Руфа

Ольга Кузьмишина

Руфа

Варвар

Не в райском саду, а на горных вершинах

Спит крепко лаванда, как будто в перинах.

Забыла свой запах, цветет без волнений…

Мария Святая с бельём на колени

Склонилась тихонько над цветиком малым –

Младенца пеленки она расстилала.

Воспрянул цветок, и вкус пробужденья

Принёс ветерок, сея благословенье.

Чуть терпкие ноты, немого терпенья,

Есть сладость любви в сём малом творении.

Ожили в цветке вдруг от Духа Господня,

Что вечность вокруг провалилась в сегодня.

Легенду сложили такую в народе,

Чтоб славу мы пели Христу и свободе!

Молитва царицы Анны Византийской

1. Лаванда

988 год от Рождества Христова

Пряные ароматы уходящего лета доносились с полей. Новое созревало, буйствовало, колосилось. А старое беспощадно умирало. Меч Перуна в последний раз пронзал горизонт, оставляя глубокие раны древнего и дикого далеко позади. Прошлое всегда умирает медленно, в мучительных конвульсиях. Уходя, оно наносит еще множество смертельных ран. Так было и сейчас.

– Вокруг меня тьма! – закричал Владимир, – дайте огня! Огня!

Он метался в своем безумстве и рычал от беспомощности – дикий, сильный, своевольный владыка. Глаза его были как угли, полны слепой ярости. Это была борьба обреченности с верой. Тяжелый жар шатра невыносимо лип к телу.

Внезапно тонкий дух лаванды едва пробился сквозь парусину. Желанная прохлада опустилась на голову великого князя. Он схватил узкие запястья и приложил ладони к глазам. Раздался звон кружевных браслетов и янтарные градины глухо упали на мягкий настил. Она не противилась.

– Анна! – заклокотало в горле Владимира.

– Тише, Владимир. Тише. Посчитай удары сердца, пока я осматриваю тебя. Анна положила свои тонкие прохладные пальцы на веки князю. Невероятное спокойствие обволокло громадную фигуру правителя. Он вяз в глубине тех ее неясных, но мягких, нараспев произносимых речей, которые она завела, возложив одну ладонь на голову, а другой, прикрыв очи великого князя. Казалось, что это был вовсе не греческий язык, а песня без слов, из которой то и дело сами по себе рождались образы и смыслы, открывающие истину слепым глазам Владимира. Приготовили баню, масла и курения. Голос Анны становился прерывистым: то всплывал, то терялся в бреду. Владимир силился посмотреть в милое лицо будущей жены. Но тщетно. Словно отражение луны, оно затуманивалось, растворялось и исчезало у него из виду.

Ночь терзала кошмаром. Небеса прорвало. Потоки вод беспощадно обрушивались на грешную землю. Он бежал по скользкой глине в полной темноте, беспрестанно спотыкаясь и проваливаясь в теплую болотистую жижу. Нащупав одной рукой твердую почву, он медленно вставал на четвереньки, прижимая какой-то сверток к груди. Вдруг Владимир в ужасе обнаружил почти бездыханного младенца на руках. Он метался до рассвета в своей постели, словно зверь, сражающийся за жизнь из последних сил. Изнемогая, князь упал на колени. Светало. Кто-то протянул ему изувеченные руки и помог встать. Владимир забылся до полудня целительным сном.

2. Чудо

За девять месяцев до описанных ранее событий.

Князь проснулся в чистой постели. Узкая полоска света виднелось в глубине шатра. Не подавая голоса, он встал. Нужно было дать важные распоряжения. Тяжкая босая нога ступила на теплую, освещенную часть грубого шерстяного настила. Луч света, пробивавшийся сквозь завесу шатра, на миг ослепил Владимира. В радужных кольцах, поплывших в глазах князя, замерещился женский лик: кроткий и милостивый, но вместе с тем уверенный и непоколебимый. Необузданное сердце варвара обожгла нелепая мысль: «Чудо! Мне нужно чудо!». Голоса в стане заставили его отвлечься от странного видения.

– Пустить ко мне! – загремел великий князь и добавил, – питья и еды –немедленно.

Чудо не заставило себя долго ждать. Хотя истинное чудо, о котором не помышлял никто, произойдет с князем значительно позже. Душа Владимира разгорячилась, заклокотала от необъяснимой радости. По истине, он ощутил, что владеет миром. Князь чувствовал, что имя его скоро прославится вовеки. Владимир щедро вознаградит вестника. Тот принес стрелу со сведениями о местонахождении Корсунского водопровода.

