bannerbanner
Избранное
Избранное

Полная версия

Избранное

Язык: Русский
Год издания: 2025
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
7 из 8

– Но почему мне?

– Ты как-то подвёл меня к этому. Видимо, у тебя тоже есть ко мне ключик… Я уже говорила, что занялась психоанализом потому, что всю жизнь пыталась понять. Но ты в этой науке пошёл дальше меня. Может быть, ты объяснишь мне?

– Ты права: на тебе одной я мог бы защитить диссертацию.


2


В тот разговор с ней я понял ещё кое-что. И пока она рассказывала, каким-то вторым слоем мысли потихоньку осмыслял это, словно какую-то обыденность. Как вспоминается вдруг, что забыл выключить чайник. Я понял, что люблю эту девушку и оставлю ради неё семью.

Разумеется, я полюбил её не за то, что она была с профессором. И даже не за то, что она оказалась вдруг такой сложной и интересной. Я полюбил её раньше, ещё в первую нашу встречу, даже в первые секунды её. Но только теперь это осознал. Лишь потому, что в мире, где профессор был для меня абсолютным и бесспорным авторитетом, это не так просто и быстро осознавалось. Но в мире, где профессор совратил четырнадцатилетнюю девочку, размывались границы возможного. И я очень быстро, просто и спокойно мог признаться себе в том, что раньше осознавал бы долго и мучительно, страдая и ломая себя.

Я вдруг увидел будущее так ясно, как будто оно уже совершилось. Увидел, как через несколько дней мы встретимся снова – и я поцелую её. Увидел, как ещё через несколько дней я приду к ней домой и останусь на ночь. Увидел, как наутро расскажу обо всём жене, попрошу прощения и навсегда перееду к Ксюше. И это хроническая неизбежность, которой бесполезно противиться, да и нет никакого желания. Это просто стояло передо мной как нечто неподвластное моей воле. Я наблюдал это в своём воображении, будто смотрел старый фильм, который давно снят и смонтирован.

В самом деле: ведь всё это случилось как-то само собой – и уже после было осознано мною. Сначала провёл с ней целый день тайком от жены – и только потом это понял. Даже пальцы замёрзли раньше, чем я заметил это. И вот теперь я осознаю, что полюбил её – уже после того, как полюбил. А значит, это сильнее меня. Что я мог сделать? Как я мог предотвратить то, что совершалось помимо моей воли? Как могу нести ответственность за то, что вдруг выросло во мне само собой, как растёт раковая опухоль?

Я словно проснулся в другой жизни и другим человеком. В этом мире и у этого меня никогда не было жены и ребёнка. Мне их жаль, но словно каких-то чужих мне людей, до которых мне нет никакого дела. Вот же она – моя подлинная судьба, которая всё это время ждала меня и готовилась для меня! Моя жена не стала казаться мне менее красивой и замечательной. Она ничуть не стала хуже в моих глазах. Просто вдруг стала чужой мне женщиной. Я понимал, что она многим превосходит Ксюшу. Просто она – не моё. Просто я не знал ещё себя настоящего, не разгадал своего истинного предназначения. Моя жена была моей тихой гаванью, где я спокойно прожил несколько лет в покое и благодати, подспудно готовя себя к настоящему плаванию в открытое море.

Я понимал, что с Ксюшей никогда не будет легко и спокойно. Понимал, что жизнь с ней будет постоянной борьбой, непрерывным преодолением. Понимал, что она тяжело больна и я должен буду вылечить её или терпеть её болезнь. Понимал даже, что она ещё заставит меня пострадать и помучиться, ибо таков рок, преследующий её. Но я хотел этого, жаждал этой борьбы и этих мучений. И не мог больше усидеть на месте, лишь увидев возможность бороться и мучиться. Жизнь без этого теперь казалась мне невыносимо скучной и пресной, не имеющей смысла, не позволяющей мне раскрыться и реализовать себя.

Измена совершается не в постели, а в голове. И это прежде всего не какой-то там физиологический акт, что вторично. Когда любишь другую женщину – это уже измена. Когда проводишь с ней время тайком от жены – это измена делом. Была или не была ещё физическая близость у меня с Ксюшей, не имело решающего значения. Я понимал, что уже изменил жене. И это было необратимо и неотвратимо, ибо я понял это, когда всё уже случилось. Скоро или не скоро будет у нас эта пресловутая физическая близость, для меня совсем не важно. Это ничего не изменит. И совсем не для этого мне нужна была Ксюша. Не ради этого я встречался с ней и не к тому стремился.

