Ратмира. Тень Луны

Екатерина Ковалева

Ратмира. Тень Луны

-Ба, а, ба.

–Что?

–Ну, ты, что, сердишься? Не сердись, ба.

–Вот ты скажи, зачем было эту дохлятину в дом тащить?

–Ну как же, иду по лесу на это болото твое за упрыг – грибом, а она под кустом лежит, вся в крови, рука вон вся израненная, я думаю, всё, померла баба сердешная, наклонилася к ней – дышит, как оставить-то человека в такой беде?

–Как-как, просто, пошла бы себе к болоту по своим делам, да и всё, – прогундел басовитый старческий голос.

–Ба, ну ты же ни кто-нибудь, ведьма самая сильная во всей округе, любого на ноги поставишь, – заискивающе произнёс девичий голос.

–Сколько раз говорю, не ведьма я, а травница.

–Ну хорошо, травница. Помоги ей, ба! И так баба несчастная, страшная, назамужняя и уже не выйдет никогда.

–Чтой-то не выйдет-то? – со смешком спросила бабка.

–Так говорю, страшная, плоская, как доска, ни с какой стороны округлостей нет, точно говорю, не будет у ней женихов.

–Зато у тебя округлостей хватает, замучилась по вечерам ухажеров гонять, беги на чердак, сама знаешь, что принести.

–Заживай- траву и боль-утоли?

–Да, да, беги быстрее, а то не успеем.

Раздались быстрые шаги. Что- то заскрипело, и я почувствовала чьё-то дыхание на моей щеке.

–Хорошо тебе досталось, если сможешь вытерпеть, выживешь, нет, туда тебе и дорога.

Старуха зашептала что-то низким голосом, застучала чем-то деревянным, голос её постепенно становился всё ниже и ниже, а боль в моей руке все невыносимее, в голове пульсировало, перед глазами поплыли яркие оранжевые круги.

–Всё, – вдруг сказала старуха басом, – кончено.

Я изогнулась дугой от страшной боли и потеряла сознание.

***

–Ба, принесла.

–Заживай-траву завари в серебряной кружке и поставь в печь томиться, а боль-утоли залей холодной ключевой водой и на ледник снеси на час, потом смешай всё, да на тряпицу вылей, руку перевяжи, как я тебя учила, сможешь?

–А что же, авось не самая тупая.

–Ну, давай, ухаживай за своей дохлятиной, я пойду коров подою. Как ты до дому-то этакую тяжесть дотащила?

–А мне Семен, пастух, помог, он там коров недалеко пас, через седло его жеребца перекинули и привезли.

–Скажи, чтобы меньше болтал, баба не простая, мало ли что.

–Спасибо, ба, ты самая хорошая ве…, травница.

Старуха хмыкнула и зашаркала куда-то.

Рядом со мной кто-то сел, лба легонько коснулась прохладная рука, – ничего, сердешная, поправишься.

Моя спасительница шмыгнула носом, на щёку мне капнуло что-то горячее, плачет что-ли. Никто никогда по мне не плакал, боль вдруг ушла куда-то, и я провалилась в темноту.

***

Сознание возвращалось, а с ним обрывки воспоминаний. Осень, льёт дождь, я совсем маленькая сижу в большой грубо сплетенной корзинке, на мне рваная холщёвая рубашечка, холодно, от голода кружится голова, и путаются мысли, передо мной огромная кованая дверь, она со скрипом открывается, выглядывает женщина в черной одежде и платке.

–Да что же такое, опять подкинули! – хватает мою корзинку и затаскивает внутрь.

***

На мне уже сухая одежда и большой кусок мягкого хлеба в руке, я не верю своему счастью и съедаю этот хлеб так быстро, что что-то пищит в желудке, и становится больно. Но всё равно счастью моему нет предела, я сворачиваюсь калачиком и засыпаю, как кошка в своей корзинке, кто-то осторожно накрывает меня сверху теплым платком.

