Демон Кометы. Десять дней

Дверь скрипнула, и я выпрямился, стараясь придать себе достойный вид. Получилось, кажется, так себе. В глазах вошедшей Сабелы читалась жалость, и я опустил взгляд. Юбка-колокол скрывала клешни от посторонних взоров.

– Извини, Ливий, но я предупреждала. Прибыл мастер Дисидерий, он на три дня арендует комнату.

– Так-так-так! – послышался тонкий привзвизгивающий голос, и в дверь не вошёл, а буквально вкатился маленький круглый человечек в светло-сером костюме, явно сшитом на заказ. В руке он держал коричневый потёртый чемоданчик. – Ливий, старый друг. Дай-ка поковыряюсь в памяти. Всего три знамения, хе-хе. За десять лет, хе-хе-хе. Немногие, ох, немногие.

Говоря, колобок подошёл к столу, брякнул на него чемодан и с трудом втиснулся в кресло.

– Оставлю вас, – сказала Сабела. – Нужно присматривать за баром. Сегодня ажиотаж.

Как только закрылась дверь, мастер Дисидерий проникновенно заглянул мне в глаза.

– Пошёл на второй круг, а, Ливий? Хе-хе. Я вижу, что ты в подвесе. В чём дело? Ты ведь так и рвался в преисподнюю, когда мы виделись с тобой в последний раз, хе-хе-хе!

– Давай не будем, – пробормотал я. – Надоело. Рассказывать.

– Храни свои тайны, – согласился Дисидерий. – Я, вообще, думал сначала промочить горло, хе-хе. Но, раз уж ты здесь… Хочешь чего-нибудь нового?

– Хочу, чтобы перестало ломать после того, как сделаю что-то для себя. Есть такое?

– О-о-о! – Мастер щёлкнул замочками чемодана, открыл его. – Как не быть! Но – дорого, дорого, Ливий, хе-хе.

– Сколько? – спросил я со вздохом.

– Ты уверен, что готов это услышать?

Всё как всегда. Кривляется, глумится, мерзко хихикает. Все жилы вытянет, пока от него добьёшься хоть чего-то.

– Сколько бы ты дал за такую свободу действий, хе-хе? Такую безнаказанность, хе-хе?

Он не подпрыгивал, а пульсировал, как желе, по которому шлёпнули ложкой, и потирал ладони. Хоть бы лужу под столом не сделал от избытка чувств.

– Говори цену, или я пошёл.

– Какой ты торопливый! Портишь всё удовольствие от торговли, хе-хе.

Я молча встал и направился к двери. Дисидерий сразу встревожился.

– Куда же ты, Ливий? Не надо так, я просто пошутил, хе-хе!

– Цена? – Я повернулся к нему у самой двери.

– Твоё безразличие! – выпалил мастер и замер с раскрытым ртом, ожидая реакции.

– Моё что?

– Ну, вот эта твоя броня. Тебе наплевать на всех и вся, тебя ничто не трогает, хе-хе… Этого я тебя лишу.

– И… что со мной будет?

– Хе-хе! – вновь развеселился Мастер. – Да ровным счётом ничего! Будешь всё тем же беспринципным ублюдком, но сердце твоё станет открыто человеческим чувствам.

– Звучит как «бесплатно», – признался я. – Дурить меня задумал?

– Мастер никогда не лжёт о цене, – обиделся мастер. – Тебе будет тяжелее жить здесь. Ты станешь… Сочувствовать. Понимать.

– Но я ничего не потеряю?

– Ничего, как видно, хе-хе, – сказал Дисидерий. – Ну, так ты решил? Работы на час.

– Да, – кивнул я. – Где оно должно быть?

– Спина. – Мастер с усилием вылез из кресла. – Снимай рубаху и ложись на стол, хе-хе.

– И не мечтай, – фыркнул я.

