Музыкальный приворот. На крыльях. Книга 4

Девица по всем параметрам проигрывала ей, даже несмотря на то, что была младше. Зато на ней была надета черно-красная клетчатая рубашка Келлы, которая доставала почти до колен.

– Вам кого? – удивленно посмотрела на Нину девушка.

– Ефим дома? – спросила та холодным отстраненным голосом.

– Ефима нет, – покачала головой девушка.

– Когда будет?

– Не знаю. Он не докладывает. А вы кто? Что ему передать?

– Ничего. – Ничего более не говоря, Нина развернулась и сбежала по лестнице вниз – в кроссовках двигаться было удобно, не то, что на высоченных каблуках, к которым она привыкла. Однако чувство дискомфорта ее не покидало.

Остановилась Нина лишь спустя несколько этажей и прислонилась к холодной стене.

И кто это такая? Очередная девочка на вечер-два? Или подружка с большим сроком годности? Судя по тому, что она в его рубашке, явно не родственница.

Отступать Журавль была все же не намерена – раз уж приехала сюда, поломав себя, раз уж позвонила в квартиру, где живет этот козел, раз уж встретилась лицом к лицу с его девкой, никуда уже не уйдет.

Дождется.

И она вернулась на десятый этаж, сев прямо на ступени.

Рука саднила все больше, а Нина, притянув к себе ноги и положив на коленки подбородок, стойко сидела. Несколько раз ей казалось, что лифт едет сюда, на последний этаж, и каждый мускул в ее теле напрягался, однако Келла так и не появлялся. Тут вообще никто не появлялся.

Прошел час, два, три. Нина устала сидеть и ноги у нее затекли. Батарея телефона, который хоть как-то помогал скрашивать ожидание, разрядилась, и девушка осталась наедине с собой и подъездной тишиной. Она не знала, сколько сейчас времени, видела только через окно, как в других домах, один за одним, гаснут огни. Ожидание было сродни пытке. А Нина Журавль ненавидела ждать.

Она думала, что, возможно, он заявится на утро, а, может, и вовсе не придет, и что, возможно, ей нет смысла сидеть под его дверью, но не могла заставить себя встать и уйти.

Такие, как она, идут до конца. Останавливаться на середине – преступление против самой себя.

И Нина ждала, ловя каждый звук и следя за поздними гаснущими огнями.

Когда Келла все же появился посреди ночи, она спала, прижавшись спиной к стене и согнув ноги в коленках. Сначала даже парень и не понял, кто сидит на ступенях напротив его квартиры, подумал даже, что это какая-нибудь местная пьянчужка. Но когда, присмотревшись, понял, что это – сама Нина Журавль, от изумления даже замер, не веря глазам своим.

Он был не совсем трезв. Встречался сегодня со старыми друзьями – сугубо мужской компанией. Они впятером сидели в баре, пили пиво, курили кальян и разговаривали: громко, со смехом, с хлесткими выражениями. Говорили обо всем: о днях минувших, о тусовках, о машинах, о политике, о девочках. Один из парней недавно женился и остальные то и дело подкалывали его, называли «каблуком» и все спрашивали, заставляет ли он новоиспеченную жену готовить ему борщи и делать прочие мужские радости. Больше всех старался Келла, словно и не был сегодня в загсе. Приятная компания старых друзей помогла ему ненадолго забыть все то, что было утром, и удары проклятыми цветами по лицу и – главное – слова.

Слова ранили сильнее. Цветами – всего лишь по лицу, а словами – прямо в душу. Апперкотом. Четко. Прямо в цель.

Почему эта идиотка всегда бьет его по лицу? А он не может ответить тем же. Вынужден бить в душу: джебом, хуком, оверхендом – как получится, самя не успевая ставить блоки.

А ведь он был, черт побери, искренен! Подумаешь, что несколько секунд, но был. Если бы она только сказала ему: «Я пойду с тобой», он бы, не раздумывая, взял ее за руку и увел за собой, и простил бы все, позволив начать заново, и обнял бы – так, как не обнимал других.

Она выбрала деньги.

В очередной раз.

Дешевка.

И тогда Келла не смог отказать себе в удовольствии отомстить ей, поиздеваться. Правда, торжествовал он не долго – сперва огонь победы полыхнул ярко, как спичка в темноте, но только вот спичка эта догорела слишком быстро, превратив радость в пепел.

Хотелось забыться. Оторваться. Напиться.

– У тебя-то девчонок навалом, – с дружеской завистью сказал кто-то из парней. – Небось, фанатки из каждой щели лезут!