Корсунь была непреступной византийской крепостью и лакомым куском для князя.

Город располагался на скалистом побережье. Находясь между двумя бухтами – Карантинной на востоке и Песочной на западе – он пролегал вдоль моря. Владимир брал крепость измором, отрезав пути к продовольствию, сделав земляные насыпи вдоль доступной стены укрепления. Но Корсунь не спешила сдаваться. Жители активно разрушали земляные валы, сделав подкопы с внутренней части крепости. Шел девятый месяц осады.

Добытые сведения о водопроводе решали вопрос захвата города за три дня. Князь разразился злорадным раскатистым смехом:

– Робичич будет владеть вашими душами!

3. Робичич

970 год от Рождества Христова

Полдень жарил золотые поля и кипятил еще с утра студеную воду в ведрах. Княжья охота на кабана подошла к концу, всадники с добычей возвращались. Добрыня с молодым княжичем немного отстали. Дядька не упускал случая побеседовать наедине с Владимиром. Такое общение позволяло узнать мысли юноши, наставить и пожурить, разумеется. Добрыня был уверен, что лишенный материнской ласки воин, способен на большее. Ожесточенное сердце, движимое местью, всегда жаждет славы и власти. Сейчас он, Добрыня, лепит из этого дерзкого мальчугана властителя мира.

Обсуждали детали охоты.

– Ты подпустил его слишком близко, княже. Это опасно! – настаивал дядька.горячо настаивал Владимир.

– Мы были рядом. Это тоже имеет значение, князь. Но так может быть не всегда. Ты – воин, и должен учитывать это.

– Не серчай, Добрыня, ты же добрый.

Всадники почти проехали деревню, примыкающую ветхими избами к самой кромке леса, как вдруг увидели толпу босоногих девиц, побросавших свои ведра при виде их.

– Робичич! Робичич! – закричали деревенские девки малолетнему княжичу в спину.

Добрыня придержал коня и рукой сделал жест остановки в сторону наследника, приказав остановиться.

– Ненавижу! Убью их всех! – заорал Владимир вытирая рукавом лицо. Глаза его были похожи на угли – черные, яростные, наполненные слезами обиды и ненависти.

– А ну, пошли вон, ляпалки! Добрыня снял плеть с седла и хлестнул по земле. Клубы земляной пыли вместе с комьями ударили по ногам девиц. Они завизжали и пустились в рассыпную.

– Убьешь, родимый, убьешь, но сначала поиграешься от души! – разразился смехом Добрыня.

Владимир был одержим идеями и трудно отходчив. Стремительный профиль, хмурый взгляд и воспаленные глаза, в которых читались бесконечная внутренняя неудовлетворенность и жажда власти, создавали вокруг него драматичный ареол. Это отличало его от многих мужчин. Позднее и на протяжении всей жизни за этот внутренний поиск и силу женщины боготворили его, а мужчины боялись.

Владимир взрослел под наставничеством своего дядьки, который был в первую очередь воином – жестоким по отношению к врагу и преданным своему племяннику. Княжич воспитывался вдали от родителей, поэтому с малых лет был суров не по годам. Его мать Малуша была ключницей княгини Ольги и сестрой Добрыни. Ее отстранили от воспитания сына. Отец Владимира, князь Святослав Игоревич, полностью доверял воеводе. Уже в возрасте восьми лет княжич был посажен в Новогороде. Старший брат Ярополк унаследовал Киевский престол, а младший Олег – управлял землями древлян. Мира между братьями не было. Все это озлобляло уязвимое сердце Владимира еще больше.

4. Рогнеда

977–978 годы от Рождества Христова.

Сумерки накрыли Новгород еще после обедни. Изредка черный небосвод озаряли искривленные вспышки молний. Лес шумел, а все живое искало убежища. Только тревожный грай ворон предупреждал об опасности. Надвигалось ненастье.

– Ох, и прогневали мы Перуна, княже. Недобрые вести пришли из Вручего. Олег погиб, – Добрыня нахмурил брови.

– Что это значит? – Владимир напряженно сжал руку Добрыни.

– Усобица, княже. Страшная вещь. Собираемся в поход – нам требуется подкрепление. Возьмем наемников-варягов в Византии. У нас есть шанс усмирить Ярополка.

