Иго по расписанию

– Моя деревня страдает от луны! Каждое полнолуние у нас курицы начинают… лужи пить!

Следом – князь Кузьма Жёлтый, на осле. Он молчал. Но осёл за него ржал в такт.

Жбан записывал.

– Значит так. У каждого из вас будет цвет. Вы клеите свою щепку на верёвку, и видим, кто с чем пришёл.

Ратибор поднял руку.

– А как клеить?

– Ладно… кто умеет завязывать узел, тот – лидер фазы.

Кузьма молча протянул ослу жёлтую щепку. Осёл жевал её с достоинством делегата.

Настасья появилась с двумя свитками в руках.

– Я подготовила медовуху. Но надо будет провести анализ токсичности атмосферы – ты видел, как они смотрят друг на друга?

– Они не смотрят. Они запоминают, кого убьют первым, если им не понравится планёрка.

– Ты часто организуешь совещания, где в повестке “не быть обезглавленным”?

– На старой работе – почти каждую пятницу.

С наступлением сумерек Жбан встал в центре круга.

– Завтра мы проведём первую стратегическую планёрку всей зоны Залесской Орды.

Если у кого-то из вас есть вопрос “зачем” – ответ один: иначе вы все утонете в своей неоптимальности.

Ратибор что-то буркнул.

– С чего ты решил, что варвары умеют слушать?

Жбан кивнул.

– Потому что даже варвары устают от хаоса. А я – их единственный шанс отдохнуть, просто зная, кто когда сдохнет по расписанию.

Хельга откинулась на бочку, хмыкнув.

– Ты или пророк… или отчаянный идиот.

– Обычно – оба.

Утром небо было таким серым, как если бы само время хотело сбежать с совещания.

Шатёр с «доской задач» стоял в центре лагеря. Вокруг – полукруг князей. Некоторые сидели на пеньках, другие – стояли с оружием наготове, третьи – чесали бороды с видом «пока не зарежу, но готовлюсь».

Жбан вышел к ним с важным выражением лица и свитком, исписанным схемами.

– Господа. Сегодня у нас – первая стратегическая сессия. Тема: «Как не развалиться, не угрожая друг другу каждые три дня».

Князь Ратибор сплюнул.

– А если мы не развалимся, можно будет угрожать?

– Только по графику. Смотри: красная щепка – угроза. Синяя – подкуп. Зелёная – альянс.

– Где чёрная?

– Для тех, кто срывает спринт.

Некто в углу закашлялся: князь Вежихвост, известный тем, что однажды объявил войну за то, что сосед не поздравил его с днем солнцестояния.

Жбан повесил схему на кожаный фон.

– Вот карта влияния. Вот основные “боли”. А вот – список рисков: неурожай, набеги, чрезмерная гордость.

– Что такое “гордость”? – спросил князь Кузьма.

– Это когда вы так уверены в своей правоте, что рушите всё вокруг, лишь бы оказаться правым.

– А как это лечится?

– Назначением другого начальника.

Некоторые засмеялись. Кто-то – напрягся. Но первый смех был как первый кирпич, вставший на место.

– Теперь – интерактив, – сказал Жбан.

Он вытащил коробку с маленькими фигурками, вырезанными из коры: башни, поля, кабаны, крестьяне и пылающие сараи.

– Каждый из вас получает 3 объекта. Расставьте их на карте так, как вы видите своё княжество через год. Цель – не “победить”, а “обосновать выбор”.

Все зашумели. Князь с ослом попытался съесть сарай. Но… начали ставить.

Комментировать.

– Я поставлю башню здесь. Потому что там – граница.

– Мои поля рядом с кабанами. Потому что они не пожрут урожай – они боятся ведьмы.

Жбан слушал. Записывал. Впервые князья говорили не о своих доспехах – а о реальности.

Через час карты были заполнены, а шатёр – перегрет смехом, потом, недоверием и первым ростком доверия.

Хельга вошла молча. Обошла доску. Посмотрела на карточки.

– Эффективно.

– Пока они не дерутся – да, – ответил Жбан.

Она присела рядом. Говорила тихо.

– Ты видишь двоих?

– Кого?

– Ратибора и Вежихвоста. Они не строят. Они нарушают ритм. Разрушают структуру. Втягивают других в скандалы. Если система живёт – такие элементы либо меняются, либо отрезаются.

– Ты предлагаешь…

– Да.

Жбан замер. В голове – крик совести и голос Excel:

“Удалить строку – быстро. Понять, почему она рушит систему – дольше, но правильнее.”

