась: “Ах, это вы, молодой человек! Что же вы хотели? Думали, что ваши мрачные картинки будут кому-то интересны? Вы ошибаетесь!”.

Он попытался ей что-то ответить, но она перебила его: “Убирайтесь отсюда, пока я не вызвала полицию!”.

Тут вмешался куратор: “Пожалуйста, не надо ссор. Я думаю, мы можем найти компромисс”.

“Какой компромисс? – взвизгнула женщина. – Я не позволю этим работам висеть на моей выставке!”.

Неожиданно в разговор вмешался какой-то пьяный посетитель. “Да что вы тут разорались? – пробурчал он. – Дайте людям посмотреть искусство!”.

Женщина, возмущённая его наглостью, толкнула его, и тот, потеряв равновесие, упал на пол. Началась потасовка.

В этой суматохе Майкл решил, что ему здесь не место. Он ушёл, чувствуя себя униженным и оскорбленным.

Но, выйдя на улицу, он посмотрел на своё отражение в витрине магазина и увидел в нем не поражение, а силу. Он понял, что ему не нужна эта выставка, что его фотографии говорят сами за себя. И он продолжит свой путь, несмотря ни на что.

Он ушёл с выставки, в горле стоял ком обиды и разочарования. В голове пульсировала мысль: “Неужели я действительно ничего не стою?” Запах дешёвых духов, которыми благоухала та женщина, казался сейчас особенно отвратительным. Ему хотелось вымыться, смыть с себя всю эту фальшь и лицемерие.

Он шёл по улице, опустив голову, стараясь не смотреть ни на кого. Город, казавшийся ему прежде источником вдохновения, теперь давил своими серыми стенами и равнодушными лицами прохожих. Ему хотелось бежать, спрятаться, исчезнуть.

Он вспомнил слова своей бабушки: “Мир жесток, внучок, но не позволяй ему сломить себя. Будь как река – обтекай препятствия, но не меняй своего направления”. Но сейчас он чувствовал себя не рекой, а маленьким камешком, брошенным на произвол судьбы.

Внезапно его внимание привлёк шум на спортивной площадке. Группа подростков, одетых в яркие спортивные костюмы, азартно играла в баскетбол. Их смех, крики и стук мяча эхом разносились по округе, создавая атмосферу беззаботности и веселья.

Майкл остановился и начал наблюдать за ними. Он вспомнил, как сам когда-то любил играть в баскетбол, как мечтал стать известным спортсменом. Но потом он потерял голос, и вместе с ним ушла и его мечта.

Он представил, как сейчас подошёл бы к ним, предложил бы сыграть партию. Но он знал, что его молчание станет непреодолимым барьером. Он был “немой”, “чужой”, он не вписывался в их мир.

В этот момент мяч, словно выпущенный рукой судьбы, вылетел за пределы площадки и покатился прямо к его ногам. Он поднял мяч, ощущая шершавую поверхность в ладонях, и хотел было бросить его обратно, но один из подростков, высокий и самоуверенный парень с дерзким взглядом, подбежал к нему и выхватил мяч из рук.

“Чего уставился, как баран на новые ворота? – грубо спросил он, источая запах пота и дешёвого одеколона. – Мяч никогда не видел?”

Майкл попытался жестами объяснить, что он просто хотел помочь, но парень, презрительно скривившись, перебил его: “А, ты же немой. Чего с тобой разговаривать. Иди отсюда, не мешай играть”.

Он толкнул Майкла в плечо, и тот, потеряв равновесие, чуть не упал. Он почувствовал, как в нем закипает злость, как поднимается волна обиды и унижения.

Он попытался уйти, но парень, словно почувствовав его слабость, преградил ему путь. “А что это у тебя там такое? – ухмыльнулся он, указывая на его камеру. – Покажи-ка”.

