Демон Кометы. Десять дней

– Ты… – У неё в глазах сверкнули слёзы. – Ты…

– Ладно-ладно, прости. Позволь, я тебе помогу.

Я забрал чемодан из её ослабевшей руки и бросил через ограждение в Ионэси. Комета проводила свои вещи взглядом широко раскрытых глаз.

– Что ты сделал? – прошептала она.

– Просто помог. – Я приподнял воротник куртки. – Может, пойдём? Погода – отвратительная.

– Что ты сделал?! – заорала Комета.

– Выбросил твой чемодан в реку. А почему мы не можем поехать на чём-нибудь? Такси. Автобус. Попутка.

Комета взревела. По-настоящему так, стиснув кулачишки и запрокинув голову.

– Ты тварь! – Она толкнула меня в грудь. – Там были все мои вещи!

– Знаю, в этом и смысл чемоданов, разве нет?

– Учебники!

– Учебники тебе не нужны. С твоим интеллектом – купи лучше комиксов.

– Купи? Купи?! – Её нешуточно трясло. – Я за эти учебники ещё год буду выплачивать кредит!

Тут эмоции опять переполнили Комету, и она завизжала. Видимо, переусердствовала: на высшей точке закатились глаза, и она рухнула. Бы. Если бы я не подхватил. Иначе ей грозило разбить голову об отбойник.

– Эй! – потряс я свою хозяйку. – Комета! Не смешно. Видишь? Я не смеюсь. У тебя нет чувства юмора, как и прочих достоинств. Ты глупая, некрасивая и неинтересная. Наверняка бревно в постели. Но ты об этом, разумеется, не знаешь, потому что в постель с тобой не ложится даже плюшевый медвежонок.

Она молчала. Выглядела как мёртвая – этакая Джейн Доу в ветхом пальтишке, с раздуваемыми ветром рыжими волосами. Но она всего лишь упала в обморок. Умри Комета по-настоящему, я бы уже расплачивался… Впрочем, если буду продолжать в таком духе – умрёт, и довольно скоро.

Мимо нас, глядя исподлобья, прошёл парень в пуховике и в наушниках. Следующий за ним пожилой мужчина в старом кожаном пальто остановился.

– Плохо даме? – спросил он. – Помочь?

– Нет, я демон, как-нибудь справлюсь.

Мужчина поспешил убраться подобру-поздорову. А я, ещё раз тряхнув Комету и не добившись никакого результата, вздохнул:

– Ну и что мне с тобой делать, а?

09

Мест, куда я мог пойти с бесчувственной девушкой на руках, было в городе, прямо скажем, не очень много. Я пинком открыл дверь под вывеской, сообщающей о нерабочей библиотеке, и оказался в почти родном помещении бара.

По случаю раннего часа посетителей не было, кроме Диона, который тут, кажется, жил. Сейчас он сидел за дальним столиком и сосредоточенно ковырялся у себя в области паха. Услышав хлопок двери, поднял взгляд, оценил обстановку и сказал:

– Второй буду. А потом – печень мне!

– Привет, Ливий! – Сабела махнула рукой из-за стойки. – Я думала, ты нас покинул. Решил напоследок поразвлечься? Смотри, охотники поймают…

– Вляпался по самое не могу. – Я осторожно положил Комету на стойку. – Эй, Дион! Тронешь её хоть пальцем – я тебя уничтожу, и это не фигура речи. Налей моего любимого, Сабела. Погода отвратная.

Сабела щедро плеснула, поставила бокал на живот Кометы. Я, усевшись, взял бокал и опустошил залпом. Потом вдавил его на прежнее место, где куртка сохранила форму, махнул рукой – мол, повтори. Сабела не замедлила исполнить просьбу.

– Может, расскажешь, что случилось?

– Вот это, – указал я пальцем руки, в которой держал бокал, – моя новая хозяйка. Маг. Каким-то образом, надо полагать, оказалась в родстве с прежним.

