Лакшми ищет Вишну

Светлана Андриевская

Лакшми ищет Вишну

Глава 1

Очнулся Антон от зуда во всём теле, словно тысячи насекомых устраивали олимпийские игры на его коже, к тому же, раскалывалась голова. Из открытого окна сквозило, раздвинутые шторы впускали слепящие огни фар припозднившихся автомобилей. По периметру комнаты горели свечи, огни извивались в зловещем танце. Надо смахнуть насекомых, но рукой не пошевелить, он поднял взгляд – прочная верёвка опутала кисти и прочным узлом удерживала их привязанными к спинке кровати. Антон посмотрел на неподвижные ноги – тоже привязаны.

В мерцающих огнях прекрасная юная женщина возрастом около двухсот миллионов лет, с телом, раскрашенным под древесную кору, с презрением наблюдала за его подёргиваниями. Она держала стопку бумаг – он узнал свою диссертацию, – подбрасывая по листочку под потолок; белые плотики с пассажирами – мелкими буквами – планировали по комнате. Красавица сняла с шеи длинную дорожку цветастого шарфика – подарок Антона, запихнула ему в глотку, развернулась, подхватила с кресла своё платье, ненадолго скрылась в душе. Выйдя из душевой, легким шагом приблизилась к раскрытому окну и по-кошачьи ловко выпрыгнула наружу.

***

Тремя месяцами раньше.

Молодого аспиранта Антона Антонова распирало от удачно подвернувшейся шикарной темы для диссертации. Ещё бы! Его научному руководителю после многолетних попыток удалось, наконец, вывести из анабиоза молодую женщину, проспавшую миллионы лет в капсуле с биологическим раствором неизвестного науке состава. Событие редкое, уникальное, сулящее защиту не одной, а целого роя диссертаций.

Узнал Антон о необычной находке давно – ещё в детстве из рассказа соседа Петровича, когда-то работавшего начальником смены угольного разреза. Соседи всегда жили дружно, вместе отмечали праздники. В одно из таких дружеских застолий, опрокинув крепкую рюмочку под солёные огурчики, Петрович и проболтался как было дело:

«Слышь, Гришка, наш экскаваторщик, вваливается в бендёжку и орёт во всю глотку:

– Петрович, так тебя разэдак, поди глянь, чего в карьере!

– Иди ты к монаху, Гришка, – отвечаю, – нет резона таскаться по твоей прихоти!

А он, зараза, не отстаёт:

– Иди, Петрович! Баба там! В гробу!

Ну, думаю, глюки у парня, скоро чертей ловить начнёт.

– Не бреши, – говорю, – пьяная морда. Иди проспись. В гробу! Ещё скажи, что ты его ковшом разворотил.

Он, слышь, клянётся, божится:

– Да я ни в одном глазу. Гроб, ну, того. Крышка прозрачная. Баба как есть, в платье, с косами, бусы там…

Я опять не верю:

– Ты, поди-ка, Пушкина детям на ночь читал: «В том гробу лежит царевна».

Немного погодя, бригадир, значит, входит и с порога:

– Александр Петрович, на отметке минус семь метров обнаружился саркофаг с молодой женщиной. А это каменноугольный период палеозойской эры, а отложениям миллионы лет почитай.

Да, бригадир у нас был умный, книжонки почитывал. Ну, раз такое дело, надо звонить начальству в район. Я, конечно, немедля встаю из-за стола, поправляю галстук и культурно так отвечаю:

– Идёмте, Матвей Фомич.

А экскаваторщику кулак под нос сую, чтоб боялся, значит, то есть, уважал:

– Так бы сразу и сказал, Григорий, а то орёшь незнамо что.

И правда. Баба в гробу с прозрачной крышкой. Словно живая: руки, лицо – розовые, ресницы длинные, волосы русые в две косы. В платьице с кружевами, навроде как у жинки моей, для праздников которое. На бабе ожерелье, браслет, серьги, вроде, золотые. Стопроцентная принцесса. Хороша, красотка, думаю про себя, я б женился на такой.