Снял куртку и рубаху, сел в кресло и, наклонившись вперёд, опустил сложенные руки на край стола, а голову – на руки.

– Мне так будет неудобно, – запротестовал мастер.

– Посочувствую тебе, как только закончишь, – откликнулся я.

Уныло хехекнув, мастер открыл чемодан.

Сначала я почувствовал прикосновение к спине мокрой холодной кисти. Кисть скользила по коже, выписывая вензеля. Знамение и правда обещало быть огромным.

– Зачем это вам? – спросил вдруг я.

– Хе-хе! Решил перейти на «вы»? Вот что значит поработать над мужчиной сзади, хе-хе-хе…

– Вам, мастерам-знаменщикам, – терпеливо сказал я. – Зачем все эти сложности?

– А зачем вам, демонам, души?

Кисточка добралась до поясницы, оставила там пару быстрых тонких штрихов.

– Душа увеличивает силу, влияние и статус, – зевнул я. – Тут всё прозрачно, это как автомобиль F-класса у людей. С той лишь поправкой, что душа приносит объективную пользу. Это всё особенности преисподней, существование там слишком отлично от земного, чтобы о нём можно было рассказать в двух словах.

– Хе-хе, – отозвался Дисидерий и добавил несколько брызг на лопатках. – А мы вот просто наслаждаемся.

– Чем? – не понял я.

– Тем, что забираем у вас, конечно же. Вас так много, вы все такие разные. И у всех всё такое разное, хе-хе. Ну вот, рисунок готов. Я должен спросить: ты точно решил? Понимаешь и принимаешь условия?

– Жги, – сказал я.

И Дисидерий зажёг.

17

Это знамение было самым большим и самым болезненным. Боль продирала до демонического естества, я с трудом сдерживался, чтобы не вскочить и не разбить голову мастера об стену. Ощущения были такие, словно мне рвут кожу раскалённой иглой, которая при этом брызгается кислотой.

– Ты должен понимать, – бормотал Дисидерий, – что полностью ощущения знамение не снимает.

– И ты мне это только сейчас говоришь? – прорычал я сквозь зубы.

– Правила ты знаешь. Когда знамение активируется, оно жжётся, хе-хе, самую малость жжётся.

– Насколько сильно будет жечь конкретно это? – спросил я.

– Не так сильно, как жгло бы без него, хе-хе.

– Скоро ты там закончишь? – рявкнул я, когда боль перебралась на левую лопатку.

– Да, собственно, уже всё, хе-хе. – Мастер отступил; что-то звякнуло и брякнуло в его чемодане. – Встань, Ливий. И расплатись со мной.

Я поднялся, расправил плечи, похрустел шейными позвонками. Боль в спине стремительно утихала.

Мастер стоял возле своего кресла и переминался с ноги на ногу. Рот его то кривился, как грустный смайлик, то нервно выгибался уголками вверх.

– Забирай оплату, – сказал я. – Но если эта чертовщина не сработает…

– Тогда сделка сама собой отменится, хе-хе! – обрадовался Дисидерий.

Он подпрыгнул, будто поймал что-то в воздухе, и приземлился так, что пол задрожал у меня под ногами.

– О да… – Глаза его закатились от невыразимого блаженства. – Я не прогадал, хе-хе… Это так изумительно! Такое равнодушие…

Мастер попятился, толкая кресло, и шлёпнулся в него. Руки его, дрожа, подпрыгивали на подлокотниках, изо рта пошла пена.

Я только головой покачал. Надел рубашку, затем куртку. Застегнул её до самого конца – почему-то начало знобить.

Внезапно на меня навалились сомнения. Зачем я приобрёл знамение? Всего девять дней – и я уйду навсегда из этого мира. А веду себя так, будто мне тут ещё десять лет жить. Глупость ведь… Но, с другой стороны, я могу освободиться раньше чем через девять дней. Если разберусь с Шеиным и Кометой, и если результат этого разбирательства окажется благополучным. А именно – если выяснится, что никакими родственными связями они не обладают.

