Фашистское жало

Но тем не менее эта контора считалась теперь высоким начальничьим кабинетом, и в нем происходил важный секретный разговор касательно концлагеря Травники. В разговоре принимали участие три человека: полковник Крынкин, подполковник Маханов и лейтенант Васильев. Полковник Крынкин являлся временным комендантом города Травники и его окрестностей, подполковник Маханов представлял разведку, а лейтенант Васильев являлся старшим группы Смерша.

– Уж какой-то ты слишком молодой! – скептически заметил полковник Крынкин, разглядывая лейтенанта Васильева. – Прямо-таки будто только позавчера тебя выдернули из-за школьной парты! А мне, между прочим, представляли тебя как опытного сотрудника Смерша. И когда только ты успел набраться опыта при такой-то твоей молодости?

– Так ведь и вы не старик, – усмехнулся Васильев. – Все мы здесь примерно одинакового возраста. Кто-то сказал, что война – это дело молодых.

– Это да, – согласился полковник. – Война – дело молодых… Хотя из-за нее мне порой кажется, что мне целых сто лет. А то, может, и вся тысяча. Ну да ладно. Когда победим, тогда и померяемся годами. А пока будем говорить о деле. То есть – о войне. Товарищ подполковник, вам слово.

– Я хотел сказать о концлагере, – сказал подполковник Маханов. – По нашим данным, это не простой лагерь, из тех, которые фашисты понатыкали едва ли не в каждом городе. По большому счету это вообще не лагерь, а диверсионная школа. – Подполковник Маханов помолчал, подумал о чем-то своем и продолжил: – Хотя и это не совсем точное определение. Помимо диверсантов, в лагере готовили надзирателей и конвойных для других лагерей, а еще – карателей для борьбы с партизанами и подпольщиками. Вот такой это, стало быть, интересный лагерь.

– Понятно, – кивнул Васильев. – Школа для всяких предателей и прочих мерзавцев. Так сказать, ускоренные курсы.

– Что-то вроде этого, – кивнул подполковник Маханов. – Ну так вот. Понятное дело, что, когда мы вплотную подошли к городу и, соответственно, к лагерю, лагерь самоликвидировался. Все его руководство, я так думаю, подалось дальше на запад, курсанты, я думаю, тоже.

Подполковник опять помолчал, подумал, даже прошелся по кабинету. Видимо, он не был большим охотником говорить, и потому, когда ему приходилось произносить долгие речи, он не мог этого делать единым махом, без перерыва.

– Да, так вот, – наконец сказал он. – Лагерь самоликвидировался. Но не полностью. Есть основания подозревать, что кое-какие личности не ушли из лагеря, а остались здесь. Может, в Травниках, может, в Люблине, а возможно, и там и там. Не исключено, что и в окрестных лесах их обосновалось немало. Для чего они рассредоточились по городам и лесам – понятно. Мы скоро уйдем дальше на запад, а они останутся. И, как только мы отойдем подальше, они тут же и проявятся. Начнут терроризировать местное население и новую польскую власть. Для того-то они здесь и оставлены. Ты понимаешь, о чем я толкую? – Подполковник Маханов внимательно взглянул на лейтенанта Васильева.

– Понимаю, – вздохнул Васильев.

– Но только ты учти, что сражаться тебе придется с особенным врагом, – сказал подполковник. – Это не какие-то запуганные крестьяне, которые рады бросить оружие при первом же удобном случае. Этот враг не простой. Убежденный! А еще напуганный. Все эти люди обучались в лагере добровольно, никто их туда силком не гнал. Значит, и сражаться они будут до последнего. Ну а что? Терять-то им нечего. На милость советской власти им рассчитывать нечего, и они это прекрасно понимают. К убежденным предателям какая милость? Такой вот, значит, получается расклад. Черный и белый цвет и никаких других оттенков! Подполковник опять встал, опять прошелся взад-вперед и закончил свою речь:

– Но и это еще не все. Еще, по данным нашей разведки, вместе с курсантами-предателями в окрестных городах и лесах могут остаться и специальные фашистские подразделения для ведения подрывной работы в нашем тылу. Ну или, на худой конец, фашистские командиры, которые руководят всей этой нечистью. Им-то тем более рассчитывать не на что.

