
Полная версия
Из варяг в греки. Исторический роман
В этом был свой резон, потому что город имел внушительные укрепления. Общая протяжённость крепостных стен была шестнадцать вёрст30. По периметру стояли четыреста башен. Самыми мощными были стены Феодосия, пересекавшие Босфорский мыс от Мраморного моря до залива. Они были возведены в три ряда. Первый ряд защищал глубокий и широкий ров с водой. Второй ряд усиливали башни высотой около восьми саженей31. Третий, толщиною около трёх сажень, обороняли ещё более высокие башни. Башни имели устройства для метания камней и поливания неприятеля горячей смолой. Вдоль стены находились помещения для стражи. Основания стен Феодосия уходили глубоко под землю, что исключало возможность подкопа. Лёгкие деревянные мостики через ров легко убирались на ночь. Остальные стороны города окружала морская вода. В сочетании с высокой крепостною стеною на берегу она делала его почти неприступным.
Рядом с эпархом на высадившихся славян взирал и патриарх Фотий. Полчаса назад он вернулся из собора Святой Софии, где вознес не одну молитву за избавление столицы от варваров. Перед посещением собора ему доставили из монастырской библиотеки, писанные на пергаменте записи Прокопия Кессарийского – знатного вельможи прошлых лет. Со всем внимание он вникал в текст:
«Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим. Равным образом и во всем остальном, можно сказать, у обоих этих вышеназванных варварских племен вся жизнь и узаконения одинаковы. Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всем, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещания, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу, и, избегнув смерти, они приносят в жертву то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы. Они почитают и реки, и нимф, и всяких других демонов, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания. Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они по большей части меняют места жительства. Вступая в битву, большинство из них идут на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек, ни плащей, а одни только штаны, и в таком виде идут на сражение с врагами. У тех и других один и тот же язык, довольно варварский, и по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Они очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них не очень белый или золотистый и не совсем черный, но все же они темно-красные. Образ жизни у них, как и у массагетов32, грубый, безо всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но по существу они неплохие люди и совсем незлобные, но во всей чистоте сохраняют гуннские нравы. И некогда даже имя у славян и антов было одно и то же. В древности оба эти племени называли спорами („рассеянными“), думаю, потому, что они жили, занимая страну „спораден“, „рассеянно“, отдельными поселками. Поэтому-то им и земли приходится занимать много. Они живут на большой части берега Истра33, по ту сторону реки. Считаю достаточным сказанное об этом народе»34
Он откладывал одну книгу в сторону и, поразмыслив, брался за следующую, вместе с первой, поднесенной к нему монахом. Это был «Стратегикон» – труд императора Маврикия, сочинённый позже записок Прокопия Кесарийского. Патриарх выборочно пробегал взглядом по строкам:
«Славяне и анты сходны по образу жизни любви к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению тем паче в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу… Пленных своих они у себя вечно не держат в рабстве, как прочие племена, а лишь только время определенное… Каждый вооружен двумя небольшими копьями, некоторые имеют также щиты, прочные, но трудно переносимые (с места на место). Они пользуются также деревянными луками и небольшими стрелами, намоченными особым для стрел ядом… Скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считают смерть своего мужа своею смертью и добровольно удушают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь… Если среди них много предводителей и нет между ними согласия, неглупо некоторых из них привлечь на свою сторону речами или подарками… Как только он (гипостратег) подойдет к первому поселку, он должен отделить от своего войска один или два отряда („банды“), так чтобы одни могли грабить, а другие охранять грабящих…»35
Вспоминая прочитанное, ему внезапно пришла в голову мысль, что если удастся спасти себя и царствие, и все на этот раз обойдется, непременно нужно будет переманить славян под свою руку.
Городские жители: казначеи, привратники, портные, садовники, повара – притихли в домах своих хозяев и были готовы при первой возможности разбежаться, а торговцы захлопнули свои лавки. Гончары, сапожники, свечники и прочие мелкие ремесленники империи затворились в мастерских. Даже стражники, часто наведывавшиеся в заведения мелких собственников, чтобы поживиться чем бы то ни было, и, видимо, именно поэтому, считавшие себя оплотом справедливости, перестали бродить по улицам, а были заняты захоронением своих сбережений и объяты общим страхом. Участь сия не минула и сильных мира Византии: аристократов, землевладельцев, чиновников и богачей.