И потом – какая разница? Если через девять дней я уйду, там уже никакого значения не будут иметь мои сделки и знамения. В преисподней всё сгорает.

Оставив Дисидерия трястись в экстазе, я молча вышел из комнатёнки и наткнулся на Криспиона, который стоял под дверью.

– Ливий! – воскликнул тот. – А я думал, что мне врали. Ты и вправду остался?

– Увы, – поморщился я. – Возникла небольшая заминка, но я надеюсь, что разберусь с ней в ближайшее время.

– Может быть, нужна помощь?

Для демона Криспион был невероятно доброжелательным.

– Уже не надо. – Я пальцем указал себе за спину. – Только что набил себе громоотвод.

– Мерзкая штука, – помрачнел Криспион. – В случае чего играет против тебя…

– Переживу. А ты чего хочешь?

Криспион оскалился:

– Пуленепробиваемость!

– Чего? – изумился я. – Ты же бессмертный!

– Бессмертный, – кивнул Крисп. – Но нынче ночью меня изрешетили. Пули в глаза, пули в суставы… Я практически не мог работать. Можешь себе такое представить?

– Н-да, – только и сказал я.

За годы работы на Шеина я, конечно, многое повидал. Но Криспион, судя по всему, вляпался со своим хозяином ещё хуже.

– Ладно, удачи, – хлопнул я его по плечу.

– Спасибо. А ведь помнишь, я говорил тебе, что нельзя отказываться от удачи?

***

Выйдя на улицу, я остановился. Погода менее гадкой не стала. Выл ветер, бросая в лицо колючую морось. Я поморщился. Если бы Господь сошёл сейчас сюда и посмотрел на дело рук своих, он бы, наверное, снёс всё к чертям сию же секунду. И к лучшему.

Справа послышался скулёж. Я повернул голову. Под переломленным листом гипсокартона, как в шалаше, сидел щенок. Смешной, маленький, вислоухий. Он смотрел оттуда на мир, как будто задавая ему вопрос: «Почему мне так плохо? Что я сделал, чтобы заслужить такое?»

– Это дерьмо, которое я чувствую, глядя на тебя – то, что люди называют эмпатией? – спросил я.

Реагируя на голос, щенок хрипло тявкнул.

– Какая же дрянь, дьявол меня побери…

И тут знамение на груди вспыхнуло внезапной болью. Промозглость осеннего вечера сменилась влажным теплом, полумрак – ярким светом. А вместо щенка передо мной обнажённое женское тело. Черты его искажались колеблющейся водой.

Комета лежала в ванне. Она даже не заметила моего появления, настолько была увлечена своими гадкими действиями. Что ж, не она первая и не она последняя одинокая девица, пытающаяся ручками сделать себе хорошо. Но только не в мою смену.

– Где ты это взяла?!

Я наклонился, схватил её за руку, которая сжимала лезвие бритвы. Комета вздрогнула, ахнула. Пальцы разжались, и лезвие, шлёпнувшись на воду, плавно опустилось на живот девушки.

– Откуда ты здесь взялся? – пискнула Комета.

– Я – твой демон-хранитель, – напомнил я. – А ты пытаешься испортить мне репутацию.

Я опустил свободную руку в тёплую, почти горячую воду и подобрал с живота Кометы лезвие. Стряхнул воду и положил его себе в рот. Несколько движений зубами, и я проглотил осколки под изумлённым взглядом Кометы.

До неё ещё даже не дошло, что она лежит передо мной голой. Не удивительно, девчонка только что одной ногой стояла в могиле. А, вот, дошло. Покраснела, правой рукой закрыла грудь, левую положила на лобок. Жест скорее развратный, чем целомудренный, но кто я такой, чтобы раздавать советы.

– Убирайся! – прошептала Комета. – Уходи отсюда!

