Последняя из ведьм

Десса Равенстон

Последняя из ведьм

…опьяненные властью и страхом ее потерять, они готовы переступить черту, не подозревая, что триумф их будет мимолетным, а ветер перемен уже коснулся их спин.

В мире, сотканном из теней и тайн, где вампиры, оборотни и ведьмы веками хранили своё существование вдали от людских глаз, сгущалась межрасовая гроза. Хрупкое равновесие, поддерживаемое сотнями тысяч лет негласных договоров и осторожных компромиссов, теперь трещало под напором надвигающейся бури. Напряжение вибрировало в воздухе, ощущалось в каждом закоулке тёмных аллей и в помпезных залах древних поместий.

Когда вампирская раса, словно зловещий морок, разрослась, заслонив собой остальные народы, в их сердцах вскипела гордыня, отравившая их сознание верой в собственную исключительность.

Подчинение стало законом, а несогласие каралось смертью, тела мятежников превращались в зловещие знамена, предостерегающие остальных. Страх сковал волю существ, но искры непокорности все еще тлели под пеплом смирения.

Одна из ведьм, «свободная духом и непокорная сердцем Азазель», отказалась присягать на верность новому Лорду Эстаферу. Покинув родной кров, она предпочла изгнание, чтобы не навлечь беду на свой ковен. Но странствия ее были недолги, она привлекла внимание вампиров.

Дерзость ведьмы стала ударом по самолюбию Лорда, угрозой его безграничной власти. Сотня вампиров, словно стая голодных волков, обрушилась на изгнанницу. Но ведьма, подобно разъяренной тигрице, сражалась отчаянно и яростно, унося с собой жизни палачей, прежде чем ее голова, словно сорванный цветок, не покатилась по земле. Безжизненное тело, было выставлено на главной площади Эсворда, а затем предано огню.

Отчет о кровавой схватке заставил Лорда Эстофера задуматься. «Ведьмы – не просто пыль под ногами, а спящий вулкан, готовый взорваться в любой момент».

Страх перед восстанием ведьм, перед неминуемым концом вампирской власти, терзал его душу. Даже видя их склоненные головы и слыша клятвы верности, вампир не мог избавиться от ощущения, что ходит по лезвию ножа. «Я должен сохранить свою власть!» – эта мысль, подобно навязчивой мелодии, звучала в его голове.

Собрав совет, лорд Эстофер, чье лицо омрачали тени предчувствий, поделился своими опасениями. Клан, словно ведомый единым змеиным разумом, поддержал его леденящее душу решение: «Искоренить их всех, пока в их сердцах не зародилось зерно мятежа!» Луна сменила лик свой трижды, пока в мучительных совещаниях ковался зловещий план.

На рассвете следующего дня, десница Эстофера, облаченный во все величие своей должности, в сопровождении блестящей свиты, возвысился над площадью и провозгласил громогласно:

– В сумерках грядущей недели, да грянет пир, где будут коваться судьбы народа! Во главе первых приглашенных – вождь Шакро, предводитель волколаков, и да не посмеет никто отказаться! Каждый, от мала до велика, от старца до юнца, должен предстать пред Лордом Этофером, ибо неявка – есть хула, нарушение клятвы, данной правителю! – бросив ледяной взгляд на копошащуюся толпу, словно оценивая ее на вес, советник отбыл, оставив за собой лишь эхо своих слов.

Площадь взорвалась гулом, подобно потревоженному улью. Негодование, благодарность, перешептывания – все сплелось в какофонии. Шакро, словно стрела, пущенная из лука, помчался в свои покои, созывая братьев на совет.

За полночь, в мрачной тишине, разгорелся жаркий спор. Одни видели в приглашении добрый знак, луч света в темном царстве, другие же – зловещую тень, предвестницу беды. «Идти или не идти?» – вопрос, расколовший стаю на две части. Время утекало, но решение было принято – явиться! Гонцы понесли весть в горы, созывая охотников домой.

Шакро же, словно прикованный к стулу, погрузился в пучину раздумий. «Что ты задумал, Эстофер?» – вырвалось из его уст рычание, словно предсмертный стон раненого зверя. Написав письмо, Вожак передал его гонцу, а сам растворился в ночной чаще.

Неделя пронеслась, словно безумный вихрь, оставив после себя лишь гулкое эхо. И вот, стая Шакро, подобно темной, неумолимой реке, застыла у сумрачных врат Эсворда. Тяжелые створки с глухим стоном распахнулись, и советник, с видом Цербера, стерегущего вход в преисподнюю, повел их вглубь замка.