– Разве нам что-то угрожает?

– Если не пойдем за подкреплением, то будет угроза. Ярополк поднял руку на брата, и хоть лично не виновен в смерти Олега, но именно он начал эту вражду. Нутром чую, что скоро сюда придут его люди.

Пятнадцати лет от роду Владимир вышел в поход за море. Перед ним стояла непростая задача. Он почти не испытывал чувств, а если суровое сердце тревожили юношеские переживания, то он заменял их плотскими переживаниями. Дядька охотно подкреплял мужской дух в молодом князе. Этот поход стал своеобразной инициацией героя. Владимир возмужал.

Весной 978 года на военном совете было принято решение присоединения Половецких войск к дружине Владимира. Предлогом выступало сватовство князя к Рогнеде, дочери Рогволода, правителя Полоцка. Мотивы Владимира были весомыми. Во-первых, путь в Новогород через Полоцк был более реальным и безопасным. В марте Двина вскрывалась ото льда, что давало свободный путь суднам. Подойти к Новогороду с юга было выгоднее, чем с севера с военной точки зрения. Во-вторых, князь хотел завоевать территорию без кровопролития, получить союзника, контролировать военный и торговый путь по Западной Двине. Но самое главное – Владимир бросал тем самым дерзкий вызов Ярополку, так как Рогнеда была уже сосватана за него. Но в эти планы будущего Великого князя вмешались предательские эмоции.

Весна выдалась душная. Лед тронулся рано, и пути совсем разухбились. Идти в Полоцк морскими судами было невозможно. Используя мелкие речные судна, войско Владимира пошло по Неману, а оттуда – волоком до Двины. Воины устали, но Владимир четко держался своего плана. Все его нутро пекло от ощущения близкой победы. Какое-то внутреннее знание подсказывало князю, что он родился для великой цели.

Не имея возможности подступить ближе к Полоцку по распутице, послали гонцов к Рогволоду с предложением сватовства.

– Не хочу розути робичича, но Ярополка хочу, – такой грубый ответ дала скандинавская княжна.

Но такого ответа не ждал Владимир. Яд неблагородного происхождения копился в его сердце годами, а сейчас он вырвался наружу:

– Убью эту пыню! – яростно вращая глазами, закричал князь и ударил коня.

– Остановись, родимый! – Добрыня пришпорил коня.

– Сотру их с лица земли. Будут молить робичича о пощаде, но он не знает пощады.

– Князь, есть план, – слукавил дальновидный Добрыня, чтобы усмирить пыл Владимира.

– Говори быстрее, дядька, – Владимир придержал гнедого.

– Ты хочешь выйти победителем, князь? Тогда идем в Полоцк с миром. А там накажем всех, кого ты хочешь. А Рогнеду возьмешь силой. Чтобы неповадно было бабе хорохориться. Добрыня сделал знак воинам ступать поодаль.

– Согласен, Добрыня! Мне нужно многому еще учиться у тебя.

Они вошли в город без препятствий. Рогволод был насторожен, но учтив. Он не слишком верил в уравновешенность молодого Новгородского князя, но надеялся на мудрость его наставника.

– Мир вам, гости дорогие, – обратился Рогволод к вошедшим, – прости мою дочь, князь, – приветствовал он Владимира, – она уже обещана Ярополку, но могла быть и вежливее.

– Да. Но я пришел за извинениями, – напряженно ответил князь.

– Позовите Рогнеду. Скажите, что князь Новгородский хочет ее видеть, – встревоженно обратился Рогволод к служанкам.

Княжна медлила, перебирая перстни на холодных пальцах. Ее горделивый нрав не позволял ей переступить через свои убеждения. Она считала себя правой, и встречаться с сыном рабыни не хотела. Но просьба отца ставила ее в неловкое положение. Сейчас она придумывала достойный выход из сложившегося положения. О красоте Рогнеды ходили легенды. Она была утонченной красавицей с пепельными локанами волос и мраморным цветом кожи. В глубине ее серых глаз, обрамленных светлыми пушистыми ресницами, мужчины тонули, забывая о своем статусе и положении в обществе. Рогнеда знала это. Решила она и на этот раз воспользоваться своей чарующей привлекательностью и обезоружить князя.

– Ты звал меня, отец? – хрустальный звон ее голоса разорвал напряженную тишину залы.