***

–Просыпайся, – я открываю глаза и вижу перед собой улыбающееся женское лицо, оглядываюсь, вокруг всё незнакомое – большой зал, высоченные каменные стены, в углу горит камин, тепло. Женщина выхватывает меня из корзины и накручивает мне на ноги полоски тонкого меха, теперь мне не будет холодно на каменном полу. Я делаю несколько шагов, любуясь на свою новую обувку, поднимаю глаза – в центре зала стоят несколько таких же детей, как и я, и смотрят на меня с любопытством, мне становится интересно, и я шагаю к ним…

***

В зал входит мужчина, на нем темно-синий бархатный костюм и красный плащ, на левом боку шпага с переливающимися камнями на эфесе, он снимает шляпу, кланяется женщине в чёрном, потом поворачивается к нам и смотрит, под его взглядом становится неуютно, но всё равно интересно, что будет дальше. Мужчина дважды проходит мимо нас, заглядывая каждому в глаза, внутри, там, где сердце как-будто что-то шевелится, потом поворачивается к женщине и говорит, – первая, четвертый и восьмой, ко мне в карету, быстрее, я очень спешу.

***

Я в каком-то новом месте, большая комната со шкурами на полу, по стенам развешаны доспехи, мы втроем стоим в центре, на нас уже тёплые штаны, рубашки и жилетки на меху, на ногах – о, счастье, самые настоящие кожаные сапоги. Мужчина в синем задумчиво смотрит на нас, как будто пытаясь найти ответ на какой-то очень важный вопрос.

***

Солнце бьёт в окна, за окном цветет сирень, я стою в большой светлой комнате со мной ещё десять таких же детей, мы все одинаково одеты, нас покормили, дали сладости, нам весело и всё интересно. Входит мужчина в синем костюме, садится в кресло и говорит тихим голосом, – вы все подкидыши, без отца и матери, но я даю вам шанс выжить, вы будете много и тяжело учиться, я сделаю из вас совершенных воинов.

Мальчишки весело подпрыгивают.

–Вы станете личной стражей царевича, вы будете расти вместе с ним, учиться, в конце концов, он, ваш друг, станет самой главной вашей ценностью, сокровищем, которое вы будете охранять даже ценой собственной жизни.

***

Снова та же комната, мы вдесятером уже повзрослевшие стоим перед нашим Учителем, перед нами на троне сидит царица и царевич. Царевич весело подмигивает и улыбается нам. Царица сидит с каменным лицом, впрочем, это её обычное состояние.

–Ну что же, ваше обучение закончено, вы самая надёжная стража из всех существующих на свете, сегодня самый сильный, ловкий и преданный из вас будет назначен вашим командиром.

Учитель поворачивается и берет со стола небольшую бархатную коробку, открывает, в солнечных лучах переливается огромный синий сапфир, Учитель шагает ко мне и протягивает руку, я протягиваю свою в ответ, он надевает мне на указательный палец массивное кольцо и тихонько пожимает руку.

–Принимай символ командира королевской стражи, заслужила, ты лучшая из всех, кого я знал, только один командир мог бы сравниться с тобой, но его уже нет с нами, – Учитель грустно вздохнул.

–У меня тоже подарок для тебя, – царица встаёт с трона, подходит ко мне и протягивает что-то в ладони, я подставляю свою ладонь, и мне в руку перетекает золотая искристая змейка – браслет, я любуюсь тонкой работой, а царица с ужасом смотрит на мою ладонь, бледнеет и быстро выходит из тронного зала.

***

Сердце бьется в груди как сумасшедшее, в ушах пульсирует, чувствую, что я уже на пределе. Лес, темнота, бегу на свет факелов, я должна успеть. Начинается дождь, осенний холодный, льёт как из ведра, мгновенно промокаю до нитки, ветки бьют по лицу, к счастью, факелы все ещё видны расплывчатыми пятнами впереди, но дыхания уже не хватает…

Кто-то с силой толкает в спину, поворачиваюсь, в лицо тыкается огромная пегая голова, прядет ушами, это она – самая лучшая лошадь на свете.