Келла ухмыльнулся и сказал что-то скабрезное, не став разрушать образ героя-любовника. Компания захохотала, а кто-то из друзей вспомнил вдруг:

– Ты летом же с красивой блонди гонял. Куда дел?

Келла тотчас помрачнел, но ничем себя не выдал. Сказал, что у него было столько красивых блонди этим летом, что всех и не упомнить.

Только вот образ Нины все стоял перед его глазами. Гордый и надменный. Совершенный.

Он же и мешал, как следует, напиться, и Келла сожалел, что вообще согласился на уговоры Эльзы. Она мастерски его натянула: говорила, как сможет он позабавиться с ее высокомерной племянницей, отомстить за поломанную гордость, показать, что сильнее, кто из них двоих – мужик.

Старуха отлично знала, что гордость – его слабость. А людьми, поддавшимися гордыне, легко манипулировать, сажая на крючок за крючком. Да и недаром она носила фамилию Журавль – хоть и была в годах, но оказалась той еще расчетливой стервой.

А еще они с парнями говорили о музыке: все в той или иной степени ею увлекались. Келлой гордились, но больше подкалывали, чем хвалили, спрашивали, когда «На краю» вернутся, и как там дела, на западе? Не опопсели ли они еще? И не зазвездились ли?

– Все путем, – отвечал самодовольно синеволосый, откинувшись на спинку кресла, в котором сидел, как король, вместо скипетра держа бокал. – Репетируем. Работаем в студии. Скоро выпустим интернет-сингл. Клип, все дела. Так что, пацаны, я крут, – в шутку показывал он рокерскую «козу».

Разговоры о музыке остужали горячую кровь, и пока Келла рассказывал о планах, о записи альбома, о забавных случаях в студии и на репетиционной базе, то забывал о блондинке.

А она сама о себе напомнила. Пришла в его подъезд и разлеглась на ступенях, как полная дура. Ждала его.

«Неужели пришла просить прощения?»– пронеслась в голове парня предательская мысль и он, подойдя к Ниночке, сел около нее на корточки.

Нет, не может быть. Такие, как она, никогда не извиняются. Они же всегда правы, черт подери!

Келла всматривался в ее лицо. Он давно не видел Нину так близко: во сне девушка была мила и безмятежна и действительно казалась ангелом – беззащитным и доверчивым.

Когда они были на теплоходе, ему нравилось смотреть на то, как она спит, и как смешно сопит и вздыхает, переворачивается с боку на бок и трогательно прижимается щекой к подушке.

А потом она увидела как-то раз сквозь ресницы, что синеволосый наблюдает за ней и, улучив момент, набросилась на него, опрокинув на спину. Их, правда, потом едва не застал дядя Витя, которому Келле в поездке хотелось пересчитать все кости, включая позвонки, однако все обошлось хорошо.

Келла внимательно разглядывал лицо спящей Королевы. Его взгляд остановился на полуоткрытых губах, и вдруг голову его посетила шальная мысль, что весело было бы засунуть туда сигарету.

«Ты рехнулся? Какая сигарета?» – спросил он сам у себя. И вдруг, против своей же воли, попытался дотронуться ее губ большим пальцем.

Девушка резко распахнула глаза, и Келла шарахнулся. Встал на ноги и спросил недовольно:

– Зачем пришла?

Нина сцепила зубы и тоже поднялась на ноги, не понимая, как так получилось, что она заснула.

– Разговор есть, – тихо сказала девушка, глядя на синеволосого.

– Что надо? – деланно презрительно спросил он.

– Деньги, – еще тише произнесла Нина, но взгляд не отпустила. – Мне нужны деньги. Ефим, – назвала она вдруг его по имени, заставив сглотнуть, – пожалуйста, женись на мне. Иначе Эльза не оставит мне наследство. – Каждое слово давалось ей тяжело, и потому голос ее был глухим и безжизненным.

– А вежливое слово? – сдвинул брови к переносице парень.

– Пожалуйста, – добавила Нина почти шепотом.

Келла рассмеялся: зло, негромко, с горечью.

Опять бабло! А уж он-то подумал! Придурок!

Нинка же терпеливо ждала, пока он просмеется.

– Проваливай, – сказал он с отвращением, замолчав резко.

– Нет, – упрямо мотнула головой девушка. Сейчас она не была похожа на светскую львицу в дорогих нарядах и с безупречной прической. Обычная девчонка.

