Письмо летчика

Артем Чадин

Письмо летчика

Часть 1

Когда последний будет упокоен,

Не вернувшийся с той войны,

Оставшийся лежать на поле, воин,

Героем ставший своей страны,

Тогда лишь сможем дышать спокойно,

Хоть долг пред ними, не оплатим,

Тогда лишь сможем нести достойно

То, что обещано им.

– Сашка, Антипов, а ты в училище свое, летное, не передумал поступать? – тихо, почти шепотом, не поворачивая головы, спросила Аня.

Саша не услышал ее, он внимательно смотрел на свою учительницу, Тамару Леонидовну, о чем-то задумавшись и погрузившись в воспоминания. В его мыслях, бесконечной чередой проносились события, связанные со школой, совершенно разные, хорошие и не очень, оставившие яркий отпечаток в памяти. Шел, последний в жизни их класса, школьный урок.

– Сашка, оглох что ли? – не унималась одноклассница – в училище свое, летное, не передумал идти?

– Аня, дай послушать, все закончится, потом поговорим- прошипел в ответ Саша. Тамара Леонидовна, стояла перед своим классом, перед так быстро и неожиданно повзрослевшими детьми, с трудом сдерживая слезы, говоря напутственные слова, прощалась с ними.

Ребята стали ей почти родными, за стремительно пролетевшие пять лет, в течение которых, Тамара Леонидовна была их классным руководителем.

Она прекрасно знала своих учеников, сильные и слабые стороны каждого из них, характеры и привычки, увлечения и мечты, а они, в свою очередь, отвечали ей уважением и заботой.

Ребята, внимательно вслушивались в каждое ее слово, пытаясь запомнить, запечатлеть в памяти это ощущение, ощущение школы, своей причастности к ней. Многие из них только сейчас осознали, что для них закончилась это счастливое, беззаботное время, ощущение которого было неразрывно связано со школой и что они последний раз собрались в своем классе.

После того как прозвенит последний звонок, наступит то, к чему они так стремились, торопя время, неся с собой не только ощущение радостных перемен взрослой жизни, но и окончание большого, очень важного периода, когда, что-то цельное, сплотившееся в единый организм, за восемь лет учебы, их класс, перестанет существовать. Все разлетятся по огромной стране и что ждет их дальше, как повернутся их судьбы, не знает никто.

Тамара Леонидовна, почувствовав, как предательски подкатывает ком к горлу, замолчала, вытерла уголки глаз платком и спросила, – Ребята, кто-нибудь хочет что-то сказать?

Руку поднял сидевший за первой партой Сергей Самойленко: “Тамара Леонидовна, можно я скажу?”

– Да Сережа, пожалуйста.

Он встал, подошел к доске и повернулся к классу лицом. Было видно, что он волнуется. Сергей снял очки и глядя на класс своими подслеповатыми глазами, чуть прищурился и тихо сказал:

“Извините, если это будет сумбурно…”

– Погромче говори, нам не слышно. – раздалось с последних парт.

– Сережа, правда, погромче. – попросила Тамара Леонидовна.

– Хорошо, хорошо. – чуть увереннее произнес он, немного успокоился и продолжил.

– Ребята, мы с вами столько вместе прошли, почти все с первого класса. Вот и все. Сейчас мы, кто куда, разбежимся, разъедемся, кто учиться, кто работать. Не может же быть, чтобы мы больше не встретились? Не так по одному, по двое, а все вместе, классом, как всегда.

Пусть бы годы шли, а мы в один день какой-то, все собирались, здесь, в классе. А если в школу не пустят, то на школьной площадке. – сказав это, Сергей заулыбался. – Пустите, Тамара Леонидовна, в класс?

– Ты еще спрашиваешь, пущу или нет? Ждать буду. А если я уж в школе работать не буду, то вы знаете где я живу, буду дома вас ждать. – пытаясь улыбаться, вытирая слезы и чуть всхлипывая, ответила Тамара Леонидовна.

– Ребята, тогда все, кто может, и не может тоже, через год, ровно в этот день, около школы встречаемся, 25 мая 1942 года. – уверенно и с нескрываемой радостью, проговорил Сергей.

– Да, молодец, я точно буду! – кивнул Сашка. – Мы будем. – добавил он, улыбаясь, глядя на Аню.

– Да, да, я буду, я буду! – чуть ли не хором подхватывали ребята. Класс стремительно погрузился в безудержное веселье, каждый почувствовал в этих обещаниях, надежду, которая, на время, полностью затмила горечь от окончания школы.