– У нас гости, родная, – обратил Рогволод ее внимание на Владимира и Добрыню.

– Ах, приветствую вас, – лишь слегка наклонила она голову.

Владимир пришел в восторг от грациозности и красоты половецкой княжны. Внутренне он уже принял решение, что она обязательно будет его женой.

– Рогнеда, князь хотел, чтобы ты объяснила ему свои слова, – осторожно обратился Рогволод к дочери.

– Мои слова не нужно объяснять, отец, – поставила точку красавица.

В этот момент действительность потеряла всякий смысл для Владимира. Глаза его налились кровью. На него смотрели десятки глаз, оценивая силу и право на княжение. Владимир должен был доказать свою власть. Добрыня перехватил его испепеляющий взгляд и дал знак своему воину, находящемуся подле.

– Связать князя и княгиню! – крикнул он своим людям, ворвавшимся в залу.

Все произошло так неожиданно, что никто не понял, как мир обернулся войной. Стража была убита, остальная заблокирована.

– Не делай этого, – умолял Рогволод.

– Снять с нее одежду, – заорал Владимир.

Мать Рогнеды залилась мольбами о пощаде, а связанный отец метался словно зверь в силках.

– Делай со мной, что хочешь, только оставь родителей, – презрительно бросила Рогнеда Владимиру.

– Сейчас ты познаешь всю власть робичича, Рогнеда! И будешь служить Великому князю до конца своих дней.

– Остричь и высечь! – приказал князь и вышел вон.

Рогнеду наказали плетью на глазах у родителей. Ее прекрасное бледное тело было испещрено кровавыми полосами. Почти без чувств молодую княжну завернули в одеяла и положили в повозку. Князя с княгиней обезглавили и сожгли город.

Закат полыхал вместе с Полоцком. Багровые облака озаряли грозовые небеса. Разъяренный Владимир шел в Новгород с добычей.

Доля

1. Детство

972 год от Рождества Христова

Колосья налились медью и гнулись к земле под тяжестью янтарных зерен. Солнце клонилось к закату, окрашивая бронзой золотые локоны маленькой царевны.

– Руфа! Выходи! Мы сдаемся, тебя невозможно найти на поле, – крикнул Вася.

Веснушчатый нос сморщился от хохота, и Руфа побежала навстречу братьям. Ее глаза цвета янтаря победоносно сияли. Девяти лет от роду, она имела особую власть над мужчинами всех возрастов. Нянька говорила, что царевна унаследовала магическую красоту своей матери Феофано, которая свела с ума не одного мужчину, и в тайне просила Небеса, о смиренности и покладистом нраве девочки.

– Вася, Костя! Я бегу! – Руфа побежала навстречу братьям.

Ребята бросились наперегонки, удирая то от сестры, то друг от друга. Так они бегали по ржаному полю до тех пор, пока обессиленный Костя не закричал от резкой боли. Он упал, обхватив рукой лодыжку, и бился в истерике. Встревоженные брат и сестра ринулись на выручку. Испуганный Вася тряс брата за плечо, пытаясь выяснить причину слабости старшего, и причиняя ему еще большие муки.

– Отойди, Вася, – Руфа решительно отодвинула старшего брата в сторону, – давай я посмотрю.

Она обхватила своими тонкими ручонками Костину щиколотку и запела свою целительную песню. Руфа всегда так делала, когда кто-то плакал или болел. Этот процесс успокаивал и давал облегчение. Песня была монотонной и протяжной, а вязь загадочных слов, неизвестных даже самой Руфе, была причудливой и витиеватой. Костя ощутил тепло и ноющая боль отступила. Дети привели брата на двор. Мать подхватила его на руки, и с помощью слуги донесли мальчика до кровати, создав покой.

Руфа проснулась еще до восхода. Прокравшись в спальню Кости, она осторожно присела на край кровати и зашептала слова благодарности Богу. Эти искренние слова веры в исцеление брата, которые она провозглашала, не давали усомниться в результате ни на минуту. Руфа обладала какой-то особенной силой: настойчивая, бойкая, целеустремленная, несгибаемая. Прозвище Руфа оправдывало не только рыжий цвет волос, но и ее внутренний склад. При рождении ей дали имя Анна, но в семье прочно укрепилось домашнее имя девочки неслучайно.

Костя проснулся. Опухоль, появившаяся ночью, почти сошла к утру. Через несколько часов он уже твердо стоял на ногах, а через три дня ребята снова играли в поле, теперь уже среди снопов убранной ржи.