– Иди ты! – вытаращила глаза Сабела.

– Угу. Можешь себе представить? Вместо того чтобы очутиться дома, я оказываюсь в комнатёнке метр на два.

– А она сама-то как? В курсе была?

– Ни разу. Чуть не обмочилась на месте. Сделаю всё, чтобы через десять дней она от меня отказалась.

– Ну, за успех! – Сабела показала мне бутылку, я стукнул по этикетке бокалом, и мы одновременно выпили.

К стойке приковылял Дион. Покосился на Комету, но трогать поостерёгся.

– Гнилые времена, Ливий, – прокряхтел он, устраиваясь на стуле. – Истинно гнилые. Отцы отрекаются от детей. Дети становятся на скользкую дорожку…

– Он ей не отец, – сказал я. – Её папаша – отбитый на всю голову астроном. Знаешь, как он её назвал?

– Солнышком?

– Не угадал.

Я произнёс полное имя Кометы, и Дион чуть со стула не свалился, а Сабела поперхнулась пойлом и закашлялась.

– Люди – удивительные, – сказал Дион. – Чудесные люди. А зачем ты её сюда приволок?

– Понятия не имею, где она живёт, – сказал я. – Пусть полежит тут, пока не придёт в себя, а потом начнёт принимать осмысленные решения… Честно говоря, глядя на неё, сомневаюсь, что она дозреет до осмысленных решений хотя бы в этом тысячелетии.

Дион похмыкал, потом зевнул и почесал живот.

– Значит, ошибка.

– Ошибка? – посмотрел я на него.

– Ну да. Магия – не компьютер. Я слыхал от ребят про такое.

– И что ребята в таких случаях делают?

Дион хохотнул:

– Сидят на жопе ровно и радуются. Что тут ещё поделаешь!

Ну да, точно. Однако слова Диона меня слегка обнадёжили. Если это ошибка, то теоретически – ну, очень теоретически, – я могу воззвать к Люциферу, и тот расторгнет контракт. Но для этого мне нужно быть на сто процентов уверенным, что произошла именно ошибка. Убедиться, что Комета не имеет к Шеину ни малейшего отношения.

Сабела внимательно смотрела на безмятежное лицо Кометы.

– Может, ей нужно как-то помочь?

– Ударишь по щеке – я буду вынужден сломать тебе руку.

На всякий случай Сабела отстранилась.

– Такая молоденькая, – облизнулся Дион. – Печень такая свеженькая…

– Что у тебя за сдвиг по печеням? – поморщился я.

– Конструирую кое-что у себя в подвале, – оскалился Дион. – Заходи как-нибудь посмотреть.

– Спасибо, обязательно загляну.

– Это значит, нет?

– Это значит, нет.

– Не самое безопасное место ты выбрал, Ливий, – заметила Сабела.

– Бледные до заката не приходят, а остальные вполне могут держать себя в руках, – отмахнулся я.

– Послушай, – снова влез Дион, – а ведь, несмотря ни на что, у тебя уже есть душа, а? Хе-хе. Душоночка-то, а?

– Ну, есть, – нехотя признал я. – Когда ты об этом говоришь, у меня возникает ощущение, будто я купил заспиртованный пенис Чикатило.

– Так поздравляю! – заорал Дион и стукнул по стойке стаканом.

Крик и удар возымели действие. Веки Кометы затрепетали. Она приподняла голову, огляделась. Увидела скалящуюся рожу Диона и завизжала.

– Ну да, ну да, – обиделся тот и отполз подальше. – Давай, оскорбляй, притесняй. Ты ведь – девушка славянской внешности из небогатой семьи. Какие к тебе могут быть претензии.

Комета свалилась со стойки на сторону Сабелы. Там из неё вырвалась новая порция отчаянного визга – Сабела ниже пояса представляла собой нечто членистоногое, с клешнями. Она старалась этого не демонстрировать, во время нашествий посетителей носила пышную юбку, но сейчас позволила себе проветриться.

– Прекрати! – Сабела щёлкнула клешнёй перед носом Кометы. – Никогда не задумывалась, что твоё поведение может действительно быть для кого-то оскорбительным?

По поводу внешности Сабела комплексовала. Особенно ненавидела вариации шутки на тему «как насчёт рачком?» И в полном баре всегда хватало тех, кто был готов растолковать смешливому новичку, чем хорошее чувство юмора отличается от плохого.

Комета замолчала, тяжело дыша.

– Боюсь, она в принципе никогда не задумывалась, – сказал я. – Не обижайся, Сабела. Плесни ещё. Всё равно там на один глоток осталось.

Сабела наполнила мой стакан на четверть и бросила бутылку под стойку.

– Это что – уже ад?! – сдавленным голосом произнесла Комета.

Я прикрыл глаза рукой, Дион со своего столика дико заржал, а Сабела сорвала полотенце с плеча и звучно щёлкнула им в воздухе.

– Так! – рявкнула она. – Во-первых – пошла вон из-за стойки, здесь место только для персонала! А во-вторых… А во-вторых, пошла вон из моего бара! Здесь место только для теневого народа.

Пока я пил, Комета перелезала через стойку. Рука у неё дрожала. В самый ответственный момент подогнулась, и бедолага чуть не грохнулась на пол.

– Там, кстати, есть нормальный выход, – показал я пальцем на открытую дверцу, через которую Сабела могла выбираться в зал, если была такая необходимость.

– Как я здесь оказалась? – спросила Комета.

– Я принёс.

– Зачем?

– Выпить хотел. А бросить тебя на мосту не мог. Это бы грозило как минимум воспалением лёгких. Почки тоже легко простудить. Вообще, тебе бы не мешало пройти диспансеризацию.

Настроение Сабелы тем временем не улучшалось. Демонстративно протерев стойку там, где лежала и ползала Комета, она перевела мрачный взгляд на меня и сказала:

– Если всё допил – уведи отсюда свою бесноватую принцессу. Возвращайся либо без неё, либо с ней, но через десять лет. Чтобы мы могли сожрать её на брудершафт.

– Справедливо. – Я вынул из кармана тысячу и положил на стойку. Сабела сгребла купюру не глядя и бросила в кассу. – Можешь вызвать такси?

– С радостью, – буркнула Сабела и сняла трубку. – Адрес?

– Адрес? – посмотрел я на Комету.

– У меня нет денег, – пролепетала та.

– Это название улицы? А номер дома какой?

В который раз за этот бесконечный день у Кометы задрожали губы.

– Вавилова, четыре, – прошептала она. – Первый подъезд.

– Алё, – сказала Сабела. – Будьте добры, машинку к библиотеке Чернышевского, на Платонова. Едем – Вавилова, четыре. Ага, спасибо, ждём. – Грохнула трубку на аппарат. – На улице ждём!

– Пошли. – Я слез со стула. – Что ты за невыносимое существо такое? Тебя гонят даже из бара, где зависает нечисть.

– Нечисть? – прошептала Комета.

– Тебе так говорить нельзя. Это как назвать ниггера – ниггером, обладая твоей внешностью.

– Меня можешь называть нечистью, красавица! – крикнул Дион. – Я про себя иллюзий не строю.

– А ты можешь не называть её красавицей? – попросил я. – Она ведь понимает, что ты это просто из вежливости. Представляешь, как ей больно?

Дион засмеялся, а Комета, оттолкнув меня, простучала каблуками по полу и выскочила за дверь. Я поторопился следом.

– Ли-и-ивий, – окликнул Дион.

– Ну? – Я обернулся на пороге.

– Тут слушок бродит. Мастер знамений прибывает в город.

– Ого. – Я замер, кивнул, оценивая информацию. – И где приземлится?

– Пока непонятно. Но сегодня вечером, думаю, придёт сюда. А если нет – придут слухи. Многие хотели бы потрепаться с ним. Сам-то думаешь?

– Пока не знаю, – вздохнул я. – Видишь ли, по первоначальному плану я должен быть в преисподней.

Сопровождаемый каркающим смехом, я вышел на улицу.

10

Морось прекратилась, да и ветер стих. В просвет между тучами выглянуло вялое осеннее солнце. Комета стояла рядом с баром и озадаченно смотрела на вывеску.

– Что всё это значит? – спросила она.

– Значит, что твоё воспитание оставляет желать много лучшего, – сказал я.

– Они что – открыли бар в библиотеке?!

Судя по тону, для Кометы такой поступок был сродни открытию борделя в храме.

– Ну, зайди и спроси.

В моём голосе ей тоже послышалось нечто большее, чем насмешка, и она подошла к двери. Схватилась за ручку, толкнула, потянула – ноль реакции. Подошла к грязному окну, закрылась ладонями от света и заглянула внутрь.

– Там… библиотека, – обескураженно произнесла Комета. – Как?

– В институте такому не научат. Это называется «магия».

– Слушай, демон! – прошипела Комета. – Я не знаю, чего ты добиваешься, но хватит уже подкалывать меня каждой фразой! Я… Если ты меня доведёшь – я покончу с собой! Понимаешь, что тогда с тобой будет?!

Ох ты, какие глубокие познания мы демонстрируем!

– А что тогда будет с тобой? – задал я встречный вопрос.

Мы уставились друг другу в глаза. Однако этой схватке не было суждено закончиться – нас прервал хриплый гудок со стороны дороги. Комета молча развернулась и пошла к серой «Волге». Я, сунув руки в карманы, двинулся за ней.

***

Чем ближе мы подъезжали к дому Кометы, тем сильнее у меня портилось настроение. Какие-то трущобы. Детские площадки, заросшие бурьяном и закиданные бутылками, ветхое бельё, висящее на верёвках, натянутых между ржавыми столбиками, кругом шпана, тлен и безысходность. Что вообще заставляет людей жить в подобных местах, когда можно всё закончить одним движением и потом вечность наслаждаться мучениями в преисподней? Неужели в раю настолько хорошо, что терпеть это дерьмо семьдесят-восемьдесят лет – приемлемая цена?

Когда водитель остановился возле двухэтажного дома, некогда красного, а теперь бледно-дерьмового цвета, я рассчитался и посмотрел на Комету.

– Признайся: ты меня разыгрываешь.

– Что? – Комета вышла из машины и немедленно наступила в лужу с расплывающимся на поверхности бензиновым пятном – единственным ярким моментом в этом районе.

– Ты ведь не можешь здесь жить, правда? – Я тоже выбрался из салона и хлопнул дверью. – Сейчас двадцать первый век. Никто не может жить здесь! Это какой-то квест? Реалити-шоу? Или мы попали в параллельный мир?

Таксист рванул прочь, торопясь покинуть это место. Комета поникла.

– Почему ты постоянно делаешь мне больно, демон? Причём не просто больно. Ты бьёшь мне в самую душу. Каждым словом, каждым поступком.

Я вновь огляделся, чтобы убедиться: глаза меня не обманывают.

– Ты вынуждаешь меня жить десять дней на мусорном полигоне, и ты же говоришь, что я делаю тебе больно. Это мне больно, Комета. Ты не представляешь, как мне больно.

– Я не буду заключать контракт! – всхлипнула Комета. – Не бу-ду! Пожалуйста, если тебе так необходимо ошиваться рядом со мной, так хотя бы не причиняй мне боли! Просто молчи!

– Нет.

– Почему?!

– Потому что я плохой.

Она смотрела на меня грустными глазами раненого оленёнка и недоумевала. На полном серьёзе не могла понять, что кто-то – просто плохой, что у кого-то нет других целей, кроме как причинять боль и страдания.

– Пойдём, – улыбнулся я и открыл перед Кометой покосившуюся деревянную дверь, которой служила доводчиком ржавая визжащая пружина. – Спорим, я найду пять способов довести до слёз твоих родителей за первые пять минут?

Комета шагнула в подъезд с таким видом, словно там её должны были прирезать. Что в таком месте – ни разу не удивительно. Однако я ещё десять лет назад раздобыл базовое знамение, активизирующееся, когда хозяину угрожает опасность. Сейчас оно молчало.

Мы поднялись на второй этаж по скрипучим деревянным ступеням. Комета остановилась возле обитой грязным дерматином двери и, тихонько вздохнув, нажала кнопку звонка.

Я обратил внимание, что кнопка располагалась на уровне бёдер Кометы.

11

– Это шутка? – Я перевёл взгляд с матери Кометы на её папу. – Нет, ты всё-таки издеваешься? Сдаюсь: где здесь камера? Где режиссёр? Я его большой фанат, хочу пожать этому парню руку.

Отец стоял прямо перед нами. Мать остановилась на углу, не полностью заехав в поворот.

– Твой отец – карлик, а мать – инвалид-колясочник?! – Я застонал. – Нет, ну это слишком. Слишком легко!

Лицо женщины в инвалидном кресле окаменело. Карлик же отнёсся проще, ему явно было не привыкать к издевательствам.

– Кто твой друг, Комета? – спросил он.

– Тс! – поднял я палец. – Кажется кто-то наступил на пищащую резиновую игрушку.

Комета врезала мне локтем в живот, на что я, разумеется, не отреагировал.

– А одноглазого тойтерьера у вас нет?

– Замолчи! – взвизгнула Комета. – Пап, мам, он не мой друг, он – демон! Я не смогу от него отделаться десять дней. Меня выгнали из института, и…

– Выгнали?! – схватилась за сердце женщина. – Господи боже мой, Олимпиодор, её выгнали!

Побледнела, начала обмякать. Карлик засуетился. Вытолкал её из прихожей, куда-то метнулся, принёс блистер с таблетками и стакан воды.

– Маме нельзя волноваться, у неё больное сердце, – прошептала Комета.

– Тише, – попросил я, – ничего больше не говори. Дай мне насладиться тем, что уже есть.

– Она умрёт, если ты будешь продолжать!

– Во-первых, мне плевать. Она – не ты. Во-вторых, если она живёт здесь, то смерти нужно радоваться. А в-третьих, плохо ей стало после твоих слов. Но, конечно, вини меня, это ведь так удобно – обвинить во всех бедах демона.

Я двинулся вперёд и прошёл мимо карлика, который уже привёл в чувства колясочницу и что-то нежно ей шептал, гладя по голове.

– Не слушайте Комету, она такая фантазёрка, – сказал я с улыбкой. – Какой из меня демон. Мы просто поженились и будем теперь жить вместе. Нас объединила любовь к героину. Где я могу поставить свою стереосистему? Кстати, Комета беременна, скоро у неё родится малыш, и вам, папа, будет с кем играть.

***

Квартира была убогой. Пол местами продавлен или проломлен, потом по этому месту покрашен. Извёстка на потолке сделалась жёлтой, в углах колыхались серые лоскуты паутины. Металлическая раковина в кухне просто торчала из стены, бесстыже являя миру исподние сифон и гофрированный шланг – тоже пожелтевшие от времени. Нет стиральной машинки. Унитаз был… ну, такой, с «полочкой под говно». Сперва нужно нагадить на «полочку», а потом смотреть, как поток воды пытается столкнуть всё это дело в сливное отверстие. Да, именно смотреть, потому что крышка отсутствует. И накладное сиденье. И эмаль ванны нуждалась в обновлении ещё двадцать лет назад, а теперь сдалась и уже ничего не хотела, кроме гибели от ядерного взрыва.

Каким образом здесь, у карлика и колясочницы, сумела вырасти Комета, оставалось лишь гадать. Прямо сказка про Золушку. Сногсшибательной красоткой Комету, конечно, не назвать, умницей – тоже. Но, как сказал бы мой предыдущий наниматель, «если вложить в неё миллион – пять она заработает».

– И люди, которые здесь живут, боятся преисподней, – сказал я унитазу.

Нужды посещать туалет у меня не было. Всё, что я ел и пил, пожирало внутри адское пламя. От одного оно разгоралось жарче, от другого притухало немного. Что-то выбрасывалось в кровь, или как там это делается. Например, от выпивки я становился расслабленным. А сельдерей меня бесил. Так, что хотелось стены пробивать кулаками.

Туалет был последним пунктом в моём маршруте. Я обследовал квартиру на предмет потенциальных опасностей. Результат инспекции не порадовал. Это жилище представляло собой одну сплошную опасность для жизни и здоровья. В основном – для психического.

Я вышел из туалета. Все, судя по голосам, сидели в кухне. Туда я и направился. Встал в проёме, прислонившись к дверному косяку. Тот хрустнул, и все повернулись. Спиной ко мне сидела только Комета. Карлик и колясочница занимали места с торцов стола. Ели суп – мы как раз успели к обеду. Суп, похоже, варили на вкусной и питательной воде с добавлением перловки – чуть-чуть, для аромата.

– Вы, должно быть, голодны, – предположил карлик Олимпиодор. – Присоединитесь к нам?

– Нет, спасибо, я уже блевал на этой неделе. Приятного аппетита, кстати.

Все одновременно напряглись и помрачнели. Я улыбнулся.

– Вы так и будете унижать нас? – с вызовом сказала колясочница.

– А у вас есть какие-нибудь интересные настолки? – Я вскинул брови. – Нет? Тогда – да.

Женщина перевела взгляд на Комету.

– О чём ты думала, дочь? Зачем ты призвала это чудовище?

– Мама, я уже три раза сказала, что я не призывала его! Он сам сверзился на мою голову, с каким-то контрактом, и я вообще ничего не поняла, кроме того, что мне надо терпеть его десять дней, а потом он уйдёт.

– Бесполезно, – сказал я.

Комета обернулась и окинула меня яростным взглядом.

– Что «бесполезно»?

– Повторять бесполезно. Слова «демон» и «призывать» намертво спаяны в головах обывателей. Хоть заповторяйся, через час она снова будет упрекать тебя за то, что ты призвала демона. Усваивать новую информацию, анализировать её – непосильная задача для абсолютного большинства людей. Их ум просто ездит по прокатанной колее туда-сюда. Как инвалид в коляске.

Комета вскочила и влепила мне пощёчину.

– А вы, как я слышал, астроном? – посмотрел я на карлика.

– Верно слышали. Наверное, сейчас будет уморительная шутка о том, что при моём росте звёзд не разглядеть?

– Нет, это было бы безграмотно с моей стороны. Шутка будет о том, что вы взяли два кредита на пятьдесят лет каждый – один на телескоп, а другой – на стремянку, чтобы доставать до телескопа.

Олимпиодор стоически вытерпел это издевательство.

– Чего вы добиваетесь, молодой человек? – спросил он.

– Самоубийства. Ну, или ещё чего-нибудь весёлого в этом духе.

Поскольку все замолчали, я решил разбить лёд и обратился к Комете:

– Кстати, я догадался. Сначала думал, что ты спишь голой по каким-то эротическим соображениям, но теперь понятно: у тебя просто никогда не было пижамы.

Колясочница ахнула:

– Комета, ты спишь голой?! И почему он об этом знает?!

Покрасневшая Комета толкнула меня в грудь и вылетела из кухни. Хлопнула дверь в комнату.

– Дети, – вздохнул я и сел на освободившийся табурет. – Интернет их совершенно испортил. А эти компьютерные игры? Кошмар.

Хозяева дома, похоже, испытывали некоторое смущение от моего присутствия. Карлик первым выразил своё отношение.

– Я должен сказать, что нам глубоко неприятно ваше общество. Можем мы что-то сделать, чтобы избавиться от вас?

– Да уж, будьте добры! – фыркнул я. – Скажите своей дочери, чтобы валила прочь из этого дома и из этого района. Хотя я бы на её месте и город сменил.

– Вы никогда не были на её месте и никогда не будете, – грозно пропищал карлик.

– Хвала дьяволу за маленькие радости. – Я потыкал пальцем кусок серого хлеба, самого дешёвого, должно быть. – Ну а если серьёзно, то Комета сказала всё верно. Десять дней я никуда отсюда не денусь. Придётся друг друга терпеть. Как-то притираться друг к другу. Искать точки соприкосновения. Например, можно устроить групповуху. Только без вас, – торопливо осадил я возбудившегося карлика. – И без вас, – подумав, добавил колясочнице. – Ничего личного, я рад был бы склонить к греху кого угодно, но есть такое понятие, как элементарная эстетика.

Женщина буквально кипела. Её пальцы скребли по подлокотникам кресла. Она мечтала вскочить и наброситься на меня, но – увы.

А вот карлик был на удивление спокоен.

– Расскажите о себе, – выдал он.

– Прошу прощения?..

– Я понял, вы всегда будете говорить оскорблениями. Значит, обращать на них внимание смысла не имеет. Но уживаться действительно как-то нужно. Для начала неплохо бы познакомиться, вы не находите?

Я медленно повернул голову и сказал, обращаясь к женщине:

– Он говорит такими длинными предложениями. Просто удивительно, как в этих крошечных лёгких помещается столько воздуха!

С отчаянным визгом колясочница швырнула в меня своей тарелкой. Я отклонился, и тарелка, врезавшись в стену, разбилась. Суп разлился, на стене осталось пятно.

– Надеюсь, это был не последний ваш обед на этой неделе? И примите соболезнования насчёт тарелки. Однажды на помойке найдётся новая, лучше прежней.

Уронив лицо в ладони, женщина заплакала от бессилия. Я улыбнулся.

– Звездана, перестань, – сказал карлик. – Он ведь только этого и добивается. Ты просто даёшь ему то, чего он хочет.

Звездана – мать Кометы! – всхлипывала. Я кивнул на неё.

– А знаете, о чём она сейчас думает? «Что же ты за мужчина, если позволяешь ему так со мной разговаривать».

– Неправда! – Звездана врезала по столу влажными ладонями.

– Тише, тише, – увещевал её карлик. – Он не умеет читать мыслей. Ведь не умеете?

– Увы, – вздохнул я. – Такое знамение слишком дорого стоит…

– Что, нищета мешает получить то, чего хочется? – Звездана вновь пошла в атаку.

Я улыбнулся ей.

– Знамения оплачиваются не деньгами, мадам. За них платят радостями. Зачем это Мастерам – ведомо лишь им. За знамение, дающее возможность читать мысли, просили отдать чувство юмора. Я здраво рассудил, что, во-первых, без чувства юмора в этой клоаке будет невыносимо, а во-вторых, меня тошнит даже от того, что люди говорят вслух. Не хватало ещё знать, что они думают. Вашему биологическому виду свойственно сильно переоценивать значимость тех хаотических импульсов, что время от времени пробегают по нейронам.

– Вам не нравится мир людей? – спросил карлик.

– Совершенно не нравится.

– Чем же?

– Людьми, – зевнул я. – Не фанат. Сама по себе идея пихать чистые души в кучи смердящей плоти ради какого-то гипотетического роста, по-моему, отдаёт безумием. Допуска к статистике у меня, конечно, нет, но поставил бы чувство юмора, что количество деградирующих душ обильно перекрывает количество тех, которые действительно развиваются.

– Может быть, дело не в количестве, а в качестве? – Олимпиодор заинтересовался предметом разговора.