Руфа

Ольга Кузьмишина

Руфа

Варвар

Лаванда

Пряные ароматы уходящего лета доносились с полей. Новое созревало, буйствовало, колосилось. А старое беспощадно умирало. Кровавое Ярило катилось за горизонт, оставляя багряный след древнего и дикого далеко позади. Прошлое всегда умирает медленно, в мучительных конвульсиях. Уходя, оно наносит еще множество смертельных ран. Так было и сейчас.

– Вокруг меня тьма! – закричал Владимир, – дайте огня! Огня!

Он метался в своем безумстве и рычал от беспомощности – дикий, сильный, своевольный владыка. Глаза его были как угли, полны слепой ярости. Это была борьба обреченности с верой. Тяжелый жар шатра невыносимо лип к телу.

Внезапно тонкий дух лаванды едва пробился сквозь парусину. Желанная прохлада опустилась на голову великого князя. Он схватил узкие запястья и приложил ладони к глазам. Раздался звон кружевных браслетов и янтарные градины глухо упали на мягкий настил. Она не противилась.

– Анна! – заклокотало в горле Владимира.

– Тише, Владимир. Тише. Посчитай удары сердца, пока я осматриваю тебя. Анна положила свои тонкие прохладные пальцы на веки князю. Невероятное спокойствие обволокло громадную фигуру правителя. Он вяз в глубине тех ее неясных, но мягких, нараспев произносимых речей, которые она завела, возложив одну ладонь на голову, а другой, прикрыв очи великого князя. Казалось, что это был вовсе не чужой язык, а песня без слов, из которой то и дело сами по себе рождались образы и смыслы, открывающие истину слепым глазам Владимира. Приготовили баню, масла и курения. Голос Анны становился прерывистым: то всплывал, то терялся в бреду. Владимир силился посмотреть в милое лицо молодой жены. Но тщетно. Словно отражение луны, оно затуманивалось, растворялось и исчезало у него из виду.

Ночь терзала кошмаром. Небеса прорвало. Потоки вод беспощадно обрушивались на грешную землю. Он бежал по скользкой глине в полной темноте, беспрестанно спотыкаясь и проваливаясь в теплую болотистую жижу. Нащупав одной рукой твердую почву, он медленно вставал на четвереньки, прижимая какой-то сверток к груди. Вдруг Владимир в ужасе обнаружил почти бездыханного младенца в руках. Он метался до рассвета в своей постели, словно зверь, сражающийся за жизнь из последних сил. Изнемогая, князь упал на колени. Светало. Кто-то протянул ему изувеченные руки и помог встать. Владимир забылся до полудня целительным сном.

Чудо

Князь проснулся в чистой постели. Узкая полоска света виднелось в глубине шатра. Не подавая голоса, он встал. Нужно было дать важные распоряжения. Тяжкая босая нога ступила на теплую, освещенную часть грубого шерстяного настила. Луч света, пробивавшийся сквозь завесу шатра, на миг ослепил Владимира. В радужных кольцах, поплывших в глазах князя, замерещился женский лик: кроткий и милостивый, но вместе с тем уверенный и непоколебимый. Необузданное сердце варвара обожгла нелепая мысль: «Чудо! Мне нужно чудо!». Голоса в стане заставили его отвлечься от странного видения.

– Пустить ко мне! – загремел великий князь и добавил, – питья и еды –немедленно.

Чудо не заставило себя долго ждать. Хотя истинное чудо, о котором не помышлял никто, произойдет с князем значительно позже. Душа Владимира разгорячилась, заклокотала от необъяснимой радости. По истине, он ощутил, что владеет миром. Князь чувствовал, что имя его скоро прославится вовеки. Владимир щедро вознаградит вестника. Тот принес стрелу со сведениями о местонахождении Корсунского водопровода.

Корсунь была непреступной византийской крепостью и лакомым куском для князя.

Город располагался на скалистом побережье. Находясь между двумя бухтами – Карантинной на востоке и Песочной на западе – он пролегал вдоль моря. Владимир брал крепость измором, отрезав пути к продовольствию, сделав земляные насыпи вдоль доступной стены укрепления. Но Корсунь не спешила сдаваться. Жители активно разрушали земляные валы, сделав подкопы с внутренней части крепости. Шел девятый месяц осады.

Добытые сведения о водопроводе решали вопрос захвата города за три дня. Князь разразился злорадным раскатистым смехом:

– Робичич будет владеть вашими душами!