Со стороны бухты крепостные стены были не такими высокими, как везде. Под ними прохаживались рослые, большей частью светловолосые воины с открытыми лицами. Греческие лучники, боясь разозлить незваных гостей, придерживали стрелы в колчанах. Впрочем, в руках у славян были щиты. Они могли легко укрыться за ними и быстрее, чем ожидалось, пойти на штурм. Многие русы, в отличие от тех, что описывались в записках, были одеты в хитоны36 и вооружены мечами, а на некоторых были даже металлические доспехи.
«Видно, так скоро время меняет многое», – про себя думал Фотий.
Казалось, совсем недавно суда империи с войском высадились у Корсуни и привели под свою руку города славян в Таврии37, основательно перед этим их разграбив. Но вот пришел и неожиданный ответ оттуда. Осада продлилась около месяца. Высланное императором войско было предупредительно встречено другой частью русов и спешно ретировалось. Стратиг Петрон напасть не решился. Отойдя на безопасное для себя расстояние, он послал к императору гонца за новым подкреплением. Князь русов, не желая тратить силы и время, а главное, жизни своих воинов, посчитав наказание для греков достаточным, посадил соплеменников в ладьи и отплыл к родным берегам…
– Полное поражение нанесли мы тады грекам-ромеям, – продолжил волхв, как бы возвращаясь из прошлого в настоящее. – Тута, силы нашей испугавшиеся, явилися к нам в Корсунь посланцы от императора и патриарха Фотия. Поначалу прятались они в домах наших. Штоб мы не проведали, почто наши письмена учат и выведывают – каким богам мы славу воздаем и детей наших хотевши учить. Письмо нашенское и грамоту тайком познавали. Опосля них засуха была и голод великий. Через то греки ромейские Русь знова топтать зачали. Сюда я перебралси, и князь наш умер от ран…
Помолчав, он добавил:
– Гляди, и тута они окажутся. Не сами, так через веру под императора ихнего деланную, а то и в подданство загонят. Данью обложат. А кода путь нам силою навязывают, то чернобожие исть.
– Етому не бывать, – твердо возразил Воислав.
– Усе предопределено свыше. Немногое мы можем поменять. Твердая воля надобна, дабы на своём стояти, – рассудительно проговорил Ярилко.
Он пристально посмотрел на сына Воислава.
– У меня к тебе будет наказ, не отдашь ли мне в учение Смешка своего. Чай десять годов ему, пора вызнать будущее. Мой-то Лад, тому хоть и пятнадцатый пошел, непригож для науки божеской, усе боле к оружью склонность имеить, и звезды супротив такой дороги глаголют. Твой боле подходит для ентого. Златогором наречен будить, коли согласье дашь. Он и сам к божеским наукам тянетси.
Воислав задумался. Спустя время он произнес:
– Решати мне, токо и его след проведать. Што скажешь, сын? – спросил он, поглядывая с высоты своего роста на Смешка.
– Соглашуся, отче, – ответил мальчик.
– На том и порешим, – подвел итог разговору Воислав.
Ярилко канул в сгустившейся темноте. С восточной стороны святилища, окруженного неглубоким рвом в форме восьми лепестков, пылал костер. Языки пламени взлетали кверху, озаряя окрестности и отражаясь в черных водах Волхова. Посредине капища возвышалась высокая деревянная статуя с ликами на каждую сторону света. У ее подножия лежал большой и гладкий камень-жертвенник. Воислав с сыном и еще несколько человек подошли к нему и положили на отполированную поверхность принесенные дары: хлеб, овощи, мед.
Внезапно вспыхнули ещё семь костров по разным сторонам, на каждом очерченном рвом лепестке. Сразу стало светлее, но темнота вокруг святилища ещё больше сгустилась и почернела.
Из темноты появился высокого роста молодой волхв. Он встал напротив статуи и воздел руки к небу.
– О-о! Боже! Слава богам! Слава!