– Нет, я останусь и буду смотреть. – Я присел на краешек унитаза. – Если хочешь, могу тебе чего-нибудь потереть, мне не трудно.

– Ты уже забрал у меня лезвие!

– А вдруг ты попробуешь утопиться?

– Это было бы нелепо.

– Настолько же нелепо, как вся твоя жизнь и каждый поступок, начиная с рождения, или ещё более нелепо? – уточнил я.

И вдруг почувствовал странное. Когда глаза Кометы наполнились слезами, у меня в груди как будто что-то кольнуло. И сделалось так мерзко, так…

– Будь ты проклят, Мастер! – простонал я и закрыл лицо ладонями.

– Мастер? – переспросила Комета. – Ты о чём?

– Тебе не понять… Никто не может меня понять в целом мире. Да мне и не нужно ваше понимание.

Плеснула вода. Я опустил руки и посмотрел на Комету. Она села, по прежнему пряча от меня грудь. И зачем, спрашивается, её прятать? Стыдиться совершенно нечего. Лучше бы так прятала глупость. Но люди горазды прикрывать лишь то, что совершенно естественно. А недостатки, которых следовало бы стесняться, выпячивают изо всех сил.

– Что с тобой? – спросила Комета шёпотом.

– Отстань, – буркнул я. – Что за номер с лезвием? Ты решила устроить своим родителям подарок в виде трупа, плавающего в кровавой ванне? Согласен, очень весело будет посмотреть, как карлик и колясочница справятся с такой веселухой. Если хочешь, я наведаюсь в городской морг и принесу кого-нибудь, похожего на тебя. Так ты тоже сможешь повеселиться.

Комета помрачнела. Опустилась обратно в воду, но высоты ванны не хватало, чтобы скрыться от меня.

– Я не знаю, что делать, – сказала Комета.

Я фыркнул:

– Тоже мне, невидаль. В этом весь прикол: никто из вас, тварей вонючих, не знает, что делать. Сочиняете себе нелепые цели и рвётесь к ним так, будто это имеет какое-то значение. Деньги. Власть. Секс. Задница шимпанзе. Смысл есть, только не для вас. А для тех, кто выше и ниже.

Комета меня проигнорировала. Это что же, я теряю хватку? Не могу довести до слёз девушку, которая только что едва не наложила на себя руки?! Позор на твою голову, Ливий! Немедленно исправляйся!

Но я не успел исправиться. Комета с какого-то перепугу решила, что я – идеальный собеседник, и мне самое оно выплакаться в жилетку.

– Ты выбросил все мои учебники. Они стоили целое состояние. Это не обычные книжки, а магические. Они сами выбирают хозяина и работают только с ним… У меня нет денег купить новые, я за те ещё кредит не выплатила. А теперь, если я не смогу учиться, я лишусь стипендии, мне нечем будет платить по кредиту. Я не знаю, что мне делать! – закончила она с надрывом, которому позавидовали бы театральные актрисы.

Я стёк с унитаза на пол, встал на колени и сложил перед собой руки в молитвенном жесте. Комета посмотрела на меня, как на буйнопомешанного.

– Скажи, – попросил я, – открой тайну, ибо она мучит меня каждый миг моего существования. Зачем?! Зачем ты вложилась так сильно в получение профессии, которая в целом мире никому никуда не упёрлась?!

Комета побледнела от ярости, но в этот момент в дверь стукнули, и раздался смешной голос карлика:

– Комета, ты с кем-то разговариваешь?

Комета сделала круглые глаза и беззвучно произнесла: «Пожалуйста!»

Я кивнул и, повернув голову в сторону двери, громко сказал:

– Нет, папа, она стонет от секса. А разговаривать – нет, не разговаривает, ей не до этого. Прошу меня извинить, я как раз собираюсь исполнить мой коронный заход винтом.

Комета издала нечто среднее между стоном и волчьим воем.

