Ванильный остров

– Да, но в душу можно плюнуть, её можно растоптать и уничтожить!

Это сильная карта. Я хорошо с ней знаком. Судьба не всем даёт такую при раздаче. Она невидима, неосязаема и у неё нет масти, но ради неё люди совершают безумные поступки, дерутся на дуэлях, поднимаются на эшафот, идут на смерть. У этой карты много названий, самое короткое из них – честь. Её действительно можно отобрать или уничтожить, но без неё человек уже не человек, а жалкая тень.

Уверен, что у моей Мышки есть такая карта, иначе бы и не затевал эту партию. Отвечаю не сразу – нужно отделить этот ключевой момент разговора от всего, что ему предшествовало. Это уже не шутка, и больше никаких «Мышек». Наконец, говорю самым серьёзным и искренним тоном:

– Светлана, я обещаю, что с тобой такого не случится. Обещаю, что не причиню тебе зла.

Мне не нужно притворяться: я действительно говорю от всего сердца. Она чувствует это и пристально смотрит мне в глаза.

– Честно?

– Честное пионерское, – вдруг само собой вырывается у меня.

И она принимает этот дурацкий ответ! Хотя нет, она его просто не слышит – смотрит мне в глаза неотрывно, ищет ответ в них.

Вот и всё: карты вскрыты, игра закончена, и сейчас она должна принять решение.

Спокойно выдерживаю её оценивающий взгляд – взгляд женщины, взгляд самки. Наверное, так же смотрит львица на приближающегося самца. Я бессилен что-либо сделать и остаётся только ждать.

Вдруг в её глазах происходит едва уловимая перемена: Мышка решение приняла. Она ещё не знает об этом, вернее, не может пока выразить, но оно уже принято, и я даже знаю какое – нужно только помочь облечь его в простое короткое слово. Очень кстати является Стасик с кофе.

– Я могу подумать?

– Конечно, у тебя уйма времени, – делаю паузу, – пока ты пьёшь свой капучино. Но когда ты поставишь чашку, ты должна выбрать одно простое слово и сказать: «да» или «нет». Но запомни, что «нет» – это «нет». Выберешь его – я вызываю такси, ты едешь домой и я навсегда исчезаю из твоей жизни.

Пьёт маленькими глотками. Пьёт долго. Ей хочется, чтобы чашка была бездонной. Но вот чашка тихо звенит о блюдце, и так же тихо звучит ответ:

– Да.

– Хорошо, – сухо говорю я и жестом подзываю Стасика.

Рассчитываюсь, встаю и, не удостоив Мышку взглядом, направляюсь к выходу. Она сказала «да», но пока это лишь слово – дуновение воздуха. Нужно, чтобы она подтвердила его действием. Она может сейчас просто остаться и никуда не идти, может ускользнуть за моей спиной и сбежать.

Не оборачиваясь, неторопливо направляюсь к машине, открываю дверь с пассажирской стороны, жду. Шелест серой курточки – и она проскальзывает в машину. Закрываю «мышеловку» и сажусь за руль.

Дело сделано, остались только кое-какие формальности. Где-то в глубине души нетерпеливо заворочался Шерхан.

– Убери лапы. Это моя добыча, – говорю я ему.

Она

Ведёт машину молча, смотрит только на дорогу, как будто меня рядом нет. Это хорошо – нужно собраться и придумать, что ему сказать. Мысли скачут и путаются. До сих пор он не сделал мне ничего плохого, только поставил в ужасно зависимое положение.

Признаюсь себе, что он мне нравится, и что думаю о нём постоянно – с той самой первой нелепой встречи. Если бы он начал ухаживать, я бы не возражала, но сейчас между нами стоят эти проклятые деньги! Зачем он это сделал? Если я соглашусь на постель, то это будет унизительно и мерзко.

Впрочем, какие ухаживания? Он, кажется, вообще на них не способен. Тыкает мне с самого начала, обращается со мной, словно я какая-то бродяжка, случайно попавшая ему – такому, всему из себя брутальному супермэну – под ноги.

Эгоист и подлый шантажист! Пользуется тем, что у меня безвыходное положение. У него даже и в мыслях нет ухаживать – зачем тратить силы и время? Денег полно, проще купить новую игрушку, развлечься и выбросить на помойку. «Они всегда получают то, что хотят», – как предупреждала Вика.

Господи, как пить хочется. И почему я не попросила воды в приёмной? Дура!

Надо что-то придумать. Главное – его опередить и сразу поставить на место. У него властный голос, он меня гипнотизирует – умелый манипулятор, спору нет. А вот не дать ему начать мною манипулировать! Первой всё высказать! А начнёт приставать – просто послать далеко-далеко, встать и уйти!

Хотя оскорблять его вроде бы не за что – помог ведь с операцией, пусть и не бескорыстно. Да и нравится он мне, что скрывать: вылитый граф Жоффрей де Пейрак – и хромает, и шрам имеется, всё как положено. Именно о таком мужчине я всегда мечтала.

Нужно придумать вежливый, но твёрдый отказ. А вдруг он заберёт обратно деньги и операцию отменят? Что я скажу маме? А может быть, он вообще пока не заплатил? Условия ставить будет – понятно какие. Как я буду себя чувствовать, если мама не доживёт до операции? А как буду жить, если стану продажной шлюхой?! Господи, почему ресторан так близко: уже подъехали, а я так и не придумала, что сказать!

И название у ресторана дурацкое – «Бонжур». Кафе оно бы ещё подошло, но не ресторану. Вот идёшь, скажем, по Парижу, а там русский ресторан: «Добрый день» или, ещё похлеще, «Доброе утро». Абсурд! Улыбнуло, и я чуть-чуть расслабилась.

Ускользаю в туалет – нужно побыть одной и подумать. Тут вполне опрятно и чисто. Привожу себя в порядок и пытаюсь успокоиться. Ужасно хочется хлебнуть воды из крана, но как-то противно: я же ещё не пала настолько низко, чтобы пить воду в туалете. Или уже пала? Вот скоро стану шлюхой и тогда уж буду лакать воду из унитаза на законных основаниях.

Из зеркала на меня смотрит моё усталое лицо. Волосы всклочены. Чучело-мяучело! Ну и пусть – чем хуже, тем лучше. Может быть, побрезгует.

Составляю максимально учтивую, но решительную фразу, репетирую перед зеркалом. Ещё раз наставляю сама себя: опередить его, сказать первой. В душе понимаю, что всё это бесполезно. Он просто возьмёт меня за локоток, как в тот раз, просверлит гипнотическим взглядом, уведёт за собой и сделает шлюхой. Может, лучше сбежать сейчас? А мама?

Решаюсь и выхожу в зал. Он сидит в дальнем углу за зелёной стенкой из растений. Спокойно так сидит, поджидает. Шантажист! Но до чего же он привлекателен…

Официантик с серьгой в ухе подаёт меню. Глянул на меня презрительно и, кажется, думает: «Знаем мы таких – мелкая шлюшка. А что, нет? Ну, так скоро станешь».

Не помню, когда последний раз была в ресторане. Наверное, ещё когда папа был жив. С Игорьком бывала разве что в недорогих кафешках – инфантил и жмот, так и норовил, чтобы платила я. Этот не такой: настоящий мужик. Если захочет – весь этот ресторан прикупит вместе со мной, глазом не поведёт.

Из кухни ресторана вкусно пахнет. У меня мгновенно засосало под ложечкой и захотелось есть. Вспоминаю, что уже дня три не ела нормально – не то чтобы не на что было еду купить, до такого я ещё не дошла, просто нервы.

Выберу себе что-нибудь недорогое. Может быть, рыбу? А какую? У них наверняка и названия блюд такие же вычурные, «иностранные», типа: «карась а ля крем сметана».

Не успеваю даже открыть меню, а он уже молниеносно делает заказ. Обидно. Хотя в душе признаю: мне нравится его решительность. И заказал именно то, что я хотела, и избавил от мук выбора. И кофе – как я люблю. Может быть, и не шантажист? А кто?

Вот и вода, наконец! Залпом осушаю полбокала. Выпила бы всё, но мне кажется, что он за мною насмешливо наблюдает. Не стоит доставлять ему такого удовольствия.

Стараюсь не встречаться глазами – боюсь гипноза. Вижу только руки – сильные, уверенные, с длинными, чувственными пальцами. Отмечаю, что ногти аккуратно и тщательно ухожены, не обгрызены, как у противного Игорька. Он молчит и разглядывает меня. Сказать сейчас? Нет, ещё не время.

Вот и заказ несут. «Приятного аппетита!» – и тон его насмешливый, издевательский! Хотя нет, это я накручиваю себя – вполне обычный, даже учтивый.

Поднимаю глаза, чтобы вежливо ответить, и вижу, как несчастный бифштекс под его ножом испускает красный кровавый сок. Нет, это не бифштекс – это я лежу перед ним на тарелочке! Вот и меня он съест – не подавится. Нет, даже не съест, а так, пожуёт и брезгливо выплюнет.

Рыба, надо признать, необыкновенно вкусная: нежная и сочная, соус пахнет сливками и какой-то специей. Решаю поесть – ведь даже приговорённым к смерти положен последний ужин.

Пробую зелёные стебельки – они тоже нежные и чуть хрустящие, с тонким приятным ароматом. Видела такие в супермаркете, но не могу вспомнить, как называются.

Он интересуется, понравилось ли блюдо. Конечно, понравилось, только вот зачем спросила про аспарагус и выставила себя невеждой?! Кажется, он ехидно улыбается, и от этого кровь приливает к лицу. Впрочем, нет – это я опять себя накручиваю. Он всё нормально объяснил, вежливо.

От досады на саму себя хочется уколоть его, поэтому спрашиваю про жену: у такого обязательно жена должна быть с ногами от ушей.

Но жены нет. Не ожидала. Странное чувство: с одной стороны, жаль – мой выпад прошёл мимо, но с другой – почему-то радует, что её нет. А почему? В разводе?

И вот началось: хочет предложить мне что-то. Понятно что! Нужно не дать ему договорить. Собираюсь с духом и одним махом выдаю заготовленную фразу. В конце, правда, сбиваюсь и, наверное, выгляжу мямлей. Но сказала же!

Ах, вот как? Не любовницей?! Кем же ещё? Я так настроилась именно на это, что теряюсь, лихорадочно перебираю варианты, но не нахожу. И тут – как молотом по голове: «рабыней»!

Перехватывает дыхание, ловлю воздух, и в голову сразу лезут всевозможные книжные рабыни – от древней Греции до Изауры. От этого раскатистого слова в детстве замирало сердце и сводило живот.

Когда читала по ночам, с фонариком под одеялом, Анжелику, то особенно потрясла сцена, где её выставили на аукционе и раздели донага перед полным залом мужчин. Представляла себя на её месте – становилось жутко, и в то же время сладко загоралось и тяжелело внизу живота.

А сцена, когда её наказывали плетью на виду у всех! Воображала, как это стыдно и, наверное, очень больно. Боль и кровь мне не нравились, но от мысли, что и я могла бы стоять вот так, привязанная к столбу, становилось горячо между ног. И теперь так же крепко сжимаю бёдра – как тогда в детстве.

А он тем временем вещает про самый обычный договор. И слово-то подобрал – «обычный», как будто все вокруг такие договоры подписывают по сто раз на дню! Будет пользоваться мной как хочет, да ещё и наказывать! Вдруг всё стало на свои места: так вот кто он – садист!

Спокойно так отвечает, что не садист, а просто-напросто доминант-мастер. Доминант – это вроде того психопата с комплексами и словесным недержанием, из книжки про серость? Но этот на психопата не похож. Ну конечно, он ведь мастер! Интересно, это как? Дипломированный доминант-профессионал? Как с английской учёной степенью Master of Arts? Тогда выходит Master of Domination? Закончил магистратуру по поркам? И он что, бить меня собирается?

Становится страшно, а он ещё и юлит: не отвечает на вопрос прямо, а переводит всё на мышек-крысок. Ах вот оно что: он со мной играет, как кот с мышью. Как же я раньше не поняла!

Как ни странно, от этой мысли немного успокаиваюсь: может быть, у него просто игра такая – стебаться, ну, шутить так. Хотя вряд ли – серьёзно так разъясняет, что мышек, вроде меня, он не бьёт, только «наказывает».

И тут до меня доходит, чего ради он взялся мне тогда джинсы отряхивать! Да он просто задницу мою пробовал, примерялся. Видно, подошла – его размер!

Меня, конечно, наказывали в детстве: отчитывали, мультики не разрешали смотреть, бывала и в углу, но ни мама, ни папа ни разу не наказывали меня физически. Правда, была у нас в классе одна девочка, тихая такая, из неблагополучной семьи. Она мне однажды по секрету призналась, что отчим её наказывает – бьёт ремнём. И не просто бьёт, а заставляет при этом раздеваться догола и долго стоять в углу на коленях с красной битой попой. В туалете показала полоски от ремня.

Мне было жутко, но очень интересно: представляла, как бы это было, если бы папа заставил меня раздеться и выпорол ремнём, или отшлёпал. От этого замирало сердце, и, как с Анжеликой, загоралось внизу. Со временем научилась гасить этот огонёк рукой – было и стыдно, и сладко одновременно. Ловлю себя на мысли, что и сейчас это делаю, и что вчера ночью вспоминала сильную жёсткую руку на своих джинсах и мечтала о нём.

Ясно теперь, почему он оплатил операцию! Специально так подстроил, чтобы сделать меня зависимой и принудить стать его рабыней.

Отвечает, что он сделал это тайно, и врач только случайно проболтался. А ведь и правда: вспоминаю, как он на главврача тогда зло зыркнул.

Сразу становится легче: операция оплачена, и вообще это не про деньги – он ещё и наварится на этом! Учись, Светка, как люди бизнес делают! Значит, это не про продажу тела, а просто сделка между нами, вроде бартера: «ты мне – я тебе».

И как же ловко у него выходит: получается, что мы уже как бы вместе обговариваем его сумасшедшее предложение – «мы обсуждаем нашу сделку».

Сделка – вот это слово! Вспомнила Гёте, которого проходили на втором курсе – сделка с дьяволом. Никакой он не граф де Пейрак, а злой дух Мефистофель! Заманивает меня, искушает: научит всему, откроет сексуальность, осуществит мои тайные фантазии. Умело и убедительно искушает, так, что у меня мурашки по коже и в животе сводит от возбуждения. Ага, даст мне это всё, а потом заберёт душу!

А он умён! Подловил меня на Гёте: я и забыла, что в конце Мефистофель так и не смог утащить душу Фауста – ангелы вознесли её на небо. Вдобавок он ещё и философ – хорошо про душу сказал. Как же: откроешь душу, и тут же кто-нибудь норовит в неё плюнуть.

Вдруг он стал серьёзным – впервые назвал меня Светланой, а не Мышкой, и опять похож на Жоффрея. С ума сойти: это не стёб – он реально предлагает мне договор! Это всё по-настоящему!

С ужасом понимаю, что мне безумно хочется согласиться. Кинуться, как в омут с головой, и отдать себя в его умелые сильные руки. Моё тело рвётся к нему, и только страх держит: страх, что он меня обманет, заманит в ловушку, растопчет и уничтожит душу. Это похуже, чем сделать шлюхой! Вот чего я боюсь! Ведь я совсем его не знаю, а потому – могу ли доверять?

Смотрю ему в глаза, пытаюсь увидеть в них малейшие отблески похоти, фальши. Но не нахожу – только открытое спокойствие и какие-то, едва уловимые, усталость и печаль. Я ему верю!

Как же сказать, как выразить, что я его хочу? Хочу, чтобы он меня схватил и сжал в своих крепких руках! Стоп! Надо остановиться и подумать. Нет, я уже не сомневаюсь, просто мне надо прислушаться к себе. Как хорошо, что он заказал именно капучино: чашка большая – у меня есть время!

Но как передать ему то, что сейчас происходит у меня в душе? И он приходит на помощь – он всегда приходит мне на помощь!

Такие простые слова: «да» или «нет». Только сделать выбор, и он исчезнет из моей жизни… Невозможно! Он уже стал частью моей жизни, частью меня!

Сжимаю в руках чашку. Как же я люблю этот аромат ванили! Глубоко вдыхаю. Вслушиваюсь в себя. Есть страх перед неизвестным, волнение, предвкушение чего-то нового, необычного, и ещё много разных чувств и оттенков, но нет ощущения позора и пожара унижения, испепеляющего душу.

Как же хорошо, что кофе горячий – можно пить долго, маленькими глотками. Он мне кажется ароматнее и вкуснее, чем тот, что я обычно пью в кафе. Откуда он узнал? Ах да, Вика с её длинным языком. Мысленно её благодарю и улыбаюсь.

Вспоминаю весь наш с ним разговор за столом. Он, конечно же, мастер, тонкий психолог, но не манипулятор. Помню, как легко, всего одним словом, он подчинил меня и подавил волю тогда, при первой встрече. А мог бы и сейчас так сделать, но выбрал другой путь: умело построил и провёл разговор. Разыграл всё как по нотам, ни на мгновение не было ощущения принуждения или малейшего давления.

Сейчас стало понятно, почему он решил за меня сделать заказ: убирал с дороги всё мелкое, незначительное. Что бы изменилось в моей жизни, если бы я долго и мучительно выбирала, скажем, между лососем и камбалой?

«Да» – говорю тихо, но уверенно, когда чашка опускается с тихим звоном на блюдце.

В его коротком сухом «Хорошо» нет ни капли удовлетворения, радости одержанной победы, ни тени эмоции на лице. Не глядя на меня, расплачивается, поднимается и уходит.

Меня охватывает паника: я не так сказала «да»! Может быть, ему показалось, что это было неискренне или он уловил скрытую издёвку – «да пошёл ты…»? Теперь мне кажется, что его «хорошо» звучало зло и угрожающе: «Ну, хорошо, тогда я ухожу!»

Бросаюсь за ним, догоняю у самых дверей и вдруг понимаю: он ещё раз даёт мне возможность выбора! Я могу сейчас просто улизнуть за угол.

Иду за ним к машине, он открывает дверцу и, не оборачиваясь, ждёт. Проскальзываю на привычное, подогнанное под меня кожаное сиденье. Дверь закрывается, сердце замирает от страха – и тут вдруг ясно понимаю, что в его машине у меня уже есть место – моё место! Страх отступает.

3. Рабыня

Я… я не знаю, кто я теперь, – робко проговорила она. – Я знаю только, кем я была, когда встала сегодня утром

(Льюис Кэрролл)

Он

Едем молча. Обдумываю детали своего плана, а он у меня есть. Она же погружена в себя и тоже о чём-то думает.

На проходной закрытого посёлка знают мою машину и заранее поднимают шлагбаум. Подъезжаем к дому, нажимаю кнопку пульта – ворота открываются. Замечаю, как она вздрагивает и напряжённо следит за ними в зеркало. Оставляю ворота открытыми, для Мышки это важно – символ свободы выбора. Пока они открыты, есть путь к отступлению.