–Нашла? – быстро спрашиваю я.

–Конечно, – отвечает она, – когда это я тебя не находила.

Быстро запрыгиваю на широкую спину, целую между ушей, – факелы видишь?

–Не слепая поди, враз нагоним, держись покрепче, – и мы мчим через мокрый густой лес, мчим как по прямой дороге, как будто ни ветки, ни пни не встречаются на пути.

Факелы всё ближе, уже видно, что всадники остановились на небольшой лесной поляне, окруженной елками, в центре большой засохший дуб, на котором висят железные цепи, а на цепях…тот, кого я должна защищать -голова поникла, весь в крови.

–Беда, что делать будем, план есть? – спрашивает моя лошадь, резко остановившись и быстро спрятавшись за кустом.

–Их тут человек семь, оружие – сабли, справлюсь, главное успеть, чтобы царевич жив остался.

–Помочь?

–Да, вынеси меня на центр поляны, я его освобожу сначала, на тебя переложу, вези во дворец.

–Хорошо, только он не легонький, не то что ты, а у меня с прошлой пятницы спину потягивает.

–Потерпи уж, болезная.

Мы выскакиваем на центр поляны, фигуры в черных одеждах прыскают врассыпную, я встаю на седле в полный рост, заношу левую руку с мечом, чтобы рассечь цепи, но сверху с громким клацаньем летит страшный железный шар, раскрывается, ощеривается страшными щипами внутри и цепляет мою руку выше локтя. Последнее, что я вижу, мою лошадь, скачущую к дубу и кожу моей руки в зубах капкана, собранную у кисти как спущенный чулок.

***

-Ба, а ба, вот скажи, а почему…

–Да, помолчи ты, опять со счёту сбилась, все петли перепутала.

Девчонка обиженно засопела. Я слегка приоткрыла глаза и осмотрелась через опущенные ресницы – лежу на небольшой деревянной кровати, застеленной белоснежным бельём, рядом с кроватью два стула, на первом, что поближе, сидит молодая деваха, как говорят, кровь с молоком, курносый задорный нос, россыпь веснушек на белоснежной коже, глаза любопытные, как у кошки. Рядом сидит скорченная сморщенная старуха, по виду ей лет двести, не меньше, вяжет что-то зелёное и бормочет себе под нос, считает петли.

–Ба, а как ты думаешь, кто это такая, а?

–Из воинов она царских, причем самая главная, похоже, – вздохнула старуха.

–С чегой-то ты так решила? – с любопытством спросила девчонка, шмыгнув носом.

–Боль такую перетерпеть только особенный человек может, а особенные сама знаешь, кому служат, и вот на палец её указательный посмотри…

– Колечко с камушком синим, красииивое.

–Красииивое, – передразнила старуха, – сапфир это царский, символ командира царской стражи, ты вот что, сними его, в тряпицу заверни, да за печку спрячь, а то ко мне многие ходют, мало-ли, потом, как в себя придёт, отдадим.

–Да, бабушка, – сказала девчонка заискивающим голосом, – и от поноса ты лечишь и любимого дружка приворожить можешь, вот люди к тебе и тянутся, кажный день идут.

Я почувствовала легкое прикосновение к своей руке и, подумав, позволила снять с себя кольцо, доводы старухи показались мне разумными. Раздались легкие шаги, что-то зашуршало в дальнем углу, видно, девчонка спрятала моё кольцо.

–Всё, надежно спрятала, ба, – с гордостью прошептала девчонка, – ни одна душа сроду не найдёт!

–Молодец! – ну надо же, похвалила, ухмыльнулась я про себя,– если помрёт, распилим камушек на мелкие кусочки, никто и не определит, что королевский, продадим по-тихому да и заживём.