После его воззвания зазвучал твердый, напевный голос старого волхва. Куда подевалась недавняя слабость в голосе – Ярилко заговорил нараспев:
«И вот начните,во-первых, —главу перад Триглавом склоните! —так мы начинали,велику славу ему воспевали,Сварога – деда богов восхваляли,что ожидает нас.Сварог – старейший бог Рода Божьегои Роду всему – вечно бьющий родник,что летом течеть из крыни,зимой не замерзает,живит той водою пьющих!Живились и мы, срок пока не истек,Пока не отправились сами к нему,ко райским блаженным лугам!И Громовержцу – богу Перуну,богу битв и борьбыговорили:«Ты, оживляющий явленное,не перестань Колеса вращать!Ты, кто вел нас Стезею Правик битве и тризне великой!»О те, что пали в бою,те, которые шли, вечно живите выв войске Перуновом!И Святовиту мы славу рекли.Он есть и Прави, и Яви бог!»38Все стояли молча и слушали прославления богов. Каждый наедине со своими мыслями вглядывался в яркое пламя костров. Но вот стихла песня волхва, и медленно потухли семь костров, за исключением восьмого, который пламенел днём и ночью. Люди поклонились низко статуе и стали расходиться. Что им готовил новый день, трудно было предугадать. Воислав со Смешком направились к своей избе.
4
Ранним утром Смешок был возле дома Ярилко. Он взглянул на колоду с висевшим на ней выкованным знаком Коловрата и едва потянул на себя дверь, как на него откуда-то из глубины темного пространства сразу же повеяло запахом душистых трав. Тут же на порог вышел сын волхва Лад.
– Здраве тебе и радости жИви! – поприветствовал его худощавый юноша.
– Здраве буде! – успел ответить Смешок.
Лад взял его за руку и повел к святилищу. Ярилко уже был там. Он подбросил в костёр сухой травы и толстых сучьев и подошел к статуе. Смешок и Лад сели у входа на камни, нагретые солнечными лучами и покрытые толстыми овечьими шкурами. Ярилко, прославляя богов, нараспев прочитал молитву и, что-то прошептав большому теплому солнышку, обернулся к ним.
– Здраве буде, отче! – дружно произнесли дети.
Ярилко ответил им:
– Здраве буде! – Он оглядел ребят и начал неторопливую речь: – Будем с вами отроки учиться чтить богов наших, как Велес учил праотцев наших землю пахать и призывать матерь – Славу, штобы идти стезей Прави, не сходить с неё и не быть не кода нахлебниками. А быть, как и праотцы наши, славянами – русами, кои богам славу поют и потому – суть славяне. – Говорил он чуть нараспев, делая после каждой фразы короткую паузу.
Волхв помолчал и негромким голосом продолжил:
– Лад уже многое сведал, но и ему не лишне буде ишо послухать, што я тебе, чадо, поведаю. – Он улыбнулся Смешку. – Начну с того словеса, што Бог наш един и множествен, и во множестве ликов нам дается Правь. Через образы – ветер, дождь, гром – многие знаки Высший являет нам свою волю, то и буде Явь, а Правь и Навь тоже недалече. Само звездное небо, на кое глядим ночами, кода особливо оно чистое и безоблачное, а и кода с облаками – то и буде Правь. Суть жития и лики божии – то и есть Явь, Навь и Правь. Мир явленный прозывается Явь – усё, што мы зрим вокруг себя. Течет она по Прави и творит жисти наши. Навь есть мир духовный, после смертный мир пращуров наших, што светят нам из Ирия – рая, и мир богов наших в Нави. До того она есть и посля того она есть. И идёт по Коло – кругу усё.
Явь и Навь, и Правь – Триглав надо усем. Большой Триглав ишо есть: Сварог, Перун и Святовит. Сварог – явленный созидатель земли нашей. Давший нам плуг, штобы почву возделывать, меч, штобы защищать её, и чашу, штобы напитки священные пити. Святовит – свет, значит, а Перун – боже грома и молнии и воинов боже.
Род ишо есть, то суть Бытия, породивший и рождающий усе – и Явь, и Навь. Разделяет сущее от несущего, Правду от Кривды и ведёт нас по пути Прави.