Так и повелось в семье: Руфа пела свои целительные песни с возложением рук и сотворяла чудеса исцеления.

2. Наследие

Придворные интриги, приведшие к жизни в изгнании, принцесса Руфа переживала при помощи чтения. Ее мать, прекрасная Феофано, проигравшая в хитрой борьбе за трон, все-таки лишилась власти, хотя и была по очереди женой двух императоров. Ее последняя сделка с совестью и попытка переворота обернулась для императрицы позором и забвением. Вместе с тремя детьми от императора Романа Второго Феофано была сослана в лавру на постоянное поселение.

Дети, уставшие от кровавых интриг при дворе, получили долгожданный покой в уединении.

Келья Руфы была спрятана в нише, в глубине узких аскетичных каменных коридоров. Здесь всегда царила тишина, а любой звук превращался в раскаты грома. Руфа выучилась мягкой поступи, терпению и сдержанности благодаря этой тишине. Ничто не должно было нарушать молитву монаха Богу. И Руфа не нарушала, в отличие от старших братьев, которым часто приходилось слушать нравоучения старцев.

В своей крохотной келье маленькая принцесса познакомилась с множеством трудов своего деда, императора Константина Седьмого. Эти труды и драгоценности – самое дорогое, что удалось прихватить Феофано с собой. Особенно Руфу увлекала медицина. Она открыла для себя силу лекарственных трав и кровопускания, пользу терм и правильного питания. Гуляя в поле недалеко от леса, она собирала травы и подолгу сличала их с зарисовками деда. При лавре был приют для больных и калек. Руфа много времени проводила там в качестве помощницы, оказывая помощь сестрам-монахиням. Однажды врач того приюта, пожилой священник, отец Илия, отметил познания Руфы в деле врачевания и легкую руку. Впервые именно в лавре Руфа начала размышлять над своим предназначением, все более укореняясь в решении служения людям врачебным искусством.

3. Лаванда

День начался с проливного ливня. Небо сначала долго тужилось и дрожало, но в итоге шумно разродилось потоками вод. После того, как все дождевые бочки были заполнены, а избыток воды начал подтапливать тропинки, Руфе пришло печальное осознание, что путь в лес был отрезан на несколько дней. Это означало, что в ближайшее время она не сможет заготовить целебных трав. Поразмыслив, Руфа достала дедушкин травник. Старая рукопись, казалось, еще хранила тепло его руки. Каждая буква – аккуратно выведена, каждое слово – взвешено, каждая фраза – сгусток опыта. Шум дождя только усиливался, а рукопись затягивала Руфу все сильнее. Временами ей мерещилось, что она буквально провалилась в мысли деда, вязала в его сознании и даже не могла отделить себя физически от мудрого императора. Так продолжалось до тех пор, пока Руфа не перестала сражаться с видениями и доверилась ощущениям. Последняя заметка была о лаванде. Между страницами хранилось соцветие этого цветка, до сих пор благоухающее терпким ароматом уходящего лета. Руфа взяла сухоцвет и ощутила мягкое тепло, которое потекло по всему телу. Внезапно цветок ожил, распустил крошечные бутоны и налился пурпуром. Руфа потеряла баланс, оступилась и обнаружила себя на лесной лужайке, залитой солнечным светом. Душистым ковром укрывала землю лаванда.

Несмотря на странность происходящего, Руфа была уверена, что ее богатое воображение стало причиной яркого сновидения. Но как бы она не силилась очнуться и обнаружить себя в прежних покоях, ей это не удавалось. Детское любопытство взяло верх, и Руфа с распахнутыми объятиями бросилась в лавандовое озеро, обрамленное кромкой черных елей. Высоко в розоватом небе стояли солнце, луна и звезды. Безмятежность наполняло Руфу изнутри. Она щурилась на солнышке и обнимала метелки целебного цветка. Эта искренняя беспечность, милое ребячество, свойственное каждому человеку, находящемуся наедине с самим собой в состоянии полного счастья, всегда вызывает восхищение у наблюдателя. И сейчас за Руфой наблюдала ни одна пара глаз. Среди махровых елей притаились жители этого, сокрытого от чужого взора, уголка земли.

Но рыжая девчонка этого не подозревала.