–Ушлая старуха попалась, – почему-то мне вдруг стало весело, и я широко распахнула глаза, решив «прийти в себя».

–Ой, – подпрыгнула на стуле девчонка, – ожила никак!

Старуха приподнялась на своём стуле и, прищурившись, внимательно посмотрела на меня, – молчи, не говори ничего, сил у тебя нет считай. Вижу, спросить что-то хочешь, один вопрос сейчас задай и всё, больше не надо, а то от второго помрёшь ещё ненароком.

–Что с царевичем? – спросила я, не узнав собственного голоса, – жив?

–Тьфу, тьфу, тьфу, – заголосила девчонка, – здоровья на долгие годы нашему ненаглядному! Жив, здоров-здоровёхонек. Счастье в царстве нашем большое, глашатаи сегодня с утра всех-всех объехали, объявили о свадьбе царской. Женится наш сердешный!

–Какой сердешный женится? – спросила я, напрочь забыв про запрет на второй вопрос.

–Не оправилась видно ещё, – прошептала девчонка, повернувшись к бабке.

–Царевич наш, долгих лет ему, женится, – проорала она мне на ухо, видимо, чтобы наверняка дошло.

События прошлой ночи пронеслись у меня перед глазами, вчера вид сердешного к женитьбе совсем не располагал, не могло же мне всё примерещиться, но, видимо, старуха была права по поводу второго вопроса, в голове моей помутилось, и я снова провалилась в черноту.

***

–Вставай, что разлеглась? Тоже мне, страдалица, я, между прочим, весь лес обегала пока тебя нашла, не ела, не пила, а ты знаешь, как я плохо голод переношу.

–Никогда не поверю, что ты сутки не ела, твой рекорд – час, – я оперлась на руку и тихонько села в кровати. Окно, у которого я спала, было приоткрыто, в него заглядывала пегая лошадиная морда. Я протянула руку и погладила шелковистую шерсть на лбу.

–Прилизываться не надо, тебя спасёт только корзина сладких яблок для умирающей с голоду лошади.

–Это ещё что такое, что за скотина тут чужая зашла, пошла отсюда, вон, – послышался сзади недовольный старухин голос.

Моя лошадь оттопырила губу, видимо, собираясь сказать, что она думает по поводу скотины, но я быстро приложила палец к губам и слегка покачала головой.

–Простите, это моя лошадь, она нашла меня, не найдется ли у вас немного яблок для неё?

–Яблоки им ещё подавай! За тобой ухаживала, одной травы лечебной мешок извела, а тут ещё и лошадь корми, и всё за так?

– Справедливо, – сказала я, потянулась к уздечке, переливающейся на солнышке, потянула тайный ремешок, и в руку мне выкатилась средних размеров розовая жемчужина, мой обычный трехдневный заработок. Кошельков я не носила, для мелких расходов вплетала всё в уздечку, никто никогда бы и не подумал, что упряжь моей кобылы украшена не цветным стеклом, а жемчугами и самоцветами.

–Не могли бы вы нас приютить на неделю, вот плата, – я протянула старухе жемчужину.

Она быстро схватила её, покатала на ладони, понюхала, лизнула и посмотрела уважительно, – что же, плата хорошая, за такую цену можно всю деревню нашу купить, но и мои услуги недёшевы, неделю буду лечить, кормить и поить тебя, и лошадь твою не обижу.

– Она яблоки очень любит.

Моя лошадь посмотрела на меня со значением.

–Сладкие и много!

Лошадь кивнула.

–Будет лошадке и водичка, и яблочки, и сарайчик тепленький, – засюсюкала бабка.

–Любава, сюда иди! – закричала она зычным голосом, мы с лошадью дружно вздрогнули.

В комнату вбежала внучка, на ходу доплетая косу.

–Что, ба?

–Что – что, постояльцы у нас, – она ткнула пальцем в меня и в лошадь, – при них неделю будешь состоять, что прикажут, всё делай.