– Со всей этой сворой нужно разобраться как можно быстрее, – сказал полковник Крынкин. – Пока наши войска не ушли дальше на запад. Они в случае чего помогут. А вот если они уйдут, то кто станет помогать? Здесь останется лишь моя комендантская рота, да еще, пожалуй, местная милиция или как уж они на самом деле будут называться. А этого маловато. Так что бабушкины пирожки лучше есть, пока они горячие.

– Действуй, лейтенант, – сказал подполковник Маханов. – И держи нас в курсе дела. Чем сможем – поможем.

На это лейтенант Васильев ничего не ответил, да и что было отвечать? Все было понятно и без слов. Ему, командиру группы Смерша, предстояло разобраться с той нечистью, что осталась в городе и его окрестностях после того, как ушли немцы. И все бы ничего, если бы не концлагерь. Вернее сказать, если бы не специальная школа, расположенная в этом лагере. Школа, в которой фашисты готовили для себя всевозможных помощников и пособников.

До сей поры Васильеву еще не приходилось сталкиваться с такими вещами. Диверсионная школа, курсанты и командиры которой не все ушли на запад, а многие из них остались, затаились, рыскают где-то поблизости… И главное, никто не может сказать, кто они и каково их количество. Может, их лишь небольшой отряд, а может, и целая рота. Все могло быть. Все это зависело от замыслов немецкого командования, но каковы были эти замыслы, лейтенант Васильев не знал. И никто этого не знал, даже начальник разведки подполковник Маханов.

В общем, интересная вырисовывалась задача – пойти туда, не знаю куда, найти того, не знаю кого, и более того – обезвредить их. Причем в самое короткое время, пока основные силы Красной армии не отправились дальше на запад добивать врага.

– Я могу идти? – спросил Васильев, хотя нужды в таком вопросе и не было, потому что и так все было понятно. Да, он может идти, он обязан идти и – начинать действовать.

– Да, ступай, – ответил Маханов.

Хотя в принципе и в его ответе также не было никакой необходимости.

– Мальчишка, – сказал полковник Крынкин, когда Васильев вышел. – Как думаешь, справится? Дело-то хлопотное.

– Он солдат, – ответил Маханов. – Солдат, который получил приказ. Что бывает с солдатом, который не выполняет приказ? Значит, справится.

Глава 3

Конечно, лейтенант Васильев был не один, у него имелись подчиненные. Их было немного, всего три человека: лейтенант Никита Кожемякин и два младших лейтенанта – Егор Толстиков и Семен Грицай. Невелика, словом, команда, ну да что поделать? Зато сплоченная. Да и, кроме того, у смершевцев такова специфика – воевать небольшими группами. Распутывать ту или иную загадку – это тебе не в атаку идти на вражеские укрепления. Здесь свои особенности и свои задачи. И выполнять такие задачи лучше всего небольшой группой. Хотя, конечно, и атака – это война, и разгадывание всяких загадок тоже война. Просто война бывает разной.

Перво-наперво Васильев встретился со своими подчиненными. И в подробностях доложил им суть полученного задания.

– Это все равно что охотиться на волков в лесу, – сказал Никита Кожемякин, выслушав командира. – Помню, до войны батя брал меня несколько раз на такую охоту. Житья нам не давали волки! То чью-нибудь корову зарежут, то десяток овечек, то собаку растерзают… Ну мы и устраивали на них облавы, на тех волков. Ответственное дело! Так и здесь…

Никита Кожемякин был из потомственных таежников-лесовиков, и психология у него, соответственно, была лесная и таежная, а потому каждая смершевская операция так или иначе представлялась ему как некое сражение с лесным зверьем. То охота на лис, то рукопашная схватка с медведем, а вот сейчас – облава на волков.