– А ей понравилось! – воскликнул я. – Всем нравится.

Комета от всей души плеснула в меня тёплой водой.

18

Эта проклятая Комета не желала спать до пяти утра. Ворочалась, читала какую-то книжку, ныла про учебники, плакалась. Я не обращал на неё особого внимания. Всё моё внимание было подчинено тому, чтобы убраться отсюда раньше, чем окончится срок предконтрактного испытания.

Поэтому когда Комета, наконец, уснула, я поцеловал её в лоб, выдернул ещё один волосок и беззвучно вышел из комнаты.

Карлик пил кофе в кухне. Ну как «кофе»… Что-то такое пил.

– Уже уходите? – спросил он.

– И не мечтай, – отозвался я.

– Кофе?

– Да, было бы неплохо. Возьму, как только окажусь подальше от этого района, спасибо, что напомнил.

– Я пытаюсь быть вежливым…

– Если ты делаешь это ради меня, то не стоит беспокойства, мне плевать. Если это зачем-то нужно лично тебе, то не стоит возводить свои причуды в ранг добродетели и тыкать меня в них носом. Вежливость к демону, отец мой Сатана, и эти люди ещё считают себя христианами…

Я поторопился выйти за дверь. Убогая дверь, убогая квартира, убогие мысли, порождённые убогой средой… Одно желание Кометы, и я бы вытащил их всех из этого дерьма.

Так, стоп, Ливий! Успокойся, дыши. Вдох, выдох – медленно! Тебе плевать на Комету и её родственничков, ты помнишь, да?

Было ещё темно. Я не стал проверять, приедет ли такси в эту дыру ночью. Добрался до проезжей части и поймал попутку. Высадили меня недалеко от дома Шеина.

Дверь я открыл при помощи знамения. Консьержа опять не было – видимо, спал. Лифт поднял меня на нужный этаж, и я остановился напротив дверного проёма, перетянутого крест-накрест жёлтой лентой с надписью «Место преступления, не входить». Преступления?.. Ну, ладно, как будет угодно. Новости, что ли, посмотреть…

Я прошёл внутрь, оборвав ленты. Открыл дверь в ванную.

– Какого?..

Я обошёл помещение размером с квартиру Кометы. Всё было стерильно, как будто кто-то вымыл каждый миллиметр с нашатырём. Нет зубной щётки. Корзина для грязного белья пуста.

Я прошёл в кухню. Он пил кофе! Здесь, за столом!

Кружки не было. Тела, разумеется, тоже – от него остался лишь грубый контур, очерченный кусками малярного скотча.

Я проверил спальню. Свежие простыни, всё сверкает чистотой. Если где-то тут и завалялась частичка ДНК Шеина, мне её не найти.

– Кто ты такой?

Я повернулся, окинул взглядом незнакомца. Пальто, которое больше напоминало шинель. Волосы тщательно зачёсаны назад. Лицо круглое, курносое; лопоухий. Руки держит в карманах. Наверняка в правой – ствол.

В общем, ничего интересного. Следователь или ещё что в этом духе. Потеряв к нему интерес, я подошёл к шкафу, отодвинул зеркальную дверцу. Пусто… Кто-то тут похозяйничал несмотря на запрет входить на место преступления. И кто? Внезапно нарисовавшийся дядя из Киева?

Тут меня будто ледяной водой окатили. А что, если действительно произошла ошибка? Я должен был попасть в услужение к кому-то иному, а оказался у ни в чём не повинной Кометы.

Стоит ли тогда дёргаться? Ошибку исправят, и я на десять лет зависну с человеком, который оприходовал квартиру Шеина едва ли не раньше, чем вынесли тело. Может, лучше, не высовываясь, досидеть оставшиеся девять дней, изводя насмешками Комету и всю её жалкую семейку?..

– Я задал вопрос: ты кто такой и что тут делаешь? – напомнил о себе следак.