После звонка, значит, в исполком – прилетели вертолёты, вояки оцепили район. Репортёришка мой знакомый статейку пихнул в газету, с его подачи прозвали бабу «тисульской принцессой», по местности находки, значит. Как забрали её вертолётчики, после никто из разреза ничего о ней не слышал. А вскоре видевшие «принцессу» начали помирать – кто в аварию попал, кто лёг с простудой в больничку, да «вышел» оттуда вперёд ногами, а кто и просто в лесу или в озере сгинул. Я вот один оказался живучий. Тьфу, тьфу через левое плечо. Заезжие поговаривали, что продали «принцессу» японцам».

То, что про продажу японцам – враньё, повзрослевший Антон убедился воочию спустя годы. Никаким не японцам. Увезли в спец лабораторию, да и, как водилось тогда, засекретили. И надо ж, какая удача – он, Антон, будет исследовать молодую особу возрастом миллионы годков! Хороша старушка!

***

В первую же встречу аспирант поначалу будто впал в ступор. Проходя сквозь длинный серый коридор, в идеальной тишине он слышал каждый гулкий шаг по металлическому полу. Стены тускло подсвечивались изнутри. Ощущая себя крысой в длинной норе, Антон стремился поскорее достичь конца коридора, но, когда время от времени ускорял шаги, то ощущал болезненное давление на ушные перепонки, и вновь замедлял ход.

От прикосновения карточки ключкода массивная дверь отъехала в сторону, открывая вид на комнату без окон. Антон шагнул на палас, имитирующий весеннюю травку. На кровати лежала девушка – в простеньком ситцевом, в мелкий цветочек, платье, с кружевными рюшами. В руке она держала пульт от видеомагнитофона. При звуках открывающегося входа поднялась, легкокрылой стрекозой пересела к непокрытому столу с прибитыми ножками в центре просторной комнаты.

На краю столешницы из карагача, по сложному рисунку больше похожей на яшмовую, чем на деревянную, приютились глиняный бело-голубой кувшин с орнаментом гжели и хрустальный бокал. Антон, как художник-любитель, мысленно «подправил» натюрморт: представил вместо кувшина хрустальную вазу с букетом маков и ромашек.

Сел напротив подопытной. Она принялась разглядывать вошедшего – с любопытством, тщательно, сантиметр за сантиметром. Взгляд скользил, начиная от кончика приютившегося на столешнице коричневого галстука и скрещенных рук с длинными пальцами, по белой рубахе с крошечными пуговицами в два ряда, по широким плечам, наглаженному воротнику, длинной шее с родинкой, тонкому изящному носу, тщательно зачёсанным волосам.

Антон сидел как заколдованный, связанный взглядом молодой женщины, пришелицы из прошлого. Из прошлой цивилизации или с другой планеты, он не знал, но очень хотел узнать. Вроде бы, сидит напротив него обыкновенная славянка: русые косы, курносый нос, грудь, талия, ноги, руки – всё как у современниц, у самых красивых современниц. Всё, да не всё. Взгляд её завораживал, обездвиживал.

Помолчали. Наконец, Антон выдавил из себя:

– Вы уже освоились?

– Освоились? – голос её был бархатистым.

– Ну, тут, – он неопределённо махнул рукой.

– Тут? – она демонстративно оглядела стены с развешанными картинами мировых классиков, таблицами умножения, электропроводности и удельного веса – психологи в союзе со специалистами по внеземным контактам постарались на славу.