– Да уж, – хмыкнул Семен Грицай. – Волки-елки… Как хоть они именуются по-настоящему, эти звери?

– В лагере их называли травниками, – ответил Васильев. – А по-немецки – хивис. В общем, и так и этак.

– Ну и как же мы будем их выкуривать, этих травников? – спросил Грицай. – С чего начнем? Есть у кого-то какие-нибудь дельные предложения?

– А у тебя? – спросил Васильев.

– У меня-то? – Грицай потер лоб. – Думаю, для начала нам нужно посетить лагерь. Осмотреть его как следует. Пощупать и принюхаться.

– И что мы там нащупаем и унюхаем? – возразил Егор Толстиков. – Там, должно быть, сплошные развалины. Немцы всегда оставляют после себя развалины. Или ты этого не знаешь?

– Знаю, – вздохнул Грицай. – Да только и в развалинах можно отыскать что-нибудь подходящее, если умеючи в них покопаться. Думаю, что-нибудь ценное немцы нам в тех развалинах все же оставили. Быть того не может, чтобы они чего-нибудь не позабыли! Они ведь убегали. А значит, торопились. А в спешке обязательно что-нибудь да позабудешь. Или ненароком уронишь. Разве не так?

– Никита нам однажды рассказывал, как он забыл надеть теплые штаны, когда гонялся за медведем, – улыбнулся Васильев. – Так и выскочил из дома без штанов! А мороз был целых тридцать градусов! Никита, ведь было такое дело?

– А то! – смущенно улыбнулся Никита. – Сплоховал я тогда малость. Поторопился. Да ведь и то сказать – медведь! Взобрался на омшаник и ну крушить его своими лапищами! До меда хотел добраться! Ну я и выскочил, в чем лежал на печи…

Несмотря на то что эту историю бойцы слышали уже не в первый раз, все равно они дружно рассмеялись: история и впрямь была забавная.

– С тем медведем ты был в равных условиях, – сквозь смех произнес Грицай. – Ты без штанов, и он тоже без штанов!

Посмеялись и затихли.

– В общем, – сказал Грицай, – будем и мы искать в лагере штаны, которые в испуге обронил какой-нибудь хивис, черти бы его побрали! Авось и найдем. Немецкие штаны, как ни крути, а вещественное доказательство. От них и станем плясать.

– Да, без осмотра лагеря не обойтись, – согласился Васильев. – Прямо сейчас и пойдем. Берем автоматы, гранаты, ножи – словом, все как всегда. Мало ли что нас может ждать в том лагере.

Лагерь располагался на окраине города, а город был небольшой, так что идти было недолго. Пришли, остановились перед лагерными воротами. Ворота были распахнуты настежь, они гуляли туда-сюда под порывами ветра и скрипели так, как обычно и скрипят ворота в любом покинутом помещении – будь то концлагерь или, скажем, жилой дом. Тоскливый это был скрип, тревожный, выматывающий душу.

– Заходим, – скомандовал Васильев. – Всем быть начеку!

Лагерь казался вымершим, да он, по сути, таковым и был. Там и сям валялись всяческие обломки и обрывки, мотки колючей проволоки, какое-то полуистлевшее тряпье. По всему было видно, что немцы и хивис покидали лагерь в спешке. Хотя, конечно, все могло быть и иначе. Очень могло статься, что весь этот беспорядок был показным и продуманным и на самом деле под обломками и обрывками таились всевозможные коварные сюрпризы. Например, мины. Да, и такое вполне могло быть, потому что такое бывало уже не раз. С таким немецким коварством смершевцы уже сталкивались, и последствия этих столкновений оказывались трагичными. Именно так, запнувшись о замаскированную мину, погиб один из подчиненных Васильева – Петр Каурин. Правда, это было не в Польше, а в Белоруссии, но по большому счету какая разница, главное, что погиб.

– Всем смотреть под ноги! – сказал Васильев. – Одним глазом – под ноги, а другим – окрест!