Я закрыл шкаф и, повернувшись, привалился спиной к дверце. Задумчиво уставился на следака. Тот начал хмуриться и переминаться с ноги на ногу. Хорошенько подумав, вынул пистолет – обычный Макаров на десять патронов.

– Это место преступления, – сообщил следак.

– Серьёзно? – не выдержал я. – А тебя не смущает то, что здесь похозяйничала рота уборщиков?

– Это я задаю вопросы! – возмутился следак.

– Кто тут побывал? Что за хрень творится? Вы, там, в своей полиции, вообще на работу забили?

Следак немного обалдел, даже ствол опустил.

– Что за полоса такая пошла! – Я сплюнул. – Что ни день, то плохие новости…

Я вышел из комнаты, толкнув плечом замешкавшегося стража порядка. Вернулся в кухню, не слушая его воплей. Заправил и включил кофемашину.

– Слышь, ты думаешь, что ты крутой? – ворвался вслед за мной следак. – Я могу наряд вызвать, и тогда с тобой будут говорить…

– Кофе будешь? – перебил я этот бессвязный поток сознания.

– Что?

– Кофе. Если у говнюка Шеина и было что-то приличное, так это кофе. Из Бразилии заказывал.

Следак, подумав, убрал ствол в карман.

– Ну… Можно.

– Я налью.

***

– Ну так и кто ты такой? – спросил следак, сделав первый глоток из чашки.

– Откровенность за откровенность, – предложил я. – Мне тоже нужны ответы, но лень начинать пытки.

– Ну, допустим, – осторожно согласился следак.

– Я – Ливий, демон. Служил Шеину десять лет. Забрал его душу. Можете закрывать дело, преступления нет.

– А… – Следак открыл рот и закрыл его. – Ага.

– Твой черёд. Кто здесь похозяйничал?

Следак заёрзал.

– Я думал, ты спросишь, как меня зовут…

– Я сказал «откровенность за откровенность», а не «тупой вопрос за тупой вопрос». Если надумаешь призвать демона, потренируйся чётко формулировать запросы. Итак?

Следак щёлкнул пальцем по кружке и загрустил.

– Начальство будет не в восторге, – буркнул он. – У нас на демонов списывают все висяки.

– Да от демонов вообще одна сплошная польза. И всё же?

– Да хрень какая-то, Ливий! – Следак откинулся на спинку стула. – Нарисовался наследник. Бумаги, всё чин по чину. Готов вступить в права наследования. Документы, которые готовятся полгода, появляются будто по мановению волшебной палочки.

Чёрт. Наследник – это дерьмово. Дерьмовее не придумаешь. Лучшее, что я могу сделать – свалить отсюда куда подальше и забыть, как про страшный сон.

– Не продолжай. – Я встал. – На остальное мне плевать.

– Что? – изумился следак. – Но я ведь не договорил.

– У Шеина наследник, в квартире прибрался он. Точка. Я получил необходимую информацию. Мой кофе можешь допить сам.

Я двинулся к выходу, но остановился и вернулся. Достал из шкафчика пачку кофе и сунул в карман куртки. Опять отошёл, снова замер и вернулся. Отключил кофемашину, поднял её.

– Ты ведь в курсе, что это воровство? – спросил следак.

– Отвечу за этот грех перед Всевышним, – огрызнулся я и, наконец, ушёл.

19

Мелиссен приходил в себя долго и неохотно. Душа помнила, что в этом кожаном мешке ничего хорошего нет, и не рвалась вернуться туда после увлекательных астральных приключений.

Сначала глухая боль появилась в руке. Потом она докатилась до лица. Стали различаться звуки. Женский голос, что-то напевающий.

Последней пришла память, и Мелиссен со стоном открыл глаза.

Потолок с бегущими по извёстке трещинами вызвал приступ тошноты. Мелиссен повернул голову набок и часто задышал ртом.

Больница, ну да. Следовало ожидать. Пустая мрачная палата. День, но за окном тучи, как и всегда. Дожить до лета —надо ещё постараться.

На соседней койке лежал старик и смотрел вверх пустым взглядом. Казалось, что он мёртв. Но тогда эта женщина в белом халате, которая стоит рядом, запихивая в мешок грязное постельное бельё, вела бы себя иначе. А она – ничего, напевает. Мелиссен прислушался и разобрал:

– По лунному берегу моря шагал молодой солдат…

Почему «по лунному»?..

– Леди, – прохрипел Мелиссен.

Женщина повернулась. Некрасивое, но доброе лицо осветила улыбка.

– А, проснулся? Ну и слава богу. Скажу доктору, чтобы заглянул. Ох и отделали ж тебя… И что за зверьё на улицах. Вроде в цивилизованные времена живём, а что творится.

– Что со мной? – перебил Мелиссен.

– А то сам не видишь. Лапку поломали, но без смещения, быстро заживёт, не боися. Мордочку тоже почистили, конечно, но да то совсем ерунда. А, и на затылке рана была. Голова-то кружится? Сотрясение, может. Ну да сотряс – не простатит, за неделю пролетит.

Мелиссен сделал несколько вдохов-выдохов и попросил:

– Телефон можно?

– Отдохнул бы ты. Пялятся вечно в эти мыльницы свои. Головушке покоя бы надо.

– Мне позвонить нужно. Дайте телефон, пожалуйста.

Медсестра вздохнула и посмотрела на Мелиссена грустным взглядом.

– Ладно, – сказала она. – Сейчас, в другой палате бельё сменю и вернусь.

– А что, у вас санитаров нет? – спросил Мелиссен.

– А откуда ж им взяться на зарплату десять тыщ? – хохотнула медсестра. – Дураков мало в дерьме купаться задарма. Сегодня умные все, в интернетах зарабатывают.

Она ушла. Мелиссен прикрыл глаза и старался сдержать дурноту.

Чёртовы малолетки. Чёртов поганый случай, который им помог.

А может, и к лучшему? Он отлежится и выйдет, жизнь вернётся в норму. А повернись всё по-другому, и сейчас его здоровая рука была бы прикована к спинке кровати наручниками.

– Они опять меня не услышали.

Мелиссен открыл глаза и с усилием вернул плывущую картинку на место.

– Ты о ком, старик? – спросил он. И добавил, как будто для собеседника это имело значение: – Блевану сейчас…

– Демоны, – хныкнул старик. – Они меня не слышат. Каждую ночь зову – не слышат…

– А… – Мелиссен зевнул. – Ну, богу помолись. Некоторым, говорят, помогает.

– Каждую ночь, – повторил старик. – Сорок лет, каждую ночь. Не слышат…

Мелиссен повернулся к стенке. Демоны его не интересовали. Они обитали в каком-то другом мире, с которым Мелиссен не пересекался.

Вскоре вернулась медсестра и протянула Мелиссену его дешёвенький смартфон. Экран треснул, но работал, тачскрин отзывался на прикосновения.

Мелиссен нашёл телефон начальства и нажал вызов.

– Константин Егорович, я в больнице…

– Да уж, знаю, – послышался тяжёлый вздох. – Н-да…

– Ну… – Мелиссен невесело усмехнулся. – Мне, наверное, больничный нужен.

– Да уж, понятно. Оформим уж. Только вот… Ну, я думаю, ты понимаешь.

– Что понимаю?

– После больничного я тебя не жду. Можешь «по собственному» написать, можем нацарапать, что под сокращение попал, да уж…

– Константин Егорович, вы что? Вы меня увольняете? Да я же…

– Ты, Мелиссен, перед камерами такое исполнил, что если б те детишки были мажорами, ты бы увольнением не отделался.

Мелиссен вспомнил, как швырнул одного в дверь. Кровавый след на белой краске.