–Это внучка моя – Любава, а меня Варварой зовите, – обратилась она к нам, – вас как звать, величать?

–Меня Ратмирой зовите, а её, – я махнула головой в сторону окна, – Щукой.

–Ой, не могу, лошадь Щука, – засмеялась Любава.

–Цыц, раз назвали, значит надо так, – Варвара грозно глянула на внучку, и та попятилась.

–Чего хочешь-то? – спросила она хмуро, отвесив мне что-то вроде поклона.

– Мне попить и помыться, а лошадь напоить и яблоками накормить, привязывать не надо, она не уйдет никуда.

Любава резво ускакала куда-то и быстро принесла ковш ледяной воды, я тут же с жадностью её выпила.

– Баню топить не буду, на улице жарища, как и не осень, в саду кадушка стоит специальная, там водичка с травками всякими со вчерашнего дня приготовлена, себе делала, там лучше помыться, – быстро затараторила Любава.

–Мне всё равно, я сейчас даже в луже готова помыться.

Любава хрюкнула от смеха, – не, в луже женщинам нельзя, можно кикиморницей заболеть.

– Мне бы одежду ещё какую-то, моя, видно, совсем негодная стала.

–Совсем негодная, – быстро закивала бабка, отведя взгляд в сторону.

–Ба, так это на рынок надо, у нас такой большой нет.

–Я не большая, у меня размер как у тебя.

Любава прыснула, – ага все бабы думают, что они небольшие, да такой фигуры как у меня…

Варвара грозно зыркнула, и Любава прикусила губу.

Я откинула одеяло и на трясущихся ногах встала с кровати, перед глазами поплыли зеленые круги. На мне был надеты тонкие холщовые штаны и рубашка, которые мы обычно надевали под форму, левый рукав был полностью оторван. Я посмотрела на свою руку, она была аккуратно перевязана какой-то зелёной тряпицей.

–Ты потише, потише, девка, нельзя тебе ещё так резко, – гаркнула Варвара.

Правой рукой я развязала ленты на воротнике и на поясе, одежда соскользнула вниз…

–Божечки, – ахнула Любава и прижала руку к груди.

Да, зрелище было не для слабонервных, раздутое человеческое тело все сплошь покрытое шрамами как от ожогов.

Любава громко сглотнула и подошла поближе, – это всё боевые раны, да.

– Плох тот страж, у кого всё тело в шрамах, – хмыкнула я себе под нос.

–Дракон-альбинос? – прищурилась Варвара, – редкая вещь.

Я щелкнула крошечным рычажком на боку, и мои доспехи из шкуры дракона с деревянным стуком упали на пол.

–Где там ваша кадушка? – спросила я и поковыляла к выходу.

–Нет, ба, замуж то она точно выйдет, – тихо сказала Любава.

Щука отчётливо фыркнула.

***

Я вышла на крыльцо. Солнце светило сквозь кроны высоких яблонь, пахло лежалой травой, метрах в десяти от крыльца стояла деревянная кадушка, наверное, та самая.

–Не дойду, – подумала я.

–Давай уж помогу, – мне под руку подсунулась голова Щуки, я обхватила шелковистую лошадиную шею, и мы пошли к заветной кадушке.

–Хотела сказать, – прошептала Щука, – вчера что-то непонятное было, когда ты зависла на этой круглой штуке, я ещё по инерции проскакала пару метров и всё…чувствую лечу вниз, яма метра четыре глубиной, на дне какая-то липкая дрянь налита, вляпалась всеми четырьмя копытами, и ни шагу.

–Засада?

–Да, причем на тебя! Нужно спрятаться тут ненадолго, руку твою восстановить, да и понять, что там во дворце сейчас происходит.

Я задумалась.

– Странно, а как же ты выбралась?

–Там очень смешно получилось, – начала было Щука, но на крыльце послышались быстрые шаги, и бодрый Любавин голос проорал, – дошли? Молодцы! Я тут полотенчики принесла, и чаю лечебного бабушка заварила.