Только красивая. И глаза какие-то стеклянные.

– Проваливай, я сказал.

– Нет. Ефим, Эльза даст мне деньги, если увидит наше свидетельство о браке. – Нина старалась говорить спокойно, так, чтобы в голосе ее не звучала мольба, и это давалось ей до ужаса тяжело. – Мне нужны деньги.

– По вене их пускать собралась?

– Ефим.

– Проваливай, – и бровью не повел синеволосый и развернулся.

Нина схватила его за руку – пальцы у нее были холодными, но цепкими. И он не сразу смог выдернуть из них ладонь. А, может, не хотел?

– Уходи, Журавль, – сказал Келла, не поворачиваясь. – Ты мне не нужна. И твоя свадьба, и тетка. И деньги.

И он направился к квартире. Но даже ключ не успел вставить в замочную скважину, как вдруг Нина подбежала и обняла его за плечи, прижимаясь к спине. Она и сама не поняла, что за странному порыву поддалась.

– Помоги, – сказала девушка едва слышно, закрыв глаза и прижавшись к Келле щекой. Ее охватило вдруг странное, полузабытое чувство, которое она прятала в себе, потому как любовь, нежность и прочие розовые сопли казались ей слабостями.

А она не должна была быть слабой.

Она – сильная. Независимая. Гордая.

А, нет, гордость разбилась вместе с зеркалом в комнате… Валяется среди окровавленных осколков.

Обнимать его было болезненно приятным наслаждением. И все злые слова вдруг пропали, оставив в голове пустоту.

Келла, почувствовав тепло ее тела, застыл, как изваяние, не веря, что Королева обняла его. Только его наполнило вдруг совершенно иное чувство: тоска, беспросветная, безудержная, бесконечная.

Два огня: холодный и горячий столкнулись, наконец, заискрили, плавя осколки гордости, которые тотчас стали дымиться.

Келла, задрав голову, зажмурился вдруг, сцепив зубы. И каждая жила на его шее натянулась – он пытался сдержать крик.

Как можно любить до такой степени, что начинаешь ненавидеть?

Как можно ненавидеть так, что готов убивать из-за этих гребаных чувств?

Но почему, почему он должен любить, а она – позволять ему это делать? Опять манипулирует, пытается заставить идти и на поводу, сделать то, что хочет, не считаясь ни с чьими больше чувствами, кроме своих! Да ей плевать на него! Он – лишь средство достижения ее цели.

«Не позволю»– рыкнул внутренний голос.

И Келла, на которого накатила волна праведного глухого гнева, схватил Нину за руку, лежащую на его плече – с силой сжав ладонь – и развернувшись, оттолкнул девушку. Не со всей силой, разумеется, но она едва удержалась на ногах.

– Не смей меня трогать! – крикнул он, ничуть не заботясь о том, что уже ночь и соседи давно спят. Ему было все равно.

– Сам. Не смей, – не своим голосом проговорила Журавль, тяжело дыша – как будто бы его гнев передался ей.

На бинте, что обматывал ее правую руке, проступила кровь.

В какой-то момент Келле, чей разум был затянут мутной пленкой обиды и злости, вдруг стало страшно – он так боялся сделать ей больно, навредить, даже тачку водил аккуратно, когда ездил с ней, а тут схватил за руку так, что появилась кровь, мать ее! В первые секунды синеволосый парень даже и не подумал, что от его сильной хватки может быть только синяк, но никак не кровь.

И испугался.

Он приблизился к Ниночке, и та, глядя на него с ненавистью, стала отступать назад, шаг за шагом, забыв, что сзади начинается лестница. Пораненная рука ее саднила с новой силой, но она почти не чувствовала этого – все ее внимание было направленно на Келлу, который, наконец, понял, что к крови на ее ладони он не имеет отношения.

Однако его внезапный страх прогнал ненависть.

– Стой! – крикнул он. А Нина все равно сделала еще один шаг назад и, чуть не оступившись, едва не упала, но Келла вовремя подхватил ее. Второй раз за день.

И притянул к себе, а она не отбивалась.

– Что с рукой? – спросил он, зло глядя на девушку.

– Порезалась, – ответила она почти с вызовом.

– Обо что?

– Об зеркало.

«Идиотка»– говорил его взгляд.

«Ублюдок» – отвечал ее.

«Ненавижу».

«Я сильнее».

Келла вдруг прижал девушку к стене, опираясь на костяшки одной руки чуть выше ее головы, а пальцами другой проводя по ее щеке, скуле, дотрагиваясь до полуоткрытых манящих губ, чувствуя горячее и отчего-то частое дыхание. Нина подалась чуть вперед и едва уловимо коснулась своими губами его губ. Мимолетом. С вызовом. Глядя ему в лицо, не мигая и не переводя взгляд.

У Келлы окончательно сорвало крышу. Он внезапно стянул с ее волос резинку, позволяя им тяжелыми волнами упасть на плечи, и, не понимая, что делает, запустил пальцы в пряди на макушке, заставляя Нину высоко поднять голову. И целовать начал не с губ, а с напряженной шеи, слегка прикусывая кожу. Ему было плевать, что на шее ее могут остаться следы, а Нина совсем позабыла о гордости, полностью отдаваясь накрывшему с головой желанию быть предельно близко с этим человеком.

Они оба не понимали, что за сумасшествие на них нашло, но не могли остановиться – как тогда, около дома Эльзы Власовны.

Нина заставила Келлу приподнять голову и первой поцеловала его, обхватив руками лицо: жадно, властно, даже немного грубовато для хрупкой девушки, а он тотчас перехватил инициативу, не желая оставаться на вторых ролях.

В их внезапном, но долгом поцелуе не было трепетности, мягкости и неспешности. Напротив, он был жарким, терзающим и даже каким-то злым, почти безумным, таким, что язык начинал неметь, и губы слегка саднило, и все на свете становилось безразличным – кроме этого момента.

Ярость против ярости. Ненависть против ненависти. Любовь против любви.

Они целовались с исступлением, не в силах остановиться, пытаясь перебороть друг друга, вымещая всю свою накопившуюся злость и горечь. И страсть – непонятно откуда взявшуюся страсть, перетянувшую им горло и заставляя часто дышать.

Нина тихо вскрикнула от укуса в шею, в котором болезненность перемешалась с притягательным наслаждением, – Келла перестарался, и в ответ укусила его за губу, срывая с парня последние запреты, и он потянул водолазку девушки вверх, не прекращая целовать, прижимая к стене.

Чем могло все закончиться, неизвестно – Нине и Келле помешал телефонный звонок: настойчивый и громкий. Музыка «На краю» ворвалась в единственного свидетеля их неистовых объятий – тишину.

И они словно пришли в себя – мгновенно отстранились друг от друга, и Ефим полез в карман джинсов, чтобы найти разрывающийся мобильник.

– Сейчас буду, – сказал он недовольным тоном, пытаясь выровнять дыхание.

– За мной, – буркнул он Журавлю, открывая дверь, за которой уже стояла та самая девушка в его черно-красной клетчатой рубашке с телефоном в руках– видимо, и звонила тоже она.

– Что случилось, Фим? – спросила она, удивленно поглядывая на Нинку. – Ты где так долго был?

– С друзьями в баре, – отмахнулся тот и оглянулся на блондинку, которая все же зашла следом за ним. – На кухню, – велел он ей и обратился уже к девушке:

– Оставь нас. Иди спать.

Та пожала плечами и скрылась в гостиной, которая, видимо, и служила ей спальней.

Келла прошел на кухню, включил свет, распахнул настежь окно и тотчас закурил. Нервничал.

Поморщившись, Нина села на табуретку. Сигаретный дым ее раздражал, но сейчас она была не в том положении, чтобы что-то говорить хозяину квартиры. Да и вообще, голова ее все еще слегка кружилась. Но оба они постарались забыть о том, что только что произошло на площадке. Хотя их сердца не забывали – все еще бешено бились.

– Ты дура? – прямо спросил Келла, выдыхая дым.

– Следи за тем, что говоришь, – привычно огрызнулась девушка.

– Зачем руку порезала? – спросил он, глядя на окровавленный бинт.

– Случайно, – не собиралась ничего объяснять Нина. Когда они целовались, боль отступила на второй план, пустив на первый чувственность.

– Случайно костяшками по зеркалу ударила? Точно дура, – констатировал Келла.

Парень затянулся последний раз, затушил сигарету и сел рядом с блондинкой.

– Руку.

Их взгляды встретились.

И Нина, подумав, все же положила саднящую ладонь на стол. Бинт пропитался кровью. Келла только головой покачал и принялся осторожно разматывать его – чего-чего, а крови он не боялся. Насмотрелся на своем веку.

Он осмотрел ее руку с припухшими ранками, надавил немного, и присвистнул.

– Я поражаюсь твоей бесконечной тупости, Журавль, – сказал синеволосый. – Ты стекло не могла вытащить? Оно почти полностью под кожу вошло.