Велес – славный боже, тоже у нас имеется – брат Сварога и сын Рода, в путь по коловращению усе отправивший. Нощь, штоб день сменяла, хлад – жар, отче – сын, вдох – выдох, кручину на радость. Потому воплотившийся в Свароге, Сварог в Перуне, Перун в Даждьбоге, Даждьбог в Коляде. Велес пляски и песни созидает. За зверями приглядает и скотиной домашней. Два лика имеет: один обернутый к Прави, а другой к Нави. На Пределе властвует и за воротами своими следит. Кода токо душа начнёт из Нави в Явь переходить или обратно. Душа человека, кода он умирает, подымается часом по лунному лучу. Там, за речкою Смородиною, коя Явь от Нави отделяет, он и встречаить у ворот на Калиновом мосту, и провожает в иной мир. Чистые души отражаются от Луны и идут по солнечну лучу к обители божьей. А те, што остались с Велесом, очищаются.
Повсюду Явь стремиться поменять усе кругом, а Навь хочет оставить усе как есть. Борются они друг с другом, Правь рождая. Так и меняется по коло жисть на смерть. Токо смерть для себя не найдете, токо зрить её в кружении будете, ибо жисть усе есть. Любовь суть божия, што до света и огня и што и свет, и огонь. Усе идёт Посолонь по кругу, по солнцу. Есть так жа Осолонь – противу солнцу. В обитель Чернобога и Дасуни.
Ярилко замолчал, оглядел внимательно Лада и особенно Смешка, смотревшего на него широко открытыми ясными глазами.
– Кое чего, може, вы, покуда дети не осмыслете, повторять будем. Речь держать не раз об том. Часами до всего дойдете. Расскажу-ка я вам, чада мои, ишо стАрину одну. Как Даждьбог – сын Перуна, много думавший о себе и о силе своей, поплатился за то… Напал он в старые времена на Златогорку, коя с темными силами сражается, покуда в холода сильные сама в Марену не превратится. Она спамши в тот раз была, он и задумал совладать с нею. Златогорка проснулась, да и подняла Даждьбога вместе с конем и положила в ларчик, а ларчик заперла ключиком, а тот запрятала в карман. И запамятовала, а как припомнила, достала Даждьбога из ларца и требовать зачала:
«Ты возьми-ка меня в замужество, хоробрый воин. Будешь жить тады по-доброму. А коли откажешься – ведаю, тебе не жить. На длань положу, а другой сверху прижму».
Делать нечего, – признался он тода, што она уже давно ему люба, и сыграли оне добру свадьбу.
Поехали они дале по Святым горам, а по пути наехали в поле на каменный гроб. Златогорка захотела примерять чудо гэта, залезла в гробницу и заперлася. А после не смогла выйти, ибо был заколдован тот гроб Чернобогом. Даждьбог хотел разбить его мечом Кладенцом. Стукнет он мечом по гробу – тут же ишо один железный обруч на нем прибавляется. Тады Даждьбог к Вию, царю подземного царства – сыну Чернобога, пришел, штоб выспросить волшебное кольцо, што поможет снять заклинание. Вий отдал ему кольцо, и Даждьбог расколдовал Майю – токмо на время, покуда она не родить Коляду. И они поехали чистым полюшком по родной стороне.
Иде Даждьбог путь держить – там хлеба встають без края. Майя иде в дорожку тронулась – счастье к людям возвращается. Золотой колос чуть не до самой земли клонитси.
Вскорости у Майи Златогорки и Даждьбога народилси сын Коляда.
Вырос Коляда и пришел в один день походить по берегу моря. А по морю плавала бела лебедь. Она спивала Коляде, што отче его Даждьбога захватил Кощей и заморозил на ладье во льду.
Пошел тода Коляда в море Белое спасать отче своего Даждьбога. Растопил он глыбы ледяные и возвратился с отче в море Русское. Тута догнал и напал на него Кощей – Чернобог, оборотившийся пятиглавым драконом. Обмотал тады его Коляда цепью якорною, оседлал и, покинув землицу, улетел на нем к трону Солнца. По пути Крышни, того, што огонь людям дал, и по пути самого Вышни.
– Он богом стамши, – проронил Смешок.
– О, так оно и было, – согласился с ним Ярилко. – И стал ишо один боже у нас – Коляда. Дал он людям звездную книгу, разделенную на двенадцать нитей клубочков. По оной мы зараз судьбу можем кажному распутать. Медленно вращается Коло, оное есть же Колесо Сварога, движимое Перуном. Числобог же числа ему глаголит. Помните, чада, што Перун – сын Сварога, Даждьбог – сын Перуна, Коляда – сын Даждьбога. Мы же внуки Даждьбожьи.