– Молчи, никто не должен догадаться, что ты умеешь говорить и понимать человеческую речь! – шепнула я Щуке.

–Я же так сдохну без общения, долго не протяну!

–Потерпишь!

Щука шумно вздохнула. Мы поравнялись с кадушкой, моя лошадь склонила голову, я оперлась правой рукой о бортик и быстро впрыгнула внутрь, перед глазами снова поплыли зеленые круги.

–Что же ты так сигаешь! Нельзя ещё! – Любава, тяжело дыша, тащила гору полотенец в одной руке и большую дымящуюся кружку в другой.

–На, держи, – она сунула мне кружку в руку, – левую не мочи и не труди, чай маленькими глоточками пей.

Я понюхала душистый пар, пахло яблоками и какой-то лесной травой.

– Да ты пей, не сомневайся, сильный чай, даже коров после тяжёлых родов поднимает!

Я закашлялась. Щука посмотрела на меня смеющимися глазами и раздула ноздри.

– Ну, если коров поднимает, – я сделала небольшой глоток огненного чая, приятное тепло мгновенно растеклось по всему телу, стало спокойно и хорошо, я откинулась на бортик кадушки.

– Сиди, расслабляйся, я тебе полотенце под голову подложу, – заботливые руки приподняли мне голову и подсунули под неё что-то мягкое, стало совсем хорошо.

– Сейчас лошадку твою покормлю и поболтаем, – с этими словами Любава умчалась куда-то.

Болтать мне совсем не хотелось, я закрыла глаза и стала слушать шорох листьев, прихлёбывая чудодейственный коровий чай.

–Ну вот, на, лошадушка, поешь, – Любава поставила перед Щукой корзинку с красными яблоками и ведро с водой. Щука посмотрела с одобрением.

Потом Любава сбегала куда-то и принесла маленькую деревянную скамеечку, поставила ее перед кадушкой и, подвигав попой, основательно уселась, судя по всему, надолго.

–Что расскажу-то, – Любава прижала руку к пышной груди и посмотрела со значением, – новости у нас какие!

–Какие?

–Как глашатаи о царской свадьбе сообщили, пыль ещё от коней не осела, а у нас уже о новой свадьбе говорят!

–Что за свадьба? – совершенно разомлев, спросила я. Щука перестала хрупать яблоками и навострила уши, она обожала всякие любовные сплетни.

–Свадьба – всем свадьбам свадьба! – с придыханием ответила Любава, – самая красивая девица и первый парень на деревне женятся!

–И с чего это жених первый парень у вас на деревне?

Любава вскочила со своей табуретки,– рост вот, – она подпрыгнула с вытянутой рукой, – плечи – во, – она развела руки в стороны, – волосы русые, вьются, глаза зеленые, богатыыый, самый богатый у нас. Девки все по нему с ума сходят, да что девки, даже некоторые бабы, – добавила она тихим шёпотом, наклонившись к моему уху.

– Гордый жуть, никак не хочет от царевича отставать, в тот же день, что и царскую свою свадьбу объявил!

–Ну а невеста кто?

–А что невеста, – скучным голосом проговорила Любава, – красивая, аж страшно, лицо, фигура, коса толщиной с мою руку, длинная, до колен. Родители в ней души не чают, отец мельник, не бедствуют. В детстве странная была – кошек, собак мучила, а как в возраст вошла, поменялася, сама доброта, птичек в лесу кормит, нищих привечает, с юродивой нашей возится.

–Что за юродивая? – спросила я, жалея Щуку, она стояла, навострив уши, даже про яблоки свои любимые забыла.

–Да кузнеца дочь, кузнец наш – вдовец, жена в родах умерла, дочка на руках осталась, так он крошку выходил, души в ней не чает.

–А что с ней не так?

