Нефилим. Том 1. Начало

Ещё через месяц началась целая череда пугающих случайностей, каждая из которых могла закончиться смертью. Нашей. Или чьей-нибудь ещё. Утром, когда мы с сестрой выходили из главного корпуса, буквально в шаге от нас сорвался с крыши и разлетелся на куски здоровенный кирпич. Порядком испугавшись, мы отправились дальше, списав всё на длительное отсутствие ремонта порядком устаревших зданий, большая часть из которых относилась к колониальному периоду. Но потом, на уроке конной езды, лошадь Стефании внезапно взбрыкнула и понесла. Обычно наши с сестрой расписания не пересекались, но в тот день занятия моего класса проходили на том же поле, что и урок конной езды у вампиров годом младше. Услышав пронзительный вскрик, я бросилась к сестре и попыталась остановить обезумевшее животное. Но Диана, обычно отличавшаяся нежным, даже робким характером, стремглав бросилась прочь, едва не проломив мне грудную клетку мощным ударом копыт. Началась погоня, к которой присоединилась парочка нефилимов из преподавательского состава. Вчетвером нам удалось догнать и схватить под уздцы животное, у которого к тому моменту уже падала пена изо рта. Ночью Диана умерла, а Стефа прорыдала несколько дней, скучая за любимицей. Ветеринар-патологоанатом, сделавший вскрытие, заявил, что Диана погибла от разрыва аорты, чему поспособствовал экстремальный стресс, пережитый накануне. Что-то настолько сильно напугало лошадь, что у неё случилась тяжелейшая сердечная аритмия.

История жуткая, но самое страшное ждало нас впереди. Через неделю после инцидента с кирпичом и лошадью произошла автомобильная авария. Погибли четверо: кронпринц из последнего королевского рода нефилимов Эдвард Дельвиг, его жена-вампирша принцесса Сесилия Кавендиш, их сын-вампир принц Чарли Дельвиг и… я, которой упомянутый кронпринц приходился отцом. Он же являлся родителем Стефании. А вот матери у нас были разные. Моя не являлась принцессой и в принципе аристократкой. И замужем за Дельвигом, в отличие от леди Кавендиш, никогда не была.

В тот роковой вечер мы впятером ехали в ресторан, чтобы отметить день рождения Чарли. Мои отношения с Дельвигами-старшими всегда были натянутыми и далёкими от приятных. Я никогда не называла Эдварда отцом, он меня – дочерью, но при этом наша генетическая связь ни от кого не скрывалась. Вели же мы себя друг с другом так, как должны вести посторонние люди, которых мало что объединяет. Меня с Дельвигами объединяли только Стефа и Чарли, от родства с которыми я никогда не отрекалась. А потому с радостью приняла приглашение от младшего брата, который иначе как «сестра» никогда ко мне не обращался.

Ввиду особенности повода всё-таки двенадцать лет исполняется не каждый день, кронпринц заехал за нами в школу и под свою ответственность забрал до обеда следующего дня. Но обещание своё не исполнил, так как через час погиб.

У машины взорвалось колесо, а потом отказали тормоза. На огромной скорости потерявшая управление «Audi A8» врезалась в отбойник, слетела с трассы и кувырком покатилась вниз по склону. Прошло полтора года с того дня, а каждый момент отпечатался в памяти так ярко, словно это случилось вчера.

Я помню, как умирала. Как жизнь покидала моё тело, как уходили силы и как колючий холод пробирался по венам, пытаясь добраться до замедляющегося сердца. Помню, как вся в крови, своей и чужой, я ползла по битому стеклу и обломкам металла, пытаясь выбраться из покорёженного автомобиля и вытащить Чарли, ничего не соображая и ориентируясь лишь по чьим-то приглушённым стонам. «Как страшно умирать вот так, в темноте, на холоде, в грязи и в крови своих близких», – это было последним, что я успела подумать перед тем, как грудь прошила боль. И я потеряла сознание, сжимая безжизненную руку Чарли.

Очнулась уже в госпитале, на соседней койке лежала Стефания. Мы оказались единственными, кто пережил ту ночь. Позже врач, который знал, кто мы такие на самом деле, назвал случившееся чудом. Потому что когда стражи Эдварда, полагавшиеся ему как кронпринцу, нашли нас, из пятерых пульс прощупывался только у сестры. Все остальные, включая меня, уже не дышали. Но нас всех всё равно доставили в больницу, и только там вдруг выяснилось, что моё сердце тоже ещё билось. Едва слышно, с перебоями, но билось.