Памятуйте, што после отца приходить сын, после ночи день настаёт, посля смерти наступает жизнь, а после Нави – Явь. То и есть Правь. Этак вращается колесо жизни. Колесо Сварога – звездно небо. Сварог и Перун есть же оное и Святовит. Сие узрите вы духовными очами. А Чернобог и Белобог, Кривда и Правда завсегда воюют промеж собою и не может никто одержать верх. Равновесие держа меж Явью и Навью, ночью и белым днем. Сваргу поддерживают, кабы не рухнула. В борьбе той и есть Правь. Триглава великого суть. И идет коловращение, правя мирами.
Памятуйте, отроки – не усё силою берётся. Многое мыслию постичь предстоит, покуда мудрость не придёт.
Закончив свою речь, Ярилко смотрел на ребят. Лад поправил небольшой кинжал на боку и поднялся с насиженного места.
– Благодарны, отче, за науку. Дозволь до дому возвернуться.
– Ступайте, дети, до дому. Не забывайте сказа моего о Даждьбоге и не будьте никода в силу свою чрез меры уверены. Посля продолжим. – Ярилко бросил внимательный взгляд на Смешка. – Усё, о чем глаголили, коли будут выспрашивать – порасскажи. А кода зараз начнем тайны веды получати из Голубины книги – молчи навеки. Будем воду из семи источников собирать и в ступе толочь до святой чистоты. Вилами на воде писати, баклуши учиться бить. Мыслию по древу растекаться, писалом пользуясь. Другой ряд – обряды делать. То тоже усех не след посвящать. Многое у нас чего впереди. Спрашивай совет завсегда у старших, Смешок. Посля наречения Златогором будешь. Чти сродников своих. Ибо какую честь принесешь своим родным, так и ты от своих чад не стерпишь.
– Добре, отче Ярилко. – Поднялся с камня Смешок.
Старый волхв положил им на головы руки, что-то пробормотал, устремляя взгляд куда-то поверх. Уже снимая ладони со светлых волос ребятишек, он громко сказал:
– В добрый путь!
5
На рассвете у места впадения Ладожки в Волхов, чуть далее крепостных стен, возле пологого берега застыли в наступившем неожиданном безветрии многочисленные суда. Тут были и узкие, с высокими, загнутыми кверху носами, норманнские драккары. Они, точно хищные головы сказочных драконов, пустыми глазницами взирали на домики ладожан. Покачивались длинные кнорры, более приспособленные для перевозки товаров, а не к разбойничьим набегам. Стояли змееподобные шнеки, ощетинившиеся из уключин до поры до времени рядами весел, но уже готовые расстаться со своими гнездами и передохнуть после дальних походов. Уткнулись в берег русские ладьи с квадратным ветрилом из грубой холстины, с изображенным на нем символом солнца. Были и арабские купеческие корабли, и простые челноки – однодеревки местных рыбаков и охотников.
На широкой площади толкался народ. На сколоченных прилавках пестрели яркие ткани. Высились корчаги с медом. Тут как нельзя кстати, из-за серых туч выглянуло солнышко, и шкурки зверей, доставшиеся удачливым охотникам в зимнюю пору, заманчиво заблестели в его лучах. Звучали меж продавцов и покупателей разные наречия.
Не все выкладывали купцы на прилавки, многих из них ждал неблизкий путь. Кого в Царьград дорога вела: из варяг в греки, а кого из варяг в арабы, кто обратно шел. Но большая часть приобреталась и на месте – без той же пушнины: куда поедешь? Из северной стороны везли железо, моржовую кость, китовую кожу, оружие. Царьград поставлял ткани, ювелирные и стеклянные изделия, вина, пряности. От берегов с моря варяжского доставлялся янтарь. Сами Ладожане были богаты мехами: от соболя до белки, медом, воском. Купцы из Киева поставляли хлеб. Арабы везли ткани, серебро.
Рюрик во главе свиты обходил шумевшую на все лады площадь. Рядом важно вышагивали в полном вооружении Олег, Аскольд и посадник Дедила. Немного отстав от них, шли несколько варягов. Они уже прочно и надолго обосновались в Ладожской крепости и составляли теперь основу новой княжеской дружины. За ними шествовали дородная Дубрава с юной супругой Рюрика Ефандой.