Он посмотрел на Ратибора. Тот как раз тыкал пальцем в карту, требуя объяснений от Кузьмы, почему “его свинарник перекрывает ему горизонт”.

– Я не играю в их жестокость, – сказал Жбан.

– Тогда ты строишь иллюзию, – ответила Хельга.

Она встала и ушла, как ветер, что срывает разговор, оставляя только тишину и вопрос.

Настасья подошла позже.

– Всё прошло… лучше, чем я думала.

– Но хуже, чем я надеялся.

– Почему?

– Потому что я поверил, что они способны меняться, но теперь вижу, как легко они срываются в старое.

– А ты?

– Я? Я на грани. Между структурой и манией контроля. Между «помочь» и «управлять».

– Ты влюбился в процесс?

– Я боюсь, что да.

Вечером он долго смотрел на доску. На связки верёвок. На щепки, где одни задачи сдвинулись, а другие… застряли.

Он убрал две.

Те, что принадлежали Ратибору и Вежихвосту.

Не потому что решил. А потому что – хотел понять, что он почувствует.

Ответ был страшен: Облегчение.

Письмо от хана пришло рано утром.

На сургучной печати – знак Орды: два меча, скрещённых над цифрой “10”.

Жбан раскрыл свиток.

«Пришлый Игорь, именуемый Жбан.

С учётом эффективности системы и снижения разногласий, временно назначаешься контролёром северо-залесского узла влияния.

Цель: устранение перекрывающих управлений, дублирующих потоков и нестабильных лидеров.

Срок: 10 дней.

Последствия: смотри вокруг.»

Жбан перечитал трижды.

– “Смотри вокруг” – это что, угроза в стиле дзен?

Он вышел из шатра. У костра сидела Настасья с табличками деревень.

– Слушай, а князь… как его… был тут вчера. Такой с косой бородкой, вечно нюхал пергамент. Как звали?

Она задумалась.

– Не помню. Это странно. У меня записи – пустые. Как будто я писала имя – и чернила исчезли.

– Ты это видишь?

– Да. И чувствую – что был человек. И что он… вычеркнут. Но мы помним.

– Только мы?

Настасья кивнула.

– Возможно, только те, кто не встроен в структуру до конца, могут видеть “пропажи”.

Жбан сел на бочку. KPI, как обычно, спала на списке задач.

– Я не просто “улучшаю Орду”. Я ломаю их версию реальности.

– Не ты. Ты – катализатор. Реальность сама вычищает “нерелевантных” при достаточном давлении.

– И если я стану нерелевантным?

– Тогда я запомню тебя, – сказала она просто.

Он долго сидел у шатра, глядя на огонь. В руке – палка, которой он чертил линии на песке.

Цифры. Петли. Слова.

Он понял: ему нужно правило. Не для ханской ставки. Не для князей.

Для себя.

Кодекс решений И.Ж. (начатый в страхе, продолженный в сомнении, не завершённый нарочно):

Если можешь спасти – спаси.

Если нельзя спасти, но можно не вредить – не вреди.

Если вред неизбежен – сделай его честным.

Нельзя менять мир, если не готов ответить за искажения.

Всегда помни: эффективность – не ценность, а инструмент.

Люди важнее планов. Даже дураки. Особенно дураки.

Он вздохнул. KPI зашевелилась и уронила в огонь карту с цветными щепками.

Огонь взвился. На секунду казалось, что доска задач сгорела вместе с будущим, но потом – Жбан понял: это знак.

“Начинай заново. Но на своих условиях.”

Настасья вернулась с пакетом трав.

– Что теперь?

– Теперь я должен придумать, как спасти систему от самой себя.

– И как?

Он поднял палку и нарисовал в воздухе круг.

– Создать обратную петлю. Место для сомнений. Если структура не умеет сомневаться – она станет тюрьмой.

– А ты?

– Я хочу стать её дырой в стене. Её багом. Кодом, который не даёт ей зациклиться окончательно.

Настасья улыбнулась. Горько.

– Ты говоришь, как вирус.

– Может быть. Но, знаешь, не всякий вирус – болезнь.

Костёр потрескивал, словно спорил сам с собой.

Настасья разливала травяной настой в деревянные чаши, когда рядом опустилась Хельга.

Молча. Тихо. Как кошка, которая следит не за мышью, а за хозяином мыши.

– Что ты видишь в нём? – спросила Хельга без прелюдий.

– В Игоре?

