Союз-77. Книга-1. Теория заговора

Ну, тут, даже и не надо было обладать какими-то сверхспособностями, ни по воде бегать, ни по воздуху летать. Я тупо увернулся, захватил руку, провёл молниеносный болевой и вырвал жердь из его руки. Даже не вырвал, а просто поймал, когда тот её выпустил.

Правда, по поводу молниеносности моего болевого возникли некоторые вопросы. Действовал я отточено, чётко и не задумываясь. Просто быстрота оставляла желать лучшего, да и гибкость тела была не самой идеальной. Ну, а что, я ведь не тренировался по методике в те годы. Это было странно, конечно. Если всё происходящее было плодом воображения, то я должен был, как Нео из «Матрицы», взглядом ложки гнуть, а тут такое дело… Не седело что-то в версии с психотропными веществами.

Тем не менее… Тем не менее, я провёл болевой и оказался счастливым обладателем кола, вырванного из руки этого Сэма. Он обескураженно хлопал глазами, не понимая, каким волшебным образом остался без оружия. Недолго, правда, потому что сразу же получил по башке. Достаточно сильно, чтобы на время выйти из игры.

Он-то, если бы я не ушёл от удара, на тот свет бы меня мог отправить, дебил. Со всей ведь дури херачил. Видать, парни решение приняли серьёзное.

У них и в прошлой жизни всё серьёзно было. На танцы они сегодня прийти не должны были, а вот Галку подкараулили и покуражились по полной программе. Последствиями уже не народные мстители, а милиция занималась – и Гуськов, и из области приехали. Мурадян и ещё двое загремели по полной. Так что нянчиться с ними я сегодня не собирался. Профилактика должна быть действенной. Хотели по-взрослому? Получайте, только не скулите.

Кол оказался увесистым. Я подбросил его на ладони и крутанул в руке, подражая шаолиньским монахам. В стане врага ещё даже не успели сообразить, что произошло с их боевой единицей по имени Сэм, а я уже нёсся на них, как огненная колесница бога Ра.

Не было никаких кувырков, не было криков и кинематографических поз в стиле Брюса Ли. Была чёткая и молниеносная работа. Тупым концом в брюхо, стоящему слева от Мурадяна. Отход, отскок в сторону и нейтрализация, стоящего справа. Он, кстати, оказался самым прытким из этой банды и успел замахнуться куском арматуры. Но ударить не успел, получил короткий удар палкой по челюсти и завалился на своих соратников, увлекая их за собой и роняя на землю. Как чурка в городках. Была такая игра, и в семьдесят седьмом дети в неё ещё играли.

Посеяв смятение в рядах хулиганов, я оказался лицом к лицу с Мурадяном. Похоже, он был ошарашен моей быстротой и эффективностью. Но, не смотря на это, одержимость и желание проучить врага, не давали ему прислушаться к голосу разума и отступить.

Сфотографировать бы его сейчас. Рожа свирепая, оскал, как у гиены, взгляд пылающий. И шерсть клочьями. Молча, как в немом кино, не тратя времени на вопли, он поднял руку с железным рифлёным стержнем и бросился на меня. Ну, а я шагнул в сторону.

Тыц-тыц-тыц-тыц… Элегантно, в ритме танго и голосом Владимира Семёновича:

Так дымно, что в зеркале нет отраженья

И даже напротив не видно лица,

И пары успели устать от круженья, —

Но все-таки я допою до конца!

Все нужные ноты давно

сыграли…

Мурадян пролетел мимо и снова, как давеча в медпункте, подставил мне свой тыл. Бац! Дрыном по хребту. Он захрипел, падая на камни, а потом заорал. И мне ничего не оставалось, как просто заткнуть его, носком ботинка по морде. Сон это или нет, не до гуманизма было, обстоятельства. Он ведь с арматурой не детские фокусы шёл показывать. И за Галку, опять же нужно рассчитаться.