Он попытался выхватить камеру из его рук, но Майкл, собрав всю свою силу, оттолкнул его. Камера, выскользнув из его рук, с глухим стуком упала на асфальт. Объектив, разлетевшись на мелкие осколки, блеснул на солнце, словно слезы.

Мир словно замер. Запахи, звуки, краски – все исчезло. Осталась только боль, острая, жгучая боль потери. Камера была его голосом, его способом самовыражения. Теперь он снова был немым, снова был беспомощным.

По щекам покатились слезы, смешиваясь с грязью и пылью. Он чувствовал себя сломленным, уничтоженным.

Подростки, увидев его слезы, захохотали. “Смотрите, немой плачет! – завопил один из них, тыча в него пальцем. – Что, жалко свою игрушку?”.

В этот момент что-то в нем сломалось. Забыв о своём страхе, о своей немоте, о своём бессилии, он бросился на подростков с кулаками. Он бил их яростно и отчаянно, выплёскивая всю свою боль, всю свою ярость, всю свою ненависть.

Но их было больше, и они быстро скрутили его. Они повалили его на землю и начали пинать, выкрикивая оскорбления и ругательства. Боль пронзала его тело, но он не сдавался, продолжая сопротивляться, продолжая бороться.

Он лежал на земле, спиной чувствуя холодный, шершавый асфальт. Вкус крови во рту, смешанный со слезами, напоминал о пролитом молоке и о бесполезности сожалений. Боль пронзала тело, но хуже было ощущение собственной никчёмности и унижения. В голове пульсировала мысль: “Почему это всегда случается со мной?”

И вдруг, сквозь туман боли и отчаяния, он увидел, как к ним приближается странная фигура. Это был не супергерой из комиксов, не ангел-мститель, а… старик. Тощий, как жердь, в поношенном, видавшем виды твидовом пиджаке, с огромным, комично завязанным шарфом вокруг шеи и с тростью, которую он лихо крутил в руке, словно заправский мушкетёр.

Старик, издавая боевой клич, похожий на карканье вороны, налетел на подростков, размахивая своей тростью, как самурай мечом. “А ну, пошли вон, хулиганы! Оставьте ребёнка в покое!” – кричал он с сильным акцентом, который выдавал его происхождение где-то между Францией и Италией.

Подростки, опешив от такого неожиданного нападения, отступили, осыпая старика ругательствами. “Да ладно, дед, не лезь не в своё дело! А то сейчас и тебе достанется!” – прорычал самый крупный из них.

“Я сказал – уходите, или я вызову полицию!” – прохрипел старик, и в его голосе вдруг прозвучала такая убеждённость, что подростки, переглянувшись, решили не испытывать судьбу и, плюнув под ноги, ретировались.

Старик, тяжело дыша, опустился на колени рядом с Майклом. “Ты в порядке, парень?” – спросил он, протягивая ему свою дрожащую руку, покрытую сетью морщин. Вблизи он пах старым табаком, камфорным маслом и чем-то неуловимо антикварным.

Майкл кивнул, принимая помощь. Старик помог ему подняться и внимательно осмотрел его разбитое лицо. “Ну и досталось тебе, – пробормотал он, доставая из кармана старомодный носовой платок и аккуратно промокая кровь. – Но ничего, немного шотландского скотча и пластырь все исправят”.

Старик представился: “Меня зовут Жан-Пьер. Я – фотограф. Вернее, был им. Я видел, как ты снимаешь отражения. У тебя есть талант, парень”.

Майкл удивлённо посмотрел на него. Как этот эксцентричный старик мог знать о его увлечении?

Жан-Пьер усмехнулся, словно прочитав его мысли. “Я вижу мир иначе, мой друг. Я вижу отражения душ. Это проклятие и благословение, понимаешь?”

Жан-Пьер отвёл Майкла к себе домой. Его жилище, находившееся в старом, обшарпанном доме, больше напоминало склад сокровищ, чем обычную квартиру. Повсюду громоздились стопки книг, коробки с фотографиями, сломанные фотоаппараты, пыльные статуэтки и прочие диковинки. В воздухе витал густой запах старой бумаги, проявителя, крепкого кофе и, как ни странно, кошачьей шерсти. Огромный полосатый кот лениво развалился на старинном кожаном кресле, наблюдая за ними свысока.