Понимает ли она его? Нажал кнопку на наушнике, отвёл взгляд в сторону и спросил дежурившего за пультом в кабинете наблюдения, работал ли с девушкой лингвист. Младший научный сотрудник, он же кореш Антона – Серёга, откашлявшись, ответил: подопытная разговаривает на языке, похожем на санскрит, еле-еле нашли спеца по санскриту. За неделю работы с ним, параллельно просматривая обучающие программы, она освоила вполне приличный словарный запас, понемногу начала разговаривать на русском. Антон помял подбородок и неуверенно спросил: «Как думаешь, можно ей рассказать про лабораторию?» «Руби правду-матку, чего церемониться, ей тут всю оставшуюся жизнь воландать» – по-свойски посоветовал Серёга.

Голос друга слегка отрезвил. Прерванная беседа возобновилась:

– Вы, так сказать, в безопасности. Я Антон. А Вы? – он указал на себя, потом на «принцессу».

– Так сказать, в безопасности. Антон. Лакшми, – она повторила его слова и жесты.

– Лакшми. Вас нашли глубоко, в пластах угля. Мы провели анализ жидкости, в котором Вы… э… спали. И, видимо, очень долго… спали. Миллионы лет, – Антон понимал – надо упрощать фразы, но по инерции озвучивал домашнюю заготовку.

– Миллионы лет?

– Это, так сказать, очень много.

– Так сказать, очень много, – она вглядывалась в него, повторяя слова, глубоко погружалась в его мысли, улавливала смысл.

– Нам бы хотелось узнать, что вы можете вспомнить из времени э… до сна?

Он любовался её сосредоточенным лицом, длинными косами, крепкой грудью, и вдруг осознал, что хотел бы не только узнать многое «из времени до её сна», а и подружиться, и обнять, и…

– Вспомнить… до сна… Вспомнить Вишну.

– Вишню?

Она закрыла глаза, помолчала. Потом вдруг вскочила, с криком "Вишну!" метнулась к выходу, словно хотела немедленно протаранить стены бункера, непременно разыскать этого таинственного Вишну.

Антон вскочил, опрокинув свой стул, поймал её. Мехи лёгких рванули на полную мощность. Прижатое гибкое тело взволновало аспиранта, два сердца в унисон бешено колотились… Но – по разным поводам. Лакшми пыталась вырваться, оттолкнуть Антона, но он лишь крепче прижимал её, и отпустил только когда она утихла, успокоилась. Осторожно разжав объятия, он жестом попросил её снова присесть. Его осенило: она всё понимает, можно не упрощать речь. Она всё понимает…

Уняв накатившую дрожь, отдышавшись, аспирант налил в стакан воды, протянул даме, потом сам громкими глотками освежил пересохшую глотку.

– Лакшми хотеть видеть небо! – её взгляд упёрся в потолок, светодиодами имитирующему созвездия.

– Вы должны сначала рассказать нам всё, что вспомните. Это очень важно для нашей цивилизации. Нам рассказать.

– Рассказать? – Пауза. – Антон жить глубина планета?

– Нет – на поверхности, мы строим дома, выращиваем растения, разводим животных.

– Да, я видеть, – изящным жестом указала на телевизор, придавивший видеомагнитофон. – Лакшми хотеть видеть не коробка.

– Не сейчас. Когда-нибудь.

– Лакшми искать Вишну не когда-нибудь! Вишну ждать, создать Лакшми миры!

– Прошло много лет, так сказать.

– Искать новый воплощение Вишну!

Антон, не будучи силён в теориях перевоплощений, пожал плечами. Наушники хрипловатым голосом Серёги велели ему закругляться, не перенапрягать подопытную. Антон встал, улыбнулся на прощание и побрёл в крысиный коридор под тихий шёпот в спину:

– Вишну искать Лакшми, Лакшми давать миру благость.

***

Мастихин подхватил с палитры смесь охры и кадмия, затем, постукивая ребром по холсту, отпечатал лепестки одуванчика. Жёлтый цветок на голубом фоне, неплохо. Солнечный день, изумрудная трава. Контрасты. Кисть подхватывает голубовато-серый, за пару взмахов создаёт цветочный горшок, получается картина «Цветок в горшке на поляне, или – личность как пазл мозаики общества».

