Ваше Сиятельство 14 (+ иллюстрации)

– Прошу, продолжайте, ваше сиятельство, – я вернул АУС на место, щелкнув замком на ремне. – Что там за минусы с «Гектором»?

– Первый минус – это его командир: капитан первого ранга Носков Ерофей Тихонович, – Варшавский замолчал, явно ожидая моей реакции. Не дождавшись ее, продолжил: – Вижу, вам это имя мало знакомо. Тогда так: Носков – граф, ему всего 33 года, но уже капитан первого ранга. Быстро взлетел. Перевели его на «Гектор», после небольшого инцидента с эсминцем «Слово Сварога», которым он прежде командовал. Неудачно его посадили под Тулой – снесли часть ангара, зацепили склад. Вроде было несколько тяжелораненых, ну и… В общем, некрасивая там история вышла, экипаж Ерофея Тихоновича невзлюбил. После небольшого скандала его перевели, на фрегат. Это как бы понижение, но лишь условно. Поскольку «Гектор» – вимана новейшая, оборудованная вашим «Одиссеем», новыми системами навигации, управления, вооружения и всякими иными прелестями, в которых вы разбираетесь лучше меня.

– А чего ему такая честь? – удивился я. В 33 года капитан первого ранга – это слишком. И то, что этому Ерофею доверяют новейший фрегат с установкой «Одиссей» тоже как-то слишком, после инцидента, где пострадали люди.

– Есть на то причины, ваше сиятельство. Его сестра замужем за князем Чистяковым. Да, да, – видя изумление на моем лице, подтвердил Варшавский, – самим Анатолием Сергеевичем, фельдмаршалом, главой Всеимперского Военного Ведомства. И хотя Анатолий Сергеевич человек во всем порядочный, до глубины костей государственный, жена его знает некоторые слабости князя, знает к нему подход. Еще замечу, этот граф Носков многим неприятен. Большой самодур, с завышенным самомнением из-за вот таких высоких связей. Это вам не Лосев, с которым всегда можно по-простому решать самые сложные вопросы.

– Ладно, справимся и с Носковым, если иных подходящих виман нет. Что там еще не так с «Гектором»? – вот не лежала у меня душа к этому фрегату. Где-то в моих глубинах интуиция вела себя беспокойно. Вроде не было от нее явного звоночка, но неприятные шевеления имелись.

– Не так еще то, что он может быть готов не ранее, чем через два дня. Посадили его в Перми для переделки системы «Еж» – это какая-то новая разработка пермских, якобы дающая локационную незаметность. Что-то они там улучшают. Вот я справлялся уже, – Елисей Иванович взял со стола блокнот, перевернул несколько листов, – именно так, обещают закончить к вечеру 30 июня. Раньше никак. В общем-то, я и думал, Александр Петрович, что вы выберете «Гектор». На него основная ставка.

– Да, задержка неприятная. Могли бы как минимум на день раньше вылететь, – затушив сигарету, я вернулся к дивану, присел рядом с Элизабет. – То есть мы вылетим не раньше первого? Как раз в день коронации Дениса Филофеевича.

Стрельцова и даже Бабский молчали, не мешая нашему разговору, не во всем понятному им.

– К сожалению так. Коронацию вам придется пропустить. По причине крайне уважительной. И задержка неприятная в столь важный момент, когда каждый день многое решает. Но согласитесь, Александр Петрович, эта штуковина, которую назвали «Еж», вам может оказаться очень полезна. Ее уже испытывали, отзывы хорошие. На стандартных настройках локаторов фрегат почти не видно. Говорят, появляется что-то вроде помех – не более. Вот сейчас пермские, что-то там улучшат, возможно, станет еще эффективнее. Так что, ожидание того стоит. Надеюсь! Давайте так: я их попробую поторопить. От имени цесаревича: пусть напрягутся, работают всем коллективом ночью, только обещаний вам никаких дать не могу. Теперь насчет подбора экспедиционной группы… – Варшавский снова открыл блокнот. – Вообще, мы думали приготовить списки с краткими характеристиками каждого и дать вам возможность выбрать. Со слов Бердского для вашей операции потребуется не менее составного взвода его бойцов.

– Ну это он загнул, – я поморщился, зная, что взводы в «Грифоне» примерно по 30 человек. – Елисей Иванович, если честно, я очень не люблю, когда много людей. Особенно, если людей лишних. Давайте так: не более 15 человек. Десять опытных бойцов и пять толковых магов с развитой защитой и атакой. Вот сообщите Бердскому, пусть подберет. Сам я готов буду вылететь на базу завтра.