Лица варягов были радостными. Еще бы! Совсем недавно им приходилось нападать на купеческие суда и отбивать добычу, во что ни на есть настоящем бою. Купцы того времени были неплохими воинами и умели постоять за себя. Теперь тоже богатство выкладывалось перед ними и сияло во всей красоте.
Аскольд, уже научившись сносно изъясняться по-русски, склонился к Олегу и проговорил:
– Ты, вящий39 брат, есмь вельми мудр. Мы богатеть тута.
– Будем, коли ты алчность с очей людских подале не приберёшь, – усмехнулся Олег.
Аскольд в ответ с понимающим видом кивнул.
От свиты отделился рослый краснолицый Веремид. Он вдруг обрадовано замахал руками. Из-за прилавка к нему бросился высокий широкоплечий мужчина с длинным франкским мечом на боку. Они крепко обнялись и тут же шутливо ухватили друг друга за бороды, каждый в меру своих сил стараясь повалить другого на землю. Потом стали хлопать друг друга по плечам. Веремид обменялся с мужчиной несколькими фразами и бросился вслед за важно шествующей свитою.
Олег недружелюбно покосился на него.
– Енто Квист, – тихо проговорил Веремид, – бывши с нами одночасье. Привез богату добычу.
– Не памятую, – хмуро ответил Олег. – Мыто пущай платить, как усе.
– Добре, Олег, – оглядываясь к нему, сказал Дедила. – Зараз у кажного своя доля. Одного приголубишь, другой ряд спросють – с чего така блажь?
Рюрик остановился перед человеком с огромными черными глазами. На его прилавках пестрели вышитые золотом ткани. Рядом лежали дорогие браслеты из золота и серебра и множество женских украшений. Князь пристальным взглядом оглядел иноземного купца. Осознав, что перед ним находится непростой горожанин, тот, сложив на груди руки, склонил голову.
– Ас-саляму алейкум40, – произнес купец благоговейным голосом.
Рюрик, отметив про себя обилие товара на прилавках, оглянулся на Дедилу.
– Надо ль с им здороваться?
– Ва-алейкум ас-салам41, – ответил за князя Дедила.
– Откеля будишь? – поинтересовался Рюрик.
– Абу – Али Ахмад Ибн Омар из града Исфаген, великий хакан русов, – ответил по-русски купец.
– Твое прозвание больно мудрено, – усмехнулся князь.
– Кликай меня Ахмедом, великий хакан, – сказал с низким поклоном купец, все также со сложенными у груди руками.
– Как добиралси до наших краев?
– Моя быль долги путь по Хвалынскому морю, дале по Итиль реке плыть, много ещё рек малы до Ильмень-озера и дале по Волхову к Ладоге.
Ефанда с прислужницей остановилась позади всех, но, увидев богатый прилавок с дорогой материей, не выдержала и бросилась к нему. Она тут же примерила кусок темного бархата к своей груди и обернулась на Рюрика, потом на Дубраву и та подзадорила:
– Ой, пригожа будет одежа. Очей не отвесть.
Ефанда снова посмотрела на Рюрика и, капризно поджав губки, произнесла:
– Эрик, исть пригожа?
Ахмед протянул ей золотой браслет.
– Подарка тебе, жинка хакана русов.
Браслет тут же засиял на запястье у молодой женщины.
Рюрик усмехнулся.
– Лады, купите чего душе угодно. А мы дале пойдем. Недосуг нам бабьи примерки зрить.
Веремид застыл за спинами двух женщин, а остальные варяги во главе с Олегом, Рюриком и Дедилой тронулись дальше.
Они остановились у прилавка с рядами обоюдоострых мечей. Поодаль стояли корчаги, наполненные зерном.
Рука Олега потянулась к одному из искусно выкованных изделий. Он взял меч за рукоять-крыжу и слегка щелкнул по нему, вслушиваясь в чистый и долгий звук. Положив его на голову, взялся руками за оба конца и согнул меч, приближая к ушам. Тот с легкостью прогнулся, а когда Олег ослабил руки, также легко распрямился. Он осмотрел плоские стороны клинка – голомени и остался доволен. В рукояти был инструктирован серебром геометрический узор.