Ноль в системе

Всем выпускникам Академии выдавали стартовый комплект: сертифицированный защитный костюм, нейросканер, креденциальный жетон доступа и базовый набор личных инструментов, включая универсальный коммуникатор (уником) – многофункциональное устройство, используемое пилотами для связи, навигации и взаимодействия с внешними системами корабля, – и биометрический шифратор. Джейкоб проверил наличие всего, затем приложил жетон к панели.

Коды доступа прошли. Он показал охране документы – рядовой выпускной допуск пилота, таких здесь проходило по десятку в день. Офицер глянул лениво, не особенно вчитываясь, и лишь сканером подтвердил подлинность. Зелёные индикаторы вспыхнули, как светофор в спящем районе. Охранник хмыкнул:

– А, ещё один новичок. Удачи тебе, парень.

Он шагнул в сторону, пропуская Джейкоба, даже не дождавшись, пока тот пройдёт мимо.

***

Внутри корабля Джейкоба встретила тишина и холодный свет резервных панелей. Он прошёл в рубку, устроился в кресле и достал из сумки PPP – Packet Peek Probe – устройство, собранное Такеши из обломков, некогда принадлежавших системам разведки. Блестящий корпус мерцал, словно знал, что его ждёт работа. Джейкоб повертел его в руках, чувствуя, как срабатывают сенсоры. Подключать в первый день? Здравый смысл настойчиво шептал «нет». Но было нечто другое – зуд исследователя, огонь, что жжёт изнутри, когда перед тобой запретная кнопка. Любопытство победило. Джейкоб ухмыльнулся уголком рта и выбрал второе.

Открыв на уникоме схемы энергосистемы корабля, Джейкоб нырнул в мириады светящихся маршрутов, как в цифровой океан. Слои кибернетических проводников, сгустки энергетических узлов и пульсирующие маршруты сигналов отображались в режиме дополненной реальности, будто распластанные над корпусом корабля. Он часами искал идеальную точку внедрения, сверяя напряжения и потенциалы, чтобы минимизировать вероятность отторжения.

Сам момент подключения напоминал взлом древнего замка: крошечный разъём PPP щёлкнул в порт питания, и по внутренней сети прокатился едва уловимый импульс. На экране уникома побежали строки логов, как отблески фрактального дождя. ИскИн провёл сканирование, и спустя долгие секунды выдал сухое, но обнадёживающее: «инородных элементов не обнаружено». Всё казалось в пределах нормы. Но только, казалось.

***

Джейкоб провёл пальцами по голографической поверхности интерфейса управления кораблём и активировал навигационный протокол: пункт назначения – орбита Марса, станция «Эридан-Бета». Данные маршрута отобразились как извивающаяся световая лента, проходящая сквозь зоны притяжения спутников и радиационные карманы. ИскИн просчитал траекторию, затем утвердил оптимальный вектор ускорения и вывел запрос на диспетчерские сервера космопорта. Над голограммой замерцал символ ожидания – цифровая звезда, пульсирующая в такт внутренним часам корабля. Через несколько секунд раздался голос:

– Разрешение получено. Добрый путь, пилот Хартвуд.

Системы ожили. Джейкоб почувствовал лёгкий толчок. Потом – почти ничего. ИскИн и система внутренней стабилизации работали идеально. Последняя – одно из главных достижений инженеров: она создаёт нейтральную среду внутри корабля, подавляя любые вибрации, толчки и перегрузки. Даже при агрессивных манёврах или внешних атаках пилот может не ощутить ничего, кроме лёгкого напряжения в штурвале. Эта технология особенно важна для длительных миссий: она сохраняет когнитивную и физическую устойчивость экипажа, устраняя влияние внешней динамики на человеческий организм.

Скорость нарастала стремительно. Через полчаса после старта Falcon-VR1 вышел на штатную крейсерскую тягу – около 4,2 миллиона км/ч, достаточную для стабильного перелёта до орбиты Марса за 13 часов, с учётом гравитационных манёвров и обхода солнечных выбросов. При активации режима агрессивной навигации и временной консервации вспомогательных систем можно было сократить время почти вчетверо. Но самым безумным сценарием оставался «режим Макса»: ручной перелом автоматики, полное отключение стабилизации, жёсткое перераспределение питания и прямой разгон – в этом случае корабль мог долететь до Марса менее чем за час. Правда, последствия были предсказуемы: корпус – в утиль, а пилот – в реанимодрон, если не в архив героических идиотов.

Он налил себе кофе, отпил глоток, чувствуя, как горечь проникает сквозь сонливость. N-Core лежал в сумке Джейкоба – плоский, почти невесомый, матовый, с той самой голографической точкой в центре, которая, как ни странно, казалась зрачком, наблюдающим за ним. Его пальцы невольно дрогнули: соблазн взломать, обойти защиту, заглянуть внутрь был почти физическим. Что скрывается в этой «карте смерти»? Но память, холодная и чёткая, подбросила голос Фарлонга: «радиус поражения – сто метров». Ошибка – и от корабля останется только горячее облако пепла. Вместе с ним. Он откинулся в кресле и отключил мысли.

***

Почти два часа полёта прошли спокойно. И тут – сигнал.

– Внимание: засечены три объекта класса WSC. Сканеры подтвердили модели Marauder-KX9. Бортовые номера: WSC-X045, WSC-X046, WSC-X047. Анализ ИскИна: данные отсутствуют в реестре флотилии Совета Планет. Вероятность: пиратское происхождение. Потенциальная угроза подтверждена. Приоритет – красный.

Джейкоб резко проснулся. Пираты? В Солнечной системе? Он тут же вспомнил академические лекции. Второй курс, история конфликтов:

WSC Marauder-KX9 – старые военные суда, списанные десятилетия назад. Тяжёлые, бронированные, с мощным вооружением. Часто используются пиратами. Отличаются автономностью, возможностью длительного нахождения в дальних секторах, полевым обслуживанием и агрессивной боевой ИИ-системой, прозванной «Собака без поводка». Уязвимы к современным хакерским атакам – особенно по линиям энергообеспечения.

ИскИн уточнил, и голос его звучал с пугающей объективностью:

– Вероятность уклонения: полпроцента. Рекомендую не надеяться.

– Зафиксирован вызов с бортов WSC. Протокол связи активен. Подтвердить приём?

– Прими… – голос его прозвучал глухо, словно где-то вне корпуса, за пределами этой реальности. Он почти не шевелился, лишь нащупал PPP и нажал активацию. Внутри него всё будто застыло – без паники, но с той ясной тяжестью, которую испытывает человек перед обрывом. Не было выбора, не было пути назад. Тишина корабля – лишь фон, приглушающий глухой рокот безысходности.

Голос в эфире прозвучал чётко, без намёка на эмоции:

– Борт ISC-X247A, немедленно заглушите тяговые ядра, обесточьте боевые контуры, подготовьтесь к стыковке. При соблюдении требований гарантируется сохранность биологических и технических компонентов. У вас пять минут.

Молчание затянулось. Затем, на чужой частоте, донеслось:

– Ну что, примет или начнём веселье? – хриплый голос, с акцентом окраинных секторов.

– Он не идиот. Такие, как он, выбирают жизнь.

– Или пытаются, – фыркнул третий. – Надоест ждать – прожарим.

Джейкоб, не отрывая взгляда от консоли, выдохнул:

– Ай да Такеши… ай да сукин сын. Работает твоя игрушка.

Спустя мгновение эфир ожил снова:

– Говорит WSC-X045. У меня отказ всех боевых систем и тяги. Причина – не установлена.

– Принято, WSC-X045, держим курс. Продолжаем сближение с ISC-X247A.

Голос был ровным, но сквозь каждое слово чувствовалась тревога.

Джейкоб увидел на радаре: один замер. Спусть мгновение произнёс:

– Отключить ионный буфер, – распорядился он, имея в виду защитную оболочку корабля, способную гасить высокоэнергетические выбросы. – Перевести в спящий режим блоки глубинной изоляции. Обесточить плазменные турели. Всю энергию направить на гиперпрожигатели главного тягового контура. Приготовиться к форсированному скачку.

«Ионный буфер» – это не просто щиты, это целая симфония защитной инженерии. Плазменно-магнитная система последнего поколения, разработанная специально для кораблей ISC, создаёт слоистую структуру энергополей, способную рассеивать направленные ионные импульсы, электромагнитные выбросы и низкочастотные боевые заряды. При критической перегрузке активируются блоки глубинной изоляции – модули, встроенные в каркас, стабилизирующие внутреннюю среду и даже способные восстановить когнитивные функции пилота после нейрошока. За огневую мощь отвечают плазменные турели – автономные арт-системы, питающиеся от резервных ядер, формирующие узконаправленные струи перегретой материи, пробивающие броню на малых дистанциях. А если корабль оказывается в ловушке, активируются гиперпрожигатели: ускорительные контуры, напрямую подсоединённые к тяговому ядру, способные на доли секунды выжечь гравитационный коридор и позволить судну совершить почти мгновенный прорыв. Вся эта лекция, с голосом куратора и мельканием схем на проекторе, вдруг всплыла в голове Джейкоба – как будто он снова сидит на втором ряду в аудитории, с запахом меди и фторопластовых кресел.

– WSC-X046, та же хрень, – донеслось со злобным скрежетом. – Ни тяги, ни оружия. Как черепаха на спине, мать её!

– Ты думаешь, это он? – голос был напряжённым, с хрипотцой.

– А кто ж ещё? Нас же предупреждали, что у сенатских могут быть сюрпризы. Только вот не говорили, что сюрприз будет в виде такой задницы!

Джейкоб едва не вскочил: второй Marauder выведен из строя. Это был шанс. Он скинул автопилот и сам вцепился в штурвал. Мышцы напряглись, дыхание участилось, но взгляд оставался спокойным. Где-то внутри рождалась та самая академическая дрожь, которую невозможно забыть.

«Экстренное пилотирование и выживание в боевых сценариях – модуль VII-B», – всплыла в памяти лекция. Зачёт, где курсанты пытались продержаться три минуты, уклоняясь от атаки WSC на корабле ISC, – на пределе, на инстинктах. Условие: вероятность выживания не ниже 10%. И инструктор с хрипотцой: «Не для галочки. Однажды это может спасти вам жизнь.»

У Джейкоба тогда был 12%. Немного. Но достаточно, чтобы пройти. А сейчас? Сейчас он не курсант. Сейчас он – живой пилот, окружённый смертью.

– Снижай стабилизацию до 80%, – бросил он сквозь зубы.

ИскИн подтвердил: стабилизация снижена. Кабина дрогнула. Кружка кофе глухо стукнулась о металл и разбилась. Джейкоб сжал штурвал так, будто от этого зависела гравитация всей вселенной. Минуту. Ему нужно было продержаться всего минуту.

В эфире:

– Грохнуть его к чертям?! – рявкнул один из пиратов, голос сиплый, на грани срыва.

– Отставить, – жёсткий, почти металлический голос другого. – У него важный груз. Приказ – только живым. Нарушим – Монарх сам нас на атомы расщепит.

– Да чтоб тебя… – голос WSC-X047 дрожал от злобы и паники. – У меня тоже всё посыпалось! Ни тяги, ни пушки, ни ответа от боевого ядра! Нас обнуляют, твою ж мать, прямо на глазах!

Джейкоб уставился на радар, где три красных сигнала застыли, как замёрзшие капли крови в вакууме. В висках стучало, в груди теснилось острое, безмолвное облегчение, почти пугающее. Он знал: это мгновение – не дар, а окно. Окно, которое закроется, если замешкаться хоть на секунду.

– Форсаж! – рявкнул он, голос сорвался, став рыком зверя. – На все деньги!

Falcon-VR1 вздрогнул, и через миг – сорвался с места, как снаряд, пробивающий ткань пространства.

Сбой в маршруте

Марс встретил Джейкоба не суровой пустотой, а сверкающим панцирем мегаструктур – будто сама планета надела экзоскелет. Космопорт будто пророс из плоти технокультуры: всё здесь пело и гудело. Вместо суеты людей – ровные потоки андроидов и капсул. Крыши – затянуты сенсорными плитами, в стенах – оптоволоконные прожилки. Камеры мигали, как глаза живого организма. Даже воздух был иным: не пыль пустыни, а стерильная смесь, нашпигованная нейросканами.

Джейкоб мельком глянул на запястье – его наручные часы показывали 14:17. Механический циферблат отсчитывал секунды с почти упрямым спокойствием, чуждым спешке марсианской жизни. До встречи с сенатором Элари оставалось почти сутки – по меркам Марса это было вечностью. Темп жизни ускорялся, словно сам воздух подталкивал события вперёд.

Всё вокруг вибрировало, будто сама станция дышала напряжением: микросенсоры испускали неуловимый ультразвук, а плоские экраны над проходами сыпали данными – температурные перепады, расписания, протоколы безопасности. Люди говорили шёпотом, будто сами стены впитывали звук. Пахло озоном, стерильной пылью и чем-то кислым – вероятно, остатками от работы антисептических аэрозолей.

У дальней платформы, в районе вылетов на удалённые маршруты, где прозрачный купол защищал пространство от внезапных всплесков марсианской бури, Джейкоб уловил движение. Шагов в двадцати от него стояла троица. Их силуэты казались вырезанными из воздуха – слишком неподвижные, слишком сфокусированные.