“Добро пожаловать в мою скромную обитель, – произнёс Жан-Пьер, махнув рукой в сторону беспорядка. – Здесь ты найдешь приют, вдохновение и, возможно, немного… хаоса. Но не волнуйся, хаос – это всего лишь порядок, ожидающий своего часа, понимаешь?” Он подмигнул, и в его глазах засверкали озорные искорки.

Он усадил Майкла в старое, продавленное кресло и протянул ему чашку ароматного чая с лимоном. “Пей, это согреет тебя и успокоит нервы. А то ты бледный, как призрак, и глаза как у испуганной лани. Будь моя воля, я бы сразу дал тебе стаканчик бренди, но ты ещё молод для этого дела”. Он пригубил свой напиток из маленькой чашки, довольно крякнув.

В этот вечер Жан-Пьер рассказывал Майклу о своей жизни, полной приключений, страстей и разочарований. Он говорил о фотографии как о способе остановить время, запечатлеть ускользающую красоту и рассказать истории, которые невозможно выразить словами.

“Фотография – это не просто ремесло, мальчик мой, – говорил он, затягиваясь папиросой и выпуская клубы дыма, которые тут же расплывались в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь пыльное окно. – Это искусство видеть, чувствовать, понимать. Это умение заглянуть в душу человека и показать его истинное лицо. Знаешь, как говорил один великий фотограф, Анри Картье-Брессон: ‘Фотографировать – это значит поместить голову, глаз и сердце на одну и ту же ось’. Это о многом говорит”.

Жан-Пьер встал и подошёл к старинному шкафу, забитому фотоальбомами. Он достал один из них и протянул Майклу. “Посмотри, это мои работы. Здесь вся моя жизнь. От Парижа до Токио, от военных репортажей до портретов простых людей. Почувствуй себя путешественником во времени”.

Майкл начал листать альбом. На фотографиях были запечатлены разные люди, разные страны, разные эпохи. Он увидел парижских клошаров, которые казались королями, венецианских гондольеров, несущих на своих плечах вечность, африканских охотников, чьи глаза хранили тайны дикой природы, русских крестьян, чьи лица были изрезаны морщинами, как старые карты. Он увидел войну, голод, нищету, но также любовь, радость, надежду.

Фотографии Жан-Пьера были потрясающими. В них была жизнь, была страсть, была правда. Они кричали о боли, о любви, о надежде. Майкл понял, что перед ним настоящий мастер, человек, который посвятил свою жизнь фотографии.

“Ты потерял голос, парень, – сказал Жан-Пьер, когда Майкл закончил смотреть альбом. – Но ты нашёл другой способ говорить. Не предавай свой дар. Продолжай снимать, продолжай искать, продолжай говорить своим молчанием”. Он вздохнул, и его глаза заблестели. “Помни, что настоящий художник видит не то, что есть, а то, что могло бы быть. Ищи этот ‘могло бы быть’ в каждом своём снимке”.

Жан-Пьер подошёл к окну и посмотрел на город, погруженный в ночную темноту. “Мир полон отражений, – сказал он. – Нужно только научиться их видеть. Нужно научиться заглядывать за поверхность, искать скрытый смысл. Знаешь, как говорил Оскар Уайльд: ‘Красота – в глазах смотрящего’. Ты должен найти свою красоту, свой смысл, и рассказать о ней”.

В этот вечер Майкл понял, что встретил не просто незнакомца, а настоящего друга, наставника, учителя. Человека, который сможет помочь ему найти свой путь в жизни.

Он почувствовал, как в его душе загорается огонь надежды. Он больше не был одинок. У него был Жан-Пьер. Он был как маяк в его жизненном шторме.