Девушка безразлично пожала плечами. Когда она уезжала из дома, ей было не до стекла, да и не заметила она его, находясь под властью чувств.

Зато поняла, почему бинт пропитался кровью – Келла надавил на ладонь, вгоняя тонкий осколок глубже и раня еще сильнее.

Хозяин квартиры достал откуда-то аптечку и бутылочку со спиртом.

– Припасы? – равнодушно спросила Журавль.

– Не раздражай, – отмахнулся от нее Келла и вышел из кухни, вернувшись спустя минуту с пинцетом и иглой, которые, видимо, ему одолжила девушка в рубашке.

Она же шагала босыми ногами за Келлой следом и выглядела обеспокоенной.

– А что случилось? – спрашивала брюнетка на ходу, а, заметив бинт в крови, остолбенела.

– Это ты ее так?! –почему-то спросила она тихо. – Фим…

Ефим обернулся и одарил ее долгим внимательным взглядом. Кажется, он много чего хотел сказать, но не стал этого делать.

– Просто уйди, Тань, – попросил он раздраженно. – Иначе – влетит.

Девушка обиженно дернула плечом и убежала.

– Очередная шкура? – поинтересовалась Нинка спокойно.

– Повежливее, – одарил и ее тяжелым взглядом Ефим. – Сестра.

– А почему в твоей одежде?

– А я знаю?

И Келла занялся ее рукой. Пинцетом стекло вытащить не получилось. Глубоко вошло.

– Будет больно. Терпи, – почти ласково сказал он Ниночке, беря в руку иглу и дезинфицируя ее спиртом. – Но орать можешь.

– Окей.

С помощью иглы Келла осторожно вытолкнул стекло из ранки и, бережно поддев его пинцетом, вытащил наружу.

Осколок оказался небольшим. И тотчас полетел в ведро. Нинка не проронила ни звука. Сидела с каменным лицом. И даже ни разу не дернулась.

– Я молодец! Черт, ты как Терминатор, Журавль. Вообще боли не чувствуешь? – с восхищением спросил Келла.

– Чувствую, – отвечала Нинка хмуро. – Просто я умею себя контролировать.

– Демон, в натуре, – на мгновение вернулся в синеволосого тот самый нахальный весельчак, но тотчас исчез.

Парень обработал ранки и был так добр, что даже заново забинтовал блондинке руку.

– Если будет болеть или там гной появится, обратись к врачу, – посоветовал он.

– У меня, кроме тебя, никакого другого гноя не появится, – парировала Нинка, более-менее придя в себя.

Напряжение между ними спало, но неприязнь осталась.

На душе у девушки все-таки полегчало, хотя она и не подавала вида. А больно, и правда, было. Но не так больно, как сегодня утром, в загсе.

Нина поднялась, молча взяла с полочки кружку, и, тщательно обсмотрев и предварительно ополоснув, налила в нее воду из чайника – горло отчего-то пересохло. А на губах до сих пор оставался пьяняще-горьковатый привкус от поцелуя.

Келла молча курил, наблюдая за своей незваною гостьей с подоконника.

– Ты ко мне чаи пить пришла? – спросил он, туша в пепельнице одну сигарету и сразу потянувшись за другой. – Может, пожрать еще сядешь?

Хотелось побольнее уколоть ее – в отместку за то, что она посмела вызвать в нем полузабытые чувства. Но как же хотелось повторить!

– А есть что? – потихоньку приходила в себя Нина.

– Для тебя – нет. Дома ешь. Что случилось, говори, – встал с подоконника Келла и нахально выдохнул дым прямо ей в лицо, зная как Нинка ненавидит это.

Блондинка стерпела. Прикрыла глаза, но ничего не сказала, только губы ее едва заметно шевельнулись, словно про себя Ниночка шептала слова проклятия, и Ефим обрадовался, как мальчишка. Доводить Королеву было в кайф.

– Есть дело, – с кружкой в руках села обратно за стол девушка. Она внимательно посмотрела на синеволосого: терять ей уже было нечего.

– Какое дело?

– Женись на мне. Иначе старуха не оставит наследство и не даст денег. А они мне очень нужны. – Каждое слово застревало в горле, но отступать было некуда. Уже совсем некуда.

– Зачем? – ухмыльнулся Келла. – На новую яхту не хватает? Или на домишко в Испании? Попроси у своих богатеньких бой-френдов, пусть займут, – откровенно глумился он, – раз батя больше не спонсирует.

