Полная версия
Последний свидетель
Анна Светлова
Последний свидетель
Глава 1
1.1Туман за окном был густым, как молоко в детстве. Помню, как бабушка наливала его в синюю кружку, и оно казалось живым, тёплым. Но этот туман был совсем другим – холодным и безжизненным.
Он полз по асфальту, обвивал машину, словно хотел утащить меня в бездну.
«Тихозёрск – 3 км». Указатель вынырнул из белёсой пелены и тут же растворился. Навигатор молчал уже полчаса – здесь, на краю света, даже спутники не работали. Или, может быть, это я подсознательно не хотел, чтобы меня кто-то нашёл.
Радио шипело помехами. Я выключил его, и в тишине сразу услышал её: «Паша, притормози. Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты гонишь».
Нога сама нажала на тормоз. Чёрт. Полгода прошло, а я всё ещё разговариваю с призраками.
Туман вдруг расступился – резко, будто кто-то дёрнул за верёвку. И я увидел его.
Тихозёрск. Городок прилепился к скале, словно зловещий нарост. Дома лепились друг к другу, крыши были покрыты черепицей цвета старой крови. Колокольня торчала, как палец мертвеца, указывая в небо. Улицы извивались змеями, уводя взгляд к озеру, которое отсюда казалось не просто чёрным зеркалом, а зияющей бездной.
Я остановился на обочине и вышел из машины. Воздух ударил в лицо – солёный, густой, с привкусом гнили. Я дышал и чувствовал, как что-то сжималось в груди. Не сердце. Что-то другое, чужеродное, поселилось в том месте, где раньше билось оно.
Руки дрожали – не от холода, от внутреннего напряжения.
– Зачем я сюда приехал? – спросил я себя вслух.
Ответа не было. Был только шум волн внизу, под скалами. Монотонный, как писк монитора в больничной палате.
Ветер хлестал по лицу, как мокрая тряпка, пробирался под воротник куртки ледяными пальцами. В его завывании слышались голоса – шёпот, цеплявшийся за сознание, как рыболовный крючок за губу. Я вслушивался, хотя знал: это всего лишь звук воздуха, продувающего щели между камнями.
«Это место особенное», – сказала бы Ира, поёживаясь, как делала всегда, когда чувствовала нечто зловещее. Она чувствовала такие вещи кожей.
Входила в старые дома, замирала посреди комнаты, закрывала глаза и, слегка запрокинув голову, шептала: «Здесь осталась душа прошлых хозяев».
Верила в приметы, в то, что мёртвые оставляют следы в воздухе.
Я достал фотографию – мятую, истрёпанную от прикосновений. Дом на краю утёса: двухэтажный, из чёрного камня, с окнами, узкими, как бойницы. Я его никогда не видел вживую. Купил, будто в забытьи.
После смерти Ирины, после трёх месяцев, проведённых у окна, когда я просто сидел и смотрел, как день за днём гаснет свет, как гасну я сам… Похороны прошли как в тумане. Я не помнил ни лиц, ни слов утешения.
Врачи говорили, что это посттравматический синдром, шок от горя. В этом доме я надеялся найти покой.
– Первый раз в наших краях?
Голос скрипучий, как старая колодезная цепь. Я обернулся – рядом стоял старик с лицом, изъеденным солью и ветром. Куртка рыбака, пропитанная запахом ила и табака. Кепка надвинута на глаза, но взгляд пронзительный, словно бурав, ввинчивался в меня.
– Да, – ответил я, и голос прозвучал чужим. – Я купил дом. На утёсе.
В глазах старика что-то дрогнуло. Не удивление… или, может быть, удивление, смешанное с чем-то еще, с тенью старого воспоминания.
– Дом капитана Вершинина, – произнёс он. Это было не вопросом, а утверждением.
– Возможно, – пожал плечами я. – Сделка шла через агентство.
Старик кивнул, будто подтверждая что-то самому себе. Ветер усилился, и я почувствовал запах – не застойной воды, а чего-то гниющего, сладковатого. Как цветы на кладбище.
– Что заставило вас приехать в Тихозёрск? – спросил он.
Я отвёл взгляд и посмотрел на озеро. Вода была цвета старого олова, покрытая рябью. Хотел сказать правду: что проснулся в три утра с ощущением, будто задыхаюсь в собственной квартире; что объявление о доме всплыло в интернете само, хотя я ничего не искал; что купил его, как покупают билет на последний поезд.
– Хочу начать всё сначала, – произнёс я наконец.