На следующий день началось расследование. Вскоре мы с сестрой узнали правду. Шина не лопнула, её подстрелили. А после того, как автомобиль свалился в кювет, открыли огонь по тем, кто находился внутри. Пули убийца использовал не простые, а всё с тем же напылением из галлия, вещества, обладающего уникальным свойством: убивать нефилимов. Тем более невероятным казалась моя живучесть, ведь на операционном столе хирурги вытащили из меня две пули: одна прострелила лёгкое, вторая должна была попасть в сердце, но сбилась с траектории полёта из-за металлической пуговицы на куртке. По всем законам мироздания даже одной пули должно было хватить, чтобы отправить меня в морг. Но я не просто выжила, а встала на ноги через неделю и принялась активно помогать в поиске стрелка.

В стремительно раскручивающемся деле фигурировало много имён. В человеческом мире Дельвиги владели крупным бизнесменом, руководили многотысячными компаниями, но использование галлия указывало на то, что люди, скорее всего, здесь ни при чём. Ещё галлий чётко обозначал цель: нефилимы. Трёх вампиров добивали за компанию, ведь чтобы убить их галлий не нужен, достаточно метко выстрелить и попасть в мозг или в сердце. И так как я, по сути, никому и даром не нужна, оставалась только одна кандидатура на роль главной жертвы – кронпринц.

Комиссары старались, как могли и трясли всех, кого удалось уличить хоть в какой-то неприязни к Эдварду, но найти стрелявшего так и не смогли. Единственный вывод, к которому коллективно пришли члены собранной следственной группы: за машиной следили и до, и в момент, и после аварии. Вскоре расследование прекратили из-за недостатка улик и отсутствия подозреваемых. Состоялась масштабная похоронная церемония с соблюдением всех королевских обычаев, длившаяся неделю. Попрощаться с почившим семейством съехались вообще все, что вызвало существенные заторы в аэропортах и вопросы у пограничной службы. Делегации прибывали одна за другой со всех концов планеты, и конца и края этому не было. Стефа достойная пережила самые трудные семь дней в своей жизни, постепенно привыкая к мысли, что стала полной сиротой, унаследовав титул кронпринцессы и превратившись в последнего представителя своего рода со всеми вытекающими последствиями. Опеку над ней, как над сиротой королевской крови, взяла на себя школа. Я сохранила пули, извлекли из меня и Чарли. И мы начали планировать побег.

– Принцесса Стефания! – прогремело сбоку. Мы, к этому моменту уже достигшие края наряженной площади, замерли.

Я не глядя пнула чемодан в сторону и крутанулась на звук, узнав голос. Именно его обладатель болтался у нашего общежития.

Через площадь, шагая широко и твёрдо, к нам направлялся молодой мужчина в ореоле собственной уверенности и непоколебимости. Высокий, даже очень, на голову выше Стефы. Крепкое телосложение и сила в тренированных мышцах угадывались даже под свободным чёрным пальто, длиною до щиколоток. Густые светлые волосы, на пару оттенков темнее, чем у сестры, были небрежно собраны в хвостик на затылке. Острые скулы, впалые щёки, щетина недельной давности, загар, полученный явно не на пляжах дорогого курорта, и злой, цепкий взгляд делали парня похожим на бывалого пирата. Не хватало только серьги в ухе, а так – хоть сейчас на обложку приключенческого романа о морских разбойниках.

В горле возник и начал подниматься к языку сладковатый привкус, разливающийся по нёбу и напоминающий невкусную конфету. Стало труднее дышать, как если бы воздух вдруг загустел и поплотнел. Возникло острое желание отойти в сторонку и отдышаться. Но догадывалась, что времени на передышку мне не дадут. Это читалось в глазах длинноволосого незнакомца, явившегося по наши души.

Остановившись в нескольких метрах от нас, мужчина кратко кивнул мелкой, по мне просто мазнул взглядом и, заложив руки за спину, проговорил:

– Леди Стефания, меня зовут Адам Блейк. Я прибыл сюда, чтобы сопроводить вас обратно в Исправу.

Тряхнув головой, я решительно отодвинула сестру себе за спину и глядя в карие, практически чёрные глаза мужчины, заявила:

– Во-первых, она не принцесса, а кронпринцесса. Есть разница, – и она действительно была. – А во-вторых, мы никуда не поедем!

– «Мы»? – насмешливо вздёрнув бровь, переспросил незнакомец. – Нет никакого «мы». Вы, мисс Кьеллини, мне не нужны. Только мисс Дельвиг. Моя задача – вернуть её в школу имени королевы Илеаны. И я это сделаю. Вы можете её сопровождать, если хотите, но лично мне всё равно, что с вами будет дальше.

На слове «дальше» из тьмы в противоположном конце площади выступило ещё несколько гостей. Все молодые крепкие мужчины, затянутые в чёрные одежды и с каменными выражениями на лицах. А ещё все – члены воинства, что подтверждалось татуировками в виде двух заключённых в треугольник волнистых линий, выбитых на шее с левой стороны. У людей похожим образом рисовался зодиакальный знак Водолей, у нас, нефилимов, такая метка была сакральной, обозначающей тайное знание, возрождение и самую могущественную боевую силу, состоящую исключительно из таких, как мы. Воинство охраняло и берегло наш тайный мир испокон веков, так давно, что уже никто и не помнил, когда это началось, защищая от нечисти, являвшейся нашим главным врагом.

Поняв, что нефилимов намного больше, чем казалось изначально, я едва не застонала. Покрошить парочку-другую зомби – это одно дело, восставать против десятка опытных бойцов – самоубийственное развлечение с признаками садомазохизма. Но и сестру отдавать им я не собиралась. Мы для себя давно все решили. И решили, что не вернёмся. Значит, надо стоять до конца.

– Вот и правильно, – криво усмехнулась я, смело глядя щетинистому в глаза. – За моё благополучие не переживай. Лучше о себе беспокойся.

И бросилась в атаку.

Я рванула с места на пределе возможностей, используя все ресурсы своего тела. Моим намерением было врезаться в светловолосого и отбросить его в сторону, как это делают в американском футболе. И я была уже совсем рядом, готовясь к финальной атаке, когда мужчина, до этого момента сохранявший неподвижность, вдруг плавно, словно нехотя, но при этом очень быстро, быстрее, чем могла среагировать я, выбросил руку вперёд, вцепляясь в мою шею. Его глаза полыхнули ярко-голубым светом. Моё сердце сжалось, словно угодив в колючие тиски, дыхание перехватило, а глаза застило ослепительное марево, похоже на вспышку. Удар я осознала только после того, как он уже случился. И это был удар о землю, такой силы, что меня вновь подбросило в воздух, и только после этого я отключилась, услышав испуганный вскрик сестры…

…Я слышала стук. Он был приглушённым, неритмичным, и доносился будто бы сквозь вату, в которую зачем-то запихнули мою голову. Я не сразу сообразила, что стучит внутри меня, а не снаружи. Но когда справилась, вернулись и другие ощущения, звуки, запахи. Подо мной была твёрдая, шершавая, холодная поверхность земли. Неприятный ветер гулял по коже, провоцируя мурашки. Захотелось сжаться, свернуться в комочек, чтобы сохранить остатки тепла, но тело было деревянным и не слушалось. Я едва могла шевелить ногой, но как только сделала это – сразу пожалела. Мышцы пронзила такая боль, что спину выгнуло дугой.

– Она стонет, – раздался где-то неподалёку голос сестры. – Ей плохо!

Я хотела закричать. Хотела приказать ей бежать, но язык не слушался, а изо рта вылетало невразумительное мычание.

– Всё с ней нормально, – безразлично проговорил кто-то рядом. – Скоро очухается.

«Да если бы», – вяло подумалось мне, пока сознание вновь заволакивало серым туманом.

Глава 4

Я то ныряла во тьму, то выныривала из неё. В момент очередного пробуждения, продираясь сквозь муть в голове, осознала, что кто-то держит меня за руку под нарастающий и очень знакомый низкий гул, сопровождающийся противным жужжанием.

А может быть, это жужжало в моей голове?

Думать было тяжело, почти невыносимо, поэтому я бросила это зряшное дело, поняв, что битву с собственным мозгом проиграю. Не разлепляя свинцовых век, заворочалась, пытаясь найти удобное положение, в котором не болели бы так сильно спина и шея. Но ничего не получалось. Что-то давило, ограничивая со всех сторон и не позволяя даже повернуться. Почувствовав себя в ловушке, я крепче вцепилась в чужую ладонь, прижав к себе в жалкой попытке найти в ней спасение, опору. Рука была непривычно большой и немного шершавой, но живой и тёплой, что принесло неожиданное облегчение.