– Ну что, масоны, товарищи вольные каменщики, кто-нибудь ещё хочет вести переговоры? – спросил я у оставшихся небитыми и раскрывших рты каменщиков, штукатуров и маляров.

Для убедительности я поставил ногу на голову их главаря и заводилы.

– Если нет, будем считать, что мы достигли взаимопонимания. Разрешаю забрать павших бойцов. Но если я увижу хоть одного из вас после смены, если кто-нибудь осмелится выползти на свет и, тем более появиться в клубе, башку оторву. Если кто-то из вас, свинорылых посмеет глаза поднять на какую-нибудь девушку, бубенцы отрежу. Сначала отобью, а потом отрежу. Ясно?!

Не факт, что они всё поняли, но вместо вопросов сначала попятились, а потом побросали свои палки, развернулись и задали стрекача. Что и требовалось доказать.

Тем временем со стороны клуба подбежали ребята – Ромка Вершинин и ещё несколько парней. А за ними уже и деревенские потянулись.

– Гришка, что случилось?

– Да всё-всё, ребят. Уже всё!

Мурадян со стоном приподнялся, осмотрелся и встал на ноги.

– Здоровый лось, – кивнул я. – Живучий.

Он затравленно озирался, оглядывая толпу окружившую его и других двоих штукатуров, выведенных мной из строя.

– Хотели резню устроить, – объяснил я. – Видите? С кольями да с арматурой припёрлись. Решили в порядке разминки со мной разобраться сначала.

– А ты? – нахмурился Ромка. – Как ты их отделал-то?

– Случайно, – подмигнул я. – Повезло просто. Эй, Мурадян, три раза достаточно или ещё будешь судьбу испытывать? Если на Галку хоть раз взглянешь, я тебе эту арматурину знаешь куда засуну?

Тот, молча, пошатываясь и сплёвывая зубы и густую кровь, поплёлся прочь. Парни смотрели на меня… с уважением и оторопью. Сэм тоже поднялся и поковылял следом за боссом.

– Ты чё троих уделал? – спрашивали деревенские и крутили головами.

– Вообще их восемь было, – вступил незнакомый мне парень, не похожий на местного. – Остальные смотались от греха. Ходячие мертвецы.

На «ходячих мертвецах» я нахмурился. Совпадение, естественно. Здесь про этот сериал знать никто не мог. Просто совпало – Мурадян действительно был похож на ходячий труп. Я посмотрел на парня внимательней. На вид ему было лет тридцать с хвостиком… Хотя в сумраке… кто его разберёт… утверждать я бы не взялся. Одет он был строго – брюки, рубашка, ветровка. На мента немного походил. И не походил, в то же время…

– Ну ты, старичок, отчебучил! – хлопали меня по плечам ребята. – Боец раненый. Чё они хотели-то? Мало вчера что ли отхватили?

– Хотели нам всем бошки поотрывать, – пояснил тот же чувак. – Парней перекалечить, а девушек взять в сексуальное рабство.

Парни загалдели.

– Чего-чего?!!

– Ага, щас, а на воротник они ничё не хотели?

– Козлы драные!

– А девок-то что?

– А баб наших поиметь хотели. С разными извращениями!

– Суки!!! – заорал кто-то из деревенских вслед уходящим шабашникам. – А ну вернулись сюда!

– Ты чё нас не позвал никого?!

– Не, ну ты резкий фраерок!

– Ладно, погнали, пацаны, там девчонки одни танцуют уже.

Я вернулся в клуб в ореоле славы. Я её не искал, просто так сложилось. К счастью, через пару дней уже все об этом позабудут, а добрые отношения с местными, завязавшиеся сегодня, вполне возможно, останутся.

У клуба оглянулся, ища глазами того парнягу лет тридцати, который упомянул про «ходячих мертвецов», но его нигде не было.

– Гриша! – нахмурилась Ляля. – Ты что с хулиганами подрался?

– Он их там отметелил! – объяснил Ромка. – Один против сотни!

Она изображала из себя неприступную принцессу, но в глазах её горел жгучий интерес. Ну, ещё бы, живой герой, не побоявшийся выйти один против орды упырей, и только она, ОНА, Ляля Клюева имела теперь на него права, и только о ней он мечтал. Он, витязь, окружённый сиянием и ставший новой модной легендой. Девки от зависти лопнут и позеленеют. И свои, студенческие, и эти, деревенские. Они-то уж точно.

Удивительно, как я раньше не понимал того, что у неё на уме, ведь это всё читалось по лицу и глазам, по улыбке и осанке, по всему виду. Ну, что поделать, не всегда я был таким проницательным, как говорится, ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!

– Ляля дорогая, этот подвиг я посвящаю тебе, – усмехнулся я. – Считай, что ты леди Гвиневра, а я сэр Ланселот.

Она захлопала глазами, возможно, не подозревая, что это за персонажи такие. В этот момент я заметил Галку, ту самую из-за которой сыр-бор разгорелся. За последние почти пятьдесят лет она совсем не изменилась.

В зале была куча народу, но середина оставалась свободной, никто пока не танцевал. Все стояли по периметру, поглядывали друг на друга, балагурили, ждали. Собственно, парни ждали, когда девчонки начнут выходить в центр и притопывать под музыку. А сами они будут стоять с независимым видом и, в лучшем случае, рискнут пригласить барышню на медляк.

– Детский сад, – пробормотал я, усмехнувшись.

– Что? – подняла брови Ляля. – Повтори, пожалуйста, я не расслышала.

– Нет-нет, ничего, это я так…

Музычка, впрочем, пока ещё была разминочная. Прелюдия, можно сказать. Пел Иванов. Разумеется, песню студента, во французской стороне. Можно сказать, наш гимн тех годов.

Вообще, деревенские танцы очень круто прибавили этой осенью, превратившись в резко вошедшую в моду, дискотеку. Всё благодаря студентам, а конкретно – увальню и мелкому фарцовщику Косте Каткову. Он был толстеньким, несуразным, с непослушно торчащими волосами, но зато слыл меломаном и имел самые горячие новинки раньше всех в институте.

Местный начальник клуба с инженером радиоузла, впрочем, тоже заслужили похвалы, за мигалки от поливалок и скорой помощи и стробоскоп, собранный и спаянный неизвестным мастером. Стробоскоп этот вводил молодёжь в настоящее исступление, если память мне не врала.

– Думаю, – победно взглянула на меня Ляля, – сегодня ты заслужил танец. А, может быть, это не точно, повторяю, может быть, и ещё кое-что.

«Может быть» она выделила голосом, произнеся с нажимом, чтобы я не думал, что уже поймал удачу за хвост и не расслаблялся.

– Кое-что? – засмеялся я. – Неужели то, что я подумал? Лялечка, наконец-то! А я думал, ты до самой кончины так и будешь изображать из себя…

– Пошляк, – отрубила она и поджала губы.

–Ну вот, – покачал я головой, – размечтался. Погоди, я сейчас.

Я двинул в сторону Гали. Она меня заметила и затрепыхалась, задрожала, покраснела. Меня и самого потряхивало. Правда, не от смущения, это адреналинчик отходил. Обалдеть, конечно. Все чувства, ощущения казались такими яркими, полными, глубокими. Взрывными, можно сказать.

Когда молодым был, не замечал, а сейчас мне было с чем сравнивать, и от этого действительно сносило крышу. Было просто нереально круто.

– Галина! – кивнул я. – А ты всё приключения подходящие подыскиваешь? Не сидится дома что ли?

Галя была девушкой выдающейся. Не толстой, но плотной, сбитой, с огромной грудью, крупными приоткрытыми губами и невинным детским взглядом. Зад тоже не подкачал и ноги, сильные и крепкие, с тонкими, как бутылочные горлышки, лодыжками. Так что понять, чем прельстился Мурадян вполне было можно.

– Здрасьте, – кивнула она. – Дома-то чего сидеть… Все здесь, а я что же…

– Мать твою видел сегодня, – кивнул я.

Она потупилась.

– Объяснил, что бояться ей нечего.

Галка кивнула и покраснела. И тут верхний свет погас.

– Друзья! – раздался из динамиков голос Каткова. – Начинаем нашу дискотеку. Сейчас прозвучит композиция «Миссисипи» в исполнении группы Пуссикэт.

– О! – воскликнул я. – Пуссикэт! Пошли, потанцуем, клёвая песня.

Правда клёвая, я сразу вспомнил, как мы под неё отжигали в своё время. На «танцпол» вышли первые девчата, самые смелые и горячие.

– Не, – помотала головой Галя. – Я не танцую.

– Не ври, я видел раньше.

– Это Любка попросила, её не приглашают, вот я и того. По-дружески.

– Ну, ладно, как хочешь. В общем, Галя, если будет кто приставать, ты не стесняйся, говори, поняла?

Несостоявшаяся жертва молча покивала, и я повернулся, чтобы идти к своим пацанам, которые стояли как раз напротив, но Галка взяла меня за локоть. Я удивлённо оглянулся.

– Это, Григорий… – смущённо произнесла она. – Спасибо… что вчера, ну, с шабашниками теми. И сегодня вон опять… Я… в общем, если хочешь…

Она встала на цыпочки, положила мне руки на плечи и дотянувшись губами до уха, прошептала:

– Если захочешь, приходи… мать не узнает, в общем… Камушек в окно кинь. Маленький только… У меня розовые занавески. Собаки нет.

Вот это поворот. Я внимательно посмотрел ей в глаза и пожал руку. Ей вообще-то ещё семнадцать только стукнуло, если я не путал.

– Галь, да ты с этим делом не спеши, у тебя всё впереди ещё. Главное, чтоб по любви, поняла?

– Так это… Я может, как раз…

– По любви, Галя. Это важно, запомни. И с шабашниками поосторожнее.

Интересно, в прошлой жизни ничего такого не было. Впрочем, и разговор с Гавриловной совсем иначе произошёл в тот раз. Любопытно, что влияло на ход событий, а что нет… А может, это давала сбой моя память и поэтому какие-то моменты не совпадали?

Я подошёл к Ромке. Честно говоря, всё было так реально, что думать, будто вокруг меня иллюзия и помутнение разума, совершенно не хотелось.

– Смотри, – пихнул меня локтем Ромка. – Как тебе вон та?

– В красном платье?

– Нет, рядом с ней, в джинсах.

– Ничо так, – одобрительно кивнул я. – О, да, прям красотка. Пластичная.

– Какая?

– Двигается красиво.

– Ага, и лицо ничего вроде.

– Ну, иди, чего стоишь-то?

– Ладно… пошёл тогда. А ты что, с Галкой что ли решил закрутить?

– Да ну тебя, Рома. Иди, подёргайся.

Он пошёл знакомиться, а я остался с парнями. Они никак не могли выбросить из головы потасовку с шабашниками и донимали меня вопросами. Обстановка становилась всё более свободной. Уже и некоторые парни начинали танцевать. Звучали Стиви Уандер, Абба и Бони-М. Душу мне рвали.

– Григорий…

Я обернулся. Ух ты… Даже и не узнал сначала. Блин…

– Людмила.

Передо мной стояла Люся. Но выглядела она сейчас совсем не так, как в сельсовете. Никакой косынки не было и в помине. Густые тяжёлые тёмные волосы, как у Мирей Матье – то ли Паж, то ли Сэссон. Надо же названия причёсок выплыли из памяти.

Помада, тушь… На ней было синее, с мелким орнаментом, платье на пуговицах, с глубоким вырезом, без воротника. Расклешённое книзу, оно закрывало колени, но оставляло достаточно простора, чтобы можно было вообразить, что под ним скрывается. Тем более, что бюстгальтера на Люсе точно не было, и тонкая ткань предательски свидетельствовала об имеющемся в обществе дефиците женского белья. Впрочем, вполне возможно, что так и было задумано.

На ножках у неё красовались туфельки на каблучке с открытой пяточкой. Вот по пятке и будем воображать, усмехнулся я про себя, как Дон Жуан, это его тема была.

Люся показалась мне немного скованной. Заметив, что я её разглядываю, она нахмурилась и поправила очки.

– Чудесно, – улыбнулся я.

– Что? – ещё сильней сдвинула она брови.

– Замечательное платье, – ответил я. – Просто отлично. Ты сейчас совсем по-другому выглядишь, не так, как утром.

Мне показалось, она покраснела. Впрочем, в зале было довольно темно, чтобы можно было утверждать.

– Сама сшила, – пожала она плечами и отвернулась, словно заинтересовалась происходящим в центре зала.

– Серьёзно? Сама? Потрясно!

– Почему? – чуть приподняла она брови. – Все так делают…

– Э-э-э… здорово получилось, я думал фирменное.

– Вещизмом не страдаем, – улыбнулась Люся и чуть повела бровью.

Я залюбовался. Сейчас она показалась мне красивой. Не яркой и вызывающей красотой, а неброской и естественной. Правильное лицо, светлая кожа, большие голубые глаза… В полутьме это было не видно, но утром я разглядел. Худая, но не тощая, как цыплёнок, а гибкая и женственная.

Точно, женственная. Она излучала что-то типа неосязаемого тепла, что ли… женского тепла… и вызывала в груди тонкие вибрации. Что-то такое тревожное и возбуждающее, заставляющее подбираться и глубже втягивать воздух. Короче, томление духа. Природа, понимаешь, химия. В моём теле вся химия давно уже определялась приёмом лекарственных препаратов, а тут вишь какое счастье, реактор омолодился и понеслось. Того и гляди взыграет кровушка молодая.

– Пойдём, – кивнул я и взял её за руку. – Знаешь, кто это?

– Нет, – мотнула она головой и по волосам пробежала красивая блестящая волна.

– Иглз, классная песня, «Отель Калифорния» называется.

– В последнее время только иностранные крутят, – пожала она плечами, но руку у меня не забрала.

На танцполе уже колыхались слипшиеся парочки. Мы прошли к ним, и я развернул Люсю к себе. Положил правую руку ей на спину, не слишком низко, но и не слишком высоко, чтобы постараться вызвать небольшое волнение.

– О чём поют? – спросила Люся.

– Поют? – переспросил я, прижимая её к себе.

Она не отстранилась, только хмыкнула, и моей щеки коснулось её дыхание, тёплое и мимолётное. А ещё я ощутил тонкий запах парфюма и её кожи. Я вдохнул ещё раз, как волк, втягивая воздух по чуть-чуть. М-м-м…

– Да, о чём эта песня? Как-то странно слушать и не знать, о чём там поётся.

– Поют… ну, о любви, о том, что девушка влюбляется в парня с первого взгляда, но стесняется ему сказать, и с ним такая же история происходит. Из-за стеснительности они расстаются и всю жизнь живут врозь, но продолжают любить друг друга. И вот, когда они становятся уже совсем старыми, приезжают в Калифорнию и случайно оказываются в одном отеле…

Она откинула голову и расхохоталась. Я тоже не выдержал и засмеялся.

– Врун! – весело сказала Люся мне на ухо и, сжав кулачок, чуть легонько стукнула по плечу. – Я ведь английский учу. Там вообще всё про другое.

Меня снова коснулось её дыхание и по спине пробежали мурашки. Такого уже тысячу лет не бывало. Я даже губу прикусил.