Старик кивнул. Медленно, понимающе.
– Тихозерск умеет исцелять раны, – сказал он, и улыбка скользнула по его губам. – Некоторые воспоминания не стираются временем. Они лишь уходят глубже, как заноза под кожей, и ждут своего часа.
Я хотел переспросить, что это значит – про раны, которые не хотят исцеляться, – но старик уже коснулся козырька кепки двумя пальцами, как моряки в старых фильмах, и зашагал вниз по тропинке. Его фигура растворилась в тумане за считаные секунды.
Машина ударила запахом искусственной кожи. Я сел за руль, повернул ключ. Двигатель завёлся с натугой. Дорога впереди петляла, исчезая в белёсой пелене. Я включил фары – два жёлтых глаза, пытающихся прорезать непроглядность.
Я положил ладонь на руль. Кожа прилипла к пластику – руки вспотели, хотя в машине было прохладно.
– Я скучаю по тебе. – Слова, как морозный пар, вырвались из груди. Я почувствовал, как что-то сжимается внутри – тугой узел из вины, тоски и злости. На неё. На себя. На весь мир, который продолжал вращаться, когда должен был остановиться.
– Но я должен двигаться дальше, – добавил почти шёпотом. Не себе. Машине. Воздуху. Ей.
Туман обступал со всех сторон, плотный, как вата в ушах. Я ехал вслепую, ориентируясь на белую полосу разметки, мелькавшую под колёсами, как пунктир судьбы. Скорость – тридцать километров в час. Меньше нельзя – заглохну. Больше нельзя – разобьюсь.
Радио шипело помехами. Я попытался поймать волну – любую, лишь бы услышать человеческий голос. Вместо этого из динамиков полился белый шум. Щёлкнул кнопку. Тишина стала ещё громче.
Казалось, я еду сквозь время, где прошлое смешивается с будущим. Туман превратился в кокон, и я гадал, в кого превращусь, когда выберусь из него. Спидометр показывал двадцать пять. Где-то там, впереди, в этой предательской белой пелене, притаился дом на утёсе. И я почему-то знал, что он меня ждет.
1.2
Я остановил машину на гравийной площадке, и мотор заглох, издав последний выдох. Несколько секунд просто сидел, вцепившись в руль, словно он мог удержать меня от того, что должно было произойти. Через запотевшее стекло дом смотрел на меня, как живое существо: двухэтажный великан, притаившийся на краю утёса.
Серые тучи ползли по небу. Ветер выл между камнями, и в этом вое слышались голоса – знакомые и чужие одновременно.
«Мой дом», – пронеслось в голове, и эта мысль показалась одновременно странной и удивительно естественной.
Покупка была спонтанной – увидел объявление в три часа ночи, когда не мог уснуть после кошмара. Того самого кошмара.
Связался с риелтором, подписал документы не глядя. Деньги от страховки давили, напоминая о трагедии. Что-то в этом месте… позвало. Нет, не позвало – приказало.
Я выбрался из машины, и ветер тут же вцепился в меня ледяными когтями. Поднял воротник пальто, но это не спасло. Холод, словно голодный зверь, вцепился в меня, подбираясь к костям.
Воздух пах солью, гнилыми водорослями и чем-то ещё – металлическим, как вкус железа во рту.
Гравий хрустел под ногами, каждый шаг отдавался эхом в пустоте. С каждым метром дежавю душило меня, словно я шел по чужим следам, странным образом совпадающим с моими, оставленным в какой-то другой, забытой жизни.
Массивная дверь из дуба, почерневшего от времени и ветров. Металлические петли покрылись патиной. Узкие окна с тёмными стёклами смотрели слепыми глазами. Каменные ступени стёрлись посередине, выщербленные временем и ногами бесчисленных обитателей. Сколько радостей и трагедий, сколько судеб осталось за этой дверью?
Я остановился у порога, провёл рукой по дверному косяку. Шероховатая поверхность, узор из переплетённых линий… Словно я уже видел этот орнамент… Или это плод воображения?
– Я не ждала вас так рано, – женский голос за спиной заставил меня вздрогнуть.
Я обернулся. К дому приближалась женщина в строгом костюме – серая ткань сливалась с серым небом, словно она была частью этого мрачного пейзажа. Каштановые волосы стянуты в пучок так туго, что кожа на висках натянулась. В руках она держала кожаную папку, которую прижимала к груди.
– Мария Викторовна? – мой голос прозвучал хрипло.