Я замёрзла и дрожала. Это была очень неприятная дрожь, которая шла откуда-то изнутри, будто бы непосредственно от внутренностей, мелко-мелко сотрясающихся. Резко затошнило да так, что глаза распахнулись сами собой.

Дрожала не только я.

Дрожало всё вокруг, потому что… мы сидели внутри самолёта, и он взлетал!

– Ненавижу летать, – с трудом проговорила я, утыкаясь бессмысленным взглядом в невзрачный и весьма пыльный ковролин, покрывающий пол авиасалона.

– Что? – спросил голос, который моментально простимулировал жизнедеятельность в моём измученном организме.

Медленно повернула голову, слушая, как щёлкают позвонки, и уткнулась носом в иллюминатор. Гулко сглотнула, рассматривая сквозь стекло подрагивающее крыло, и с наслаждением выругалась. Потом повернулась налево и… выругалась ещё раз – громче, злее, грубее.

– Ты бы следила за языком, – лениво посоветовал мужчина в пальто, восседающий в соседнем кресле. Тот самый, который и отправил меня в продолжительный нокаут.

Глядя в неприязненное лицо, повторила:

– Я. Ненавижу. Летать.

Самолёт тряхнуло, моя душа в ответ на это провалилась в пятки, а после и вовсе улетела куда-то сквозь пол, в висках болезненно стрельнуло. Я попыталась сесть ровнее, но не смогла, с удивлением обнаружив, что моя левая рука застряла.

Застряла в кольце наручников, которыми была пристёгнута в ножке стола напротив!

– Что это? – выдохнула я, поворачиваясь к… как его там зовут? Забыла.

– Фиксация, – проронил нефилим, возвращаясь к неторопливому пролистыванию какой-то брошюры.

– Фиксировать своих эротических партнёров будешь, понял? – зло зашипела я и потребовала: – Отстегни меня, немедленно!

– О, Эмма! – появилась в проходе рядом с нами Стефа. – Ты проснулась!

– Я не то чтобы спала, – откликнулась хмуро, окинув сестру внимательным взглядом. Вид у младшенькой был вполне здоровый и даже довольный. Никаких внешних повреждений или других признаков, что к ней применяли силу или хотя бы пытались это сделать, не имелось.

Мне стало чуточку легче, а потому уже спокойнее спросила:

– Ты как?

Сестра правильно поняла суть вопроса.

Глядя мне в глаза, она просто кивнула.

– Принцесса, – обратился к ней щетинистый, – вернитесь, пожалуйста, на своё место. Полёт не продлится долго. У вас ещё будет время пообщаться.

Стефа закусила губу, бросила на меня неуверенный взгляд, но после одобрительного кивка молча отправилась дальше и села к нам спиной в одном из передних кресел. Мы с щетинистым находились в самом конце маленького частного самолёта, количество посадочных мест в котором едва превышало двадцать.

Быстро пробежавшись взглядом, я насчитала ещё пять макушек, торчащих над белыми спинками. Значит, все компаньоны щетинистого здесь же.

– Кронпринцесса, – сквозь крепко стиснутые зубы выдохнула я, искоса взглянув на соседа. – Я тебе это уже говорила. Трудно запомнить? Или твой крохотный мозг не способен усвоить такой большой объём информации?

Мужчина ничего не ответил. Вместо этого закрыл журнал, бросил на стол, а потом…

Его рука метнулась к моей голове, вцепилась в волосы и аккуратненько так ткнула лбом в стекло иллюминатора. Почти не сильно, почти ласково, очень нравоучительно и очень показательно.

Раздался треск… я не сразу сообразила, затрещало стекло или мой череп.

– Будешь хамить – и я выкину тебя из самолёта, поняла? – без намерения дождаться ответа спокойно поинтересовался нефилим, держа за натянутые волосы так, что у меня не оставалось выбора, куда смотреть: только на него. – Ты мне вообще не нужна, так, лишний балласт. Я согласился взять тебя с собой только потому, что леди Стефания рыдала и умоляла не бросать её сестру на улице, отказываясь уезжать. Так что, укроти свой гонор, у тебя прав – меньше, чем у тараканов на кухне.

И он убрал руку с моей головы, позволяя вцепиться в неё уже собственной.