Отойдя от холста, Антон критически оценил своё создание. Его давно терзали сомнения – принимают ли в Союз Художников с цветочными пейзажами? Наверно, нужно что-то пооригинальнее. Несколькими взмахами тонкой кисти добавил птицу с длинным хвостом. Трясогузка вышла не хуже, чем бабочки голландских живописцев.

Живопись была тайной Антонова. Подобно любому начинающему творцу, его часто терзали сомнения – имеют ли право на жизнь творения, столь не похожие, или, наоборот, слишком похожие на произведения классиков. Показать кому-то – и хочется, и боязно.

А если подопытной – что она скажет? Заодно пригодится для диссертации: научно показать, была ли живопись миллионы лет назад, какие цвели растения, какие летали птицы?

***

Лакшми долго вглядывалась в небольшой холст, подносила к лицу, вдыхая непривычный запах. С последней встречи в её речи обозначились серьёзные продвижки, особенно касательно падежей, теперь общаться стало гораздо легче.

– Это что? – спрашивала Лакшми.

– Картина маслом, цветы, одуванчики, – отвечал Антон.

– Живые? Одуванчики надо дуть?

– Созреют, станут белыми, пушистыми, тогда дуть.

Поводила рукой по бугристому высохшему маслу.

– Живые – хорошо, красиво. А это?

– Птица, трясогузка.

Птица, трепещущая в руке. Голос Вишну: «Гляди, милая – скоро в нашем подземном логове появятся птенцы!». Она отпускает пичугу, и та, вспорхнув к гнезду, прикрывает собой два сиреневых, в чёрную крапину яйца.

– Лакшми, ты раньше видела птиц? – холодные пальцы Антона касаются её локтя.

Она не ответила, а продолжила задавать вопросы:

– Кто создал мир цветов?

– Я, Антон.

– Антон создал мир одуванчиков? – она удивлённо подняла бровь, вгляделась в аспиранта, словно пытаясь найти какие-то давно знакомые черты.

И еле слышно:

– Лакшми вносит в миры благость.

Тонкие руки с изящными пальчиками взметнулись над поверхностью картины. Холст потемнел, затем заалел. Проявились цветы, закрытые на ночь; с рассветом бутоны проснулись, раскрылись, но уже не мини-солнышками покрывалась поляна, а белыми пушистыми шарами.

– Дуй! – велела Лакшми.

Зачарованный переменами на своём, вмиг ставшем чудесным, холсте, Антон послушно глубоко вдохнул и резко выпустил весь воздух из груди. Весёлые парашютики полетели за горизонт… Взмах руки, и картина приняла прежний облик.

***

Прошли сутки, другие, а мысль о превращении холста под загадочными пассами Лакшми не покидала Антона. Показать холст с одуванчиками ценителям прекрасного и прославиться. Да! Однако, одной картины недостаточно. В секретариате Союза Художников намекнули: надо предоставить на выставку не меньше полсотни холстов, и лишь после положительных отзывов комиссии подавать заявление на вступление в Союз.

Положительные отзывы. А если будут не положительные? Вот если бы – как с «Одуванчиками». Тогда шансы взлетают. Но столько картин не пронести в бункер.

Антон поднял трубку телефона и набрал номер бабушки.

– Бабуль, привет! Как ты, норм? Скажи мне одну из твоих любимых мудростей.

– Да, внучок, норм, привет! Погоди, роятся пчёлками эти все мудрости. Сейчас, выловлю. Ага, вот: «если гора не идёт к Магомеду, Магомед идёт к горе». Подходяще? Когда ко мне заглянешь?

– Выручила, бабуль. Скоро загляну. Обнимашки!

Значит, Магомет – к горе. Ну ладно, надо рискнуть.

***

Сергей страдал от недостаточной, как ему казалось, любви брюнетки Ксении. А вот она ни о ком не страдала. Больше, чем воздыхателей, любила она в жизни всё прекрасное – себя, серьги с бриллиантами, мраморные статуэтки, копии знаменитых картин, а лучше сами картины.