– Да, – она улыбнулась, но глаза её оставались холодными. – Рада, наконец, познакомиться с вами лично, Павел Андреевич.
Её рукопожатие было ледяным, как прикосновение к чему-то давно умершему. Она тут же отдернула ладонь, словно коснулась раскаленного металла.
– Я решил приехать пораньше и осмотреться, – объяснил, хотя сам не понимал, зачем. Что-то гнало меня сюда. Нетерпение? Зов? – Надеюсь, это не создаст проблем?
Женщина быстро взглянула на дом, потом на меня.
– Конечно, нет, – сказала она, доставая из кармана связку ключей. – Дом теперь ваш. Я привезла оригиналы документов и ключи.
Она подошла к двери и вставила в замочную скважину массивный ключ с витиеватой головкой, почерневшей от времени. Механизм с трудом провернулся, издав глухой щелчок, и дверь, словно неохотно, медленно открылась, застонав протяжным скрипом.
– Нужно будет смазать петли, – сказала она деловито, словно в этом унылом доме всё ещё была какая-то рутина.
Мы переступили порог, и дом поглотил нас.
Просторный холл с потолком, уходящим в темноту. Пахло пылью, старым деревом и чем-то ещё – металлическим, сладковатым, как старая кровь. Я глубоко вдохнул, и мир вокруг качнулся. Стены поплыли, как отражение в воде, а в голове словно взорвалась петарда.
– С вами всё в порядке? – голос Марии доносился словно издалека.
Я моргнул, и мир встал на место. Она смотрела на меня с тревогой, прижимая папку к груди ещё крепче.
– Да, просто… долгая дорога, – солгал я, потирая висок. Под пальцами пульсировала вена – быстро, как у загнанного зверя. – Да ещё этот запах.
Женщина кивнула, но её взгляд оставался настороженным.
– Давайте я покажу вам дом, – предложила она, направляясь к широкой деревянной лестнице.
Я кивнул и следовал за ней. Старинная мебель, укутанная белыми чехлами, как покойники в саванах. Тяжёлые бархатные шторы цвета запёкшейся крови. Камин с резным обрамлением: лица химер смотрели из камня мёртвыми глазами, а их оскаленные пасти, казалось, шептали что-то неслышное.
– Предыдущие владельцы оставили почти всю обстановку, – сообщила Мария, и её слова эхом отразились от стен. – Если что-то будет вас тяготить – можете избавиться от этого.
Я провёл рукой по спинке кресла – кожа потрескалась, но под пальцами она была тёплой.
– Нет, всё… как надо, – сказал я, и собственный голос прозвучал странно.
– Что привело вас именно в наши края? – спросила Мария.
– Нет, никогда, – покачал я головой.
Когда мы поднялись на второй этаж, меня словно магнитом потянуло к одной из дверей. Рука предательски потянулась к медной ручке, потемневшей от времени и прикосновений – как будто знала её.
Не открывая двери, я сказал:
– Это кабинет?
– Да, откуда вы знаете? – спросила женщина.
– Не знаю, – честно ответил я. – Просто… пришло в голову.
Я повернул ручку – она поддалась легко, словно ждала именно моего прикосновения. Дверь распахнулась, являя комнату-призрак, точную копию той, что уже давно жила в моей голове.
Большое окно от пола до потолка – за ним виднелись тёмные воды озера. Массивный дубовый стол у окна, на столешнице – круги от стаканов, словно кто-то совсем недавно сидел здесь, пил и смотрел в окно. Книжные шкафы вдоль стен, заполненные томами в кожаных переплётах.
В воздухе висел запах чернил и старой бумаги, смешанный с ароматом табака.
– Здесь хорошо думается, – сказала Мария Викторовна.
Я подошёл к окну и положил ладони на подоконник. Камень обжигал холодом, но под пальцами я различал что-то еще – неровности, царапины.
– Я… пожалуй, мне пора, – пробормотала риелтор, избегая смотреть мне в глаза. Она протянула мне папку с документами. – Здесь все бумаги и ключи. Если возникнут вопросы, звоните.
– Вы не останетесь? – я не мог скрыть удивления. – Я думал, мы обсудим детали…
– Извините, срочный вызов, – она проговорила это быстро, почти не глядя на меня, и поспешно отступила к лестнице. – Всё найдёте в папке, – бросила она через плечо. – Бумаги, контакты… всё
Я проводил женщину до двери, наблюдая, как она идёт к своей машине, ни разу не обернувшись. Её силуэт растворился в серой дымке, а цокот каблуков затих, словно она уходила в небытие.