–Так страшная, не приведи Господи! Голова огромная, через неё и мамаша умерла, глаза навыкате, нос крючком – кошмар ночной, – Любава помахала рукой у себя перед носом, – ребятишки дразнили её, хоть кузнец и угрожал всячески. Но умная, читать, писать умеет. Как мельничихова дочка невеститься начала, стала защищать её от хулиганов наших, а юродивая-то и рада, ходит за ней хвостом. А та в последнее время и платья, и туфли свои ей стала дарить, наряжать.

–Ох, легка на помине, – Любава махнула рукой, – вон с бабушкой Варварой стоит, разговаривает, видно, опять прыщами обсыпало.

Щука резво развернулась в ту сторону, куда показывала Любава, я слегка повернула голову и стала следить краем глаза.

У калитки стояла старуха и разговаривала с богато одетой девушкой, платье ручной вышивки переливалось на солнце, красные сафьяновые сапожки, голова обмотана бирюзовым платком, но даже под ним было видно, что она непропорционально большая и какой-то странной формы. Девушка стояла, наклонив голову вниз, и что-то бубнила себе по нос.

–Иди, иди, – ишь, чего удумала, не надо тебе этого, – старуха махнула рукой, девушка ещё ниже склонила голову и заспешила прочь.

–Ба, чего юродивая приходила-то? – заорала Любава так, что я подпрыгнула в своей кадушке.

– Так я тебе и сказала, – вредным голосом ответила старуха и зашаркала в дом.

– Я тоже пойду, что-то устала, спать хочу, а то засну здесь и утону, проблем потом не оберётесь, – сказала я Любаве.

– Давай я тебя полотенчиком высушу.

– Сама пока дойду, высохну.

Я потихоньку выбралась из кадушки и медленно побрела к дому.

– Эй, Варвара, – раздался низкий мужской голос.

Любава испуганно ахнула, я повернулась и увидела у калитки высокого белокурого мужчину, судя по описанию Любавы, это был тот самый первый парень на деревне.

–Она дома, – крикнула я ему, – сейчас позову.

Я поднялась на крыльцо, открыла дверь и крикнула, – Варвара, к тебе пришли!

Краем глаза заметила застывшую Любаву у кадушки, первого парня на деревне с абсолютно круглыми глазами и отвалившейся челюстью и смеющуюся морду моей Щуки.

***

Я зашла в комнату и повалилась на постель, спать хотелось смертельно, я накрылась одеялом и закрыла глаза.

– Что же ты делаешь-то, а, разве можно так с мужиками? – Щука укоризненно пыхтела, пытаясь приподнять мордой край занавески.

– Что ему сделается?

– Ага, а вдруг у него удар сделается от сильных впечатлений прямо перед свадьбой? Или того хуже от свадьбы откажется!

–Не преувеличивай.

–Знаешь, зачем к Варваре то нашей пришёл?

–Зачем?

–Погадать, на будущее, между прочим!

–Видно, перед свадьбой переживает.

–Да, видно, сомнения мужика гложут, сидит, шушукается с Варварой в саду, я прогулялась пару раз туда- сюда, слышу, говорит: «Красавица, конечно, хозяйка, но что-то странное с ней твориться…». Дальше уже не слышно было, старуха наша карты на столике разложила, шептала ему что-то.

– Очень интересно, но я спать хочу!

– Спи, спи! Всё самое интересное проспишь! – обиженно фыркнула Щука.

– Щука, ты сильно не светись, лошадь ты больно приметная, а мы прячемся.

– Конечно, приметная, – голос Щуки заметно смягчился, – ладно, отдыхай, пойду в свой сарайчик, а то жара стоит, ужас!

***

– Ратмира, вставай, вставай, бабушка ужин приготовила, без тебя есть не хочет, время уже позднее, вставай, а то ночью спать не будешь, – тихонько тормошила меня за плечо Любава, и так, считай, цельный день проспала.

–Встаю.

–Я тебе тут сарафанчик свой новый принесла и платок, ну и бельё кой – какое, одевайся.