– В Жбане.

Настасья посмотрела в огонь.

– Сложность. И честность, которая путает всех, кроме него самого.

– Он не из мира, где выживают те, кто говорит правду.

– А ты?

– Я из мира, где выживают те, кто умеет скрывать ложь под правдой.

Настасья усмехнулась.

– Значит, мы обе ошиблись.

Хельга вздохнула. Её взгляд стал мягче, но голос остался острым.

– Если он упадёт, ты встанешь рядом?

– Я встану вперёд. Чтобы не дать ему стать тем, с кем он борется.

Хельга посмотрела на неё пристально.

– Значит, ты опасней, чем я думала.

– Потому что я – не меч. Я – зеркало.

Наутро, в шатре, где снова собрались князья, прозвучал первый хлопок – звук ломающегося шаблона.

Князь Ратибор, ещё вчера молчаливый, сегодня взял пылающий факел и поджёг один из свитков с задачами.

– Это ересь. Ты нас не координируешь – ты нас обезличиваешь!

Все замерли. Даже осёл князя Кузьмы замер, прикусив клевер.

Жбан не побежал тушить. Он подошёл к огню. Смотрел, как бумага скручивается, чернеет, тает.

– Ошибки – не проклятье. Они – инструмент. Но только если мы их видим, а не скрываем.

Он достал новый свиток.

– Предлагаю “ретроспективу”. Каждый князь расскажет, что пошло не так у него, кто пострадал, и что можно было сделать иначе. Без наказания. Только выводы.

Князья зашумели.

– Без наказания? Тогда будут врать!

– А сейчас? – спросил Жбан. – Сейчас вы честны?

Молчание.

– Если мы хотим управлять – учимся говорить о провале как взрослые. Кто начнёт?

Никто не двигался.

Потом Кузьма поднял руку.

– У меня уволокли зерно. Я заподозрил соседа. Потом оказалось – мои же селяне, чтобы продать хану подороже.

Жбан кивнул.

– Что сделал?

– Наказал соседа. Он теперь молчит. Уже неделю.

Тишина.

– Что бы ты сделал иначе?

– Спросил бы сначала. Не только кнутом.

– Это и есть управление.

Ретроспектива пошла. Медленно. Неуверенно. Но пошла.

И тут Ратибор снова встал.

– Если ты хочешь, чтобы мы раскрывались, мы должны получить взамен.

Ресурсы. Людей. Землю. Иначе ты строишь пирамиду на костях.

Князья загудели. Кто-то – “да”, кто-то – “нет”, кто-то – “а я вообще спал, что происходит?”

Жбан вздохнул.

– Хорошо. Обсудим.

Но помните: чем больше вы хотите для себя, тем меньше у вас остается друг для друга.

– Значит, распределяй.

– Только если вы впишете свои нужды в карту задач.

Некоторые нахмурились.

– В смысле?

– В смысле: жрите бюрократию, если хотите плюшки. Это и есть новая реальность. Степная CRM.

Хельга подошла сбоку.

Тихо, почти ласково:

– Ты дал им вкус власти. Через диалог.

– Или открыл портал в административный ад, где всё – по заявке.

– Они теперь – твои.

– Они теперь – проблема.

Хельга кивнула.

– Проблемы – единственное, что делает мир живым.

– Я продавал координаты караванов разбойникам, – сказал князь Ставриан Безносый.

Тишина.

Треск ветки под ногой воина. Звон брони. Кто-то выронил кружку.

– Продавал… – повторил Жбан. Он будто не слышал – осознавал.

– Да. Но теперь… в рамках новой политики… решил признаться. Честность – это ведь KPI, так?

Некоторые засмеялись. Кто-то – побледнел. Князь Кузьма чуть не подавился своей горошиной.

– И ты надеешься… – Жбан прищурился. – Что мы тебя за это… наградим?

– Нет, конечно. Но может быть – не казним?

– А если б я не спросил?

– Никто бы не узнал. И продолжал бы воровать, если уж честно до конца.

Хельга стояла в тени. Лицо – камень. В руке – нож, который точила на собственном кольце.

– Вот и цена откровенности. Они поняли: исповедь – это индульгенция.

Жбан сжал мост носа.

– Я хотел сделать поле для роста. А получил – легализованное предательство.

– Потому что твоя структура – беззуба.

Он обернулся.

– Ты предлагаешь вернуть зубы?

– Да. Проверка, верификация, фиксация. Система жалоб. Система “обратных доносов”. Каждое признание должно иметь последствия. Или смысл потеряется.

