Под звездным дождем

Макс Рейн

Под звездным дождем

Глава 1

Пролог

«Все будет правильно, на этом построен мир», – вспомнила Соня строчки из

Булгакова, глядя на грязные сырые стены затхлого подвала. Интересно, что

писатель имел в виду? И как это можно назвать правильным?

Она убрала прилипшие к вспотевшему лицу прядки волос и глубоко

вздохнула. В последние дни все её мысли были о смерти и ни о чем другом. А о

чем еще можно думать, если ты оказалась в таком месте? Когда тебе 18, смерть

обычно кажется чем-то абстрактным, далеким… И даже случись что-то ужасное –

авария, катастрофа, теракт – ты все равно не успеваешь поразмыслить о смерти,

ощутить ее медленное приближение и леденящее душу дыхание. Соня не хотела

впускать ее в свои мысли, но та не спрашивала разрешения.

Можно, конечно, попытаться поразмышлять о прожитой жизни, стало бы,

наверное, немного веселей. Но что о ней думать, т

акой короткой и бестолковой, даже посмаковать нечего, только жалеть себя…

Жила-была девушка по имени Соня, полюбила парня, Кирилла. И не просто

полюбила, а до смерти. И, соответственно, умерла. Даже не умерла, а погибла.

Хоть бы шекспировская трагедия, но нет, даже на бульварный роман не тянет…

И можно было бы поставить в этой истории точку. Но Сонька еще была жива.

Часть первая

Глава 1.

«Все-таки как хорошо в селе, подальше от городской духоты и едкого запаха

расплавленного асфальта», – думала Соня, разглядывая обложки привезенных

томов. Гюго, Флобер, Булгаков. Ее любимые писатели. «С кого начать?» – ломала

она голову.

Она сидела на полу перед раскрытой дорожной сумкой и аккуратно вынимала

книги. Свежий ветерок приятно задувал через открытое окно комнаты, развевая

непослушные рыжие локоны девочки.

Соня всегда привозила с собой в село гору книг, надеясь, за лето непременно

прочитать их все. Но на деле ей едва удавалось осилить одну-две. И в

конце каникул она также аккуратно складывала их в сумку и волокла обратно

домой.

– Сонь, это ты? – послышался за спиной заспанный голос подруги Вики.

– Я, – бодро ответила Соня.

– А чего вскочила? – спросила Вика, сонно приоткрывая глаза.

– И ты вставай, пора уже. У нас тут не принято долго спать.

Вика села на кровати и, взглянув на часы, простонала:

– О боже, рань же несусветная, на фига мне вставать? Ты делай что хочешь, я

спать буду.

– Вставай, говорю! Бабушка этого не любит, – предупредила Соня.

Вика хотела было возразить, мол, бабкой ее не возьмешь, но не успела. Дверь

в комнату распахнулась, и в проеме показалась бабушка собственной персоной.

Широкая, тучная, с круглым румяным лицом, в легкой ситцевой кофте,

подоткнутой за пояс и синей юбкой. Она бы не казалась грозной, если б не

пронзительный колющий взор некогда голубых, а ныне выцветших глаз. Брови

бабки сошлись на переносице, недобрый взгляд метнулся в сторону Вики.

– Здравствуйте, – произнесла та, выдавив улыбку, и, не получив ответа,

быстро нырнула с головой под одеяло, не желая далее испытывать судьбу.

– Привет, бабулик, мы уже идем, – быстро сказала Сонька и тоже растянула

губы в улыбке.

– Ну-ну, – отозвалась бабка, уперла руки в боки и, оглядев комнату,

недовольно пробурчала: – Вы что это тут устроили? Почему все разбросано? И

чего ты уселась на полу? Фу, ну и пылищу развела. – Она брезгливо махнула

рукой. – Опять макулатуру притаранила. Мы ее из дому, она – в дом!

Бабушка прошла вглубь комнаты, перешагивая через книги и тяжело вздыхая.

– Вот откуда в тебе такая тяга к собирательству? Прямо как у Семеныча. В

дом к нему не зайти: банки, склянки, сам в сенях сидит–места нет. Но этот старый

хрен головой поехал, Господи, прости. А ты-то…

– Бабушка, это все мои любимые, за лето хочу прочитать.

– Тьфу. Нашли себе развлечение! В доме дел невпроворот, а они сидят днем и

ночью с книжками в руках, глазами тычут, что, спрашивается, выискивают… прямо

меломаны какие-то.