Я даже не рассматривал вариант сделать её своей любовницей. Это было совсем не в моём и не в её духе. Это совсем не та женщина. Она отдаётся любви целиком, без остатка, и того же требует от мужчины. И я не мог бы жить в постоянном обмане, постоянном страхе разоблачения. Я просто не мог больше жить со своей женой, а мог жить только с Ксюшей. И хотел именно жить с ней, быть рядом с ней постоянно, насколько это возможно, слиться с ней в единое и неделимое целое.

Я корил себя теперь лишь за то, что не обратил на неё внимания ещё в институте – и тогда мы давно уже были бы вместе. И не было бы у меня жены и ребёнка. А был бы только отдельный космос из двух наших миров. Как всё было бы проще теперь!


3


После встречи с ней я пошёл к профессору. Я ведь и должен был быть у него. Я не планировал обсуждать с ним то, что она рассказала. Просто хотел посмотреть ему в глаза и прислушаться к собственным ощущениям. Может быть, где-то в глубине души у меня ещё оставались сомнения. Я боялся и противился до конца признать, что всё было именно так, как рассказала мне Ксюша. Я ни секунды не сомневался в её словах. Но, быть может, она перепутала что-то? Быть может, то был какой-то другой профессор?

Ему было семьдесят пять. Но казалось, уже все девяносто. Передо мной сидел дряхлый старик, который сам едва мог подняться и дойти до уборной. Такой уже не мог быть врагом, только другом. Такого при всём желании я не мог ненавидеть, хотя казалось, что должен бы. Но вместо ненависти я испытывал к нему только жалость. Мне было интересно, как он теперь относится к тому эпизоду. Мучается ли хоть немного совестью? Помнит ли вообще? Мне захотелось вдруг обсудить с ним это. Как-нибудь ненавязчиво, не слишком впрямую. Но казалось, лишь только заговорю с ним об этом – и он тут же умрёт.

– Как Вы себя чувствуете? – задал я традиционный вопрос.

Профессор махнул рукой.

– Поговорим лучше о твоей работе. Написал что-нибудь за эту неделю?

– Не написал ни слова.

– Почему? – удивился он.

– Всякие разные вещи происходят в жизни, – уклончиво ответил я.

– Ты пришёл просто навестить меня? Или ищешь выход из творческого кризиса?

– Скорее первый вариант.

– Что ж, это приятно. Как твой малыш?

– Недавно начал ходить.

– Прекрасно.

Я всегда легко общался с ним. Нам всегда было что обсудить. Но вдруг я почувствовал какую-то неестественную натянутость и неловкость. Словно мне совсем нечего было ему сказать, а нужно было ещё неопределённое время выискивать слова, чтобы как-то развлечь этого одинокого старика – какого-то чужого и незнакомого мне. Словно кто-то извне повесил на меня эту тягостную обязанность. И я понял, что рано или поздно всё равно заговорю с ним об этом, ибо нам не о чем больше с ним говорить. И как-то само собой вырвалось, прежде чем я сам понял, что говорю:

– Расскажите о Ксюше.

– О какой Ксюше?

– Которая Александра.

В моих словах не было ни тени осуждения. Я был совершенно спокоен. Будто спрашивал его о погоде за окном. Профессор вдруг оживился. Словно от одних воспоминаний моментально помолодел. Встал со своего кресла и прошёлся по комнате, опираясь на палку. Подошёл к окну и долго разглядывал лежащий на деревьях снег. Затем повернулся ко мне.

– Я могу задать тебе встречный вопрос?

– Попробуйте.

– Если ты спрашиваешь – значит, всё уже знаешь. Если знаешь – значит, она тебе рассказала. Если рассказала – значит, вы с ней близки. Знает ли об этом твоя жена?

Тут я осёкся. Не ожидал от него такого вопроса. Потому что сам ещё не успел задать его себе. Хотя он казался элементарным и очевидным.

– Будете меня шантажировать?

– Нет, что ты. Просто намекаю, что все мы не без греха.

– Но ей уже не четырнадцать лет.

– А есть разница?

Он снова проковылял к своему креслу и сел.

– Конечно, разница есть, – ответил он сам себе. – Но она не столь принципиальна. Она не перекрывает сходства.

– И в чём же сходство?

– В тебе что-то вспыхнуло. Так, что ты готов оставить семью и ребёнка ради неё. Значит, ты знаешь, каково это – когда не владеешь собой? Когда тобой управляет чувство?

– Тогда чем же Вы отличаетесь от маньяка, который не может не убивать?

– Ничем. А чем отличается от маньяка гений, творящий свои шедевры? В каждом из нас живёт маньяк. И в каждом из нас живёт гений. Вопрос лишь в том, кто из них раньше и мощнее проявится. А это не всегда зависит от нас.

– Так вот на чём стоит Ваша научная позиция. Вы оправдываете себя.

– А на чём стоит твоя позиция? Сама жизнь даёт тебе уникальную возможность доказать правоту своей теории.

– Тут дело не в теориях. Просто Ксюша – мой человек. Просто я полюбил её. Но это к делу не относится. Не пытайтесь перевести разговор на меня.

– Психоаналитик перестаёт быть таковым, когда сам становится пациентом. Невозможно анализировать самого себя. Это как делать себе операцию на сердце… Что ты хочешь от меня услышать?

– Она всю жизнь хотела понять. Теперь я хочу того же. Может, попытаетесь объяснить?

– Каждого мужчину в шестьдесят привлекают молоденькие.

– И это Ваше объяснение? Что ж, молоденькие. Но не четырнадцатилетние.

– Не будь бюрократом. Ты ведь психоаналитик, а не юрист. Ты же не думаешь, что, как только человеку исполняется восемнадцать и он становится совершеннолетним по закону, в нём тут же что-то меняется? Что он сегодня ещё засыпает ребёнком, а завтра уже просыпается взрослым? Она была уже созревшая, готовая. У неё в восемь лет пошли месячные. Она выглядела на двадцать, а мыслила на все тридцать. И она сама это спровоцировала.

– Каким же образом?

– Ты ведь знаешь, как это бывает. В любовных отношениях несовершившееся иногда значит больше, чем совершившееся. Взгляды, жесты, повороты головы, лёгкий румянец на щеках – ничего конкретного, что можно было бы предъявить в суде. Но ты понимаешь: она не против, она готова и хочет этого, она не станет противиться, разве что показательно.

– Она была ребёнком. Вы должны были это остановить. На Вас лежала ответственность.

– Представь: тебе шестьдесят. В тебе ещё играет молодая кровь, тебе ещё хочется женщин, ты ещё заглядываешься на молоденьких студенток. Это выше твоих сил, это все делают.

– Но не все соблазняют этих молоденьких студенток.

– Ты всё-таки осуждаешь меня. Но уверен ли ты, что знаешь самого себя? Думаешь, я не был уверен не меньше твоего, что никогда такого не сделаю? Но вот перед тобой такое юное и свежее тело – кожа бархатная, щёчки как лепестки, губы как сироп – и всё это сидит перед тобой, словно из сна, и как бы говорит: «Бери меня, я твоя, ну что же ты!» И вокруг ни души. Только ты и она в закрытой комнате. Лёгкое случайное касание кончиками пальцев её коленки – и словно электрический разряд проходит по всему телу. И ты вдруг просыпаешься, когда всё уже совершилось, словно от гипноза отходишь. И сам не веришь себе и не осознаёшь до конца, на самом ли деле это было или только привиделось. Уверен ли ты, что мог бы устоять, окажись ты на моём месте?

– По-Вашему получается – всё позволено. Любую мерзость можно оправдать этим «я не владел собой». Значит, нет ни вины, ни ответственности. Значит, мы все животные. Я только теперь осознал всю мрачность Вашей картины мира. Как Вы живёте с такими взглядами? Как Вы до сих пор не убили себя?

– Ты только теперь посмотрел на это как человек, а не как учёный. Тебе повезло, что ты столь рано это увидел. Я только с ней это понял. Думаешь, я не осознавал, что делаю? Что я педофил, извращенец? Что я творю мерзость, за которую возненавидел бы всякого? Что я убил бы любого, кто сотворил бы такое с моей дочерью? Что я всю жизнь испортил девочке? Думаешь, эта мысль не сверлила мне мозг? И до сих пор не сверлит?

– «Я бездарность, мнящая себя гением».

Профессор снова встал с кресла. Побрёл к своей кровати. Я помог ему лечь. Он тяжело дышал. Я сел рядом. Мы несколько минут помолчали, пока он отдышался. Потом я спросил:

– Ваша жена умерла из-за этого? После визита в Ваш кабинет?

– Когда она пришла в мой кабинет, она ничего не видела. Но всё уже знала. Пришла, чтобы поглядеть на неё. И её сердце не выдержало.

– А как выдерживает это Ваша совесть?

– Ты совсем не винишь её. Только меня. Но я ведь сказал, что она мыслила на все тридцать. Она всё понимала. И точно так же, как и я, могла и должна была прекратить это. Такой союз обречён. Он не мог счастливо закончиться. Он мог привести только к двум искалеченным душам. И я не какой-нибудь коварный охотник за малолетками. Я тоже жертва. Она меня вымотала.

– Она говорила, что Вы её вымотали.

– А как же иначе? Я – её, а она – меня. Думаешь, я сделал её такой? Когда она только пришла ко мне, в ней уже что-то было надломлено.

– Вы должны были её вылечить, а не сильнее искалечить.

– Как можно вылечить человека, которому нравится его состояние? Который находит какое-то мазохистское наслаждение в своём страдании и ненасытно жаждет его ещё больше?

– Как же она Вас вымотала?

– А ты снова представь, что тебе шестьдесят, ты почтенный учёный, профессор, заслуженный, увешанный наградами, виднейший психоаналитик в стране – а тобой вертит как хочет сопливая девочка-подросток.

– Она говорила, Вы обращались с её чувством как с игрушкой.

– А теперь представь, что ты четырнадцатилетняя девочка. Немного ущербная. Жалкая и несчастная. Чувствуешь себя каким-то уродцем. Обозлена на весь мир и сама наслаждаешься своим состоянием. Думаешь, это я сделал её параноиком? Это уже росло и развивалось в ней само по себе. Я лишь обязан был это вылечить. И вполне мог это сделать, пока не поздно. Но вместо этого не удержался и ещё больше способствовал развитию в ней этой паранойи, допустил разрастание её до клинических масштабов.

– Значит, она всё придумала?

– Она ждала от людей худшего. И потому внушила себе, что я обращаюсь с ней как с игрушкой. Потому что представить не могла, что может быть иначе. Было это или нет – она только это и видела, потому что таков был её взгляд, так надиктовывали ей комплексы. Она изводила меня своей постоянной ревностью, постоянными страхами, что я вот-вот её брошу, постоянной необходимостью доказывать ей, что она неправа, что я отношусь к ней как ко взрослой и люблю её как взрослую. Но она не хотела верить, не могла верить. Как не мог я не прикасаться к ней. Как не можешь ты не прикасаться к ней.

Он вновь замолчал и закрыл глаза, чтобы отдышаться. Потом сказал, глядя в потолок:

– Мы с ней оба несчастные жертвы, изувечившие друг друга в силу каких-то роковых обстоятельств, никому из нас не подвластных. Изначально обречённые изувечить друг друга. Говоришь, она всю жизнь пыталась понять? Я тоже всю жизнь пытался понять. Я пытался исследовать это явление как учёный. Но я так и не смог найти объяснение. Может быть, ты найдёшь.

Я встал, оделся и пошёл к выходу. Бросил ему на прощание:

– Знаете, если бы я был чуть меньше психоаналитиком и чуть больше мужчиной – я бы Вас убил.

Третья встреча

1


Слова профессора, как бы мерзок он ни был мне теперь, заставили меня задуматься. Разбудили спящий рассудок. И рассудок засомневался. Мне столь наглядно было показано, как далеко может завести человека отсутствие контроля над собой. И я впервые с момента первой встречи с Ксюшей столь ясно поставил себе вопрос, который следовало поставить намного раньше: а насколько я сам сейчас себя контролирую? И куда это может меня завести?

Исследовав десятки случаев пагубной страсти к женщине, я не узнавал её в себе самом. Только теперь понял, насколько всё иначе, когда испытываешь это сам. И только рассудок твердил: а может, это оно и есть – то, что я вроде бы столь подробно изучил в теории? То, что приводит иногда к катастрофическим последствиям? То, что в ином случае может разрушить жизнь? А может, я тоже отдался во власть чувств, усыпил разум и пошёл за ними туда, куда они ведут? А может, я совершу теперь что-то, о чём позже буду жалеть? А может, лучше остановиться и подумать?

Мне стало страшно. Что, если профессор прав – и я тоже животное, лишь иногда способное осознать свою неправоту, но никогда не способное её исправить? Что, если все мои чувства к Ксюше – не более чем тёмная иррациональная сила, полностью управляющая всем моим существом? Что, если я ничем не лучше извращенца, трогающего девочку-подростка? Что, если разница лишь в том, что ей уже не четырнадцать – лишь в ней, но не во мне? Что, если причины и мотивы моих действий – в точности те же, что у него? Что, если я снова делаю с ней то же самое, совсем того не желая, как и он не желал? Что, если она снова делает со мной то же самое, что делала с ним?

Нет, это надо временно прекратить, взять под контроль разума. Нельзя более допускать, чтобы что-то происходило со мной прежде, нежели я осознал, что это происходит. Сейчас я встречусь с ней снова и скажу: «Ксюша, я люблю тебя, но мы должны остановиться и подождать. Пока промелькнёт эта вспышка. Пока улягутся страсти. Пока сойдёт напряжение. Я должен некоторое время пожить с этим, чтобы просто обдумать это. Чтобы отделить подсознание от сознания, веления разума от велений чувств. Чтобы ко мне вернулся контроль над собой и я мог принять взвешенное решение».

И вот я уже вижу её и иду ей навстречу. И эта речь уже висит готовая у меня на языке. И я твёрдо знаю, что сейчас скажу ей всё это, и не вижу тому препятствий. Это же так просто: открой рот и скажи эти несколько простых слов. Она поймёт и не обидится. Она будет терпеливо ждать – столько, сколько придётся. И это самое правильное, самое рациональное, что можно сделать.

И вот до неё остаётся каких-то несколько метров. И вновь всё переворачивает вверх дном жалкая доля секунды. По её глазам, по её губам, по наклону головы я понимаю вмиг, что она ждёт поцелуя, готова к нему и твёрдо знает, что я сейчас её поцелую. И я снова впадаю в транс. И мне уже кажется, что я только с тем и шёл, что я изначально собирался поцеловать её. Что это естественно и ожидаемо и я ни секунды не сомневался в этом. Всё, что я собирался сказать ей, вмиг вылетело из памяти, и я был совершенно уверен, что шёл с единственным намерением – сегодня её поцеловать. Что это было моё решение, моя осознанная воля.

Это был самый долгий и сладостный поцелуй в моей жизни, который я до сих пор иногда вспоминаю во сне. «Губы как сироп». И когда он ещё продолжался, я осознал, что всё кончено. Всё решено. Всё уже совершилось. Ничего не исправить. Ничего не вернуть. Нет пути назад. У меня нет больше семьи, нет жены, нет ребёнка. Они были в какой-то другой жизни, у какого-то другого меня. Нет больше института, нет профессора, нет диссертации, нет вообще такой науки – психоанализ. Есть только я и Ксюша. И наш поцелуй, вмиг перечёркивающий всё, что с нами было, и начинающий с нуля что-то новое и неизведанное.

– Ты так и не рассказал мне про свою жену.

– Что ты хочешь о ней узнать?

– Какая она?

Мы были в лесу. Я огляделся вокруг, увидел сидящих на дереве воробьёв и сказал первое, что вспомнилось:

– Она очень любит птиц. Постоянно кормит их. Радуется как ребёнок, когда они берут с руки. Наш сын, кажется, унаследовал это от неё. Никакая игрушка не привлекает его внимание больше, чем наша синица. Я говорил, что у нас дома живёт синица?

– Нет, расскажи.

– Мы подобрали её в этом самом лесу. Гуляли тут с женой, когда она ещё была беременна. Она собиралась бросить семечек в очередную кормушку – и вдруг заметила, что там сидит синичка, прижавшись к стеночке. Она почему-то не могла летать. Было морозно, как сейчас, и бедная птичка умирала от холода. Нам стало жаль её, и мы принесли её домой. Там она отогрелась и пыталась взлететь. Но её почему-то всё время несло куда-то в сторону. Она билась о мебель, о стены, об окна – и падала. Приглядевшись, я понял, что у неё работает только одно крыло. Прикосновение к другому явно причиняло ей боль. Она пыталась пищать, вовсю раскрывая клювик, но раздавался лишь едва слышный хрип.

Была уже ночь, но рядом с нашим домом оказалась круглосуточная ветеринарная клиника. Мы отнесли туда птицу. Врач осмотрел её и сказал, что крыло раздроблено. То ли от укуса животного, то ли от сильного удара обо что-то. Птица, скорее всего, не выживет. Она инстинктивно пытается взлететь, но этим только травмирует себя ещё больше. Если посадить её в клетку, где у неё не будет достаточно места для полёта – может быть, она проживёт ещё какое-то время.