– Это станет охотой на ведьм!

– Нет. Это станет фильтрацией лжи.

– И кто будет фильтром?

Хельга не ответила. Только посмотрела. Глаза – две дыры в обледенелой стене.

Настасья вошла в шатёр позже всех.

На лице – напряжение. В руках – свёрток с лекарствами, которые она делала с утра.

– Ставриан – лжёт. Его “раскаяние” – игра. Он уже подговаривает двух других князей создать “свою” ветку управления.

– Ты уверена?

– Я была в деревне. Увидела его герб на сгоревшей амбарной плите. У него уже люди.

Он воспользовался твоей слабостью.

Жбан сел на ящик.

– Я дал людям голос. А они начали кричать ложью.

Настасья подошла ближе. Говорила тихо, но остро.

– Ты дал им модель, где ценится правда – но не установил цену за ложь.

– Я не бог.

– Но ты играешь в создателя системы.

Она положила свёрток на стол.

– Я ухожу на день. Мне нужно вспомнить, как лечат не органы – а совесть.

Он поднял голову.

– Настя…

– Когда решишь, где у тебя предел, – найди меня. Пока ты его не назовёшь – ты просто ещё один хан, только с графиками.

Жбан остался один.

Лишь тени от карты задач дрожали на стенах, как призраки ответственности.

Он посмотрел на список задач.

Красные – срочные. Синие – важные. Серые – туманные.

Он взял одну серую.

На ней было написано:

“Линия между доверием и гильотиной.”

Он положил её в центр доски.

И впервые за долгое время – не знал, в какую колонку её отнести.

Шатёр был пуст. Лишь шелест ткани и потрескивание углей в углу создавали иллюзию жизни.

Жбан сидел, подперев голову рукой. Хельга стояла у входа, как статуя из промёрзшего железа.

– Если ты не будешь держать их в страхе, они развалят тебя, – сказала она.

– А если я буду, – ответил он, – я перестану быть собой.

– Значит, ты уже не “они”. А система без “они” – не живёт.

– Живёт. Если у неё есть место для сомнения.

Хельга хмыкнула.

– Сомнение – это слабость.

– Нет. Это… кислород. Ты не можешь дышать, если всё время напрягаешься.

Он встал, подошёл к доске задач. Взял одну щепку – без цвета. И положил в центр.

– Я ввожу новую зону. “Неопределённость”. Каждую неделю мы берём одно правило – и сомневаемся в нём. Если оно выдержит – оно крепче. Если нет – оно не нужно.

– Ты хочешь устроить… хаос?

– Я хочу устроить… выбор.

Настасья вошла чуть позже. Пыль на плаще, листья в волосах. Но в глазах – спокойствие.

Тот, кто прошёл вглубь леса, чтобы услышать себя.

– У меня есть мысль, – сказала она. – Не отменяй всё. Просто… пересматривай.

Жбан кивнул.

– Комната сомнений. Каждое правило – не истина, а гипотеза.

– Кто будет судить?

– Все. Вместе. И если кто-то не может объяснить, зачем это правило нужно – оно исчезает.

Настасья присела у костра.

– Тогда это… первая настоящая демократия на костях Орды.

– Нет. Это первая попытка быть честным с собой, прежде чем быть честным с другими.

Хельга подошла ближе.

– Ты запустишь механизм, который съест себя. Ты строишь систему, где сомнение – в центре.

– Потому что я – тоже система, – сказал Жбан.

– И если я не могу объяснить себе, зачем я это делаю… значит, это не имеет смысла.

На следующее утро он собрал всех у новой палатки. Небольшая, круглая, без флага. Внутри – ничего. Только круг из камней и место для одного свитка.

– Это “Комната сомнений”, – сказал он.

– А если кто-то усомнится в самой комнате? – спросил Ратибор.

– Тогда мы обсудим это. И если идея окажется глупой – мы её отменим. В том числе и эту.

Некоторые засмеялись. Кто-то – покачал головой. Но никто – не ушёл.

И тогда Жбан, впервые за всё время, почувствовал, что власть может быть не тем, что держит в кулаке, а тем, что позволяет отпустить.

ГЛАВА 5: Суд над PowerPoint

Он проснулся от запаха. Не дыма. Нет. Это был… жареный пергамент, перемешанный с чернилами и злостью.

Жбан открыл глаза, сев рывком. Сначала ничего – только звуки рассвета, визг петуха с запозданием и тяжёлое дыхание KPI, свернувшейся клубком у входа.