– Молодец, Сергей, теперь нам будет чего ждать, нас всех будет связывать что-то общее, значит мы не расстаемся. – заулыбалась Тамара Леонидовна.

– Ребята, с этим приятным чувством мы закончим наш последний урок, я вас всех помню и буду ждать, а сейчас все вместе выходим из класса, и, как всегда, парты поправьте и стульчики на место. —

Ученики начали вставать со своих мест, с шумом двигая парты, за которыми прошли их лучшие, школьные годы.

– Тамара Леонидовна, мы с вами до дома пойдем, проводим вас. – раздались голоса ребят.

Все гурьбой высыпали из класса на залитую ярким солнцем улицу. Обступив со всех сторон классного руководителя, они пошли в сторону ее дома.

– Тамара Леонидовна, а вы нас даже чаем не напоете? – шутили по дороге ученики. Никто не хотел расходиться, и каждый искал повод побыть еще вместе.

– Конечно, дети, конечно, напою.

– Тамара Леонидовна, а к чаю что-нибудь вкусное есть, как обычно?

– Ну уж что-нибудь найдем, всегда находили, и сейчас найдем. – улыбалась учительница.

Тамара Леонидовна переехала в село Березовка, расположившееся неподалеку от Харькова, по распределению, из Москвы, около десяти лет назад. Для проживания ей выделили небольшой деревянный дом, стоявший не далеко от школы, в череде таких же домов, отличавшийся от них, разве что необычно выкрашенными зеленой краской стенами. Все остальное в самом доме и в том, что его окружало, было совершенно ничем не примечательно: невысокий серый забор, скрипучая калитка, пара лавочек, одна из которых стояла перед входом у крыльца, а другая прямо под старой, раскидистой яблоней, растущей возле дома. Ученики Тамары Леонидовны были частыми гостями здесь, они провожали ее со школы, помогая нести тетради, взятые учительницей домой, на проверку, либо приходя на дополнительные занятия.

Подойдя к калитке, Тамара Леонидовна открыла ее и пригласила всех войти. Ребята, зайдя в дом, толпились в коридоре, не решаясь пройти дальше.

– Так, гости дорогие, заходим, заходим. В зал проходите – добродушно приговаривала хозяйка. Ученики заполнили всю комнату. Тамаре Леонидовне было непривычно принимать так много гостей и при всем радушии учительницы, с ее стороны ощущалось небольшое чувство неловкости, возможно, возникшее от понимания ею того, что что-то незримо изменилось, изменилось окончательно, что это уже не те привычные ученики, а уже совсем взрослые люди.

– Так девчонки, кто помогать мне, на кухню, а мальчики подождут – Тамара Леонидовна как-то особенно по-доброму обратилась к девочкам.

– Тамара Леонидовна, и мы можем помочь, говорите, что делать! – предложил кто-то из мальчишек. – Может, дрова там или воду принести?

– Ребята, я же знала, что вы все придете, и приготовилась- она заулыбалась. – стол пока разберите, стулья и лавки принесите, что бы все сели.

Минут через десять все было готово. Ученики рассаживались за накрытый стол, садясь близко друг к другу, так, чтобы всем хватило места.

Весь вечер говорили о школе, делились воспоминаниями, обсуждали мечты и планы на жизнь.

Разговор не смолкал ни на секунду, только заканчивал один, сразу подхватывал кто-то другой. Лишь Тамара Леонидовна, больше молчала и внимательно слушала, хотя иногда казалось, что слушала с какой-то отрешенностью, что она погружена в себя и о чем-то задумалась.

Вечер подходил к концу. Такого единения, такого желания не расставаться и сохранить это, что-то общее, никто из ребят никогда не испытывал. Чувствовалось, что это не высказанное желание, разделяют все. Чем ближе наступало неминуемое окончание этого вечера, тем острее оно ощущалось.

– Ребята, давайте подведем итог, и пора расходиться, Тамара Леонидовна устала уже – тихонько сказала Аня.

– Да, нет, что вы ребята, все хорошо, посидите еще – расстроено произнесла учительница, по выражению лица которой, явно читалось, что ей тяжелее всего переносить неминуемое расставание. Она чувствовала, что они, окрыленные своими мечтами, молодой жаждой жизни, пойдут, не оглядываясь дальше, лишь изредка, с благодарностью, вспоминая этот этап, а она останется один на один со своими воспоминаниями, ожидая возможную, редкую встречу.