– Хорошо, – он записал что-то в блокноте, потом на листке, лежавшем на столе. – Какие еще пожелания?

– Пока никаких. Если все вопросы решены, позвольте откланяться, – я встал и Элизабет тоже. – Мне нужно поскорее закончить с переводом, – пояснил я Варшавскому свою спешку.

– Может вам во дворце выделить покои? – заботливо спросил императорский конфидент.

– О, нет, Елисей Иванович! Не смею злоупотреблять гостеприимством! Мне и дома неплохо. И на моем «Эвересте» приятнейший комфорт. Так что распрощаемся, – видя, что у Варшавского больше нет вопросов, я направился к двери, пропуская вперед Элиз и Бабского.

Когда же они вышли, я сказал баронессе:

– Элиз, подождите там немного. Вспомнил, есть еще один вопрос… – после этого вернулся к Варшавскому.

Граф вопросительно поднял брови.

– Есть одна проблема, Елисей Иванович… Так сказать, личная, но для меня очень серьезная. В общем, дело в Ковалевской.

Вот тут его брови поползли еще выше.

– Разве ваша невеста может быть для вас, Александр Петрович, проблемой? – негромко спросил Варшавский.

– Никак нет. Но иногда она может создавать проблемы, – я прошел в его кабинет, обходя стол. – Сейчас я с вами этой проблемой поделюсь, а вы, может, что-то подскажите, чем-то поможете.

– Обязательно помогу всем, чем возможно. Ведь помогать вам – одно из важных направлений моей работы, по определению цесаревича. Присядем? – он кивнул на диван.

– Благодарю. Я постараюсь объясниться быстро, на ногах. В общем, так… – я кратко пересказал ему суть требования Ольги о включении ее в экспедиционную группу. Вдаваться в условия, которые она мне поставила, я не стал – все-таки это слишком личное, но проблему, которую несет упрямое намерение Ковалевской, я обозначил более чем ясно.

Возможно, с моей стороны это был скверный поступок. Все вопросы, связанные с моими женщинами, я всегда старался решать сам, не прибегая к посторонней помощи. Но сейчас случай был особый: во-первых, на кону была безопасность моей невесты, а во-вторых, время беспощадно тикало, и я пока не мог придумать ничего такого, чтобы оставить настойчивую Ольгу Борисовну дожидаться меня дома.

– Большая просьба, Елисей Иванович: все, что я сказал, без передачи Денису Филофеевичу, тем более князю Ковалевскому. Очень не хочу, чтобы все это выглядело так, будто я как бы нажаловался на Ольгу Борисовну. Глупо, правда? – я грустно усмехнулся. – Пожаловался или, если угодно, предал – вот этого никак бы не хотелось. Нужно решить данный вопрос так, чтобы Ковалевская просто не имела возможность попасть в состав экспедиции. Я как бы хочу ее там видеть… Да, я за и всей душой, но коварные обстоятельства…

– А вы хитрец! Коварный хитрец! – рассмеялся Варшавский. – Значит, всей душой, да? – граф покачал головой, роняя на лоб седоватые волосы и сверкая веселыми глазами. – Думаю, эту проблему мы решим. Причем, очень легко. Экспедиция будет отправляться с основной базы «Сириуса», и я попрошу генерала Трубецкого, чтобы он дал распоряжение: ни одного гражданского в составе экспедиции и на борту «Гектора». Это прямо так строго мы пропишем. Доведем до Носкова. И вам пришлем циркуляр по коммуникатору – распечатайте и с грустным видом покажите Ольге Борисовне.

– Дорогая, я самоотверженно боролся за твое место в составе группы, но видишь, обстоятельства сильнее меня… – с фальшивой печалью произнес я.

– У вас превосходный актерский талант! – императорский конфидент несколько раз сдержанно похлопал в ладоши. – Могли бы блистать на сцене с самой Светланой Ленской.

Вот чего не ожидал, так такой сомнительной похвалы. Я, да на сцене с Ленской?! Вероятно, Варшавский знал о моих отношениях с актрисой: такая у него работа: знать все и обо всех. И его слова были слегка завуалированной подковыркой. С Елисеем Ивановичам мы уже свои люди – ему такое позволительно. Я же не стал акцентировать внимание на сказанном им и вернулся к вопросу, волновавшему меня намного больше:

– У Ольги Борисовны, – сказал я, – есть одна привычка, которая могла бы наши старания переломить. Хотя вряд ли… Но все же. Она, при возникновении каких-либо серьезных проблем, сразу обращается к Денису Филофеевичу. Не думаю, что в данном случае цесаревич пожелает ей помочь, но мало ли. Ольга умеет убеждать.

– Хорошо, я буду такой вариант иметь в виду тоже. Есть еще какие-то пожелания? – спросил императорский конфидент.

– Если не сложно, помогите решить вопрос поручика Бабского. Алексей Давыдович желает остаться при мне. Мне он полезен, иногда необходим. Пока он по-прежнему числится в «Грифоне». Вот его надо бы как-то открепить и отправить в свободное плавание или лучше одарить его милостью как Стрельцову. Может он тоже станет лейб-агентом при Четвертой Имперской Канцелярии? – спросил я, этим вопросом выражая настоятельное пожелание.

– Может. Очень даже может, – согласился Варшавский. – В общем, решим с вашим Бабским.

На этом мы расстались. Я вышел из приемной, с ходу обрадовал нашего пуделя решением его вопроса. Вопроса, который он мне даже не пытался подсунуть. Но я знал, что Алексей был озабочен этим и очень не хотел возвращаться под начало полковника Бердского. Разумеется, физиономия Бабского наполнилась небывалым счастьем.

– Демон, – шепнула мне Элизабет, когда мы направились по широкому коридору к выходу из дворца. – Ленская мне кое-что тут сказала в эйхосе. Она уже свободна на сегодня. Не хочешь ее еще раз наказать. Я бы помогла.

Я остановился. Бабский, явно слышавший шепот Стрельцовой и понимающий суть наших игр, заулыбался во все белы зубоньки.

– Елизавета Борисовна, – строго произнес я, бросив взгляд на князя Молчанова, появившегося из Малахитового зала. – Облик морали, Елизавета Борисовна! Облик морали, и никаких сомнительных развлечений!

– Чего? – не поняла англичанка.

– Ничего. Лиз, давай без нее, – тихо сказал я. – Я устал за сегодня и не хочу видеть ночью никого кроме тебя.

– Я тебя люблю, – выдохнула баронесса, счастливо прикрыла глаза и поцеловала меня в губы.

В общем-то, и мне, и Стрельцовой плевать на правила дворцового приличия. Мы целовались во дворце перед самим главой Всеимперского Совета, который еще два дня назад пытался меня уничтожить. Но теперь обстоятельства повернулись так, что мало кто уверен, будто он сможет продержаться в своей высочайшей должности до осени.

Глава 7. Как я стал демоном

И я, и Элизабет, и тем более наш весельчак Бабский пребывали в прекрасном настроении. Взор Алексея Давыдовича пылал от понимания, что я практически выдернул его из-под жесткого подчинения полковнику Бердскому и освободил его от службы в «Грифоне». Стрельцова томно дышала после моих слов и чувственного поцелуя. Ничто не предвещало неприятностей, но они случились. Маленькие такие, забавные неприятности. Правда стряслись они не с нами, а с князем Молчановым.

Еще несколько дней назад, мне в голову не могло прийти, что я в немилости у главы Всеимперского Совета. Ведь с ним я никогда не пересекался, не имел никаких трений. Молчанов мог вообще не знать о моем существовании. Хотя нет, вру. Не знать обо мне он не мог. Хотя бы из-за того громкого случая, когда я надел наручники на князя Козельского. Да, да, того самого Козельского – главу Ведомства Имперского Порядка, по совместительству главного мерзавца, отца всероссийской коррупции. Как казалось тогда многим, он был человеком непотопляемым, могущественным почти как сам император. Но вот так вышло, что наш непотопляемый мигом утонул. Сгинул где-то в мрачных казематах на окраине Москвы. Судьбу его сейчас определяют суровые люди из канцелярии Отдельного Дознания.