Сергей архивировал запись беседы лингвиста с подопечной, когда раздался звонок и друг-кореш позвал его после смены заглянуть в кафешку, поболтать о том, о сём.

Над головами посетителей, спасая от неимоверной летней жары, вертели огромными лопастями вентиляторы. Несколько посетителей за круглыми столиками пили пиво, дети лакомились разноцветными шариками сливочного мороженого, женщины прихлёбывали ароматный кофе.

– Как у тебя с Ксюхой? – спросил Антон, вращая в руках сахарницу в виде влюблённой парочки.

– Норм. Почти, – отвечал Сергей, – ну, ты же позвал меня сюда не посоветовать психолога?

– Ага. Видел на записи, что принцесса с моим холстом сотворила?

– Шедеврально! Шеф орал, почему тебя с картиной обратно выпустили. Погоди, ещё вызовут на ковёр, затребуют шедевр обратно, взад.

Вентилятор сдувал пенку с кофе. Антон отхлебнул, затянув в себя остатки пенного рисунка в виде знака «инь-ян».

– Как думаешь, она ещё такое сможет?

– Таинственная особа, может сможет, а то – нет. А ты хочешь притащить ещё один холст?

– Один – маловато. Другая идея. Заполучить Лакшми в мастерскую, и сразу оптом – всё!

– Ух, ну ты и хмырь! Оптом! Ну, ну.

– Поможешь?

Сергей рассеянным взглядом обвёл развешанные по стенам абстракции – такие, наверно, трёхлетний пацанёнок мог намалевать, постучал пальцами по столику. Антон понял:

– Отвалю бабок с первой же проданной картины, фифти-фифти, половину.

Сергей поднял взгляд к готовым на взлёт лопастям вентилятора, продолжая барабанить по столу.

– Так как, договорились? – осторожно спросил Антон.

– У Ксюши скоро день Рожденья, вот, думаю картину ей подарить.

«Одуванчики» было жаль, но впереди маячило большее, и гораздо, гораздо большее. Антон решился, привстал, протянул ладонь другу. Рукопожатие скрепило договор. По столу разлилось кофе из неловко опрокинутой друзьями чашки.

***

Старенькая «шестёрка» подкатила к высоким воротам. Охранник Фёдор – гигантского роста «качок» в кепке козырьком назад – впустил авто.

– Чего так поздно, до конца смены всего ничего, а Вы работать надумали?

Антон, вцепившись в руль до побеления костяшек пальцев, натужно улыбнулся:

– Да я ненадолго, успею до пересменки.

Охранник обошёл машину, проверил багажник – всё в порядке, заглянул в салон. На заднем сиденье лежала кукла в человеческий рост – с короткой стрижкой, в лёгком платьице, на ногах босоножки, на шее – разноцветный шарфик.

– А это зачем?

– Кукла, подарок другу на день рождения. После работы сразу к нему махну.

Фёдор потрогал, удостоверился – действительно – кукла, очень искусно сделанная, кожа упругая, гладкая.

– Ваш друг холостяк?

– Да, он давно о такой мечтал, об импортной.

– А выглядит как наша. Ладно, проезжай!

В условленное время, минута в минуту, Антон с куклой вошёл к затворнице Лакшми, зашептал ей на ушко, она кивнула, обняла куклу, прижала к себе и упорхнула в туалетный закуток.

Позднее, при расследовании, обнаружилось: на склеенных видеофрагментах изменилась только поза спящей «принцессы» – положение на животе сменилось положением на боку спиной к видеокамере, в остальном – те же розовые пяточки из-под одеяла, те же русые косы по подушке.

Сменщик Фёдора, брат-близнец, подъехал раньше обычного, и только он расположился выпить чашку кофе, поделиться свежими анекдотами, как подкатила «шестёрка» аспиранта.