Робичич

970 год от Рождества Христова

Полдень жарил золотые поля и кипятил еще с утра студеную воду в ведрах. Княжья охота на кабана подошла к концу, всадники с добычей возвращались. Добрыня с молодым княжичем немного отстали. Дядька не упускал случая побеседовать наедине с Владимиром. Такое общение позволяло узнать мысли юноши, наставить и пожурить, разумеется. Добрыня был уверен, что лишенный материнской ласки воин, способен на большее. Ожесточенное сердце, движимое местью, всегда жаждет славы и власти. Сейчас он, Добрыня, лепит из этого дерзкого мальчугана властителя мира.

Обсуждали детали охоты.

– Ты подпустил его слишком близко, княже. Это опасно! – настаивал дядька.

– Так я же повалил его. Результат важнее опасности! – горячо настаивал Владимир.

– Мы были рядом. Это тоже имеет значение, князь. Но так может быть не всегда. Ты – воин, и должен учитывать это.

– Не серчай, Добрыня, ты же добрый.

Всадники почти проехали деревню, примыкающую ветхими избами к самой кромке леса, как вдруг увидели толпу босоногих девиц, побросавших свои ведра при виде их.

– Робичич! Робичич! – закричали деревенские девки малолетнему княжичу в спину.

Добрыня придержал коня и рукой сделал жест остановки в сторону наследника, приказав остановиться.

– Ненавижу! Убью их всех! – заорал Владимир вытирая рукавом лицо. Глаза его были похожи на угли – черные, яростные, наполненные слезами обиды и ненависти.

– А ну, пошли вон, ляпалки! Добрыня снял плеть с седла и хлестнул по земле. Клубы земляной пыли вместе с комьями ударили по ногам девиц. Они завизжали и пустились в рассыпную.

– Убьешь, родимый, убьешь, но сначала поиграешься от души! – разразился смехом Добрыня.

Владимир взрослел под наставничеством своего дядьки, который был в первую очередь воином – жестоким по отношению к врагу и преданным своему племяннику. Княжич воспитывался вдали от родителей, поэтому с малых лет был суров не по годам. Его мать Малуша была ключницей княгини Ольги и сестрой Добрыни. Ее отстранили от воспитания сына. Отец Владимира, князь Святослав Игоревич, полностью доверял регенту. Уже в возрасте восьми лет княжич был посажен в Новогороде. Старший брат Ярополк унаследовал Киевский престол, а младший Олег – управлял землями древлян. Мира между братьями не было. Все это озлобляло уязвимое сердце Владимира еще больше.

Рогнеда

977 год от Рождества Христова.

Сумерки накрыли Новгород еще после обедни. Изредка черный небосвод озаряли искривленные вспышки молний. Лес шумел, а все живое искало убежища. Только тревожный грай ворон предупреждал об опасности. Надвигалось ненастье.

– Ох, и прогневали мы Перуна, княже. Недобрые вести пришли из Вручего. Олег погиб, – Добрыня нахмурил брови.

– Что это значит? – Владимир напряженно сжал руку Добрыни.

– Усобица, княже. Страшная вещь. Собираемся в поход – нам требуется подкрепление. Возьмем наемников-варягов в Византии. У нас есть шанс усмирить Ярополка.

– Разве нам что-то угрожает?

– Если не пойдем за подкреплением, то будет угроза. Ярополк поднял руку на брата, и хоть лично не виновен в смерти Олега, но именно он затеял эту вражду. Нутром чую, что скоро сюда придут его люди.

Пятнадцати лет от роду Владимир вышел в поход за море. Перед ним стояла непростая задача. Он почти не испытывал чувств, а если суровое сердце тревожили юношеские переживания, то он заменял их плотскими переживаниями: ел, пил, убивал и овладевал женщинами. Дядька охотно подкреплял мужской дух в молодом князе. Этот поход стал своеобразной инициацией героя. Владимир возмужал.

Весной 978 года на военном совете было принято решение присоединения Половецких войск к дружине Владимира. Предлогом выступало сватовство князя к Рогнеде, дочери Рогволода, правителя Полоцка. Мотивы Владимира были весомыми. Он хотел завоевать территорию без кровопролития, получить союзника, контролировать военный и торговый путь по Двине. Но самое главное – Владимир бросал тем самым дерзкий вызов Ярополку, так как Рогнеда была уже сосватана за него. Но в эти планы будущего Великого князя вмешались предательские эмоции.