Один из троицы поймал его взгляд. Джейкоб тут же отметил про себя: высокий, сутулый – «Умник», в потёртой куртке, с обвисшими рукавами и щетиной цвета титановой стружки. За ним – низкорослый, юркий, с крысиным носом и глазами дешёвого дрона: быстрыми, цепкими, лишёнными выражения. «Крысёныш». Замыкал троицу «Бык» – массивный громила в рабочем комбинезоне с десятком карманов, шея – как гидравлический поршень. Он двигался тяжело, но уверенно, словно уже знал, куда наносить удар.

Через несколько секунд они растворились в толпе – будто их никогда и не было.

Джейкоб сжал зубы и направился к зоне покупки билетов. Зал, словно медицинский блок, залит холодным белым светом. Подошёл к терминалу. Прозрачный голографический куб развернулся, проецируя трёхмерное меню:

ПОЕЗДА ДО:

– Сенат Асука (1ч 30м)

– Спутник Карно (0ч 45м)

– Город Гриммар (2ч 10м)

Он выбрал Асука – столицу Марса. По дуге планетарной карты вспыхнула визуализация маршрута. Терминал принял платёж в универсальной валюте – пять Сигм, и выдал билет – плоскую карту с термоконтуром, дрожащую в пальцах, будто обладала собственной волей. Получив билет, Джейкоб коротко вздохнул и направился к залу ожидания не оглядываясь.

***

Поезд прибыл – обтекаемый маглев, беззвучный и точный, словно лезвие, скользящее по магнитной линии. В хвосте – логистические и медицинские модули; в голове – купола навигации и блоки приоритетного управления. Электромагнитная подушка удерживала состав над рельсами, не издавая ни звука, словно скальпель, рассекающий ткань реальности. Герметичный корпус был создан для автономных переходов в условиях марсианской поверхности, далеко за пределами кислородных куполов.

Внутренние системы поддерживали атмосферу с хирургической точностью: переработка кислорода, вентиляция, контроль давления, фильтрация – всё работало слаженно, подстраиваясь под каждый участок маршрута. Салон – безупречно чистый, с креслами из дышащих материалов, двойной тонировкой на окнах и бегущей строкой у потолка, транслирующей погодные и маршрутные данные.

Марс в этом поезде ощущался не как пустыня, а как технократический разум, подчинивший хаос симметрии и числу.

Джейкоб устроился у окна, позволяя креслу впитать остатки напряжения. За двойным стеклом тени конструкций ложились на вагон, как когти гигантского существа, цепляющегося за оболочку реальности. Станция отзывалась сквозь подошвы лёгким виброэхо, будто сердце под ногами продолжало гнать неведомую кровь. В вагоне царила приглушённая тишина: полдюжины пассажиров растворились в своих делах, каждый – в отдельной вселенной. Всё казалось намерено спокойным, будто этот кусок мира был заархивирован и подписан «не беспокоить».

***

На пятнадцатой минуте пути Джейкобу показалось, что кто-то впился взглядом в его спину. Он обернулся медленно, без рывка – как в замедленной съёмке. В стороне сидели те самые трое. Те, кто вырезался из толпы в космопорте. Они не говорили, но сидели так, будто делились одним импульсом. Один из них – худой, с полускрытой усмешкой – чуть двинулся к выходу. Сердце Джейкоба кольнуло, как короткое замыкание.

Он поднялся, будто просто решил пройтись. Зона для курения – полукруглая ниша с тускло мерцающим фильтрационным куполом, стенами из матового термостекла и встроенными в стену пепельницами – напоминала музейный макет чего-то привычного, но устаревшего. Воздух там пах озоном, железом и лёгким отголоском горелой пластмассы.

***

Джейкоб шагнул внутрь. Пальцы дрожали. Сердце билось гулко – так, что, казалось, грохот шёл по костям. Времени не было. Он быстро оглянулся: пусто. Один. Метнулся к мусорному баку с раздутой панелью. Под пластиком – узкая щель.

Он достал N-Core, ни секунды не думая. Втолкнул как есть, без упаковки. Панель – обратно. Пот по позвоночнику. Уже у окна, будто затягивается стиком. Ровное дыхание. Стекло. Отражение.

Их тени выросли из полумрака, словно просочились сквозь стены. Первым вышел «Крысёныш» – бесшумно, как будто подчинялся чужому ритму. Джейкоб вздрогнул, будто внутри кто-то дёрнул рубильник. Поздно. Электрошокер ткнулся в бок. Разряд. Оглушающий. Тело отключилось. Мир качнулся – и осел вместе с ним.

– Подъём, дружок, – голос пришёл сквозь звон в ушах. «Умник». Говорил медленно, размеренно, будто знал, что микрофоны всё равно не пишут: – Нам нужен чёрный блок. Ты знаешь, о чём речь. Фарлонг передал его тебе. Не усложняй.

Джейкоб попытался сделать вдох, но боль разрезала диафрагму:

– Вы… ошиблись…

«Бык» подошёл. Ни слова. Просто удар – в корпус. Жёстко, точно. Рёбра загудели, как резонаторы. Потом ещё. И ещё. Всё было отработано: техника, темп, цель. Только по туловищу – лицо оставили нетронутым. Знал, как бьют те, кто привык, чтобы их удары не видно было снаружи. Только изнутри – боль.

Они перешли к делу. Искали чётко, без лишних движений. Куртка. Карманы. Подкладка. Сумка. Биометрический уником. Всё – пусто.

– Может, не он?.. – прохрипел «Крысёныш», раздражённый.

– Или хорошо прячет, – буркнул «Умник». – Уходим.

И они исчезли так же тихо, как пришли. Джейкоб, захлёбываясь коротким дыханием, приподнял голову. Охранник-андроид, которого он только что видел у входа в курилку, исчез. Минуту назад он стоял – неподвижный, как встроенная деталь интерьера. Видел всё. Не вмешался. А теперь – пустота. Ни шагов, ни следа, будто его вычеркнули из пространства – аккуратно, без следа, как узел, удалённый из напряжённой сети.

Джейкоб с усилием сел. Внутри – гул, вязкий, как будто кто-то смял пространство и оставил только пульс. Лицо – чисто. Конечно. Эти удары не для синяков. Они – по учебнику: точно в корпус, ни капли наружу, всё внутрь. Боль осела в костях, словно в резервуаре. И ждала. Тихая. Упрямая. Как сам поезд, скользящий в безмолвии.

***

Он добрался до медкапсулы в хвосте поезда – герметичный отсек, отрезанный от остального мира створками, как рана от воздуха. Интерьер напоминал хирургическую память: металл, подсветка, линии. Стены – из светящегося пластика. Панели – безупречны. Воздух – холодный, стерильный, как забытая операционная.

Андроид появился почти беззвучно. Высокий, с хромированными суставами и зрачками, похожими на огранённые кристаллы. Повернул голову. Голос – почти человеческий, с отголоском заботы:

– Обнаружены признаки травмы. Требуется вмешательство?

Джейкоб вдохнул, будто снова учился это делать. С третьей попытки – едва слышно:

– Нет… Просто… стимул…

Андроид не стал задавать вопросов. Его рука, обтянутая полимерной перчаткой, извлекла ампулу с янтарной жидкостью. Ввёл в вену. Быстро, точно. Жидкость – в кровь. Жар – по сосудам. Волна.

Джейкоб закрыл глаза. Мир дрогнул. Очистился. Словно на мгновение между ним и пустотой не было ничего. Только он. И пульс Вселенной.

***

Вернувшись в курилку, он удостоверился: остался один. Достал N-Core – осторожно, будто извлекал пульсирующий орган. Корпус – гладкий, чёрный, с дрожащей голограммой, как зрачок, улавливающий свет.

– Жив ещё, – прошептал он, не отводя взгляда.

***

Через пять минут он стоял у выхода. Герметичная дверь с округлыми створками мерцала сигнальными огнями. Клапаны по бокам тихо шипели, сбрасывая остаточное давление. Сенсорная панель под ладонью дрожала, как сердце машины, готовой вдохнуть.

До Асуки – двадцать минут. Но каждая минута была под прицелом: чужих глаз, возможной ошибки, неверного шага. Маршрут ощущался как натянутая струна – коснись не так, и она порвётся. Джейкоб не стал ждать. Он вышел сам.

***

Станция Т-47 Омега встретила его, как место, которое не ждёт людей. Не столица – сбой в маршруте. Платформа – не поверхность, а симптом. Рифлёный металл глухо откликался под шагами, будто протестуя. Кабельные жгуты ползли по стенам, светясь не жизнью, а нервным тиком.

Воздух был тяжёлым, с привкусом старой смазки и пыльных микрочастиц. Вентиляторы не вращались – стонали. Свет – разорванный, неровный – не столько освещал, сколько обнажал. Всё казалось уставшим от собственного существования.