– Это ещё что за на? – возмутился дотошный близнец-охранник, завидев даму, лежащую на заднем сидении авто. – Не положено! Фёдор, звони, начальству!

Антон побледнел. Душа провалилась в пятки. Столько приготовлений, и всё песцу под хвост!

***

Мастерская – святая обитель художника. Антон с гордостью, нежно приобняв за плечи, водил гостью по своей святой обители – вдоль белёных стен с расставленными и развешанными картинами. С холстов на гостью с любопытством поглядывали анютины глазки, орхидеи, гладиолусы, собранные в букеты, в широких и узких, прозрачных и расписных вазах, в кофейниках, небрежно брошенные на стол рядом с фруктами. Цветочные натюрморты. Красота ненаглядная!

Ни одно растение не выглядело агрессивно-разумным. Поначалу, после того, как покинули лабораторию, ей показалось – Антон и есть возлюбленный Вишну, создатель множества миров. Во-первых, вызволил её из бункера, надоевшего тоскливого одиночества, во-вторых, смело создаёт цветочные миры, а ведь цветок – это влюблённый лист…

Но, с другой точки зрения…

Букет в вазе – это ужасно. Натюрморты – это «растения мёртвые»! Оторванные от почвы, букеты в вазах – мёртвецы в вазах! Так нельзя! Настоящий Вишну спасал птиц, он не делал из них чучел-трупов. Самое ценное и прекрасное – жизнь, а не изображения увядающей жизни в золочёных рамах.

После демонстрации своих полотен Антон усадил гостью в мягкое кресло с подлокотниками, рядом с дубовым журнальным столиком, напротив широкого, во всю стену, окна. Налил в бокалы клубничного ликёра, выставил из холодильника на столешницу вазу с персиками и виноградом.

– Угощайся. Я в душ, мигом вернусь.

Дохнул ветерок закрывающейся двери, зашуршали звуки дождя, весеннего лесного дождя, шлёпающего по ладошкам молоденьких листьев. Лакшми ещё раз прошлась по мастерской, вглядываясь в цветы и убеждаясь, что нет среди них хищных посевов дино.

Запнувшись и чуть не уронив мольберт, она вдруг осознала слышанный краем уха телефонный разговор своего освободителя с другом. По обрывкам фраз можно было понять: её тайно увезли на одну лишь ночь, а потом планируют обратную подмену на куклу.

Предатели! Вернуться в бункер? Обратно в одиночество? Ни за что! Только свобода! И поиски любимого. Хотя, найти иглу в стоге сена, пожалуй, легче, чем человека в неизвестном теле среди миллионов и миллиардов жителей планеты. В её время население, даже вместе с мигрантами дино, было значительно меньше. Не известно, после всеразрушающих пожаров остался ли кто-нибудь из тех людей жив. Возможно … скорее всего … хотелось верить – души погибших воплотились в современников Антона. И среди них где-то её возлюбленный. Найти! Будь он хоть в теле темнокожего, хоть в карлике, хоть даже в инвалиде. Аватары не имеют ограничений в выборе тел. Она найдёт его по мужественному завораживающему голосу, по величественным движениям, по таланту созидания. А аспирант – живописец сгубленных цветов – ложный герой и возлюбленным Лакшми не станет никогда!

Бежать! Бежать, пока обманщик моется под домашним дождём! Она подняла взгляд и увидела в отражении потолочного зеркала коротко стриженую копию сегодняшней подставной ростовой куклы. Лакшми вспомнила проходную. Дышать не смела, лёжа на заднем сиденье авто. Услышь охранник бешеный стук её сердца, немедля раскрыл бы заговор, вытащил бы её наружу. Ситуацию спас окрик напарника: «Оставь, я проверял, его дружок – любитель надувных баб, подарок на день Рождения». Строгий охранник развёл руками, понимающе приподнял бровь и коротким смешком прыснул в кулак. Так и выехали с территории под саркастический и спасительный хохот близнецов-охранников.