– Ну, да, ты права, – согласился я. – Я пошутил.

– Ладно, получилось смешно.

Потом были Марыля Родович с «Ярмаркой», Машина и, конечно, Пугачёва, а потом Баккара с песенкой всех времён и народов «Йес, сэр, ай кэн буги». В общем, бомба. Люся танцевала здорово. И я отжигал так, будто завтра умирать. Хотя, кто знает, может, действительно завтра. Я, конечно, танцор тот ещё, но изощрённая хореография и не требовалась, достаточно было время от времени попадать в ритм.

А потом поставили Санту Эсмеральду, «Дом восходящего солнца», с испанской гитарой, трубами, кастаньетами и сумасшедшим ритмом. Блин, старики бывают сентиментальны, даже такие железобетонные, как я. Сколько с этой песней всего связано было…

Инженер звукотехник врубил стробоскоп и всё запрыгало перед глазами. Мигалки, яркие вспышки, делающие движения отрывистыми… Опьянение молодостью. Остапа, как говорится, понесло, и я изобразил лунную походку Майкла Джексона. Я это дело в качестве упражнения практиковал, потому что мне оно очень хорошо помогало тренировать чувство равновесия и умение управлять центром тяжести, ну и действовать, чтоб противник не заметил подготовки к броску. Причём, серьёзный противник, не шабашник какой-нибудь.

Джексон свою фирменную фишку ещё не продемонстрировал миру, так что я премьеру ему сорвал, можно сказать. Песня была ритмичной, быстрой и длинной. Грохотала музыка, ослепляли световые эффекты, и тут я такой выплыл, гость из будущего, бляха, дед-пердед, как говорили у нас в первом классе.

Номер взорвал танцпол. Народ был уже в той стадии принятия реальности, когда воображение приукрашивает окружающий мир, и он воспринимается с восхищением, граничащим с эйфорией.

В общем, меня заставляли делать это снова и снова, до судорог в мышцах. Из чего я сделал логичный вывод – молодость молодостью, а систематические тренировки надо усилить.

Мы отошли в сторонку, чтобы перевести дух.

– Вот мы тут гопака отплясываем, – нахмурилась Люся, встряхнув головой, и от этого её движения прокатилась невидимая волна огня, сладкого аромата и желания, – а ты слышал, что Картер сегодня объявил о начале создания нейтронной бомбы? Тебе не напоминает наше веселье пир во время чумы?

Она была разгорячённой, возбуждённой танцами, немного уставшей и… и волнующей.

– Люся, какая, нафиг, бомба? – засмеялся я. – Серьёзно? Бомба? Сейчас?

– А тебя что, вообще международное положение не волнует?

Ну как было объяснить юной комсомолке, что один поцелуй в этом мире стоил в миллион раз дороже митингов, собраний и всех слов политиков. Нужно было бы вернуться к этому разговору лет через пятьдесят, когда кроме обсуждения международного положения ничего и не останется. В определённом возрасте политики и других бесконечно важных вещей остаётся много, а вот поцелуев…

– Не создадут они бомбу, закроют проект, – махнул я рукой и придвинулся к ней поближе, заглянул в глаза.

– Ты хороший парень, сказала она, но… немного легкомысленный. Потасовки, танцы, веселье… Знаешь, в жизни есть вещи и поважнее.

– Правда? – прошептал я и прищурился. – Расскажешь мне о жизни и о серьёзных вещах?

Я приблизился ещё чуток и заметил, как тут же расширились её зрачки. А-а-а… заволновалась! Я улыбнулся. Она мне нравилась. И своей детской серьёзностью и… Я чуть наклонил голову и почувствовал, не увидел, а почувствовал, как приоткрылись её губы. И…

– Гриша! – вдруг раздался над моим ухом требовательный голос. – Белый танец. Я тебя приглашаю!