4. Эль-Лавиль

Вне времени

Отец ступал по теплым сугробам из сосновых игл. Пряный тягучий аромат смолы смешивался с лавандовым нектаром, доносившимся с поляны, и окутывал лес. Обитатели Эль-Лавиля шествовали на суд.

– Отче, начнем? Начнем? – заводились птахи.

– Терпение, милые, – уже слышу всадников, – а без них не положено.

– Долго! Долго! – ворчали кабаны.

– Каждый раз одно и то же, – крутили носами лисы.

Природа томилось ожиданием.

Внезапно с четырех сторон света задули ветра: сухой сирокко задышал жаром; борей пробирал до костей; нежный изменник-зефир прокрался с лавандовой лужайки; и коварный санта-ана раздувал пожарище. Они одновременно несли четыре сезона и в центре образовывали торнадо. Зверье припало к земле за гранью этого смертельного действа. Огонь, пожирающий деревья останавливался под натиском ледяной бури, которая умерщвляла на своем пути все живое. Стихия хищно ревела, претворяя появление всадников. В один миг тьма накрыла это место плотной завесой, и все имеющие глаза ослепли. Ветры умолкли, и все имеющие уши оглохли. Земля стояла мертвая, не в силах сносить присутствие всадников. Первый всадник имел лук и колчан стрел. Имя ему было – Правда. Он сидел на коне белорожденной масти. Второй всадник с мечом восседал на рыжем коне и наречен он был именем Закон. На гнедом коне ехал всадник с песочными часами, он носил имя Время. Серая лошадь принадлежала четверному всаднику с именем Жизнь.

– Теперь порядок. Земля очищена и омыта. Можно начинать, – отец улыбнулся и простер руку.

В тот же миг ему на руку слетел белый голубь. Он открыл глаза и заурчал, будто только очнулся ото сна. Легкое свечение исходило от руки Отца и передавалось голубю.

– Лети с доброй вестью, дружок, – Отец вложил в клюв соцветие лаванды и отпустил птицу.

Голубь облетел выжженную землю один раз, и вновь воссияло солнце. На втором круге земля ожила, зазеленела, забуйствовала цветом. На третьем круге воздвиглись мраморные столы для двадцати четырех присяжных и центральное место, которое было отведено для судьи. На четвертом круге голубь нырнул в лазурный небосвод и исчез из виду. Птицы запели приветственную песнь, а буйволы и олени затрубили туш. Присяжные – двадцать четыре почетных седых мудреца – заняли свои места по правую и по левую стороны от престола судьи. Раздался рык льва, и наступила тишина. Затем присяжные встали, и предстал сам судья. Здесь его звали Отец. Каждый видел его в том образе, в котором представлял себе в воображении. Никто не знал его истинного лица и имени. К нему приходили в начале пути – за дарами и в конце – за плодами. Он имел власть над жизнью и смертью.

На освещенной круглой площадке перед престолом было устроено место для избранника. Избранником называли того, кто приходил на встречу с Отцом, чтобы просить чудесную силу, справедливость, милость или утешение. Лицо избранника закрывалось капюшоном плаща до вынесения решения суда, чтобы суд присяжных был точен. Отцу же не требовалось смотреть на избранника – он был слеп, глух и нем, но видел, говорил и слышал от сердца к сердцу.

Избранник вышел на площадку и решительно снял капюшон, нарушив правило. Суд охнул, но Отец успокоил собравшихся знаком простертой руки.

– Ты можешь говорить, – обратился к нему стражник.

– Я, воевода и требую справедливости!

5. Отец

Руфа дошла почти до самой кромки леса, влекомая его загадочными звуками. Ей казалось, что лес находился в движении. Вековые сосны и ели беспрестанно поскрипывали от ветра, а птицы и звери словно исполняли свои выверенные партии в опере.

Вдруг рядом с Руфой упала шишка. Руфа вздрогнула от неожиданности и отскочила. Но следом за первой шишкой полетела вторая, и третья, а затем появилась и рыжая хулиганка – белка.

– Ой, напугала меня, глупая, – прикрикнула на нее Руфа.

– Извини меня, принцесса, – ответила белка, – но я должна была позвать тебя.

На минуту смущенная Руфа стала в тупик и погрузилась в собственные размышления. Она пыталась осмыслить услышанное и, встряхнув рыжими завитками, на всякий случай спросила:

– Кто здесь?

– Это я, Бела. Не пугайся, – вновь затараторила белка.