Мрачные коридоры Эсворда, казалось, дышали вековой тоской. Факелы, вмурованные в стены, отбрасывали причудливые тени, превращая и без того угрюмые лица Шакро в подобия демонических масок. Каждый шаг отдавался гулким эхом, подчеркивая зловещую тишину, царившую в замке. Чувствовалось, что здесь, за этими стенами, вершились дела, о которых лучше не знать. Сплетение лабиринтов коридоров и лестниц, словно паутина, заманило их в огромный зал.

Советник, не обронив ни слова, привел их в огромный зал. Музыка лилась отовсюду, в воздухе витали ароматы жареного мяса, свежеиспеченного хлеба и экзотических специй. Это был пир, достойный королей. Глаза разбегались от обилия угощений. Тут были и румяные вепри с хрустящей корочкой, и горы сочных фруктов, кувшины, наполнены вином. «О, боги!» – воскликнули одни, пораженные роскошью. Другие, с любопытством рассматривали чучела диковинных животных, висевшие на стенах, словно попали в музей древностей.

Шакро же оставался невозмутим, словно скала, о которую разбиваются волны. Эстофер, восседавший на троне, наблюдая за стаей, как за зверями в клетке, промолвил: «Приветствую вас, гости мои! Пируйте, а после поговорим о делах».

– Благодарим за приглашение, Эстофер, – прорычал Шакро, стараясь сохранить невозмутимость. – Мы с радостью разделим с тобой трапезу и обсудим любые вопросы, которые тебя тревожат, – и с этими словами уселся за щедро накрытый стол.

Двери распахнулись, и в зал вошли девушки, словно сошедшие со страниц сказок. Их платья струились, как шелк по воде, переливаясь всеми цветами в лучах хрустальных люстр. Каждая деталь, от вышитых камнями корсетов до невесомых кружевных юбок, говорила о безупречном вкусе и мастерстве портных. Запах духов, тонкий и пьянящий, наполнил воздух, заставляя сердца биться чаще. – Это танцовщицы! – воскликнул кто-то, и зал взорвался аплодисментами.

Девушки двигались с грацией ланей, их улыбки были лучезарны, а глаза искрились весельем. Казалось, что вместе с ними в зал ворвался свежий ветер, прогнав прочь скуку и предсказуемость. Музыка, до этого звучавшая ровно и размеренно, словно ожила, наполнившись новыми красками и ритмами. Все взгляды были прикованы к ним, словно завороженные. За разговорами и зрелищем время промчалось, словно миг. Эстофер же, словно не замечая происходящего, лишь потягивал вино, не сводя глаз со стаи.

Наконец, вампир нарушил тишину: «Лорд Шакро, надеюсь, вечер был приятен? Пора, пожалуй, и к делам перейти».

Оборотень, выйдя из-за стола, склонил голову в поклоне, начал осторожно излагать проблемы стаи. Вампир слушал его с отрешенным видом скучающего небожителя, и, едва заметно кивнув советнику, удалился, окутанный аурой власти и безразличия.

На следующее утро город бурлил, словно растревоженный улей. «Встреча прошла превосходно! Нас приняли как родных, накормили до отвала, выслушали и пообещали поддержку!» – доносилось из волчьих уст, умиротворяя любопытный ропот горожан.

Неделя пролетела незаметно, и вот уже настала очередь людей. Как и прежде, делегация собралась у врат замка, где их встретил советник и проводил в пиршественный зал.

На этот раз взор услаждался невиданным великолепием: зал словно утонул в буйстве живых цветов немыслимых оттенков. Золоченые этажерки, возвышавшиеся над длинными столами, ломились от диковинных яств – от румяных яблок до экзотических фруктов, пряных булочек, пирожных, мясных и овощных деликатесов.

Колонны обвивали изумрудные лианы, унизанные россыпью благоухающих бутонов, а под самым потолком парили хрупкие флорариумы, из которых к столам спускались мерцающие нити живого света. Легкая, словно шепот ветра, жизнерадостная музыка разливалась в воздухе, а танцовщицы в невесомых, словно сотканных из лунного света, зеленоватых платьях, уже готовились зачаровать гостей своим танцем.

Лорд Эстофер, как и в прошлый раз, восседал на своем каменном троне, непринужденно закинув ногу на ногу. Он потягивал из бокала терпкую красную жидкость и с интересом наблюдал за прибывшими гостями. После обмена приветствиями и приглашения к столу, все предались непринужденным беседам и обсуждению последних новостей.

Дождавшись, пока насытятся и утихнет гомон, Лорд Эстофер подозвал главного для обсуждения насущных вопросов, затем удостоверился у своего советника, что все зафиксировано, попрощался с гостями и удалился из зала.

Как и в прошлый раз, все сгорали от любопытства, ожидая рассказов о приеме, перебивая друг друга, взахлеб рассказывали о внимательности и очаровании лорда, об изумительном убранстве зала и невиданном изобилии угощений. Наслушавшись досыта и оставшись довольными, остальные с нетерпением стали предвкушать следующий пир.

Неделя исчерпала себя, подобно догоревшей свече, и настало время для очередного аудиенции у Лорда. На этот раз приглашение получили ведьмы. Из дальних уголков Эндовьера слетелись знахарки, гадалки, колдуньи, создавая зрелище, невиданное прежде в этих землях. «Это больше похоже на переворот, чем на светский раут», – промелькнуло в головах у многих, но никто не осмелился произнести это вслух.

Четыре ковена столпились у замковых ворот, ожидая приглашения. Ожидание было недолгим – появился советник, приветствовал их и жестом пригласил следовать за ним. Оказавшись внутри, ведьмы с любопытством огляделись.

Зал был погружен в сумрак, словно в утробу ночи. Тяжелые черные портьеры на окнах преграждали путь даже робким лучам света. Столы украшали подсвечники с оплывающими восковыми свечами, черная металлическая посуда и горшки, в которых булькали странные варева, отдаленно напоминающие супы. На металлических этажерках возвышались горы фруктов, сладостей и выпечки. В зале царила зловещая тишина, и танцовщицы не спешили появиться. Глава шабаша, окинув взглядом этот мрачный пир, повернулась к Лорду и произнесла:

– Видимо, ваше знание о собственном народе не столь глубоко, как о том говорят.

Лорд поднялся, склонился в поклоне, выдержал паузу, ответил: – Для того вы и здесь, чтобы мы могли узнать друг друга. Отведайте угощения, уверен, их вкус не так уж и плохи.

С натянутой улыбкой глава шабаша обернулась и, не дожидаясь приглашения, повелела ведьмам занять места за столом. Вампир, едва сдерживая раздражение, опустился на свой трон и, держа в руке бокал, нервно постукивал пальцем о тонкое стекло, наблюдая за происходящим. Ведьмы с некоторой брезгливостью наполнили свои тарелки и принялись пробовать еду. Отказ был бы дурным тоном, да и они пришли, чтобы дать новому правителю хотя бы шанс.

Время тянулось, стол опустел, все приборы были отложены, но разговора не клеилось. В зале воцарилась гнетущая тишина. Спустя пару минут Лорд повернулся к главе, готовый начать беседу, но его прервали.

– Неужели сегодня Лорд сам будет вести записи? – поинтересовалась ведьма, заметив отсутствие советника.

Вампир расплылся в улыбке и, не скрывая торжества, произнес:

– А сегодня и записывать-то будет нечего.

И, не успев закончить фразу, одна из ведьм, сидевшая в конце стола, вскочила и, схватившись за горло, начала яростно царапать его, подобно дикой кошке. Ее глаза налились чернотой, и из них потекли черные слезы, смешанные с кровью. Затем рухнула следующая, а за ней и остальные – задыхались, бились в агонии, все в той же гробовой тишине. Лишь тени от свечей танцевали свой последний танец на мертвых телах. В затуманенном рассудке едва слышался звенящий смех вампира, упивающегося своей властью.

Глава с ужасом в глазах наблюдала за происходящим, пытаясь осознать случившееся. Мысли вихрем кружились в ее голове, она не понимала, но чувствовала, что времени не осталось. Повернувшись к Лорду, она увидела его, сидящего на троне, смеющегося и наслаждающегося муками ее сестер.

Заметив ее взгляд, вампир поднял бокал и произнес: – Вот и не осталось больше ни одной поганой ведьмы! – и осушил бокал.

Черные глаза, полные крови, но все еще различающие смутные очертания сидящего на троне, смотрели не отрываясь. Горло пересохло, стало тяжело дышать, но она не собиралась падать, не собиралась так просто сдаваться.

На грани смерти ведьма продолжала корить себя за то, что слишком поздно поняла его замысел. Как она была наивна, полагая, что, склонившись перед новым правителем, они обретут пощаду.