– Бабуль, вообще-то меломаны – это те… – начала было Сонька, но

наткнувшись на суровый взгляд бабки, осеклась. – Меломаны так меломаны, – тихо

согласилась она, – какая уж тут разница.

С Серафимой Пантелеймоновной, бабушкой Сони, никто не решался спорить:

не положено. Она была «старшей по званию», обладая в семье Сувориных

авторитетом и абсолютной властью. Ее слова являлись законом для всех членов

семьи. Так сказать, истиной в последней инстанции. Дочь генерала Орбана и вдова

генерала Суворина – она была два

жды генеральшей. И в свои семьдесят четыре года с гордостью несла на своих

немолодых плечах это звание вместе со всеми тяготами сельской жизни.

Снизу доносился запах свежевыпеченной сдобы, приятно заполнявший

комнату девочек. Бабка насторожилась, принюхалась.

– Давай убирай свой хлам и маршируй за стол, – скомандовала она. – И ты

тоже, как там тебя? – обратилась она к Вике. – Тоже мне, укрылась в

бомбоубежище.

– А что на завтрак? – живо спросила Соня, вдыхая манящий аромат.

– Отставить вопросы, не в ресторан пришла. Что мать твоя наготовила, то и

будешь есть. «Хотя она та еще повариха», —недовольно заметила бабушка. – Дым

столбом, чем пахнет, не поймешь. Дышать нечем. У меня тут с вами криз

гипертонический случится, – тяжело вздыхая, сокрушалась она и снова

принюхалась. – Абсолютно непонятный запах, прям душок. Господи помилуй, –

она быстро перекрестилась.

Серафима все еще ворчала, покидая комнату девочек, но в голосе уже не

звучали прежние жесткие нотки.

– Соник! – шепотом позвала Вика из-под одеяла. – Ушла?

– Ушла, – подтвердила Соня.

– Капец, ну и бабка у тебя, конь в пальто… Я ее боюсь!

– Ты? – прыснула Соня. – В ее возрасте ты хуже будешь…

– Я? – вытаращилась подруга. – Да я только с виду такая.

– Так и она тоже, – весело перебила Соня. – Вид у нее грозный, ей надо сразу

всем показать, кто в доме хозяин, а так она крутая, с понятиями. Вот увидишь.

Давай вылазь. На завтрак опоздать? Упаси боже!

Сонька изобразила выражение лица Серафимы Пантелеймоновны и быстро

перекрестилась. Вика захихикала.

– Ладно. – Она сладко потянулась, издав тихий стон удовольствия, и побрела

в ванную комнату.

Сонька живенько заправила постель, сложила на полку книги, так и не выбрав

ни одну. Она тщательно причесала свои длинные волосы и привычным движением

собрала их в хвост. Затем подошла к старому зеркалу и с любопытством в него

взглянула. Большие карие глаза отражения, обрамленные длинными пушистыми

ресницами, встретились с пристальным собственным взглядом Сони.. Темные

густые брови машинально подпрыгнули вверх, добавляя лицу выразительности.

Пухлые губы, чуть выпятившись вперед, дополнили образ весьма очаровательной

девушки.

«Ну, что ж, хороша. – Сонька одобрительно кивнула и придала своему лицу

томное выражение. – Девушка-мечта, а может даже вамп, кто знает». Она

хихикнула и, высунув язык, скорчила рожицу, дразня саму себя. Теперь в зеркале

отразилось странное рыжее существо с выпяченной нижней губой. Ее новый образ

вызвал еще больше веселья. Девочка громко засм

еялась, в глазах заискрились смешинки, а на щеках заиграли ямочки, выдавая

задорную натуру.

Вика осторожно просунула голову в дверной проем. Прямые шоколадные

волосы ее рассыпались по плечам, зеленые глаза посмотрели по сторонам.

– Ты с кем это разговариваешь? – настороженно спросила она.

– Да так, – Соня, что-то невнятно пробубнила. – Выходи уже, Вик. Пошли

вниз.

– Вниз, вниз… Скажи, что надеть-то?

– Да что угодно, Вик, это деревня, сельцо. Тут, кроме быков и свиней, мало

кто на тебя посмотрит. Хотя нет, козлы еще есть, – припомнила она.

– Да ну тебя, а Милан тебе что…

– Что-что… Милан и подавно не посмотрит, сколько раз я тебе говорила. Он

только на схемы и задачки смотрит, ну и на Марию свою иногда. Пойми же, Милан

у нас однолюб, еще в первом классе влюбился в эту свою Марию Бенкович и

обещал на ней жениться. Они даже ни разу не ссорились с тех пор…

– Мария, Мария… Что ты заладила? Где ты видела, чтобы школьная любовь

переходила во что-нибудь серьезное, – Вика театрально закатила глаза. – Все это

ерунда, – махнула она рукой, – просто ему другая еще не попалась, более пр

едприимчивая.

– Такая, как ты, что ли? – подтрунивала над ней Соня.

– Не такая, как я, а я. Только брать его надо сейчас, горяченького, понимаешь,

пока до института не дошел. Там Марии куда более опасные, – со знанием дела

подметила Вика.

– Тебе виднее, – хихикнула Сонька и тут же добавила: – У тебя ровно две

минуты, потом я уйду.

– Ну нет, мне выбрать нужно…

– Две минуты, – перебила Соня Вику и закрыла руками уши. – Время пошло!

– Окей, ладно… – недовольно буркнула девочка. – На фига я, спрашивается,

сюда ехала и все это барахло с собой тащила? Если даже одеться времени нет… –

Вика горько вздохнула, глядя на аккуратно развешанные в шифоньере 1 вещи.

Глава 2.

Милан – двоюродный брат и ближайший друг Соньки. В детстве они

проводили много времени вместе. Мама Сони и папа Милана

были двойняшками, да такими – не разлей вода.

И хотя Горан, папа Милана, и Катерина мама Сони жили в соседних странах,

они регулярно созванивались, ездили друг к другу на праздники, а лето Милан

проводил в селе у Серафимы Пантелеймоновны.

Сонька с Миланом, как и их родители, были связаны особыми узами. Только

ему Сонька могла доверить свои самые сокровенные тайны. Вике что ни скажи, все

равно сболтнет. А Милан надежный, его хоть пытай.

А еще Милан был красив: зачесанные назад темные вьющиеся волосы

открывали правильные черты лица под тонкой оправой очков. Задумчивый взгляд

его ярко-голубых глаз заставлял сердца девчонок биться быстрее. Высокий,

хорошо сложенный, он казался старше своих лет. Милан был серьезно увлечен

техническими науками, и никто, кроме него самого, не удивился, когда он с

легкостью поступил на физмат.

Вежливый, всегда отзывчивый и не гнушающейся любой работы Милан был

всеобщим любимцем. Его уважала даже Серафима Пантелеймоновна, известная

своим непростым нравом. Она его ценила и позволяла, как она выражалась,

«бездельно читать», но в сердцах жалела, что такой парень за книжками гибнет.

– В военное ему надо, – сокрушалась бабка. – Характер и дисциплина у него –

во! – говорила она, выпятив большой палец. – А ответственный какой… Вот из

кого получится генерал.

Но тот о военке и не думал, ему даже служба в армии не грозила, с его

астигматизмом.

Для Милана каждая поездка в село была приключением. Там была Сонька, а с

ней не соскучишься, та еще егоза. Думая о своей младшей сестренке, Милан

невольно улыбался. Сонька… Сонька чего только не придумает! То на забор

залезет, а слезть не может. Он кричит ей: «Спускайся вниз!» А она: «Высоты

боюсь». – «А лезла зачем?» – спрашивает он. – «Отсюда вид красивый!» Вот что

тут скажешь? Приходилось забираться на забор и спускать

ее на себе.

А однажды она к соседям яблоки воровать наведалась. «Зачем тебе? –

отговаривал ее мальчик. – У нас сад полон яблок». – «У соседки Вали всегда все

вкуснее, – заверяла Сонька. – Одолжу пару…» Вкуснее, может, и вкуснее, но во

дворе жил волкодав. При виде ребят он сорвался с цепи, и они еле ноги унесли.

Вообще, с соседкой Валей у Милана с Сонькой было связано много

воспоминаний. Ребята регулярно наведывались к ней в гости, но далеко не всегда

по приглашению. Нравилось им у Вали все: и фрукты, и овощи, а Соньк

е еще и домашний скот. Особенно привлекали ее индюк и индюшки…

Окрестив каждого по имени, она могла за ними наблюдать часами, и даже не

боялась их гладить.

– Отойди, – ругал ее Милан, – они клюнуть могут.

– Кого? Меня? Зита, Гита и Ганс меня не тронут, – хвасталась Сонька. – Я на

Ганса даже верхом могу сесть. – И она поднимала ногу, стараясь оседлать птицу.

– Прекрати! – кричал Милан, оттаскивая ее от индюка. – Ненормальная.

– Нормальная, нормальная, – смеялась Соня, – смотри, Ганс даже

обрадовался.

Радости в глазах Ганса Милан не замечал.

– Да ты куда смотришь? На голову смотри, – учила его Сонька. – Видишь,

кожа какая бледная с синим отливом? Это значит, что они спокойны и довольны.

–Понятно, – он не спорил, все его знания об индюках сводились к Сонькиным

рассказам.

–Сонь, а почему ты им дала такие странные имена? – однажды

поинтересовался Милан.

–Долгая история. Но если быстро, фильм такой был во времена бабушкиной

молодости, индийский, там две близняшки, которых в детстве разделили. Одна

богатая, другая бедная, – рассказывала Соня. – Их звали Зита и Гита 2 .

– Ясно, – отозвался Милан. – А индюки-то тут при чем?

– Как причем? – Сонька удивленно вскинула брови. – Фильм индийский.

Индия – индюк. Да и на вид они на одно лицо.

Его прорвало от смеха.

– Подожди, а Ганс? Ганс там тоже был?

– Ганса не было, но он мог бы и быть, – с серьезным видом сказала Сонька.

Но приключения с Зитой, Гитой и Гансом на этом не закончились. Однажды

Сонька вычитала в журнале, что индюки склонны к депрессии, и чтобы улучшить

качество их жизни, стала подкармливать птиц.

– По-моему, ты много еды им даешь, – переживал Милан. – Вдруг у них

несварение случится?

– Не случится, – заверяла Соня. – У индюков два желудка. Если в одном

поломка, другой переварит.

Индюшки оживились, обрадовались и вскоре стали сами к Соньке

наведываться, перелетая метровый забор. И вот однажды произошел инцидент, о

котором еще очень долго потом судачили в селе. Индюшки прилетели, а у Соньки

ничего под рукой не оказалось. Поискав у бабки на кухне вкусные отходы, она

нашла кастрюлю с какими-то ягодами, похожими на остатки после варки компота.

Милан пробовал ее отговорить. Но Сонька, недолго думая, взяла кастрюлю и

высыпала ее содержимое на траву.

– Надеюсь, им понравится, – сказала она.

Индюшкам действительно понравилось. Они торопливо клевали ягоды,

стараясь ухватить как можно больше, а индюк, деловито их расшвыривая, тоже не

отставал.

– Вот видишь, – восторженно кричала Сонька. – А ты, Милан, еще

сомневался! Лучшее средство от депрессии – это еда. И не только для птиц.

– Ну да, – соглашался Милан, удивленно глядя сквозь очки на поглощающих

ягоды птиц. – Я не знал, что им компот понравится.

Индюшки улетели, подростки ушли к себе. Но вскоре со двора вдруг

послышался дикий вопль, переходящий в жалобный стон и причитания. Милан и

Соня выскочили из дома и увидели Валю со слезами на глазах и бабушку, которая

стояла возле нее и громко охала. А подле их ног сразу за забором лежали дохлые

индюки…

– Кто же вас так, бедные вы мои. У кого рука на вас, безобидных, поднялась?

Причитала соседка. – Померли-и! Все трое… – Валя заплакала навзрыд. –

Отравили, Серафима Пантелеймоновна! Говорю вам, отравили!

– Это я… – заголосила Соня. – Я отравила, я скормила им ягоды из

кастрюли… – девочка разрыдалась.

– Какой кастрюли?

– Той, что возле помоев стояла, – пояснил Милан.

– Рябина обычная и черноплодная, я наливку делала, – сообщила бабка.

На шум прибежал Сонин отец, Николай. Узнав о случившемся, тяжело

вздохнул, а потом рассудительно заметил:

– Слезами горю не поможешь. Ощиплите дичь пока свежая, хоть мясо будет.

Они ж не от болезни сдохли. Милан, тащи большой таз, – распорядился он.

Милан принес огромный таз, всхлипывающая Соня помогла ему собрать

бедных индюков. Валя понемногу успокоилась, громкие причитания сменились

тихим оханьем. Все расположились на кухне и принялись ощипывать индюшек.

– Может, ошпарить их? – все еще вздыхая, предложила Валя. – Дело быстрее

пойдет, и грубые перья уйдут вместе с пеньками.

– Верно говоришь, – согласилась Серафима, вытирая рукавом пот с лица и

укладывая Ганса обратно в таз. – У этого все перья жесткие, еле хвост выщипала.

– Ой, батюшки-светы, – снова запричитала Валя. – Выварка-то моя занята, я в

ней яблоки с утра замочила, а другой большой кастрюли у меня нету.

– Милан, Соня, бегите домой, скажите Катерине, чтоб сюда шла и посуду с

собой принесла.

Дети выскочили во двор и, не добежав до калитки, снова услышали громкий

крик – на этот раз кричала бабка. Они ринулись на кухню, но тут же застыли.

Посередине кухни на нетвердых ногах стоял наполовину ощипанный Ганс и тряс

кораллом. В тазу пытаясь вылезти копошились голые Зита и Гита. Бедная Валя

сидела, облокотившись на стул, и готовилась в любой момент упасть в обморок. А

бабка, уставившись на птиц, тихо приговаривала:

– Слава Тебе, Господи, что не ошпарили…

Птицы выбрались и, шатаясь, разбрелись по кухне. Ганс напугался видом

голых индюшек и рванул в дверь. Те же обступили кадку с водой и жадно пили.

– Сушняк, – констатировал Николай, и все громко захохотали.

Об этой истории узнала вся деревня. Соседи с выпученными глазами стояли у

забора, глазея на общипанных птиц.

Ганс большую часть дня просиживал в индюшатнике, пребывая в глубокой

депрессии. Кожа у него на голове была ярко-красная. Лишь иногда он выходил к

кормушке, избегая встреч со своим обнаженным гаремом. Видимо, вид Зиты и

Гиты с единичными перьями на теле его травмировал еще больше. Зато Зита и

Гита, стройные, как балерины, польщенные всеобщим вниманием,

грациозно вышагивали по забору, величаво осматрив

ая публику.

Много еще разных историй мог вспомнить Милан об их с Сонькой общих

приключениях. Но бывали и обычные дни, когда они ходили по селу с местными

ребятами, гуляли в лесу, удивляясь его красотам, и плавали в речке, наслаждаясь

свежим воздухом и прохладой воды. И вот теперь Милан снова подъезжал к дому

Серафимы Пантелеймоновны. В глазах его заиграли радостные огоньки с ноткой

легкой грусти. Он понимал, эти каникулы его последние беззаботные дни перед

началом новой взрослой жизни.

Глава 3.

По дому разносился запах свежеиспеченных пирожков, жареного сыра и

травяного чая. В столовой звучали радостные голоса.

– Ну, наконец-то! – завидев девочек, весело сказала мама. – Здесь вам не

дома, валяться в постели допоздна не положено.

– Это кто сказал? – вступился за них Николай. – Положено, не положено,

каникулы…

– Ты это своей маме скажи, – понизив голос, проговорила Катерина.

Она положила на стол тарелку с кружевными блинчиками, сняла салфетку с

еще дымящихся пирожков и, убедившись, что все на месте, поманила

присутствовавших рукой.

– Так, садимся, садимся, все готово. – Заметив, что свекрови в столовой нет,

закричала: – Серафима Пантелеймоновна, мы сели.

Бабка в ту же секунду выросла возле стола.

– Че орешь как недорезанная, – возмутилась она. – Или у тебя парашют не

раскрылся, иль глухая я, по-твоему?

От неожиданности Катерина подпрыгнула. Бабка с шумом отодвинула стул и

встала во главе стола, возвышаясь, как столб. Свысока она оглядела свою семью и с

вызовом спросила:

– Ну, вылезли из окопов?

Сидящие за столом молчали.

– В окопах не победишь… Так вот, завтра на этом же месте все как один

ровно в восемь. – Она набрала в легкие воздуха и командирским голосом добавила:

– Всем понятно?

– Так точно, – эхом пролетело по комнате.

– Есть, маман, – отрапортовал Николай и стащил с тарелки горячий пирожок.

У бабки лицо пошло пятнами, но говорить она ничего не стала, только

наградила сына тяжелым взглядом.

– Положи, – Катерина быстро стукнула по локтю Николая. – Не видишь, мама

еще не села… а ты хватаешь.

Бабка опустилась на стул и, развернувшись лицом к невестке, иронично

заметила:

– Это он такой, стал безалаберный, потому что с тобой связался, кумушка.

Глянь, жует и не подавится.

Николай машинально опустил пирожок на тарелку и почти обиженно

спросил:

– Мать, ну че опять не так…

– Да все не так, – зацепилась за его слова Серафима, как будто того и ждала. –

В доме кавардак, в огороде тьфу… – Она презрительно прищурилась. – Спят до

обеду. И ты! Когда здесь жил, четко соблюдал субординацию. А теперь что?

– Что? – возмущенно спросил Николай.

– Что?! Чего? – передразнила бабка. – Слава Богу, отец твой этого не слышит,

а то… О, Господи, прости, царствие небесное Витеньке. – Она стала быстро

креститься и причитать со страдальческим выражением лица: – Бедная я, бедная,

никому не нужная, одинокая. Ушел, оставил меня на этих юродивых любоваться.

Меня на амбразуру, сам в кусты.

На глаза Серафимы навернулись слезы.

– Мамуль, ну че ты, – испугался Николай. – Какая ты одинокая, да я за тебя

жизнь отдам…

– Да что мне твоя жизнь, она гроша ломаного не стоит… Ой дожила, дожила,

– снова запричитала та.

Николай поднялся и нежно обнял мать.

– Мама, родная ты моя… Ну что мне сделать, чтобы ты не расстраивалась? –

ласково спросил он. – Хочешь всю картошку перекопаю и забор починю… и

покрашу?

Николай судорожно вспоминал, что еще нужно сделать по дому.

– И кладка осыпалась, – печально подсказала бабка, – а в сарае крыша

прохудилась.

– Подумаешь, беда, все починим. Ты, маманя, даже не думай. Для нас никого

дороже тебя нет. Ты и представить себе не можешь как мы тебя любим, –

рассыпался в признаниях сын.

– Конечно, представишь тут, с моим воображением. Ну да ладно, будет тебе,

– великодушно сказала Серафима и с лицом победителя смерила невестку

взглядом, как бы напоминая: знай, голубушка, кто тут главный.

Катерина потупила взор и прикусила губу. Уже больше двадцати лет она

жила с Николаем и хорошо знала свою свекровь, но до сих пор тяжело

воспринимала ее нападки. Серафима Пантелеймоновна в упор не замечала

Катеринины обиды, а если и замечала, то попросту игнорировала. «Тоже мне

нашлась… неженка, фифа, видал

и мы и таких, – говорила она Николаю. – Невестка, невесть кто». Вот и

сейчас, не обращая ни на что внимания, она церемонно встала и официально

обратилась к домочадцам.

– Дорогие мои родственники, – неестественно громко и слишком

торжественно начала она.

Сонька хихикнула и толкнула под столом ногу Милана. «Началось, – думала

она, счастливо улыбаясь, – летний сезон открыт. Бабуля в прежней форме!» А

Серафима Пантелеймоновна продолжала:

– Я рада, что вы явились ко мне живыми, – почти сердечно проговорила она

и, еще раз оглядев сидящих, добавила: – хоть вы и серые, и полудохлые. Работы на

вас всех найдется… за зиму дел набралось невпроворот. После завтрака каждый

получит наряд и сразу приступит к выполнению. Все понятно?

– Так точно! – хором ответили сидящие, не первый год слышавшие одну и ту

же речь.

– Что ж, – одобрительно сказала бабушка, – приятного аппетита.

За столом возникло оживление, все заговорили одновременно, шутки и смех

переплелись со звяканьем столовых приборов и посуды.

– Катюш, передай мне еще блинчиков с ягодами, – попросил Николай.

– А не объешься? – ласково спросила жена, накладывая новую порцию.

– Не-е, да я их хоть сто штук за раз съесть могу.

– Герой, – восхитилась Катерина, с удовольствием глядя, как муж поглощает

блинчики, запивая их теплым молоком.

– Ты мне бурек 3 еще положи, – попросил он, – уж очень аппетитно он

выглядит.

И не успела Катерина положить бурек, как он тут же исчез с тарелки.

– Господи, как у тебя все это только переваривается? – удивилась она.

– Да запросто. Это не просто пища, а как там ее, симфония вкусов. Во, точно!

– И он выставил указательный палец.

– Ну да, – бабка громко рассмеялась. – Из тебя, сына, ни генерала, ни поэта, –

беззлобно сказала она. На лице ее не было прежней строгости, морщины на

переносице разгладились, а в глазах светилась радость.

Вика украдкой изучала Серафиму Пантелеймоновну. «Что за типша такая? –