Весна выдалась душная. Снега поплыли рано, а дороги совсем разухбились. Кони вязли, и повозки постоянно приходилось тянуть людям. Воины выматывались. Но Владимир четко держался своего плана. Все его нутро пекло от ощущения близкой победы. Какое-то внутреннее знание подсказывало князю, что он родился для великой цели.

Не имея возможности подступить ближе к Полоцку, послали гонцов к Рогволоду с предложением сватовства.

– Не хочу розути робичича, но Ярополка хочу, – такой грубый ответ дала скандинавская княжна.

Но такого ответа не ждал Владимир. Яд неблагородного происхождения копился в его сердце годами, а сейчас он вырвался наружу:

– Убью эту пыню! – яростно вращая глазами, закричал князь и ударил коня.

– Остановись, родимый! – Добрыня пришпорил коня.

– Сотру их с лица земли. Будут молить робичича о пощаде, но он не знает пощады.

– Князь, есть план, – слукавил дальновидный Добрыня, чтобы усмирить пыл Владимира.

– Говори быстрее, дядька, – Владимир придержал гнедого.

– Ты хочешь выйти победителем, князь? Тогда идем в Полоцк с миром. А там накажем всех, кого ты хочешь. А Рогнеду возьмешь силой. Чтобы неповадно было бабе хорохориться. Добрыня сделал знак воинам ступать поодаль.

– Согласен, Добрыня! Мне нужно многому еще учиться у тебя.

Они вошли в город без препятствий. Рогволод был насторожен, но учтив. Он не слишком верил в уравновешенность молодого Новгородского князя, но надеялся на мудрость его наставника.

– Мир вам, гости дорогие, – обратился Рогволод к вошедшим, – прости мою дочь, князь, – приветствовал он Владимира, – она уже обещана Ярополку, но могла быть и вежливее.

– Да. Но я пришел за извинениями, – напряженно ответил князь.

– Позовите Рогнеду. Скажите, что князь Новгородский хочет ее видеть, – встревоженно обратился Рогволод к служанкам.

Княжна медлила, перебирая перстни на холодных пальцах. Ее горделивый нрав не позволял ей переступить через свои убеждения. Она считала себя правой, и встречаться с сыном рабыни не хотела. Но просьба отца ставила ее в неловкое положение. Сейчас она придумывала достойный выход из сложившегося положения. О красоте Рогнеды ходили легенды. Она была утонченной красавицей с пепельными локанами волос и мраморным цветом кожи. В глубине ее серых глаз, обрамленных светлыми пушистыми ресницами, мужчины тонули, забывая о своем статусе и положении в обществе. Рогнеда знала это. Решила она и на этот раз воспользоваться своей чарующей привлекательностью и обезоружить князя.

– Ты звал меня, отец? – хрустальный звон ее голоса разорвал напряженную тишину залы.

– У нас гости, родная, – обратил Рогволод ее внимание на Владимира и Добрыню.

– Ах, приветствую вас, – лишь слегка наклонила она голову.

Владимир пришел в восторг от грациозности и красоты половецкой княжны. Внутренне он уже принял решение, что она обязательно будет его женой.

– Рогнеда, князь хотел, чтобы ты объяснила ему свои слова, – осторожно обратился Рогволод к дочери.

– Мои слова не нужно объяснять, отец, – поставила точку красавица.

В этот момент действительность потеряла всякий смысл для Владимира. Глаза его налились кровью. Добрыня перехватил его испепеляющий взгляд и дал знак своему воину, находящемуся подле.

– Связать князя и княгиню! – крикнул он своим людям, ворвавшимся в залу.

Все произошло так неожиданно, что никто не понял, как мир обернулся войной. Стража была убита, остальная заблокирована.

– Не делай этого, – умолял Рогволод.

– Снять с нее одежду, – заорал Владимир.

Мать Рогнеды залилась мольбами о пощаде, а связанный отец метался словно зверь в силках.

– Делай со мной, что хочешь, только оставь родителей, – презрительно бросила Рогнеда Владимиру.

– Сейчас ты познаешь всю власть робичича, Рогнеда! И будешь служить Великому князю до конца своих дней.

– Раздеть, остричь и высечь! – приказал князь и вышел вон.

Рогнеду наказали плетью на глазах у родителей. Ее прекрасное бледное тело было испещрено кровавыми полосами. Почти без чувств молодую княжну завернули в одеяла и положили в повозку. Князя с княгиней обезглавили и сожгли город.

Закат полыхал вместе с Полоцком. Багровые облака озаряли грозовые небеса. Разъяренный Владимир шел в Новгород с добычей.