Собрав последние силы, забыв о боли в горле и о невозможности вздохнуть, ведьма вытянула руку в сторону вампира. Маленькие искры слетели с ее бледных пальцев и устремились к вампиру. Сделав последнюю попытку вдохнуть, глава шабаша замертво рухнула на пол, но ее черные, залитые кровью глаза оставались открытыми, словно желая увидеть, как кара настигнет его.

Мертвая тишина окутала зал. Звуки исчезли, словно их никогда и не было. Даже свечи, казалось, отказались быть свидетелями ужаса этой ночи, угасли, оставляя лишь слабые нити дыма, отчаянно стремящиеся к свободе, к растворению в ничто.

Двери распахнулись, проливая полосу света в этот кромешный мрак. На пороге стоял советник, и в его взгляде читалась зловещая радость. «Господин, мы сделали это!» – прокричал он, но в ответ лишь тишина да эхо собственных слов. Он двинулся вперед, сквозь жуткий лабиринт тел, распростертых в неестественных позах, ища своего господина. «Лорд Эстофер?» – звал он, с каждой секундой ощущая, как леденящий страх проникает в его душу.

Добравшись до трона, советник споткнулся о чье-то тело и рухнул на колени. В полумраке он отчаянно пытался найти опору, когда его взгляд упал на чьи-то ноги, замершие перед ним. В надежде, что это его господин, он поднял глаза, но ужас сковал его сердце.

Лорд Эстофер, не успевший избежать проклятия ведьмы, восседал на троне, превратившись в каменную статую. Его лицо застыло в ехидной ухмылке, а в глазах навечно запечатлелся неподдельный страх.

Так завершилась эта кошмарная ночь. Ведьмы были уничтожены, но и сам Лорд не избежал трагической участи, лишившись возможности насладиться своей победой. Какая горькая, ироничная развязка…

…Мрак поглощает меня, словно пасть чудовища, утягивая в бездонную пучину отчаяния. Холод пронизывает до костей, словно касание самой смерти. Но сквозь пелену страха пробивается отголосок плача, слабый, но настойчивый, как зов родной души.

Собираю остатки воли в кулак, отталкиваюсь от невидимой опоры и устремляюсь на звук. Пространство вокруг искажается, словно в кривом зеркале, мелькают обрывки воспоминаний, лица близких людей, давно ушедшие мгновения счастья. Но я не отвлекаюсь, сосредоточенно двигаясь к источнику света, к надежде.

И вот, предо мной вновь возникает золотая клетка, она сияет в темноте, словно маяк, указывая путь. Мальчик внутри, маленький и беззащитный, плачет безутешно, его голос разрывает сердце на части. «Я должна спасти его,» – шепчу я, и слова эти звучат как клятва.

Бросаюсь к клетке, яростно дергаю прутья, но они словно живые, сопротивляются, извиваются, обжигают руки. Не поддаюсь, вкладываю всю свою силу, всю свою любовь в каждое движение. Металл скрежещет, искры летят во все стороны, и вдруг – щелчок! – замок поддается.

Врываюсь внутрь, подхватываю мальчика на руки, прижимаю к себе. Он затихает, прижимается в ответ, и в этот момент я понимаю: это не просто ребенок, это частица меня самой, моя надежда на будущее. Вместе мы вырвемся из этого кошмара, вместе мы найдем дорогу к свету.

– Ах! – словно вспорхнувшая стайка встревоженных птиц, распахнулись длинные, угольно-черные ресницы, а из рубиновых омутов глаз хлынул ливень слез.

– Что это со мной? – прошептали детские уста, и маленькие ладошки, словно нежные крылья, вытерли мокрые дорожки со щечек, пылающих румянцем зари. «Точно! Мама оставила меня дома», – словно далекое эхо, прозвучало в голове девочки.

В то время, как все сородичи отправились на торжественный пир, лишь юная наследница ковена осталась в одиночестве. Девочка, чьи волосы сияли белизной первого снега, а глаза, окруженные густыми, черными ресницами, напоминали два алых граната, с пухлыми губами, делавшими ее похожей на ожившую куклу, была совсем юна – всего двенадцать лет.

Дети ведьм рождались редко, словно драгоценные жемчужины, и это не случалось уже несколько веков. Маленькая ведьма, словно дар небес, в награду получила имя в честь богини Лилит, которой поклонялись все ее сородичи. Ей был дарован дремлющий потенциал, который должен был раскрыться лишь к столетию, а до тех пор ей было запрещено покидать родные стены.

Обиженная маленькая ведьмочка провела всю ночь в своей комнате, словно птица в золотой клетке. Утренний луч солнца, проскользнув сквозь окно, разбудил Лилит. В надежде на возвращение родных, она спустилась на кухню, но ни в одной из комнат не обнаружила ни души. Проходя мимо открытого окна, девочку насторожили оживленные голоса, доносившиеся с улицы. Она подошла к окну, присела на корточки, словно испуганный зверек, и стала жадно ловить обрывки фраз.

Целая толпа существ и людей, гудела и кричала. Этот хаос звуков слился в единый оглушительный гул, в котором можно было различить лишь обрывки слов.

Внезапно чей-то грозный голос, словно раскат грома, заставил толпу замолчать: – Эстофер, повелитель Эндовьера, пал! – эта весть, словно удар, поразила собравшихся, тишина, и без того мрачная, сгустилась до осязаемой тьмы. – В час ночной, на пиру, коварные ведьмы совершили злодеяние! – прогремел голос советника, словно похоронный колокол.

Толпа разразилась стонами ужаса и причитаниями.

– Но не преуспели злодейки в своем черном замысле! Ценой собственной крови, наш господин истребил каждую, кто поднял руку на святое, да не будет им прощения! Отныне нет места этой нечисти на земле!

Волнение в толпе взметнулось ввысь, словно пламя пожара. Голоса слились в единый крик негодования. Одни, словно громом пораженные, ждали объяснений, другие извергали проклятия в адрес ведьм, обвиняя их в жажде власти и предательстве.

Лилит, услышав роковые слова, почувствовала, как мир вокруг нее померк, а ноги стали ватными, рухнув на землю. Мир, казавшийся до этого уютным коконом, рухнул, погребая под обломками надежду. «Нечисть…» – это слово жгло хуже раскаленного клейма, выжигая на нежной душе Лилит клеймо предателя. Она, дитя ковена, вдруг оказалась врагом, изгоем в мире, где ей только предстояло расцвести.

Слезы текли безудержным потоком, словно весеннее половодье, смывая остатки детской наивности. В голове роились вопросы, терзающие душу, как стая голодных волков, «Почему? Зачем? Что теперь будет?» – ответов не было, лишь звенящая тишина, нарушаемая всхлипами маленькой ведьмы.

В эту минуту Лилит почувствовала, как в ней рождается нечто новое – горькое зерно взрослости, проросшее на пепелище утраченных иллюзий. Она больше не была просто дочкой главы ковена, она стала наследницей проклятия, обреченной нести на своих плечах бремя предательства, которого не совершала.

Маленькие кулачки сжались в бессильной ярости.

– Я докажу… – прошептала Лилит, сквозь слезы, – Я докажу, что не чудовище! В этом шепоте звучала не детская обида, а клятва, выкованная в пламени горя и боли. Клятва, которая определит ее дальнейшую судьбу.

Взметнувшись вихрем со своего места, испепелив взглядом кипящую людскую реку за окном, ведьмочка разразилась воплем отчаяния.

–Нет! Это ложь! Немыслимо, чтобы хоть одна ведьма подвергла опасности ковен… а здесь – все! Слышите меня! Все! – голос ее, хриплый от ужаса, дрожал, тонул в потоках слез, как в бушующем море.

За окном воцарилась зловещая тишина, когда Лилит уловила эхо собственного, осипшего голоса. Приоткрыв глаза, затуманенные горем, она увидела: вся толпа, словно загипнотизированная, уставилась на нее. Осознание собственной опрометчивости ударило молнией, и она судорожно прикрыла рот, будто этот жест мог обратить время вспять.

На вопль явился советник, и его взгляд, встретив белокурую девчонку в окне, вспыхнул ненавистью.

– Ведьма! – взревел он, указуя пальцем. – Стража! Убить предательницу! И стражники, ринулись к дому.

Лилит, с быстротой испуганной лани, понеслась вверх, в свою комнату, захлопнув дверь и задвинув засов. Забившись в угол, она, не отрываясь, смотрела в пустоту. Грохот ударов сотрясал дверь, словно молот судьбы.

– Она здесь! – ревел один из стражников, и каждый удар, как погребальный звон, сводил с ума и без того до смерти напуганную малышку.

Ведьмочка, съежившись в комок, обняла колени и, закрыв глаза, тихо рыдала. С пухлых губ сорвалось тихое бормотание: «Мам… мамочка, я не сержусь. Мама… ты слышишь? Вернись, мамочка…»

Она даже не заметила, как прекратились удары. Неподвижная, словно статуя, шептала: – Мам, тут пришли злые люди. Они хотят убить меня, мамочка…

Время тянулось, как патока, ночь окутала комнату, и лишь одинокая луна, словно робкий свидетель, пыталась рассеять тьму, сковавшую девочку. Немного успокоившись, Лилит приоткрыла глаза, прислушиваясь к тишине, и, не понимая, что произошло, на дрожащих коленях подкралась к двери. Приложившись ухом, она услышала лишь зловещую пустоту. Осторожно приоткрыв дверь и выглянув в щель, никого не увидела. На цыпочках спустилась на первый этаж и, убедившись, что дом пуст, направилась к выходу. Едва девочка успела сделать пару шагов, как услышала голос.

–Эй, ты! Разве тебе не говорили, что нельзя ходить в этот дом? Нашла место для игр! Бегом домой, пока стражу не позвал, уже поздно!

Опешив, Лилит пробормотала «извините» и бросилась прочь от мужчины. Не понимая, что произошло, и почему прохожий ее не узнал, она спряталась в ближайшем переулке и, убедившись, что силуэт исчез, вернулась обратно в дом.

В темноте она нашла зеркало, лежавшее на комоде, и стала изучать свое отражение. Ее серебристые волосы даже в полумраке светились, как лунный свет. «Как можно было меня не узнать?» – недоумевая, она продолжала разглядывать себя.

Обычно ведьмы рождались с волосами, черными, как вороново крыло, сотканными из самой полуночи, но Лилит была исключением, словно дерзкая клякса света в чернильной ночи. Она не просто была единственным ребенком в ковене, лишенным дара с рождения, но и носила на голове венец из белых волос – словно лунный свет, плененный в нитях.

«Природа явно точит на меня зуб,» – горько шептала ведьмочка, чувствуя себя белой вороной. Глава обещала открыть все тайны, когда она повзрослеет, но судьба, как коварная змея, перерезала нить ее жизни, оставив Лилит в неведении. Что теперь делать, она не знала.

Отложив тревожные мысли на потом, словно ненужный груз, девочка схватила небольшую сумку в прихожей и направилась в комнату матери. Войдя, она почувствовала, как предательские слезы вновь заструились по щекам.

Быстро смахнув их, подошла к огромному деревянному комоду, украшенному причудливыми вьюнками, словно лесными духами, застывшими в дереве. Открывая ящик за ящиком, нашла фамильную книгу – фолиант, где покоились заклинания, сотканные из самой магии, рожденные величайшими ведьмами, когда-либо ходившими по этой земле.

– Я сохраню ее, чего бы мне это ни стоило, – прошептала она, и слова ее прозвучали как заклинание. Книга отправилась в сумку, став якорем надежды в бушующем море неизвестности. Заглянув еще в пару ящиков, она достала шкатулки, полные сокровищ – дорогих украшений, драгоценных камней, сверкающих, словно застывшие звезды, и отправила их вслед за книгой.

Выйдя из комнаты, Лилит направилась к себе, чтобы переодеться. Идя по длинному коридору, который казался бесконечным, как лента времени, она услышала тихий звон. Опустив взгляд, увидела длинную цепочку, а на ней – любимый кулон главы: ворон, восседающий на месяце.

Его глаза казались бездонными колодцами, полными мрачных тайн, и, если смотреть в них слишком долго, они пугали маленькую девочку. Несмотря на неприязнь к этому, казалось бы, безобидному украшению, она не смогла оставить его. Надела кулон на шею, и он лег на кожу холодным грузом.

Дойдя до своей комнаты, Лилит переоделась в удобные штаны и длинный черный свитер. «Волосы нужно скрыть,» – подумала она, «Пусть в темноте прохожие не распознают во мне ведьму. Это не гарантия безопасности» – ведьмочка вылила на голову бутыль с волшебной краской, превратив свои белоснежные волосы в рыжие, словно осенние листья, опаленные первым морозом.

Убедившись, что взяла все необходимое, Лилит поспешила покинуть родной дом, ставший теперь лишь тенью прошлого. Закинув сумку на плечо, ведьмочка вышла на улицу. Повернувшись к дому, она прижала обе руки к груди и поклонилась.

– Я никого не забуду из Вас, – прошептала, и ее голос потонул в ночной тишине, а затем зашагала темными переулками в сторону окраины столицы, в объятия неизвестности.