Затем – пепел. Повсюду.

Карта задач – исчезла. Её обугленные остатки лежали в углу, как обвинение в том, что реальность – не место для экспериментов.

– Кто? – прошептал он. – Кто решился?

За тканевой стеной послышался голос Хельги:

– Те, кому ты не дал места в Комнате сомнений.

Он вышел. Её глаза были спокойны.

– Они не хотят обсуждать. Они хотят вернуть старое. Без обсуждений.

Жбан провёл рукой по лицу.

– Значит, надо восстановить всё.

– Нет. Теперь они ждут удар в ответ. Или слабость. Если ты начнёшь заново – ты покажешь, что был прав. Если отступишь – признаешь вину.

– И что делать?

– Не паниковать. И не говорить ничего… до пятницы.

– Почему до пятницы?

Ответ пришёл в руке Настасьи. Она держала пергамент – сгоревший по краям, с клеймом Орды и единственным словом: “СУД. ПЯТНИЦА.”

– Подброшено в мой котёл. Между ромашкой и чертополохом, – сказала она, поднося лист ближе. – Думаю, адресат – ты.

– “Суд”. Это официально?

– Это предупреждение. Или приглашение. Или… приговор.

Он вздохнул.

– То есть меня вызвали на корпоративный трибунал? Без повестки, без протокола?

– Именно. Ты стал инородным знанием. Теперь ты должен объясниться – или исчезнуть.

Тем временем, у шатра хана…

Караш-Буга стоял перед Батыем, с папкой под мышкой. Внутри – обрывки схем, вырезанные из уцелевших диаграмм Жбана.

– Ваше высокородие, прошу взглянуть. Вот – “двухфакторная система эскалации” и “поток визуальной ответственности”. А вот – “таблица мертвых и KPI выживших”.

Хан смотрел долго.

– Это… непонятно. Но пугает.

– Именно. Я подозреваю – это магия нового века. Она не требует рун. Только слов и схем.

– Он утверждает, что управляет лучше?

– Он подменяет управление алгоритмами. Сегодня – таблица. Завтра – вы станете пунктом в её строке.

Хан помолчал.

– А если он прав?

– Тогда мы все – неправы. А Орда не может быть неправа.

Жбан сидел у обгоревшей доски. Настасья – напротив. Хельга стояла, спиной к ним.

– Нам нужно устроить планёрку, – сказал он.

– Ты с ума сошёл?

– Нет. Но если меня обвиняют – я хочу, чтобы все услышали мою сторону, прежде чем их уши займёт Буга.

– Планёрка перед судом? – Хельга подняла бровь.

– Назовём это… “оперативная синхронизация рисков и надежд”.

– Ты же понимаешь, они ждут, что ты сломаешься.

– Значит, не сломаюсь. И если это конец – он будет структурированным.

– Собирайтесь. Все. Срочно. У костра, без флажков, без ролей, – сказал Жбан.

Настасья посмотрела на него:

– Тебя обвиняют в тайном подмене власти. А ты зовёшь на митинг?

– Нет. Я зову на первую в истории открытую синхронизацию неравных позиций.

Хельга усмехнулась:

– Звучит как способ умереть стоя.

– Именно.

Костёр пылал, вокруг – около двадцати человек: старосты, ремесленники, пара князей, трое подростков, не ушедших потому что “интересно, чё будет”.

Жбан встал в центре.

– Мне грозит суд. Не формальный. И даже не честный.

Но… он будет.

– А за что тебя? – спросил один из старост.

– За структуру. За идеи. За… PowerPoint.

(тишина)

– Простите. За магию, которую я не применял.

Но которая изменила всё.

– Значит, всё зря? – донёсся голос. – Опять вернутся палки и налог “на улыбку”?

– Не если мы решим, что не зря.

Стук. Тишина.

Появляется Караш-Буга.

Плащ – чёрный. Улыбка – натянутая, как струна на лютне палача.

– О, какая встреча. Я просто проходил мимо. Запах дыма – и я подумал: не жгут ли тут моё терпение?

Жбан даже не обернулся:

– У нас встреча. Без оружия. Только слова.

– А слова, милый, бывают острее стрел.

Он сел. Все замолчали. Только Леонтий Сторож, монах, посапывал под дубом.

– Я предлагаю, – начал Жбан, – чтобы каждый сказал, что ему непонятно в новой системе. И мы это обсудим.

– Мне непонятно, – сказал Караш, – почему ты называешь деревенских “участниками процесса”, а не “плательщиками дани”. Это – подмена понятий?

– Нет. Это смена перспективы.

– А если я скажу, что перспектива – это то, что рисует художник, чтобы продать ложь?

– Тогда ты – критик, Караш. Но не создатель.

Леонтий поднял голову.

– Слушаю, а вино внутри как будто греется… Ты знаешь, что вода тоже может утопить, если её наливать ведрами сверху?

Жбан хмыкнул.

– Я пытаюсь капать. По капле.

– А они уже тонут. Потому что капли – из будущего. А они живут в прошлом. Их крыша – это страх. А твой PowerPoint – это молния.

Некоторые переглянулись. Староста Авдей сказал:

– Может, монаха-то выслушаем? Он хотя бы бухой искренне.

– Я не бухой. Я пророк, – ответил Леонтий, икнув. – Просто мои видения пахнут хмелем.

И тут…Из тени вышел он.

Чужой. Лицо как пергамент. Глаза – пепел. Мантия без знаков, но с узором шелка, похожим на размытые карты.

– Я – Исаак Серый, – сказал он. – Наблюдатель от Восточной ставки. Хубилай хочет знать, что происходит в этой “лаборатории смысла”.

Жбан выпрямился.

– Кто тебя послал?

– Никто. Я – как ошибка в формуле. Необходима, чтобы понять, работает ли она.

Караш встал:

– Ты не санкционирован здесь!

– Я – не здесь. Я – между. И если истина не встанет сама – я её вырву.

Исаак посмотрел на Жбана.

– Ты утверждаешь, что магии не применял. Докажи это структурой – или страхом.

Потому что один из них – прав.

Шатёр стал холоднее.

Исаак Серый не делал ни одного резкого движения. Он будто протекал по пространству, касаясь полочек, просматривая доски, щелкая ногтем по карточкам с надписями:

“Согласование капусты по трём фронтам”, “Мотивация ремесленников”, “Негативные ретроспективы – почему улыбается Авдей”.

– Всё это… – сказал он наконец, – сложнее, чем Орда. Но проще, чем вы думаете.

Жбан стоял сзади, держа блокнот. На губах – попытка усмешки.

– Это просто управление. С минимальным входом и прозрачным выходом. Я пытался упростить.

– А получилось усложнить.

– Это жизнь.

– Нет. Это архитектура.

А архитектура, не объяснённая строителю – это магия.

Хельга прислонилась к столбу.

– Аудитор. Скажи: тебе важна правда или результат?

– Мне важен… источник. Если дерево даёт плоды, но питается ядом – ты бы ел их?

– Я бы сначала проверила, можно ли отфильтровать яд.

Настасья вмешалась:

– А я бы задала вопрос: а если это единственное дерево, что растёт в голой степи?

Исаак чуть кивнул.

– Именно поэтому я не судья. Я свидетель.

Жбан шагнул ближе:

– Смотри. Это “график довериеметрии”. Я создал его, чтобы видеть, где проседает взаимодействие. Это всего лишь шкала.

– От нуля до “прячется в сарае”?

– Почти.

Исаак изучал. Молчал. Иногда кивал, иногда крутил голову, будто слышал шёпот не слов, а подтекста реальности.

И вдруг – он замер. Провёл рукой по одной из карточек. Достал её. Прочитал вслух.

– “Если хочешь чего-то, чего никогда не имел – делай то, чего никогда не делал.”

– Кто это написал?

Жбан моргнул.

– Это… знакомо. Но не я.

– Это цитата Франклина. XVIII век. А у тебя – XIII.

Хельга сжала рукоять ножа.

– Это что, ошибка?

– Нет. Это утечка времени.

Настасья шагнула вперёд:

– Возможно, кто-то подкинул.

– Возможно.

А возможно – эта система сама тянет чужое время в себя.

Жбан сел.

– Я не писал этого. Я бы запомнил.

– Именно. Или – ты уже начал забывать, где граница.

Исаак положил карточку на стол.

– Это не магия. Это сбой.

– Какой?

– Временной. Ты начал с системы… А создал брешь.

Костёр не грел. Он только напоминал, что ночь длинная.

Жбан сидел, поджав ноги. Настасья молча кормила KPI чем-то травяным и пахнущим чесноком. Леонтий лениво возился с чашей в руках, не спеша её подносить к губам.

– Ты понимаешь, что это будет суд не за поступок, – сказал он наконец. – А за само твоё существование тут.