Когда машина умчалась, оставив за собой лишь клубы пыли, я захлопнул дверь и привалился к ней спиной. Массивное дерево было холодным даже сквозь пальто, и я почувствовал, как холод проникает под кожу.
Дом накрыла мёртвая тишина. Она словно давила на меня, проникая в сознание и заглушая все мысли. Но это была не просто тишина – она жила, дышала, наблюдала. Её нарушали лишь мерное тиканье старинных часов где-то в глубине дома – «тик-так, тик-так», словно билось чьё-то сердце, – и отдалённый шум волн, разбивающихся о скалы внизу.
«Дом на обрыве».
Эта фраза возникла в сознании сама собой и отозвалась эхом в пустых комнатах моей памяти.
Мой взгляд упал на небольшую фотографию в простой деревянной рамке, стоящую на комоде в холле. Стекло было покрыто тонким слоем пыли, но изображение проступало сквозь неё.
С пожелтевшего от времени снимка на меня смотрел мужчина в форме капитана и молодая женщина в светлом платье. Они стояли на фоне этого самого дома – того же крыльца, тех же окон, того же плюща, оплетающего стены. А мужчина и женщина…
Сердце пропустило удар. Я вгляделся в лицо женщины и чуть не задохнулся. Что-то неуловимо знакомое было в каждой чёрточке, в каждом изгибе губ, словно это лицо – давно забытый сон.
Я знал эти глаза, знал, как они смеются, как плачут, как смотрят на меня в темноте перед сном. Но это было невозможно. Я был уверен, что никогда её не встречал.
Дрожащими пальцами я перевернул фотографию. На обороте, выцветшими чернилами, было написано: «Ирина и Павел. Лето 1953 года».
Моя Ирина?
Имя ударило током. Я зажмурился, и перед глазами вспыхнули обрывки – её смех, её руки, её волосы, развевающиеся на ветру. Запах её духов – ландыш и что-то ещё, тёплое, домашнее.
«Это всего лишь совпадение. Моя Ирина умерла в прошлом году. А эта… эта Ирина жила в пятьдесят третьем».
Внезапный порыв ветра ударил в окно, как кулак. Где-то этажом выше раздался сухой, похожий на выстрел, хлопок двери. Я вздрогнул и выпрямился, роняя фотографию. Она упала на пол, и стекло треснуло – тонкая трещина прошла прямо по лицу женщины.
– Просто старый дом, – вслух произнёс я, но голос звучал неубедительно. – Просто усталость и разыгравшееся воображение.
Но где-то внутри, я уже знал – это не просто так. Дом знал меня – знал мои шаги, мой запах, биение моего сердца. И, что более тревожно, я каким-то образом знал этот дом.
1.3
Утро третьего дня встретило слепящим солнцем. Словно с Тихозёрска сорвали серую пелену и швырнули её в воду. Я стоял на террасе, сжимая в ладонях обжигающую чашку, и не верил собственным глазам. Туман отползал к горизонту, как побитая собака, обнажая мир, что до сих пор скрывался от меня.
Терракотовые крыши пылали в золотых лучах, изумрудная зелень садов дышала влажной свежестью после ночного дождя. Лазурная полоска воды манила покоем, которого я так жаждал. Впервые за долгие месяцы бегства я почти поверил, что смогу здесь забыться.
Может, призраки прошлого, наконец, оставят меня в покое?
Хрупкое утреннее безмолвие разорвал резкий стук в калитку. Кофе дрогнул в чашке и расплескался на столе.
Я спустился по каменным ступеням, ещё хранившим прохладу ночи, и увидел её. У ворот стояла пожилая женщина. В руках плетёная корзина, накрытая клетчатым, в мелкий красно-белый квадратик, полотенцем. Ей было за семьдесят, но спина оставалась прямой, а карие глаза сверкали острым умом. Седые волосы были собраны в безупречный пучок – ни единой выбившейся пряди.
– Доброе утро, – её улыбка согревала, как свежий хлеб из печи. – Я Лидия Степановна, ваша соседка. Решила познакомиться. Весь город гудит – у дома капитана появился новый хозяин.
– Очень приятно. – ответил я. – Я Павел Рахманов.
При звуке моего имени лицо женщины изменилось. Улыбка окаменела, превратившись в восковую маску. В глазах мелькнула смесь удивления и страха.
– Павел, – произнесла она моё имя, словно пробуя отраву. – Какое… совпадение.
– Простите? – удивлённо протянул я.