Я знал, что Молчанов, как и князь Урочеев, и граф Фомин да еще десяток другой влиятельных физиономий из высшего дворянства связаны с Козельским всевозможными нечистыми делишками, но не думал, что моя причастность к судьбе Григория Юрьевича их так задела. Устранение Козельского, следствие, идущее по его антигосударственной деятельности, создало серьезные риски для многих из них. Большинство лишилось доходов и возможности решать свои дела так, как они привыкли – через того же главу Ведомства Имперского Порядка. На это мне открыла глаза Глория, в то прескверное утро, когда значительная часть важных государственных людей ополчились на меня из-за убийства Ричарда Гилберта. Большинству из них плевать было на то, что новоявленный наследник британской короны лишился головы. Одной британской башкой больше, одной меньше – в чем проблема? Для них это происшествие стало лишь поводом попытаться расправиться со мной, сделать из меня виновника замаячившей на горизонте войны и причиной всех российских бед. Но не вышло.

Быть может князь Молчанов, сейчас грозно стоявший передо мной, еще не усвоил, что их потуги не дали результата и никто не собирается меня отстранять от дел и отсылать на северные земли. Он, вальяжным жестом руки отстраняя свою свиту, шагнул ко мне и сказал:

– Вы не в доме терпимости, граф. Что позволяете на глазах у приличных людей?! Бессовестно как! Если вы!.. – он сопел от злости, краснел щекастым лицом и с трудом подбирал слова: – Вы своими уловками… Магией или чем там умеете… завладели вниманием княгини Ковалевской, это не делает из вас достойного человека!

– Вас и вашу цирковую труппу зря пускают во дворец! Вы просто шуты! – едко высказалась дама в бледно-голубом парике и длинном до пят платье.

– Боги, это кто сейчас рассуждает о приличиях?! Уж не тот ли самый человек, который пачкал руки преступными связями с князем Козельским? – усмехнулся я, шагнув ему на встречу и кожей чувствуя, как злится Элизабет из-за слов князя, еще больше из-за той язвы в голубом парике.

– Желаете цирковой фокус, князь? – прикрыл глаза и вытянул вперед руки. Тут же почувствовал, как все замерли: некоторые в предвкушении чего-то неожиданного; некоторые в страхе. Еще бы, обо мне по Москве ходило много жутких и лживых историй!

– Пророчествую! Ибо дали мне такую силу вечные боги! – произнес я, хитро приоткрыв один глаз. – Не позднее этой осени, вы, князь, лишитесь места главы Всеимперского Совета! Выдворят вас с позором! Вскроются ваши бессовестные делишки! И со всей высоты прежнего положения приземлитесь больно на задницу! Позорное будущее ожидает вас! Все лицемеры, которые боготворят сейчас вас, от вас отвернутся!

Едва я это сказал, как красная физиономия Молчанова стала бледно-желтой, он заохал, хватаясь за сердце и в самом деле – надо же чудеса какие! – приземлился на задницу перед своей свитой. Причем смачно так, что показалось, под его немалым весом дрогнул пол. По залу прокатились испуганные возгласы. Элизабет звонко расхохоталась. Я же… Я испытал немалое удивление. Ведь не предпринимал против князя ровно никаких действий помимо шутливого пророчества, бывшего на самом деле лишь моими логическими выводами из того, как шло следствие по делам Козельского! Лишь через несколько секунд я догадался: Бабский! Конечно, Бабский! От него пошла никому незаметная ментальная атака!

– Ах! А-ах! – раздался испуганный женский возглас.

Повернув голову, я увидел ту самую даму в бледно-голубом парике. Еще миг, она стояла с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами, затем метнулась в коридор юго-западный. Что ее заставило это сделать, можно было лишь догадываться. Зато я точно знал, кто ее заставил. Нет, Бабский как менталист без сомнений слабее Бондаревой, но он тоже хорош. Очень хорош! И я мог бы развить в нем эти таланты, поднять на уровень Натальи Петровны, даже сделать посильнее ее.

Мысль, о том, что мне предстоит встретиться с Наташей уже завтра стала для меня одновременно приятной и тревожной. Я подмигнул поручику как бы в знак благодарности за его шалости и направился к выходу из дворца. В след мне кто-то крикнул:

– Нападение на самого князя! Обязательно будет жалоба! За все ответите!

Идиоты? Какое нападение? Почти такая же глупая ситуация недавно получилась с архимагом Рыковым при свите его ряженых чудотворцев. Молчанова я его пальцем не трогал! Прежний Елецкий во мне был до предела возмущен. Если бы я дал ему волю, он бы сейчас развернулся и снес всех разом широкой волной кинетики. Я же лишь посмеивался. Ведь вышло все забавно. Пусть побесятся, а у меня нет ни времени, ни желания, чтобы вступать в выяснение отношений с этой придворной пеной. Она будет смыта, когда Денис Филофеевич вступит в права императора и у него появится время, чтобы навести надлежащие порядки и освободить свое окружение от пустых и вредных людей.