– У папы проблемы, – тихо сказала Нина, уговаривая себе оставаться спокойной и не брать в руки сковороду, которую она уже приметила. Видимо, сестренка Рыла не убрала ее.

Келла приподнял бровь.

– Даже так? – не очень-то и поверил он, потому как дядя Витя не казался ему тем человеком, у которого могут быть финансовые проблемы. Если только с головой и тупыми детками. Но никак не с баблом. Это же чокнутый расчетливый папаша Журавль. Кто-кто, а уж он-то точно выгоду не упустит.

– Окей, давай так. Уговоришь меня – женюсь, – вдруг сказал он.

– Как мне тебя уговаривать? – проклиная все на свете, спросила Нина.

– Ты же женщина, знаешь, как уговорить несговорчивых мужиков, – подмигнул ей Келла, явно издеваясь. Но он явно не ожидал, что Журавль вдруг решительно стянет с себя водолазку, бросит ее на пол, подойдет к нему непозволительно близко, положит руки на предплечья и заглянет в глаза.

– Фим, я тут тетрадь забы… – Открыла вдруг дверь в кухню его сестра и узрела изумительную картину. – Ой, простите! – прижала она ладонь ко рту, явно подумав не о том.

– Брысь отсюда! – шикнул на нее Келла, оттолкнул Нинку, схватил с пола водолазку и со злостью кинул в нее.

– Дьявол! – крикнул он. – Журавль, ты всегда так решаешь свои проблемы?! С каждым?!

– Не ори, – спокойно отвечала Нина. Водолазка безжизненно лежала около ее ног. – Если хочешь – давай прямо сейчас…

Ее перебили.

– Да я уже ничего не хочу! – Келла стукнул кулаком о стол, а после запустил кружкой, из которой гостья только что пила, в стену.Кружка развалилась на несколько частей, со звоном упав на пол.

Блондинка только головой покачала – сейчас, перейдя грань, она была само спокойствие – ледяное и безмятежное. Только глаза ее были такие насмешливые, как будто бы не она только что унижалась и о чем-то просила, а Келла. Или ему лишь так показалось. Он нависнул над Нинкой, схватив ее за предплечье и прошипел:

– Никогда так не делай, дура. Ни с кем. Поняла меня?

Нинка хотела, было, что-то сказать парню, но он, зная, что ее слова еще больше взбесят его, просто закрыл ей рот горячей широкой ладонью.

– Не бей ее! – ворвалась в это время кухню Таня, которая все неправильно поняла, услышав крики и звон разбитой посуды. Девушка буквально повисла на руке брата. – Фим, не надо!

У Келлы от таких заявлений едва не задергался глаз. Он стряхнул сестру и развернулся к ней, пыша праведным гневом, аки дракон.

– Я все маме расскажу! – завопила Таня, скорая на выводы, как и брат.

– Бить? – произнес Ефим зловеще. – Бить?! Да это она меня избивала! Никогда эту стерву не трогал. Не трогал же?! – потребовал он объяснений у Журавля. Но Нинка лишь пожала плечами. Келла от бессильной злобы зарычал.

– Я маме все расскажу! – кричала тем временем Таня. – Сначала поранил девочку! Потом приставал! Теперь руку на нее поднимаешь!

Нинка не сдержалась и засмеялась вдруг: звонко и весело.

– Да идите вы… – С этими словами несправедливо обвиненный Келла выскочил в прихожую, натянул курку, сунул ноги в кроссовки и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.

– Психанул. Сейчас вернется, – хмыкнула Таня. – У него такая привычка с детства. А Ефим… Он действительно не трогал тебя? – села она напротив опустившейся обратно на табуретку Ниночки. – Или?..

– Все в порядке, – улыбнулась устало блондинка, натянула обратно водолазку и, потянувшись к сигаретам и зажигалке, лежащим на подоконнике, закурила – ее нервы, несмотря на внешнее спокойствие, уже не выдерживали. И пальцы опять едва заметно начали дрожать.

Если Радова узнает – убьет ее.

– А ты Нина, да? – спросила Таня вдруг, не растерявшись и тоже закурив.

– Нина, – кивнула Журавль. – Откуда ты знаешь?

Сестра Келлы хихикнула.

– Видела твои фотографии.

Нина изумленно приподняла бровь, а Таня пояснила:

– Нашла тут, в квартире, когда убиралась, снимки из фотобудки, ну, такие в виде полоски. А там были вы с Фимом.