– Светлана! Нужно выполнить некоторые формальности.

– Да, договор, контракт… – выговаривает тихо, с трудом и тоскливой мукой во взгляде.

Догадываюсь, что она, наверное, с ужасом представляет, как я вытаскиваю толстенную пачку бумаг, и мы долго и нудно обговариваем все пункты, как в той книжке.

– Договор я зачитал за столом. Если хочешь, повторю текст ещё раз.

– Не надо, я помню.

Всё равно чётко повторяю фразу, сказанную в ресторане.

– Есть два важных дополнения. Первое: договор заключается на семь дней, но он автоматически продлевается, если ни одна из сторон не выкажет желания его прекратить. Второе: ты должна ясно понимать, что вступаешь в мой дом добровольно. Ты свободна в любой момент уйти, и никто не будет тебя задерживать. В этом случае наш договор аннулируется, мы не будем ничего должны друг другу и расстанемся навсегда. Это понятно?

– Да, – хочет ещё что-то сказать, но не решается.

– Есть вопросы? Говори!

– Слово, – шепчет еле слышно. – Особое слово.

– Стоп-слово? Тебе оно не нужно, ты не умеешь им пользоваться. Поверь, я знаю, что ты можешь сделать и вынести, а что нет. Хотя, если тебе так спокойнее, выбери своё слово.

– Ваниль, – шепчет тихо и смущённо, немного подумав.

– Хорошо! Стоп-слово – «ваниль». Только учти, что если ты решишь его использовать, то этим оскорбишь меня недоверием. Это будет считаться расторжением договора. Рабыня, которая не доверяет своему господину, мне не нужна.

Согласно кивает, но боится поднять глаза.

– Тогда возьми это.

Вынимаю из кармана коробочку. В ней, на чёрной бархатной подложке, лежит изящное ожерелье-чокер, сделанное из платины в виде мягкой ленты примерно сантиметр шириной, так, что сложное переплетение плоских звеньев позволяет ему немного растягиваться и слегка пружинить. Купил эту вещицу в прошлом году в эксклюзивном ювелирном салоне в Дубае и без колебаний заплатил непомерную цену – она идеально подходит для ошейника. Особого ошейника для особой женщины.

Золото выглядело бы слишком вульгарно и привлекало ненужное внимание, а платину, с её серебристо-стальным оттенком, распознать труднее. Кто не знает, может подумать, что это просто стильная бижутерия. А ещё платина прочнее золота и не вызывает аллергенных реакций.

– Это ошейник: символ твоего полного подчинения. Он сделан из чистой платины, очень прочный, стойкий и гипоаллергенный – его можно носить постоянно. Если пожелаешь уйти, то не нужно ничего объяснять. Просто верни ошейник, и наш договор будет считаться расторгнутым. Теперь поцелуй его и подай мне обеими руками.

Этот ритуал я придумал сам – обычно используют простой ошейник, но моя особенная Мышка не должна чувствовать себя дешёвкой в собачьем ошейнике.

Она берёт ожерелье, несколько секунд изучает его, целует и подаёт. Надеваю его на нежную трепещущую шейку. Тихо щёлкает застёжка, Мышка вздрагивает и замирает.

Любуюсь результатом. Ожерелье плотно, но мягко охватывает шею выше ключиц под горлом и выглядит просто великолепно.

– Не давит?

– Нет, холодно немного.

– Сейчас нагреется.

Даю ей время свыкнуться с ожерельем-ошейником и добавляю чуть-чуть театрального драматизма: нажимаю на кнопку пульта, и чёрные кованые ворота медленно закрываются за машиной. Вижу, как она неотрывно смотрит в зеркало. Что за мысли сейчас проносятся в этой милой головке?

– С этой минуты наш договор вступает в силу. Ты должна обращаться ко мне только «Господин». После каждого ответа или просьбы тоже должна добавлять «Господин». Слова, которые я от тебя ожидаю слышать чаще всего: «Да, Господин», «Слушаюсь, Господин». Тебе ясно?

– Да, – запинается и шепчет: – Господин.

Слово это ей даётся нелегко. Ничего, привыкнет. Наступает время исполнения следующего важного пункта моего плана.

– Дай мне твою банковскую карту!

Она вздрагивает, смотрит с тревогой, но без колебаний быстро вынимает карту и протягивает мне. Номер её счёта мне известен и шаблон платежа уже заранее введён в банковском приложении, но делаю вид, что ввожу его сейчас с карты. В сумочке пикает телефон.

– Проверь смс!

Послушно достаёт телефон, испуганно ахает и смотрит на меня огромными глазищами, как тогда, услышав слово «рабыня».

– Зачем?! Не надо! Это же… очень много…

– Рабыня! – говорю грозно, голосом Шерхана. – Никогда не смей оспаривать действия твоего господина! Я не покупаю тебя. Ты уже согласилась, и договор подписан, но таковы правила! Или ты хочешь сказать стоп-слово? Я жду!

– Слушаюсь… Господин. Простите, Господин.

Как и предполагал, слово «правила» подействовало. Правила – значит, так положено, значит, так правильно, и её главная карта остаётся при ней. Ей не обязательно знать, что эти правила придумал я.

– Выходи!

Она испуганно и нервно царапает пальчиками дверцу, наконец находит ручку и открывает.

Вот мы и дома. Первая часть плана завершена. Впереди ещё много работы, а карту памяти из видеорегистратора, установленного в салоне машины, выну завтра. Знаю, что она никогда не пригодится, но привык всегда правильно оформлять договоры.

Мышка смущена, не знает, что делать.

– Куда можно повесить куртку?

Открываю дверь гардеробной и показываю.

– Спасибо! А обувь тоже тут нужно оставить?

Молча киваю.

– А где можно помыть руки?

Показываю на дверь гостевого туалета. Возвращается, некоторое время в волнении стоит, не зная куда деть руки, краснеет и наконец, видя, что я стою и просто молча смотрю на неё, смущённо спрашивает:

– Что мне нужно делать?

Даю длинную паузу и спокойно говорю:

– У тебя проблемы с памятью или со слухом?

– Нет, а почему… – вдруг замолкает и в ужасе смотрит на меня: начинает понимать.

– Ты всего несколько минут в моём доме, но уже успела нарушить одно из самых главных правил. Скажи, какое?

– Простите! Я забыла, растерялась! Нужно было добавлять «Господин», да?

– Рабыня, ты опять проявила неуважение к своему господину. Ты груба и невоспитанна. Иди за мной, ты будешь наказана.

Поднимаюсь по лестнице, и Мышка обречённо, с красным от стыда лицом, идёт за мной. Как же она мне облегчила задачу: не пришлось изобретать повода для инициации. Её нужно сразу ввести в роль рабыни – она ждёт, готовилась к этому всю дорогу до дома, и этому огню возбуждения нельзя дать угаснуть!

Она

Опять еду в его машине. У неё простой и даже старомодный дизайн салона, всё отделано натуральным деревом и кожей. Шума двигателя почти не слышно, и у машины удивительно плавный ход – она словно плывёт, покачиваясь на волнах. Если закрыть глаза, то кажется, будто я на борту парусника, отправляюсь в плавание в неизведанные края!

Как же случилось, что я так быстро решилась на этот безумный шаг – отдать себя в руки незнакомцу, о котором не знаю ничего? Хотя нет, я знаю его имя, знаю, что у него своя фирма, и он занимается медицинским оборудованием.

У него много денег и он щедр – просто так, мимоходом, оплатил операцию маме. Проявил ко мне участие, когда я слетела со ступеньки. Или это было не просто участие? Но ведь возник же он там, на дороге из тумана, именно тогда, когда я молила небо о помощи, и как рыцарь, пусть даже не на белом коне, спас меня!