Я обернулся. Ну, конечно, кто же ещё…

6. Эти глаза напротив

Рядом с недовольно-требовательным видом стояла Ляля Клюева. И это при том, что у нас с ней ещё ничего не закрутилось, она только забросила крючок с наживкой и даже ещё не подсекала.

– Ляль, – нахмурился я, —извини, я устал, давай в другой раз, пожалуйста.

Глазами я подал чётко читаемый невербальный сигнал «женщина, я не танцую».

– Нельзя отказываться, – отстранилась от меня Люся. – Белый танец – это закон.

– Вот именно, – прищурилась приглашающая сторона. – Закон. Иди-ка сюда.

Пела Пугачёва. Мне нравится, что вы больны не мной…

В тему блин. Я положил руки Ляле на талию, на косточки и медленно колыхался в такт голосу Аллы Борисовны. Ляля тоже была стройной, но, в отличие от Люси, её стройность была худой, казалась холодной и даже несколько чрезмерной, намекая на полное отсутствие телесности, и, стало быть, страсти и любовного темперамента. Жаль, что в молодости я понимал далеко не все намёки.

– Вот значит, ты какой, – поджала губы Ляля, вглядываясь мне в глаза. – Не ожидала.

Расстояние между нами было достаточным, чтобы видеть лица друг друга. Её мне прижать не хотелось.

– А ты чего-то ожидала, Лялечка? – с интересом поинтересовался я.

– Сколько раз говорила, не называй меня Лялечкой! Что за плебейство!

Вообще-то, чего она ожидала было хорошо мне известно – восхищения, вздохов, сомнений, страданий, уверений, признаний и лобызания следов. Весь этот детский сад, устроенный ею когда-то со мной, сейчас меня вообще не интересовал, и единственная причина, по которой я с ней танцевал, заключалась в том, что я никогда не считал себя хамом и не хотел её травмировать и отшивать в грубой форме. Впрочем, что я говорю, травмировать Лялю. Я даже улыбнулся, от этой мысли, но тотчас спрятал улыбку.

После всех её фортелей, мотаний кишок и нервов, высокомерия, сцен, попыток вызывать ревность и дешёвых интрижек, повторять свои ошибки молодости я не собирался, даже гипотетически, даже в самом страшном бреду и в самой дикой проекции моего прошлого. Да об этом даже нелепо подумать было.

– Хотя бы элементарной порядочности, – с чувством воскликнула она. – Вот, чего я ожидала!

– Пожалуйста, только не объясняй, – попросил я, – хорошо?

Мне нравится, что можно быть смешной —

Распущенной – и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится ещё, что Вы при мне

Спокойно обнимаете другую…

Последние две строчки я мысленно добавил от себя, по памяти из Цветаевского первоисточника. В песне их не было.

– Ну, знаешь, если такие вещи ещё и объяснения требуют… – нервно засмеялась моя бывшая возлюбленная.

– Как раз нет, – кивнул я. – Не требуют. Слушай, Ляля, ты умная, красивая, утончённая и вообще, сладостная мечта всех существ мужского пола. Давай так, пока между нами ещё не случилось ничего непоправимого, пока ты не бросила к моим ногам цвет своей невинности и не загубила юность на то, чтобы пытаться осчастливить такого непроходимого идиота и неотёсанного солдафона, как я, совершенно бесперспективного, грубого и неинтеллигентного, чтобы не приходилось сгорать от стыда в обществе за мои мужланские шутки… что ещё-то? А, пока я не обнюхал каждую юбку в радиусе ста километров и не начал прикрываться командировками для сокрытия пошлых адьюльтеров, давай с тобой остановимся.

Она молча хлопала глазами, пока я цитировал её же саму из недалёкого будущего. Каждое из этих слов я слышал от неё много раз и, возможно, они уже сейчас вызревали в её головке. Мы остановились, но Пугачёва не останавливалась и продолжала рвать отношения невзирая ни на что.