Домой я попал к восьми вечера. Элизабет снова вызывалась приготовить ужин – ей это начинало нравиться. Не знаю даже что больше: то ли сам процесс, кулинарное творчество, то ли мои похвалы и удовольствие, которое я испытывал от еды, приготовленной ей. Не могу сказать, что это было вкуснее, чем блюда от нашего повара или даже сделанное руками Ксении, но мне было очень приятно, когда готовила Стрельцова и когда она сама подавала на стол. Таилось в этом что-то такое особо душевное, сближающее тебя с любящим человеком на том тонком уровне, который за гранью слов и всяких приятных для слуха заверений.

На первом этаже у нас уже начались строительные работы: прихожую, гостиную и коридор очистили от мусора, следов былого пожара и пострадавшей мебели; завезли доски, несколько штабелей кирпича. Я не стал этим слишком интересоваться, лишь бегло оглядел случившиеся изменения, несколько минут поболтал с Багрицким и его парнями. Оставив с ними поручика, поднялся в гостевую комнату и сразу занялся переводом: разложил на столе листки и логические таблицы, частично заполненные еще вчера в Крыму, положил перед собой кинжал Гефеста, сосредоточился.

Когда вышел на тонкий план, сразу почувствовал, что я не один.

– Арти… – прошептал я, улыбаясь с блаженством.

«Хайре, дорогой! Я на минутку. Не буду тебе мешать. Только заглянула, чтобы увидеть, чем ты занимаешься», – беззвучно произнесла богиня. – «Спасибо… За то, как ты закончил свою молитву ко мне! Было очень приятно!», – она поцеловала меня прямо из непроявленного, но хотя физического контакта не было, вся равно я почувствовал ту особую сладость, которая может исходить только от богов.

А через миг я ощутил еще один поцелуй. Все так же из непроявленного моих губ коснулись губы Афины.

«Постараемся помочь Глории, хотя мы ее нелюбим. Помочь ей сложно и, может, придется нарушить небесные законы. Но мы постараемся, мой дорогой!», – беззвучно пообещала Воительница.

Как я ни старался, работа над переводом у меня не пошла. До ужина смог выжать лишь с десяток строк с описанием того, как люди принца Харвида собирали драгоценные древнейшие свитки в дворцовой библиотеке в то время, как столица уже была в огне от ударов мятежников и виман принцессы Ларнурис. Остановился я на весьма важном месте, где повторно описывалось место входа в Пещеры Конца и Начала, а также работа магов, расчищавших проход. На этом фрагменте мне пришлось остановиться и спуститься в столовую – меня ждали к ужину.

После недолгого ужина при свечах, сдобренного несколькими глотками вина, я поработал еще час и понял, что совсем выдохся. Вытягивание информации, скрытой тысячелетиями, требует величайшего напряжения внимания и особо тонких настроек. Иногда этот сложнейший процесс дается легче, иногда намного сложнее. Вот сегодня не пошло. Да, сделал немало, но так и не завершил перевод, не нашел точного указания, где же все-таки расположен вход в Пещеры Конца и Начала. По моим ожиданиям это должны быть именно магические координаты, привязанные к тональности силовых линий тонкого плана – они единые и неизменны во все времена. Так должно быть, потому как Свидетельства Лагура Бархума писались с расчетом, что их смогут прочесть люди в далеком будущем, готовые снова принять содержимое Хранилища Знаний и мудро им распорядиться. Хотя этот расчет, на мой взгляд, был несколько наивен, как наивна сама вера, что люди через многие тысячи лет станут лучше, мудрее и морально чище.

Спрятав кинжал Гефеста и листы с переводом, я ответил на сообщения маме и Ольге. Увы, пока ничего не пришло от Глории. Затем открыл хрустальный флакон и выпустил Нурхама Хоргема Райси.

– Слушаю и повинуюсь, о, великий бессмертный маг! – хорраг, покачиваясь на дымном хвосте, в совершенстве освоил внешность джина именно ту, которую я показал ему ментально.

– Как дела, мой друг? Скучно в этой стекляшке? – я знал, Нурхаму очень приятно, когда я называю его своим другом.

– Что такое лишь день в небольшом стеснении? Я тысячи лет провел в жутком заточении, – отозвался древний дух.

В этот момент дверь открылась и в комнату вошла Элизабет, еще мокрая после ванны, одетая в мой серый, великоватый для нее халат. Я хлопнул ладонью по краю дивана, приглашая баронессу присесть рядом, и сказал джину:

– Нурхан, ты должен подчиняться этой женщине так же, как подчиняешься Ольге Борисовне. Ты должен быть всегда готов защитить ее, если этого требуют обстоятельства. Как понимаешь, таких женщины у меня две. С третьей я познакомлю тебя позже, – говоря это, я подумал о графине, но был в сомнениях стоит позволять маме управление хоррагом. Я опасался, что она может использовать его не совсем так, как мне того бы хотелось из-за своих неуместных страхов и беспокойств относительно меня, да и моего женского окружения.

– Спасибо, мой демон, – Стрельцова обняла меня и поцеловала в краешек губ. – Спать нескоро собираешься?

– Элиз, еще часик, может меньше, – я глянул на часы и с удовольствием подставляя себя ласкам англичанки. – Ты ложись. Только я, как только лягу, могу разбудить тебя. Ведь для нас этот день еще не закончен.

Хотя с присутствием Ольги в составе экспедиции вопрос был почти решен так, как мне хотелось, все равно я решил немного позаниматься с хоррагом и попробовать обучить его защитной магии. В идеале было бы встроить в него шаблон «Коолан Байти». Вряд ли это было возможно сделать достаточно быстро, но попробовать стоило. Уж если не получится с «Коолан Байти», то может Нурхан сможет воспринять какой-то из моих старых шаблонов попроще. В архивах моих прежних жизней их было так много, что я даже не помнил все.

Я провозился с обучением древнего духа долго. Лег в постель около двух ночи, уставший, но довольный результатами. Элизабет будить не стал – уж обойдемся в эту ночь без сладенького.

Проснулся в восемь утра, ощутив пустую постель там, где должна быть Стрельцова. Лежал несколько минут, прикрыв глаза и пытаясь угадать, куда делась моя чеширская кошечка. Можно было, конечно, выйти на тонкий план и легко найти ее, но я не хотел быть сейчас магом. Быть обычным человеком эту жизнь и людей в ней, тем более людей, которых ты любишь, не менее приятно, чем то, что многие принимают как чудо.

Запищал эйхос, сигнализируя о новом сообщении. Я повернулся на бок, дотянулся до тумбочки, и нажал боковую пластину АУСа, глянул на экран. Ого! Сообщение от Глории! Это наверняка важно! Включил его, сделав больше громкость:

«Елецкий! Спасибо за заботу! Луиса врачевал сам Асклепий! Спасибо! Я очень тронута! Просто нет слов! Вернусь в Москву не раньше начала июля. К сожалению, не смогу быть на коронации Дениса Филофеевича. Думаю, причины объяснять не надо. Противостояние с герцогом Крайтоном будет очень трудным! Очень! Не могу сказать всего! Читай утреннюю британскую прессу. Мы ответили. Начинаем бить их пока тем же оружием: статьями в газетах. Полагаю, наши выстрелы через прессу будут более болезненными, чем раны от пуль, которыми они хотели убить моего Луиса. А тебя…», – императрица здесь будто замаялась, потом добавила: – «Очень хочу тебя видеть. Наверное, поэтому меня тянет в Москву».

При словах «моего Луиса» кто-то будто коготком царапнул тонкую ткань моей души. Да, я ревновал. Сдержано, вполне отдавая отчет этому чувству и позволяя ему быть. Ведь если совсем без него, то в жизни становится чуть меньше вкуса. А я люблю эти вкусы. Я просто люблю жизнь, как она есть во всей полноте, с ее горестями и радостями.

Вторая мигающая строка на АУСе сигнализировала о непросмотренном сообщении от Варшавского. Оно оказалось коротким, текстовым:

«Здравия, Александр Петрович! Вышел срочный циркуляр, по работе, в которую вы вовлечены. Вам надлежит немедленно с ним ознакомиться!».

Я не сомневался, что это именно тот самый «циркуляр», который должен помочь мне с отказом принять Ольгу в состав экспедиции. Я поторопился встать, и включил коммуникатор. Пока он грузился, соединялся с Всеимперской сетью, я надел джаны, посетил ванную. Когда вернулся, обнаружил в комнате, пропавшую Элизабет. Баронесса выглядела взволнованной, слегка растрепанной.