– Правда, наверное, пора – ответил Саша.

– Дайте, тогда я скажу – встав со стула, произнес Сергей – Ребята, это важно, я еще раз повторю то, что предложил в классе, давайте мы пообещаем друг другу, как бы нас жизнь не раскидала, кто бы чем не занимался, все мы, кто сможет, и даже не сможет, соберемся около школы через год. Ровно через год, в 12 часов дня, 25 мая 1942 года.

Послышался гул одобрения, все подхватили:

– Да, соберемся, обязательно соберемся! Обещаем!

Ребята стали расходиться, на пороге все обнимались друг с другом, обнимали учительницу, которая уже не могла сдерживать слезы и успокаивая ее, повторяли:

– Тамара Леонидовна, не плачьте, мы же не навсегда уходим, мы увидимся скоро, а уж через год обязательно!

Прошло около получаса, как все разошлись. Тамара Леонидовна осталась одна. Ученики уходили парами, мальчики провожали девочек до дома.

Саша ушёл с Аней. Они дружили с шестого класса и в последние два года практически не расставались, стараясь каждую свободную минуту проводить вместе.

– Сашка, ну и как, ты, например, в Москву, в летное училище уедешь в сентябре, а я что? Все значит? Дружили, дружили и все… – девочка была явно расстроена.

– Аня, ты же знаешь, что я очень этого хотел! Мы сто раз с тобой об этом говорили, ты можешь тоже в Москву пробовать поступить, и вместе уедем учиться. Да и знаешь, это еще не понятно, поступлю я или нет, сложно все-таки, конкурс туда большой- пытаясь успокоить Аню, ответил Саша.

– Понятно, все мне понятно – немного помолчав, обиженно сказала она.

– Да что тебе понятно? Никуда я от тебя не денусь! И ты от меня! – развеселившись, почти со смехом произнес он и вдруг тихонько добавил: – Я же люблю тебя…

Они замолчали, и так дошли до Аниного дома. Саша обнял ее и быстро поцеловал. Аня отвернулась, чтобы не было видно, что у нее по щекам побежали слезы. Она вытерла их рукой и, не поворачиваясь к Саше, сказала: – Все, пока. – и скрылась за калиткой своего дома.

– Аня, Аня, стой, я завтра приду. – услышав это, уже на пороге Аня обернулась. Саша стоял и держался руками за забор.

– Хорошо, я буду ждать – ответила она и зашла в дом.

Саша не уходил никуда, пока свет в комнате, где спала Аня, не погас. И только после этого он развернулся и пошел в сторону своего дома. Ему привычна была эта дорога, последние два года он почти ежедневно шёл именно по ней, проводив Аню.

Родители уже смирились с поздними возвращениями сына, бывало и не дожидаясь его, ложились спать.

Саша, подходя к своему дому, увидел на кухне свет. «Мама не спит, ждет» – подумалось ему. Он тихо проскользнул в сени и зашел в дом. Все было как обычно, когда он возвращался поздно, на кухне горел свет, двери в комнаты закрыты, это значило, что все, кроме матери, спали, разойдясь по своим комнатам, отец в своей спальне, а старший брат Дмитрий и младшая сестренка Танюшка, в своих комнатах.

Наталья Николаевна, мама Саши, услышав открывшуюся дверь, вышла его встречать.

– Саша, опять поздно ходишь, иди ешь, я все поставила, а сама спать пойду.

– угу – ответил тот.

– Как там последний урок-то прошел? Или как там он называется? – продолжила она шепотом.

– Нормально все, посидели, поговорили, в гости потом к Тамаре Леонидовне ходили.

– Как она?

– Да нормально, расстроенная конечно, плакала, да там много кто из девочек плакал.

– Конечно, понятно это, сколько она лет с вами нянчилась… Пошли, с тобой посижу, расскажешь. – Они тихонько прошли на кухню.

– Мама, все спят? Дима то дома? – поинтересовался Саша.

– Ты на время смотрел? Конечно спят, час назад легли. Завтра рано вставать, отцу с Димой точно – сказала Наталья Николаевна, затем немного помолчала и продолжила: – Ну расскажи, как все прошло? О чем говорили?

– Да обычно, хорошо все прошло. Линейка школьная была, потом в классе сидели, долго говорили, кто кем будет, кто куда поступать собирается, учиться или работать. Потом пошли Тамару Леонидовну провожать и у нее долго сидели, чай пили, хорошо и грустно. Странно как-то, что школа закончилась, – ответил Саша.