Удар был болезненным как для моей многострадальной головушки, так и для самолюбия. Настолько, что аж выступили слёзы.

Но плакать было нельзя. Да и не работает это, по крайней мере, с нефилимами. С самого детства нас приучают к тому, что слёзы, боль, страх – всё это ничего не значит. Никого не волнует, насколько нам плохо, важно одно: что мы умеем и чем можем быть полезны для воинства.

Стараясь не показывать степень испытываемых страданий, я потёрла лоб, скрывая повлажневшие глаза. Отведя взгляд в сторону, с удивлением обнаружила сеточку трещин, расползшуюся по стеклу иллюминатора. Ещё чуть-чуть – и моей головой пробили бы дыру, нарушив герметичность салона, что привело бы к резкой потере высоты и вполне ожидаемой авиакатастрофе. Но, кажется, это никого, кроме меня, не волновало. С одной стороны, с чего бы нефилимам волноваться? Мы способны пережить такое происшествие почти со стопроцентной вероятностью. С другой – на борту не только нефилимы, а как минимум один вампир, чья выживаемость ниже, чем наша. Рисковать сестрой щетинистому не было никакого смысла, более того, с учётом её статуса и затраченных усилий на наши поиски, он должен был беречь Стефанию как зеницу ока. Суммируя, напрашивался только один вывод: он готов пойти на риск потерять кронпринцессу где-нибудь в лесах Коннектикута, рухнув с высоты десять тысяч метров, лишь бы проучить меня и потыкать моськой в пыльную обшивку школьного самолёта. И чем же я успела ему так насолить?

– Слушай, – повернулась я к светловолосому.

«Чёрт, как же его зовут-то?», – мне никак не удавалось вспомнить имя парня в пальто.

– М-м-м? – без заинтересованности откликнулся нефилим.

Познакомив моё лицо с иллюминатором, он не стал возвращаться к увлекательному разглядыванию глянцевых страниц. Вместо этого опустив сидение, устроил голову на подголовнике и прикрыл глаза с видом человека, намеревающегося качественно вздремнуть.

– Мне в туалет нужно, – заявила я, рассматривая его длинные густые чёрные ресницы, отбрасывающие выразительные тени на скулы. Я такие ресницы только в рекламе туши видела. А здесь всё натуральное, родное. Аж завистно стало.

– Что? – переспросил он, поморщившись.

– Писать хочу! – повысив голос, проорала я.

На нас моментально оглянулись несколько парней, сидящих впереди.

Мой надсмотрщик, ощутив чужое внимание, вызванное моим громким и весьма откровенным заявлением, сел, распахнул глаза и зло воззрился на меня. Я же постаралась свою злость спрятать, соорудив на лице выражение невинно-просящего недоумения.

– Что? – спросила, не выдержав его давящего на мозг взгляда.

– Ничего, – процедил сквозь зубы нефилим, с ловкостью фокусника отстегнул меня от столика, защёлкнул металлическое кольцо на своём запястье, спрятал ключ в карман пальто и со вздохом поднялся. – Пойдём.

– Куда пойдём? – изумилась я и вцепилась в подлокотник. Если возьмётся отдирать силой, то как минимум оторвёт вместе с частью кресла. – Я с тобой никуда не пойду!

– Ты же сама сказала, что тебе нужно… – раздражённо начал нефилим, но запнулся на полуслове.

Я благодушно решила прийти ему на помощь, повторив громко и разборчиво:

– Да, я сказала, что хочу писать! – а дальше уже тише: – Но это не значит, что приглашаю тебя с собой. Это не концерт, чтобы зрителей звать. Я там петь не собираюсь!

Мужчина вновь молча уставился на меня. Злость в его глазах удвоилась, а мне вдруг очень захотелось испытать границы дозволенного. Самоубийственное такое желание, на грани отчаяния. Но эксперименты с чужой психикой решила отложить до следующего раза, если таковой состоится, а потому просто невинно моргнула в ответ. И сидела, моргала словно оглушённая сова, пока парень в пальто не заговорил, чем безмерно меня порадовал. Моргать, сохраняя на лице выражение ошалелой идиотки, оказалось неожиданно утомительным занятием.

– Закрой рот. Встань. И иди за мной, – распорядился он таким тоном, который должен был бы простимулировать опустошение мочевого пузыря прямо на месте. Но мне повезло, мой мочевой пузырь оказался крепким орешком.