Лидия Степановна встряхнула головой, словно прогоняя наваждение. Маска дружелюбия вернулась на место.
– Ничего, ничего. – Голос дрогнул. – Просто… прежнего хозяина тоже так звали. Но это было давно. Очень давно.
Она протянула корзину. Я почувствовал тепло домашней выпечки, смешанное с ароматом ванили и корицы.
– Вот, возьмите. Пирожки. С капустой, с яблоками…
Голос её звучал натянуто, словно она заставляла себя говорить о повседневном.
– Может, зайдёте на чай? – предложил я, надеясь вытянуть из неё, что за скелет спрятан в шкафу этого дома.
– В другой раз, – она отступила на шаг. – Сегодня дел много. Но вы заходите как-нибудь вечером, если не испугаетесь – расскажу про Тихозёрск. Здесь каждый камень… помнит свои секреты.
Уходя, Лидия Степановна обернулась. Она шла быстро, почти убегала, и шаль соскользнула с плеч, но женщина не остановилась поправить её.
После обеда я решил исследовать город. Солнце выбелило Тихозёрск, превратив его в фальшивую декорацию к сказке.
Я спускался по мощёным улочкам, где каждый камень был отполирован тысячами шагов, разглядывал дома с резными наличниками – деревянными кружевами, почерневшими от времени и солёных ветров.
В палисадниках пылали последние осенние цветы – георгины цвета запёкшейся крови, хризантемы, жёлтые, как старое золото. Я спускался по извилистым улочкам, разглядывая маленькие лавки с выцветшими от времени и ветра вывесками.
Городок оказался крошечным – словно детская игрушка, забытая великаном на берегу. Несколько улочек сбегали к воде извилистыми тропинками, центральная площадь с облупившейся колокольней зияла пустотой, а в маленьком порту качались рыбацкие лодки.
Но что-то в этом городке цепляло за душу, что-то болезненно знакомое. Каждый дом хранил свою тайну, каждый поворот обещал что-то вспомнить. Это ощущалось кожей, каждой клеткой тела.
Местные жители встречали меня взглядами – не враждебными, но пронзительными. Некоторые сухо кивали, другие перешёптывались за спиной, и я слышал обрывки фраз: «…из Москвы… жена умерла… в том самом доме поселился…»
В продуктовом магазине – единственном на всю главную улицу – продавщица изучала меня, как энтомолог редкую бабочку. Полная, с усталыми глазами, она медленно пробивала мои покупки, явно тянула время.
– Вы теперь в доме на утёсе живёте? – Её голос дрогнул.
– Да, – ответил я, почувствовав, как напряглись мышцы шеи. – Недавно переехал.
– Из центра, видать? – В её интонации сквозило нечто большее, чем простое любопытство.
– Из Москвы.
– Надолго к нам? – Она упаковывала хлеб с нарочитой медлительностью.
– Пока не знаю. Возможно, насовсем.
Выйдя из магазина, я направился к набережной. Солнце садилось в озеро, окрашивая воду багрянцем. Волны лизали берег, как голодные языки, а воздух пах илом.
На скамейке у парапета сидел старик – мой первый собеседник в Тихозерске. Он словно ждал меня, будто знал, что я приду сюда именно сейчас.
– Как устроились в доме? – спросил старик, когда я приблизился.
– Неплохо, спасибо. – ответил я. Не зная, стоит ли говорить о ночных звуках, о скрипе половиц в пустых комнатах, я замялся. – Только… дом старый. Работы предстоит много.
– Дом всегда сам выбирает себе хозяина, – старик произнёс это как приговор. – А не наоборот.
– Что вы имеете в виду?
Он смотрел на воду, и в его глазах отражалась водная гладь.
– Тихозёрск – место особенное, – сказал старик наконец. – Здесь время течёт иначе, чем в большом городе. Прошлое здесь не умирает. Оно живёт рядом, дышит в затылок.
– Вы говорите загадками.
– Когда-нибудь вы меня поймёте. – Старик повернулся ко мне. – Вы ведь тоже приехали сюда не случайно, Павел Андреевич. Что-то привело вас к нам.
– Откуда вы знаете моё имя?
– В Тихозерске все обо всех знают. – Старик поднялся со скамейки.
Он зашагал прочь, оставив меня наедине с озером. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и на чёрном небе проступили первые звёзды. Где-то вдалеке медленно и траурно зазвонил колокол, отмеряя конец дня.
Я стоял у парапета, вцепившись в холодный камень, и думал о словах старика, о странной реакции продавщицы, о том, как все в этом городе смотрят на меня – словно на покойника, который ещё не знает, что он мёртв.
И тут я услышал её голос – тихий, любимый, невозможный: «Будь осторожен».
Не воспоминание. Не галлюцинация. Ирина была здесь, совсем рядом, я чувствовал её присутствие каждой клеточкой тела. Обернулся – никого. Только озеро, только звёзды, только тишина.
Глава 2
2.1Солнечный луч пронзил пыльный воздух и ослепительно полыхнул на металлической табличке: «Павел Рахманов. Психотерапевт». Блеск был таким ярким, что я невольно зажмурился.
Неделя упорной работы – и пыльный склад начал напоминать кабинет. Диван цвета морской волны – единственное яркое пятно в этой серости – казался островком в океане моих сомнений. Я потёр затёкшие пальцы и отступил от книжной полки. Кресло напротив дивана словно замерло в ожидании первых исповедей. Стеллажи с потрёпанными томами Фрейда и Юнга молчали, как свидетели, которые ещё не знают, какие тайны им предстоит хранить.
«Неплохо для начала», – пробормотал я, поправляя покосившийся диплом в пластиковой рамке. Стекло неприятно холодило пальцы.
«Осталось дождаться первых… э-э… клиентов», – мысленно поправил я себя, усмехнувшись собственной циничности.
Резкий стук в дверь разорвал тишину. Звук был слишком властным, слишком уверенным для случайного посетителя.
– Открыто! – отозвался я, машинально стряхивая пыль с ладоней.
Женщина на пороге держалась так, будто привыкла, что двери перед ней распахиваются сами. Лет пятидесяти, но выглядела на сорок – пластическая хирургия и дорогие процедуры умеют творить чудеса. Светлые волосы уложены с хирургической точностью, каждый завиток на своём месте. Костюм от-кутюр сидел как вторая кожа. Взгляд – оценивающий, цепкий, как у хищника.
– Добрый день! – в её голосе, полном натянутой радости, проскальзывали стальные нотки власти. Она шагнула в кабинет, не дожидаясь приглашения. – Вы, должно быть, Павел Андреевич?
Она протянула руку – рукопожатие было холодным, как мрамор.
– Елена Петровна Соколова, председатель городского совета. – Её улыбка не коснулась глаз. – Решила лично поприветствовать нового… – пауза растянулась, – …специалиста в нашем городе.
Я натянул профессиональную улыбку – маску, отточенную годами работы с людьми, которые лгут даже самим себе.
– Приятно познакомиться. Да, я только закончил с обустройством. – Голос звучал ровно. – Надеюсь, буду полезен.
– О, мы в этом не сомневаемся, – она понизила голос до интимного шёпота, и воздух в кабинете словно сгустился. Её взгляд скользил по стенам, книгам, диплому – оценивая каждую деталь. – В таком маленьком городке, как наш Тихозерск, хороший психотерапевт нужен больше, чем может показаться на первый взгляд.
Она замолчала, и в этой тишине я услышал собственное сердцебиение.
– Ваша репутация, Павел Андреевич, говорит сама за себя, – продолжила она. – Ваши работы по травматическим расстройствам… весьма заметны.
Моя профессиональная интуиция завыла, как сирена воздушной тревоги. Эта женщина знала слишком много.
Она пришла не знакомиться. Она пришла меня предупредить.
«О чём, чёрт возьми?» – пронеслось в голове.
Дверь заскрипела так жалобно, словно сам дом протестовал против вторжения. В проёме появился мужчина, заполнивший собой всё пространство. Коренастый, с седыми усами и взглядом из-под кустистых бровей.
А, Фёдор Михайлович, и вы здесь? – в голосе Елены Петровны прозвучало явное облегчение, как будто её спасли от неприятного разговора. – Знакомьтесь, Павел Андреевич, это Фёдор Михайлович Кузнецов, ваш арендодатель и бывший начальник местной полиции.
– Ну зачем же так официально? Можно по-простому, Фёдор, – мужчина протянул руку, и я почувствовал, как его ладонь словно высасывает из моей тепло. Сухая, жёсткая, с грубыми мозолями. Его взгляд скользил по кабинету, как сканер, считывая каждую мелочь: угол наклона диплома, расстояние между креслами, даже то, как я поставил ручку на столе. Холодок пробежал по спине – так обычно изучают место преступления. – Неплохо обустроились за пару дней. Вы уж извините, что не смог выделить вам что-то более подходящее.