Без привычных кос облик Лакшми изменился. Подобно хамелеонам и осьминогам – универсальным трансформерам. Мимикрия – вот ключ к свободе! Лакшми вскочила, скинула платьице, кинулась к мольберту, окунула пальцы в непросохшую палитру аспиранта. Началось преображение прекрасного гладкого тела…

***

Выходя из душа, Антонов в сладостном предчувствии первопроходца по части прекрасной «принцессы», почти инопланетянки, насвистывал тарантеллу, вытираясь душистым махровым полотенцем. Отбросив полотенце на спинку стула, он окинул взглядом комнату и остолбенел, ощутив арктический холод в кончиках пальцев. Говорила ему бабушка – не свисти дома, потерь не оберёшься!

Нет, только не это! Куда могла исчезнуть соблазнительная женщина из крови и плоти? Исчезнуть из мастерской, закрытой на секретные замки, с бронированными стёклами в рамах? От отчаянья он заглянул под застеленную батистовыми простынями кровать-аэродром; распахнул дверцы встроенного шкафа, при этом зазвучала мелодия с недвусмысленными вставками-вздохами; заглянул за свисающие по бокам окна плотные шторы. Безрезультатно. Кухня, душевая, коридор – пусто.

Могучий старый дуб за бронированным стеклом помахивал на ветру ветвями, явно насмехаясь над живописцем-любителем, польстившимся «на сладенькое», размечтавшимся о мировой славе и богатстве, причём, за счёт этого «сладенького». Дуб насмехался над секретным сотрудником, нарушившим все возможные приказы, запреты, инструкции.

Холодный пот со лба стекал по щекам, щипал глаза. Душно. Пальцы леденели – как в тот раз, у ворот. Но тогда его выручил Фёдор, вовремя «притормозив» сменщика. А сейчас – кто спасёт от грозного шефа и мстительного спонсора проекта? Уроют его живьём, ох, уроют, и бабушка даже не сможет погоревать на его могиле, ибо пропадёт её непутёвый внук в неизвестности. Ох, пропадёт!

Душно. Нечем дышать. Так, взять себя в руки. Распахнуть крайнюю четверть окна – впустить свежий ветер, запах свежескошенной травы. Полегчало. Успокоиться и думать! Шесть шагов от окна к входной двери и обратно. От окна к двери и обратно.

За окном прошуршали, будто лёгкие прыжки. Кошка за воробьями охотится. Прошляпил. Звонить начальству? Стоп, а не его ли беглянка шуршит? Опёрся о подоконник, высунулся разглядеть мифическую кошку, но нежданно-негаданно прилетел удар по затылку. Понёсся по спирали в бесконечную чёрную пропасть…

***

Ночной мотылёк шарахнулся от по-кошачьи мягко выпрыгнувшей из окна женщины, взлетел из травы и устремился к фонарному столбу, к по-лунному жёлтой лампе. Женщина, в темноте похожая на привидение, огляделась по сторонам, прижалась к стене, словно желая слиться с каменной кладкой, и, подобно тени, скользнула к углу дома.

Двухэтажные здания, под копирку похожие на опору за её спиной, выстроились вдоль аллеи высоких раскидистых деревьев, тянувших ветви-руки к редким полуночным влюблённым парам.

Не обнаружив опасности за углом, женщина-привидение отлепилась от стены, поправила подол платья, на цыпочках, легко пробежала метров двести, остановилась возле лавочки-качели. Тут и приютилась – среди чуждого тёмного царства ждать рассвет. Отталкиваясь ногой от земли, раскачалась, подобно часовому маятнику из видео-ящика. Босоножки скинула, ноги поджала, прилегла. Небо в звёздах. Хорошо.

Прикрыла глаза: словно мама качает у мягкой груди; вспомнилось давнее-предавнее ощущение из детства, пахло тогда от мамы молоком и мёдом. Чудится Лакшми мамин напевный голос: