Echo of Legends: Hunters

Валентин RakkenOne

Echo of Legends: Hunters

Echo of Legends: Hunters

Каин родился в северной провинции, где зимы начинались раньше, чем солнце успевало покинуть осень, и продолжались дольше, чем позволялось надежде. Его мать умерла при родах, оставив на груди новорождённого багровый след – не метку, а предзнаменование. Отец, человек суровый и религиозный, утверждал, что это кара за грехи рода Варлоков. Он не бил Каина, но любовь заменил холодной дисциплиной и молитвами. Каин рос в тени, не потому что свет избегал его, а потому что он сам избегал света. Единственным теплом в его жизни была младшая сестра Элина. Она родилась, когда Каину было восемь. Он сжал её в дрожащих руках, как будто держал не ребёнка, а смысл. С тех пор он стал её щитом – не словом, а делом. Когда отец срывался на Элину за детские шалости, Каин принимал удары на себя. Когда в деревне началась чума, и мать соседей винила ребёнка за болезнь, Каин однажды вбил гвоздь в её дверь, прикрепив к ней дохлую крысу. Никто больше не тронул Элину.

Им пришлось бежать, когда охотники на ведьм прибыли в деревню. Элина начала говорить с пустотой – так говорили соседи. Мол, она смеётся в одиночестве, будто слышит голоса. Отец заявил, что это бесовщина. Каин не поверил. Он слышал, как сестра пела старые колыбельные, которых никто не учил. Он видел, как она стояла под дождём и шептала что-то в небо, а дождь вдруг прекращался. Он не боялся. Он чувствовал, что Элина связана с чем-то, что не объяснить, но и не осудить. Однажды ночью он схватил её на руки и сбежал. Они жили в лесах, скитались между руинами, прятались в развалинах старых храмов. Питались падалью, краденым хлебом и мечтами о будущем. Тогда Каин встретил Гаррика.

Гаррик был охотником. Не тем, кто убивает волков ради мяса, а тем, кто убивает то, о чём говорят только пьяные в трактире и шепчут старухи у очага. Он нашёл их у старого источника, когда Каин пытался отогреть Элину, укушенную змеёй. Гаррик не стал задавать вопросов. Он спас девочку, а потом предложил Каину выбор – остаться и умереть или идти с ним и стать охотником. Каин выбрал второе. Они жили вместе несколько лет. Элина осталась в доме охотников, под присмотром библиотекаря и алхимика. Каин учился убивать – сначала тварей, потом людей, потом страх. Время шло. Он стал другим – точным, сильным, молчаливым. Он узнал, что за миром стоит не порядок, а шепот, и тот, кто слышит его, либо сходит с ума, либо становится кем-то иным.

Всё изменилось в одну ночь, когда Каин вернулся из похода и обнаружил Чёрный Шпиль в огне. Элина исчезла. На стенах было написано кровью: «Она услышала голос». Гаррик был тяжело ранен. Перед смертью он сказал: «Ты не спас её. Ты пробудил это». Тогда Каин впервые почувствовал, как нечто внутри него проснулось. Это было не слово и не чувство. Это было Эхо. Оно не говорило с ним. Оно жгло. Как ледяной пепел, оседающий на душу. С тех пор он стал другим. Он ушёл. Один. Без имени, без цели, с единственным вопросом, который грыз его изнутри: где она?

Годы прошли, и Каин стал легендой. Охотником, который не спит. Который находит проклятых быстрее, чем они успевают произнести молитву. Люди говорили, что он одержим. Что в его взгляде пустота. Что он сам не жив. Каин не слушал. Он шёл по следу. Он убивал, потому что только в крови Эхо отступало. Он искал любую зацепку, любое упоминание о Глазе Аббадона – о том, что может быть связано с Элиной. Он знал, что это не просто похищение. Он чувствовал, что за всем стоит нечто древнее, то, что зовёт его во снах. Иногда он слышал голос – женский, нежный, исковерканный. Он звал его по имени. Иногда – умолял. Иногда – приказывал. И Каин шёл дальше.

Но чем ближе он подходил, тем больше Эхо в нём росло. Оно давало ему силу – видеть то, что скрыто, чувствовать ложь, предвидеть движения врагов. Но с каждым разом после битвы он забывал чьё-то лицо. Сначала – чужие. Потом – друзья. Потом – Гаррик. Он стал бояться за Элину. Бояться, что однажды, найдя её, он не узнает. Или, что хуже, убьёт её сам, не различив.

Он пытался покончить с собой однажды. В пустыне, среди песка и пепла, он воткнул себе клинок в грудь. Но Эхо не позволило. Он очнулся в крови и голосе. «Ты ещё нужен», – прошептало оно.

Глава 1

Никто не знал её настоящего имени. Даже она сама. Имя – это якорь, а якорь – это слабость. Лираэль научили забывать, прежде чем она научилась говорить. Детство её было не детством, а чередой теней, запахов, голосов и страха, впитанного в кожу. Говорят, она родилась в Пепельных Землях – месте, где пепел не падает, а поднимается, клубится вверх, как будто сам воздух отказывается дышать. Там, под руинами храма забытого бога, её нашли Теневые. Группа безликих существ в капюшонах, скользящих между реальностями. Они не взяли её – они вырвали. И никто не пришёл за ней.

Лираэль выросла в залах Теневого Совета, под городом, которого нет на картах. Город-иллюзия, построенный в разломе между сном и смертью. Там не было окон. Время не двигалось. Детей учили убивать, прежде чем они научились сочинять сказки. Теневые Сёстры учили её ходить бесшумно. Теневые Отцы – как читать мимику по движениям зрачка. Ошибка стоила пальца. Предательство – памяти. Если кто-то пытался сбежать, его не убивали – его тень отрывали от тела и оставляли бродить по залам, шепча предсмертным голосом, пока остальные дети не сходили с ума. Лираэль не сошла. Она училась. Быстро. Без эмоций. Без надежды. Надежда – это то, что вырывает из тени в свет. А свет – это смерть.

Однажды к ней подсадили другую девочку. Миру. На вид – младшая, но с глазами взрослой. Она плакала по ночам. Лираэль сначала игнорировала, потом пригрозила, потом ударила. Но Миру не обиделась. Она обняла её. Тихо. Без слов. И в Лираэль что-то треснуло. Она не знала, что это, но начала оставлять ей крошки хлеба, когда получала свою пайку. Начала делиться. Начала помнить. Это и стало её наказанием. Потому что Совет не терпел памяти, не терпел связей. Когда Миру в первый раз не вышла на утреннюю медитацию, Лираэль поняла: что-то сломалось. Когда её вернули – она была другой. Спокойной. Слишком спокойной. А в её глазах – отражение, будто за ней кто-то смотрел.

Совет сказал, что Миру стала «чистой». Что теперь она – сосуд. Лираэль тогда впервые поняла, что теряет не просто подругу. Теряет себя. В ту ночь она попыталась бежать. Не из-за свободы. Не из-за страха. Из-за ярости. Она знала, что Миру забрали. Что её переписали. Она хотела найти её и вытащить, разорвать эту паутину. Но тени не отпускают своих.

Её поймали на мосту между мирами. Где свет и тьма соприкасаются, но не смешиваются. Её не казнили. Её провели через Ритуал Безликой. Ей выжгли имя. В прямом смысле – вырезали его из памяти. На её лице остался узор – не татуировка, а шрам, еле заметный, проявляющийся при свете полнолуния. С того дня её нарекли Тенью. С тех пор она могла ходить между тенями. С тех пор, каждый раз, проходя сквозь тьму, она оставляла в ней частичку себя – воспоминание, ощущение, фрагмент чувства. Сначала исчезали имена. Потом – запахи. Потом – голос матери, которого она, возможно, никогда и не слышала.

Но она помнила Миру. Это было запрещено, но она помнила. Потому что не могла иначе. И Совет знал. Они не убили Лираэль. Они дали ей задание. В Люмисе появился охотник, который знал слишком много. Его звали Каин. Она не узнала имя, но сердце сжалось. Она должна была убить его. Или привести. Совет не говорил, почему. Но она чувствовала, что в этом – правда, которая касается и её.

Она нашла его в переулке, пропитанном гарью и кровью. Смотрела из тени. Он не спал три дня. Пил как зверь. Убивал как палач. И в его глазах она увидела то, чего боялась больше всего – отражение. В нём тоже кто-то жил. И этот кто-то смотрел прямо на неё. Они столкнулись. Не сразу. Не словами. Взглядом. Он знал. Она знала. И тени заволновались. С тех пор она начала следовать за ним. Не по приказу. По инстинкту. Совет понял. И наказал. Миру исчезла. Совсем. Лираэль искала её в памяти, в снах, в тенях – но там была пустота. Чёрная, как её плащ. Тогда она поняла: если хочет вернуть сестру, ей придётся предать Совет. И, возможно, предать Каина. Даже если это убьёт её.

Но в ней осталась щепка света. Малая. Хрупкая. Как имя, забытое, но не исчезнувшее. Имя, которое когда-то звучало с улыбкой. И каждый раз, проходя сквозь тень, теряя что-то новое, она повторяла его про себя. Миру. Миру. Миру.

И однажды тьма ответила. Не голосом. Холодом. Шёпотом. «Она ждёт. Но не тебя».

Она чувствовала его ещё до того, как увидела. Каин никогда не скрывался – он шёл, как буря, оставляя за собой запах пепла, кровь на стенах и дрожь в голосах. Но она чувствовала не его, а то, что в нём. Эхо. Оно касалось теней, будто скреблось по внутренней стороне реальности. Даже сама Тьма замедлялась рядом с ним, будто бы пыталась не дышать слишком громко. Лираэль скрывалась на балконе полуразрушенной колокольни, погружённой в вечный сумрак. Внизу улицы Люмиса кишели жаждущими, попрошайками и охотниками за тенями. Среди них он был как ожог. Высокий, мрачный, тяжёлый в походке. Шрамы на лице, уставшие глаза, оружие за спиной. Он искал что-то. Или кого-то. И Лираэль знала – он ищет Элину. Но не найдёт. Потому что Голос Бездны уже нашёл её первым.

Она колебалась. Это было новое чувство. Тени учили её убивать быстро, без колебаний. Но в этот раз всё было иначе. Каин не просто цель. Он – ключ. К Советам, к Миру, к ответам. Она знала, что если сейчас прыгнет с крыши и метнёт кинжал в его спину, он даже не почувствует. Эхо защитит. Оно всегда защищает своих. Она знала это – она видела, как он выживал в ловушках, в аду, на расплавленных улицах Пылающего Кольца. Она не первый раз за ним следила. Но впервые – решалась подойти.

Каин остановился у фонтана, где вода давно вытекла, уступив место чёрной смоле. Он смотрел в неё, как будто видел отражение, которое не принадлежит ему. В этот момент Лираэль спрыгнула. Не из тени. В открытую. Это было безумие. Свет фонаря коснулся её плаща – и тот зашипел, сжался, скрылся в складках. Она чувствовала себя голой. Уязвимой. Он обернулся. Не дёрнулся. Не схватился за оружие. Просто посмотрел. Их взгляды встретились.

– Ты следила, – сказал он. Голос хриплый, уставший. Как песок по стеклу.

– Ты позволял, – ответила она. Тихо. Почти шепотом.

Он медленно подошёл. В глазах у него плясал синий свет. Эхо внутри просыпалось. Она ощутила, как тень под её ногами дрогнула, как будто хотела отступить.

– Кто ты? – спросил он.

Она могла сказать правду. Могла соврать. Но почему-то выбрала третье.

– Я – та, кто знает, где твоя сестра.

Он молчал. Долго. Слишком долго. Лираэль знала, что в такие моменты обычно следует удар. Кулаком. Клинком. Или словом. Но он просто стоял.

– Лжецы – умирают быстро, – сказал он.

– Тогда слушай медленно.

Они ушли в переулок, где даже тени боялись оставаться надолго. Она рассказала ему не всё. Но достаточно. Что Совет держит кого-то, кто может быть Элиной. Что Голос уже шепчет в городе. Что Пылающий Крест что-то готовит. Каин не задавал много вопросов. Он смотрел. В ней. Сквозь неё. И она чувствовала, как каждый его взгляд разрывает один слой её лжи за другим. Ей было страшно. Но не от него. От себя. Потому что она знала: она только что предала Совет. Не официально. Не открыто. Но факт уже случился. Она говорила. Слишком много. Слишком честно. А это для Тени – хуже смерти.

Когда они расстались в ту ночь, он не поблагодарил. Не пригрозил. Просто кивнул. И ушёл в мрак. Она осталась. Её руки дрожали. Плащ дышал, как живой, пытаясь втянуть её обратно в холод. Но внутри неё теплилось нечто другое. Не надежда. Не любовь. Глупо было бы так думать. Просто… память. И в этой памяти голос. Миру. Смеющаяся. Живая. Невозможная.

Она знала, что теперь Совет пошлёт за ней. Они всегда знают. Но впервые за долгие годы Лираэль не пряталась. Она пошла прямо по улице. Сквозь огни, сквозь взгляды, сквозь страх. Потому что в этот раз она не была Тенью.

Они сидели в полумраке, каждый – как статуя, вырезанная из чёрного камня. Семь фигур за полукруглым столом, над которым не висело ни ламп, ни факелов, но комната была освещена – мягким, мертвенно-серым светом, исходящим от стен. Свет, который не бросал теней. Лираэль стояла на коленях в центре круга. Плащ её был сорван. Руки связаны. Рот – нет. Потому что Совет хотел слышать каждое слово. Каждую ложь. Каждую истину, за которую они вырвут её сердце.

– Агент 17-А, – заговорил Лорд Безгла́сный, голос его звучал, как шелест ножей по шёлку. – Ты нарушила основной кодекс: храни тьму, не освещай шаги. Ты говорила с Варлоком. Передала информацию. Совершила выбор.

Лираэль подняла голову. Один её глаз – серебристый, другой – затуманен слезами, которые не осмелились упасть.

– Вы называете это изменой, – сказала она, – но что, если это – искупление?

Кто-то из Совета усмехнулся. Кто-то – прошептал древние слова. Комната будто затряслась, но это дрожало не пространство – это прошлое начинало трескаться. Совет знал, что она не просто солгала. Она **помнила**, кем была до теней. А это было опаснее всего.

– Тень, которая помнит свет, – сказал один из них, Морвэн. Он встал. Он редко вставал. Его глаза были скрыты капюшоном, но она чувствовала, как они горят изнутри. – Ты не просто подвела нас. Ты подвела себя. Ты веришь, что твоя сестра ещё жива. Но мы дали тебе её образ. Её голос. Её лицо. Всё, что ты знала – было ложью, созданной для контроля.

У Лираэль дрогнули губы. Она хотела сказать, что знала. Хотела крикнуть, что всё равно верила. Но голос отказал. Морвэн подошёл ближе. Его рука коснулась её лба. И в этот миг она увидела.

Вспышки. Вспомнила, как вела Миру за руку сквозь горящий лес. Как прятала в подвале, когда пришли охотники Совета. Как они обещали ей безопасность – если она отдаст сестру. Как в ночи, под дождём, она произнесла своё первое клятвенное слово Тени – и утратила всё.

– Миру мертва, – прошептал Морвэн. – Но мы дали тебе её эхо. Оно было твоим якорем. Теперь ты его отвергла. А значит – ты свободна. И подлежишь уничтожению.

Он отступил. Совет не кричал. Не выносил приговоры громко. Их решения – как смерть от яда: молчаливы, быстры, необратимы. Один из слуг привёл палача. Существо без лица. Руками, будто вытянутыми из мрака, оно коснулось плеча Лираэль.

– Последнее слово? – спросил Безгласный.

Она подняла голову. Впервые за всё время. Взгляд её был чист, будто заново рождён.

– Эхо знает ваши имена, – сказала она. – Оно уже идёт за вами.

И в этот момент пламя прорвало потолок.

Глава 2

Пламя сорвалось с потолка не как огонь, а как крик. Оно не жгло стены – оно вытягивало из них цвет, звук, смысл. Палач отшатнулся, впервые за столетия ощутив страх. Совет вскочил. Морвэн вытащил клинок, вырезанный из осколка полночной молнии. Но было поздно. В разлом между мирами шагнула тень, которую они не ждали.

Это была не Лираэль.

Это была сама Тьма, взбунтовавшаяся против своих создателей.

Вспышка. Один из членов Совета рассыпался в пепел, не издав ни звука. Безгласный попытался произнести проклятие, но язык его отмер. Морвэн кинулся вперёд – но Тьма отразила удар его клинка. И только тогда, в сердце хаоса, среди пепла и криков, Лираэль поняла: она не была жертвой. Она была дверью.

Плащ из теней, сорванный в начале казни, вернулся – как волна, как присяга, как ярость. Он обвился вокруг её тела, затянул в себя суть разрушенной камеры. Связи на её руках исчезли, словно их никогда не было. А за спиной – зияющая трещина в пространстве, шепчущая голосами, которых никто не должен был слышать.

– Миру, – прошептала она, – я иду.

Она прыгнула в разлом.

Каин проснулся с криком. Его сердце стучало, будто билось не в груди, а в чьей-то чужой ладони. Он не знал, почему. Он не знал, откуда боль. Но он знал – это была она. Лираэль. И она жива. Или умерла и восстала. Или умерла, и теперь идёт за ним.

Он стоял посреди лагеря, под луной, которой не было в небе. Охотники спали. Звери прятались. И только Эхо внутри него шептало слова, которые звучали как предупреждение.

– Пламя сорвало её с крюка, – сказал он себе вслух. – А значит… она будет искать свет. Или уничтожать его.

Он сжал меч. Серебряные жилы на клинке запульсировали в такт его сердцу. И Каин понял – их дороги снова сойдутся. Но теперь… теперь между ними лежала кровь, ложь, и то, что пробудилось в ней.

Каин шёл по бездорожью, которое знало только мёртвые шаги. Под ногами – зола. В воздухе – стальные нити холода. Мир вокруг будто замер, ожидая чьего-то последнего вздоха. Он не знал, почему его влекло именно туда – к старым каменным хребтам, где некогда стояли башни Первых Охотников. Но Эхо внутри него молчало. И это молчание тревожило больше, чем любые слова.

Он двигался один. Графитовые горы впереди выглядели как застывшие волны чёрного моря. Их пики терялись в пепельных облаках. Когда-то здесь находился один из аванпостов Чёрного Шпиля – заброшенный, разрушенный, забытый. Но Каин знал: если Лираэль жива, если её вытолкнуло в этот мир нечто большее, чем просто случай – она оставит след. Не крик, не зов. Но след. Отголосок.

Первый он почувствовал ещё до входа в развалины. Камни под его ногами были тёплыми. Это было невозможно – ночь здесь держалась даже днём. Но что-то согревало землю. И Каин знал, что это не солнце. Он прошёл сквозь узкие ущелья, где мхи были чёрными, а деревья – высохшими, но не мёртвыми. Они смотрели на него. Дышали без ветра. Прислушивались.

Он добрался до арки, за которой некогда стояли Залы Очищения. Их больше не было. Только полусожжённая лестница, разбитый алтарь, и… кровь. Она стекала по стенам, будто кто-то выплеснул её недавно. Но Каин знал – это не была обычная кровь. Это был след памяти. Он коснулся стены, закрыл глаза.

– Покажи.

И мир обрушился на него.

Вспышка – тень, идущая сквозь пламя. Лираэль. Она в новом облике – её плащ теперь не ткань, а нечто живое. Он шепчет ей, защищает её. Она держит в руке кинжал, изогнутый, как улыбка предателя. Она идёт через развалины, за ней не остаётся следов. Но на стене она пишет. Пальцем. Своей кровью. Послание для одного.

"Не иди за мной, Каин. Или станешь частью Эха."

Видение гаснет. Каин падает на колени. Эхо внутри него взвывает, и он впервые чувствует – страх. Она знала, что он придёт. Она оставила ловушку в собственных воспоминаниях.

И всё равно он идёт дальше. Потому что не верит. Потому что хочет найти её. Или остановить. Или умереть рядом. Он сам уже не знает.

Ветер поднимает пепел с камней. Где-то впереди – Долина Эха. Он чувствует её приближение. Там время течёт вспять. Там возможно увидеть тех, кто ещё не умер. Там, возможно, он найдёт ту, которую когда-то любил. Или того, кем он мог бы стать.

Он шагнул в Долину, словно входил не в место, а в память, выцветшую от боли. Земля под ногами была гладкой, как стекло, но не отражала ничего – ни его самого, ни неба. Над головой висела луна, распятая среди облаков, как глаз, что никогда не мигает. Она не двигалась. И казалось, что время здесь мертво – не остановлено, а именно мертво. Умерло, истлело, и сгнило где-то под камнями.

Каждый шаг отзывался эхом, но не настоящим, а тем, что повторяло не звук, а чувства. Он слышал, как где-то позади себя плачет ребёнок. Но когда он обернулся, там не было никого. Лишь тень его собственной вины, растянутая по земле. Он сжал кулак. Эхо становилось сильнее.

Каин знал, что Долина – не просто аномалия. Это место, где всё, что ты скрываешь, становится телом. Где сожаления ходят на своих ногах, а ошибки прошлого могут заговорить. Ему рассказывал Гаррик, наставник: если в Долине ты слышишь голос матери, убитой двадцать лет назад – не отвечай. Если увидишь себя – беги.

Но он не бежал.

Он шёл. Мимо застывших деревьев, листья которых падали вверх. Мимо озера, в котором отражалась не вода, а будущая смерть. Он узнал Чёрный Шпиль в его глубине, расколотый пополам, и себя – стоящего на краю и держащего тело в руках. Маленькое. Лёгкое. Сестра.

Он отвернулся и пошёл дальше. Эхо внутри него молчало. Но не потому что спало. Оно прислушивалось. Долина влияла даже на него. Каин чувствовал, как изменяется его дыхание, как мысли начинают повторяться, будто кто-то внутри него шепчет их обратно, чуть искажая смысл.

Он нашёл её игрушку спустя два часа. Маленькая кукла из ткани и золы. Без лица. Без звука. Она лежала на осколке камня, как жертва, принесённая богам. Он узнал её сразу. Это была та самая кукла, которую он подарил Элине в их последнюю зиму. Когда она ещё улыбалась. Когда мир ещё был жив. Но тут, в Долине, он понял ужасное.

Он бросил её здесь не в прошлом. А в будущем. Он увидел, как его рука, дрожащая, отпускает куклу. Он не знал, когда это произойдёт, но знал – произойдёт. Значит, он **вернётся сюда**. С ней. И оставит её одной.

– Нет, – выдохнул он. – Я не сделаю этого.

Но Эхо в нём только тихо засмеялось. Не злобно. Не громко. Как бы зная – ты уже сделал. Всё, что было, будет. Всё, что будет, уже было. И ты не спасёшь её.

Каин поднялся. Он не взял куклу. Он оставил её там, где она лежала. Потому что знал – забери он её сейчас, и он нарушит ткань того, что ещё не произошло. А, может, это именно то, чего Эхо и добивается.

Дальше – Плачущий Утёс. Там, по слухам, можно услышать шёпот живых, ещё не умерших. Может, именно там он найдёт след Лираэль. Или её саму.

Он вышел к Плачущему Утёсу под гул безветренного грома. Каменная стена поднималась из земли, словно хребет мёртвого титана, и разрезала горизонт напополам. Из трещин сочилась вода – не каплями, не струями, а будто **плакали глаза**, спрятанные в камне. Эти слёзы были густыми, как ртуть, и не стекали вниз, а висели в воздухе, медленно подрагивая.

Каин остановился. Сердце в груди грохотало, как кулак по мраморной двери. Он знал: здесь нельзя лгать. Утёс слышал мысли, говорил голосами тех, кого ты потерял, и показывал не то, что ты хотел увидеть, а то, от чего всегда бежал.

Первый голос пришёл как вздох:

– Каин… ты ведь обещал.

Он замер. Это был её голос. Элина. Мягкий, детский, но уже с надломом, которого он не знал раньше. Голос не звучал извне – он был **внутри него**, но словно и рядом тоже. Он обернулся – никого.

– Ты сказал, что больше не оставишь меня одну, – голос снова наполнил воздух, и теперь он шёл от Утёса. Не с одной точки – со всей его поверхности. Будто каждая трещина, каждый капающий шрам в камне говорил.

Он медленно пошёл вперёд. Плащ цеплялся за острые камни. Тени – не его – тянулись из-под ног и дрожали.

– Ты сжёг деревню ради меня.

– Ты убил тех, кто не должен был умирать.

– Всё, что осталось – это я. И даже меня ты не спас.

Голоса сливались, становились хором. Элина, мать, Гаррик, даже Лираэль. Они говорили одновременно. И все говорили одно:

– Каин, остановись. Пока ещё можешь.

Он сжал зубы. Шагнул ближе. Утёс вдруг зашевелился. Из его поверхности вышло нечто. Не человек. Не тень. Это был он сам. Старший. Измождённый. С белыми, как снег, глазами и кожей, покрытой письменами – знаком Эха. Тот, кем он станет, если сдастся. Если позволить Эху говорить вместо себя. Он знал этот взгляд.

– Хочешь спасти её? – спросил двойник. Голос был низким, чужим. – Тогда ты должен умереть. Здесь. Сейчас. Чтобы я родился.

Каин вытащил клинок. Но тот уже держал свой. Зеркальный. Из слёз Утёса. И когда их клинки столкнулись, мир содрогнулся. Камни закричали. Голоса внутри него захлебнулись.

Он бился сам с собой – но не телами, а судьбой. За каждое движение платил воспоминанием. Удар – и он забывал, как звучал смех Лираэль. Ответ – и исчезал голос Гаррика. Он понял – бой не для победы, а для потерь.

Когда он рухнул на колени, его двойник исчез. И Утёс замолк. Теперь он был пуст.

Каин стоял, тяжело дыша. Память болела. Но среди обломков, на самом краю пропасти, он увидел знак. Выцарапанный на камне. Тот же, что был на теневом плаще Лираэль. Она была здесь. Недавно.

И рядом – цветок. Не росший. Положенный. Он узнал его. Серебряная пыльца. **Плачущий лотос.** Лираэль однажды сказала, что его сажают на могилах тех, кого всё ещё любят.

Она оставила его ему.

Или – прощалась.

Каин встал. Дальше шла тропа, ведущая к Границе Сна – туда, где тени перестают быть тенями. Где, по слухам, Совет держит тех, кто перешёл черту. Там он найдёт её. Или хотя бы того, кто забрал.

Глава 3

Граница Сна начиналась там, где карта переставала быть правдой. Старые охотники говорили: если пройдёшь через девять колец Тумана и всё ещё будешь помнить своё имя – значит, у тебя есть душа. Но в этом Каин не был уверен уже давно.

Тропа стала узкой, будто её выжгли по лесу чем-то горячим. Кроны деревьев висели над головой, словно пасти, готовые сомкнуться. Свет здесь не жил. Он только мерцал, как последнее дыхание умирающего костра. Листья шептали, и этот шёпот был именами – тех, кто зашёл слишком далеко и не вернулся. Имён было слишком много. Среди них мелькнуло его собственное.