– Послушай, – вновь начала я, но уже с гораздо меньшей уверенностью. – Я правда не заинтересована в твоей помощи. С тех пор как меня отучили от горшка, я справляюсь со всеми своими жизнеобеспечивающими потребностями самостоятельно…

Договорить мне не дали.

Грубо схватили за шиворот и поволокли за собой между кресел в направлении туалета, который находился в другом конце салона. Я пару раз дёрнулась в попытке вырваться, но безрезультатно. Нефилим держал крепко и отпускать не собирался.

Когда он проволок меня мимо сестры, глаза Стефы изумлённо округлились. И она уже поднялась, собираясь что-то сказать, но я покачала головой, прося её не вмешиваться. Сестра нерешительно села обратно, но продолжила наблюдать за нами с усиливающейся тревогой на лице.

Нефилим дотащил меня до отдёргивающейся шторки, остановился и указал рукой на двери туалетной кабинки, выпуская ворот моей куртки из своих пальцев.

Я молча изучила дверь, поставила руку на талию и развернулась к надсмотрщику. Несколько мгновений мы созерцали друг на друга. Не знаю, о чём думал он, а мне почему-то вспомнилось, как вспыхнули его глаза в момент нашего первого столкновения.

Некроманты рождаются с даром пробуждать и повелевать мёртвыми. Вампиры обладают ментальной магией, умея влиять на чужое сознание. Белые ведьмы с лёгкостью влияют на силы природы, чёрные – без проблем проклинают и убивают с помощью ритуалов. А главным козырем нефилимов является физическая сила. К ней бонусом идёт уникальная регенерация и устойчивость, магическая и ментальная. Фокусы вампиров с нами не проходят, как и ведьминское волшебство, направленное непосредственно на нас, не работает. И мы умеем оправляться от таких ран, которые убьют любое другое живое существо на планете.

В отличие от всех остальных, нефилимы не владеют магией в привычном понимании слова, но зато у нас есть своеобразный энергетический ресурс. Это что-то вроде неисчерпаемого запаса сил, скрытого глубоко внутри каждого нефилима. Использование ресурса всегда заметно визуально – мы будто бы озаряемся изнутри небесно-голубым светом. Интенсивность света говорит об уровне силы и потенциале. Но несмотря на то что ресурс имеется у каждого, потому что мы такими рождаемся, не каждый нефилим умеет им грамотно пользоваться или, более того, развивать. К сожалению, у нас нет кнопки с режимом «вкл./выкл.», в которую можно было бы тыкать при потребности. Умение задействовать и грамотно совершенствовать ресурс – особый, высоко ценимый навык, который показывает степень мастерства нефилима. И то, что щетинистый без особо труда смог обратиться к своему ресурсу, просто кричало о том, что парень далеко не так прост, как могло бы показаться. Я, конечно, сразу поняла, что сделал он это не для того, чтобы победить в очевидно неравном сражении. А для демонстрации силы и угрозы. При желании он мог бы свернуть мне шею одним ударом. И никто бы ему за это ничего не сделал. Потому что по факту я первая на него напала, то есть, первой нарушила закон, запрещающий атаковать своих. А он лишь защищался. Но удивляло во всей этой истории не его милосердие, а его возраст. Щетинистый был слишком молодым для той мощи, которую продемонстрировал. На вид ему было лет двадцать пять, плюс-минус год-два. И хотя нефилимам удавалось сохранять свежий вид до глубокой старости, которая наступала годам к ста, статистика была печальной. Практически никто из нас не доживал до естественного заката жизни. Большинство погибали в сражениях, не достигнув даже полувекового рубежа. С учётом этого, вряд ли моему конвойному было больше тридцати пяти. Но даже для этого возраста глубина его ресурса была впечатляющей.

Конечно, я могла существенно ошибаться в расчётах, он мог быть статистической ошибкой, исключением из правила, но что-то в его взгляде подсказывало – он ещё очень молод. Наверное, причина была в том, как он смотрел на меня: наплевательски и холодно. Но без этой усталости и потрёпанности, что поселяются в глазах у каждого, кто пожил достаточно. И кого уже ничто на этом свете не способно ни удивить, ни обрадовать. Лицо может долгое время оставаться молодым, но ничто не способно подделать взгляд. Он всегда говорит правду.

– Чего уставилась? – вдруг грубо оборвал нефилим мои размышления. – Нравлюсь?