– А Анечка твоя, учиться будет или работать пойдет? – спросила мама.

– Не знаю, думает еще… Может вообще со мной в Москву поступать поедет! – мечтательно заулыбался Саша.

– Скажешь тоже, в Москву, на кого? Ладно, я спать пойду, мне вообще-то завтра раньше всех вставать. Со стола все уберешь, все, спокойной ночи – сказала Наталья Николаевна и вышла из кухни.

– Спокойной ночи, мама- ответил Саша. Есть ему совершенно не хотелось, он налил себе чай, сел за стол, положил голову на ладони и о чем-то задумавшись стал пристально рассматривать плавающие в стакане чаинки. Просидев так некоторое время, он почувствовал сильную усталость и быстро убрав со стола, пошел спать.

Проснувшись утром, Саша ощутил, что все, наконец то она наступила, эта новая жизнь. У него впереди целое лето, когда он особенно ничем не занят, только подготовкой к поступлению в училище. Целое лето впереди, и это понимание захватило и обрадовало его. Саша встал с постели, вышел в коридор и услышал, как мать хлопочет на кухне и разговаривает с Таней.

– Сашка проснулся – закричала сестренка, подскочила к нему и обняла – что поздно вчера пришел, с Анькой гулял? – в голосе восьмилетней девочки послышалась обида. Она очень любила брата, и в последнее время, бывало, проявляла какую-то простую, непосредственную, детскую ревность.

– И не ел вчера ничего! Иди умывайся и завтракать- сказала мама.

Во время завтрака, она спросила:

– Саша, а ты все лето только к поступлению будешь готовиться? Я слышала, ребята из твоего класса, некоторые, работать в колхоз к нам собираются, на лето. Может и ты смог бы? С отцом и братом вместе, хорошо бы было, и готовиться и поработать?

– Да, наверное, можно. Отец пусть узнает- ответил Саша.

* * *

На следующей неделе все было решено. Сашу взяли, на летний период, в колхоз. Он, каждое утро, вместе с отцом и братом Димой, уходил на работу, возвращаясь ближе к вечеру, когда спадала уже пришедшая, настоящая летняя, июньская жара.

С Аней Саша виделся почти каждый день. Он всегда старался хотя бы ненадолго заглянуть к ней, чему девочка была бесконечно рада. А выходные они проводили вместе, чаще всего гуляя до самой темноты и разговаривая обо всем, что могло прийти в голову влюбленным друг в друга молодым людям, только вступающим во взрослую жизнь: о предстоящей учебе, о временной разлуке, которая их ожидает, о чувствах.

Всё текло своим чередом. По прошествии трех недель с момента начала Сашей работы в колхозе, в один из дней, во время обеда, на поле приехал председатель, Семен Петрович. Он выскочил из своей полуторки с непривычным для себя то ли озабоченным, то ли растерянным лицом. Подойдя к мужикам, он поздоровался и громко объявил:

– Собираете всех, важные новости.

– Петрович, нам скажи так! Некогда туда-сюда ходить, работы много! – ответил кто-то.

Председатель побагровел и рявкнул:

– Собирайте людей, важное скажу!

Всем, кто слышал его, стало понятно: что-то стряслось. Люди бросились в разные концы поля, созывая работников. Через несколько минут около машины Семена Петровича собралась толпа. Все, непонимающе, задавали друг другу один и тот же вопрос:

– Что случилось? – и кивали на председателя.

– Петрович, говори!

– Сейчас все соберутся- ответил он.

Спустя пару минут, когда стало понятно, что почти все, кто работал на этом поле, стоят у машины, председатель забрался в кузов грузовика, молча посмотрел на всех, подождал пока все затихнут и сказал:

– Товарищи, нам только что звонили в сельсовет. Товарищи – он начал хмыкать, было видно, что он волнуется и говорит с трудом.

– Петрович, да не тяни, что стряслось то? – послышались выкрики возбужденных людей.

– Не мешай! – началась перебранка и недовольное гудение в толпе. Председатель поднял руку, все замолчали, и он продолжил:

– Война – сказал он, словно выдохнул и тише повторил еще раз – Война.