Среди ночи негде было взять клетку, и я смастерил для синички временное жилище из картонной коробки. Мы легли спать, но услышали, как птица оттуда выпорхнула. Дырочка, которую я проделал для воздуха, оказалась слишком большой. Мы снова включили свет и пытались найти её. Но нашли не сразу. Едва слышный шорох и хрип раздавались из-под старого дубового гардероба. Синица заползла в узкую щель между стеной и шкафом и там нырнула в дыру под днищем. Достать её оттуда не получалось. Даже тоненькая ручка моей жены не пролезала туда. Сперва мы решили положить синичке еду на выходе из убежища, надеясь, что та проголодается и сама выползет. Но шорох и хрип не давали покоя. Жене казалось, что птица застряла там и не может вылезти. Что она так и умрёт там, если мы её не вытащим.

Я не мог сдвинуть шкаф и начал доставать из него вещи. Это заняло время. Было уже часа три ночи, а мне нужно было рано вставать на работу. В конце концов я опустошил гардероб, и только тогда он поддался. Мы извлекли оттуда птицу – у неё была отдавлена лапка. Видимо, застряла под опорой шкафа. И оказалась там, когда я его двигал. Моя жена разревелась. Хотели спасти птицу – а только ещё больше искалечили. Мы понесли её снова к ветеринару. Он перетянул лапку обычной ниткой и отрезал обычными ножницами. Больше он ничего не мог сделать.

Наутро я купил птице клетку. С тех пор она поселилась у нас. Превзошла наши самые смелые ожидания и самые оптимистичные прогнозы врача, ибо живёт у нас больше года и отлично себя чувствует. Голос её восстановился, и по утрам она очень мелодично чирикает. Довольно ловко скачет на одной лапке из одного конца клетки в другой. Стоит уверенно на тонкой жёрдочке, что мы поставили ей посерёдке. Наш сын от неё в восторге. Так и тянет к ней ручки. Кажется, в клетке ей даже лучше, чем на воле.


2


Когда я пришёл домой, жены и ребёнка не было. Они гуляли. Дома была моя мама.

– Сядь, – как-то слишком серьёзно сказала она. – Мне нужно с тобой поговорить.

Я сел, уже внутренне готовый к тому, что она что-то знает. Она спросила:

– Где ты был в воскресенье? – И не дожидаясь ответа: – Ты сказал жене, что весь день был у профессора. Но моя знакомая видела тебя в другом районе. С какой-то девушкой. Что это за девушка?

Ну вот и настал момент истины. Придётся всё рассказать матери. Может, оно и правильнее – начать с неё. Она любит мою жену, кажется, даже больше, чем меня. Особенно после рождения внука. По её реакции сразу многое станет ясно на будущее. Я сказал как есть, спокойным голосом, будто каждый день признаюсь в подобных вещах:

– Эту девушку зовут Александра. Я люблю её и в скором времени собираюсь навсегда к ней переселиться. Развестись и жениться на ней.

Мама заплакала. Я не знал, куда девать себя от неловкости. Сказать это было удивительно просто. Но совсем непросто было видеть реакцию, хотя она была вполне ожидаема.

– Весь в отца, – неожиданно пробормотала она сквозь слёзы.

– При чём тут мой отец? – не понял я.

– Ты думаешь, он умер, когда тебе не было года. Так я говорила тебе. Но это не совсем так. Для меня он умер, когда тебе не было года. А на самом деле – намного позже, когда ты уже ходил в школу. Я хотела рассказать тебе всё, когда ты вырастешь. Но всё как-то к слову не приходилось. А теперь знай, господин психоаналитик, в кого ты такой пошёл.

– И в кого же?

– Когда тебе не было года, твой отец ушёл к другой женщине. Его будто подменили, когда он её встретил. Говорил, что его словно ударило молнией. Что он не в силах сопротивляться. Что это всё случилось как-то само собой против его воли. Что он сам не ведал, что творит, и не мог собой управлять. Что его захватила неподвластная ему стихийная сила, и он будто под гипнозом. Что он наконец встретил своего единственного родного человека, судьбой ему предназначенного. Что ему жаль нас с тобой, но он ничего не может с собой поделать. И он ушёл.

– Что ещё он говорил про неё?

– Говорил, что я намного лучше неё. Что со мной ему было легко и спокойно, а с ней его ждут сплошные мучения – но он жаждет этих мучений и видит в них смысл жизни. Что его так тянет к ней, и это сильнее него, хотя он прекрасно понимает, как нелегко с ней будет. И он был прав.

На страницу:
7 из 8