Люди замерли на миг, не понимая, о чем говорит Семен Петрович, как будто не вникая в смысл этого слова. Тот заговорил уже более уверенно и четко:

– Только что звонили в сельсовет из центра, сказали, вчера началась война. На нашу страну напали немцы, больше мне ничего не известно – он сделал паузу, и затем добавил: – Еще сказали, что вчера бомбили наши города. Больше ничего не знаю. Завтра, я думаю все будет известно завтра.

Все замолчали, тишина повисла над полем, над людьми, пытавшимися осознать услышанное. Через минуту, не сговариваясь, одновременно, завыли и запричитали бабы, по толпе прокатился ропот и раздались возгласы.

– Петрович, какая такая война? Ты можешь объяснить, с кем война?! – громко спросил Николай Федорович, отец Саши, находящийся здесь вместе с сыновьями, и стоявший за ними.

– Повторяю, сам толком еще ничего не знаю, сказал, война началась, немцы на нас напали.

– И нам что теперь делать?! – выкрикивали люди, находясь в полной растерянности.

– Никаких указаний не было, работаем, как обычно. На днях все известно будет, – повторил Семен Петрович и неуверенно добавил: – Мобилизация, наверное, будет.

– Что будет, Петрович? Непонятно.

– Мобилизация, воевать идти надо, – сказал председатель и чуть помолчав добавил – кого-то из мужиков заберут, наверное.

– А работать кто будет? Мы-то и воевать можем, только работать-то, кто будет?! – не унималась толпа.

– А Родину кто защищать будет? Коль вы только работать можете. Как страна скажет, так и будет – сурово проговорил Семен Петрович.

Все притихли, слышались лишь женские всхлипы и причитания.

– На этом все, сегодня и завтра работаем как обычно, как мне будет что-то известно, я сообщу. – он перелез через борт полуторки и спрыгнул на землю, постоял немного и добавил – Мне ехать надо, всех оповестить, участков много еще.

Люди молча расступились и дали председателю подойти к кабине грузовика, на котором он приехал. Семен Петрович, перед тем как забраться внутрь, еще раз внимательно посмотрел на людей и сухо объявил:

– Все, все за работу! Сейчас это очень важно- с этими словами, он запрыгнул в машину, хлопнул дверью и укатил по грунтовой дороге, поднимая за собой клубы пыли.

Оставшиеся люди еще некоторое время находились в растерянности, затем понемногу к ним стало возвращаться самообладание, послышались призывы возобновить работу, и вскоре все разошлись и продолжили трудиться.

В этот день закончили поздно, было ощущение, что никто не хочет, чтобы этот день завершался, возможно, потому что все понимали, что за ним придет новый, и неизвестно, что он принесет. Чувство тревоги и ожидания совсем не радостных перемен охватило всех.

Николай Федорович с сыновьями домой вернулись поздно. В сенях хлопнула дверь, Наталья Николаевна выглянула в коридор и нетерпеливо спросила:

– Коля, вы пришли? – и вместо ответа, услышав голоса мужа и сыновей, зашла обратно на кухню, накрывать на стол. Таня поняла, что вернулись отец с братьями, выбежала с радостным криком, и со всего маху влетела в появившегося в дверях отца. Николай Федорович обнял дочку, потрепал ее по голове, и сказал – Танюшка, беги маме помогай, сейчас есть придем.

Девочка, собравшись бежать на кухню, заметила вошедшего вслед за отцом Сашу и весело спросила: – Сашка, а ты к своей Аньке пойдешь сегодня? Не ходи, поздно уже, дома побудь. Со мной поиграешь во что-нибудь, – И затем жалобно и протяжно добавила – пожалуйста – договорив, она, не дожидаясь ответа, убежала на кухню.

Через несколько минут, вся семья собралась за столом. Ели молча, Наталья Николаевна, не понимая, в чем причина этого молчания, попыталась начать разговор, но поняв, что это бессмысленно, прекратила попытки и тоже замолчала.

Поев и дождавшись, когда дети выйдут из-за стола, она спросила у мужа: – Николай, что случилось то, я не пойму, что молчите то? – Николай Федорович поднял на нее глаза и глядя в упор произнес: – Председатель приезжал на поле, сказал, война началась.

Наталья Николаевна, прикрыв рот руками, прошептала: “Какая война… с кем война?”

– С немцами. Немцы говорит, напали, вчера. – ответил Николай Федорович.

Женщина тихонько заскулила, все также закрывая ладонями рот, и затем выдавила из себя:” Из сельсовета приходили, сказали, тебе явиться с Димой завтра утром, а я думаю зачем?” Её плечи запрыгали и по щекам побежали слезы.

– Не плачь раньше времени, может, обойдется еще- угрюмо пробормотал Николай Федорович. – Во сколько явиться?

– Я не знаю – всхлипывала она. – Не знаю, утром, перед работой.

На следующее утро Николай Федорович с Дмитрием явились в сельсовет. На входе уже толпились мужики, растерянно что-то спрашивая друг у друга и передавая новости.

Люди по очереди заходили в здание и, пробыв там некоторое время, возвращались с озабоченным видом.

Николай Федорович, стоя перед входом, увидел вышедшего оттуда знакомого, и когда тот поравнялся с ним, Николай Федорович схватил знакомого за руку и вместе с ним протиснулся, выбираясь из толпы. Они отошли на несколько шагов, и Николай Федорович спросил:

– Петька, Петька, что там говорят, зачем народ собрали? – Он заглядывал в лицо мужчины, но тот как-то странно реагировал, как будто был ошарашен и не понимал вопроса.

– Петька, что говорят спрашиваю? – тряс его за руку Николай Федорович.

– Коля, повестку дали- тихо и испуганно ответил он, и повторил – повестку дали, завтра сказали сюда явиться, с вещами.

Затем он выдернул руку и быстро зашагал прочь.

В этот день Николаю Федоровичу и его сыну Дмитрию были вручены повестки, как и большинству мужчин их села, а также было объявлено, что на следующий день из сельсовета их отвезут на станцию, откуда направят в военную часть.

Утром, Саша с мамой и Танюшкой пошли провожать отца и брата. Никто не понимал на сколько и куда они уезжают. Во всем селе, особенно в тех дворах, где были мобилизованные, царило ощущение неумолимо надвигающегося горя и полной растерянности. Люди не знали, как им теперь жить, ломался весь привычный уклад.

Саша давно не видел отца таким серьезным и каким-то сразу постаревшим. Он в эту минуту казался даже каким-то чужим и непривычно незнакомым, брат Дима же напротив улыбался и балагурил.

Возле сельсовета собралась толпа, мобилизованные и провожающие, их родные и близкие люди, были и целыми семьями, родители и дети.

Мама плакала и не переставая спрашивала Николая Федоровича, заглядывая ему в глаза: “ты вернешься? ты вернешься?”

Тот успокаивал ее как мог, обещая вернуться.

И как только прозвучала команда по машинам, Наталья Николаевна как будто очнулась, строго и одновременно, словно прося мужа, произнесла:

– Коля, слышишь, Димку береги, Димку береги, слышишь?

Николай Федорович обнял её, и ответил:

– Слышу, слышу я тебя, не переживай, мы вернемся. Вот увидишь, все будет хорошо!

Он поцеловал жену. Понимая, что отец уезжает, Танюшка подбежала и прижалась к стоящим вместе отцу и матери.

Люди прощались, женщины в основном рыдали, мужчины, и уезжающие, и остающиеся, крепились и подбадривали друг друга.

Прозвучала второй раз команда: «По машинам!». Все толпились возле техники, многие старались оттянуть момент расставания, обнимались, плакали, обещали вернуться.

Саша подошел к отцу, они крепко обнялись. Николай Федорович с трудом сдерживая ком в горле, проговорил, вглядываясь в лицо сына: – Сашка, ты теперь за старшего, когда вернемся, не знаем, матери помогай во всем, ей сейчас тяжело придется- сказал он, выдохнул и добавил – всем тяжело придется.

– Пап, не переживай, дома все хорошо будет, мы вас дождемся – ответил Саша, обнимая отца.

– Ну все, пора! Вон грузятся люди уже – сказал тот, и пошел в сторону грузовиков.

Танюшка, кажется, только в этот момент поняла, что происходит что-то неисправимо страшное, она вцепилась в подол материной юбки и заревела.

Мобилизованные поднимались в кузов и рассаживались, кто на вещмешок, кто на пол. Когда погрузка закончилась, прозвучала команда выдвигаться, машины тронулись, оставляя за собой клубы пыли, бегущих за ними детей, машущих в след и плачущих женщин, стариков, вытирающих слезы и надеющихся дождаться своих сыновей.

Прошло две недели после того, как началась первая волна мобилизации. Село опустело. Вся основная работа на полях легла на плечи тех мужчин, которые по какой-то причине не попали под призыв, и которых остались единицы, а также женщин и подростков.