– А то как же иначе? – сам для себя произнес Семен Грицай.

Внимательно ступая и перебегая с места на место, бойцы метр за метром осмотрели всю лагерную территорию. Похоже было, что в лагере не осталось никого. Ветер, гуляя по лагерной площади, перемещал с места на место обрывки бумаги и вздымал пыль. И еще на крышах бараков и на нескольких росших неподалеку деревьях во множестве расселось воронье. Птицы сидели спокойно и нехотя взлетали лишь тогда, когда кто-то из смершевцев приближался к ним. Спокойно сидящие птицы – это верный признак того, что поблизости и впрямь никого, кроме самих птиц, нет. Иначе птицы не сидели бы, а то и дело взлетали бы, галдели и тревожились. Впрочем, могло быть и такое, что в лагере кто-то оставался, но тот, кто там оставался, спрятался так умело, что его не могли учуять даже птицы. Все могло быть…

– И что дальше? – спросил нетерпеливый Грицай, когда лагерная территория была осмотрена. – Куда пойдем теперь?

Васильев осмотрелся. Строений вокруг было немало, и большей частью это были приземистые, мрачного вида бараки. Может, это были жилые помещения, может, учебные классы или какие-нибудь склады, кто его знает? Среди них высилось еще одно здание, которое отличалось от всех прочих. Оно было выкрашено коричневой краской и, кроме того, было двухэтажным. По всем приметам это не был ни жилой барак, ни учебный класс. Скорее всего, в нем располагались всевозможные кабинеты начальников. Это наверняка был центр управления всего лагеря. Значит, там-то в первую очередь и можно было найти что-нибудь стоящее. Что-нибудь такое, что могло бы навести на след.

– Туда, – указал Васильев на двухэтажное здание. – Но – осторожным шагом. Постоянно помним о минах и прочих неприятных сюрпризах.

Мин, впрочем, нигде обнаружено не было – ни у входа в здание, ни в вестибюле, ни на лестнице, ведущей на второй этаж. Никаких подозрительных шорохов внутри здания также не слышалось. Очень было похоже на то, что в здании никого не было.

Зато там был беспорядок, который обычно всегда бывает, когда помещение покидают в спешке. Даже мебель и та большей частью была изломана, будто по ней преднамеренно лупили кувалдой.

– Вот ведь уроды! – скривился хозяйственный Толстиков. – Кресла-то для чего крушить? Диваны, столы… Хорошая ведь была мебель, могла еще послужить! Мебель-то им чем помешала?

– Это чтобы не оставить ее тебе, – сказал Семен Грицай. – Так, понимаешь, и сказали: перебьется Никитка Толстиков без мягких кресел! Посидит на табурете!

– Я, конечно, посижу и на табурете, – смиренно согласился Толстиков. – А все равно жалко. Такая красота зазря пропала!

Помимо раскуроченной мебели, по всем двум этажам там и сям валялись и стояли всевозможные металлические ящики разных размеров и фасонов.

– Я так понимаю – сейфы, – предположил Грицай. – А для чего существуют сейфы? Чтобы хранить в них все самое сокровенное. Скажем, деньги или золото. Или интересные документы…

– Не подходить и не трогать руками! – резко произнес Васильев.

Команда была резонной. Уж что-что, а сейфы и прочие хранилища обычно всегда оказывались заминированными. Скорее всего, так было и на этот раз.

– Вначале осмотрим все закоулки в этом помещении, – сказал Васильев. – А что делать с сейфами – об этом подумаем потом.

Бойцы приступили к осмотру. Осмотр верхнего этажа ничего не дал, равно как и первого этажа. Всюду была тишина и хаос.

– Сдается, тут имеется еще подвал, – сказал Семен Грицай. – Осмотреть бы подвальчик, командир? Хороший хозяин в подвале хранит много чего интересного. А немцы – народ хозяйственный. Вдруг в спешке чего-то да позабыли?

Осмотреть подвал нужно было непременно. Они уже было собрались приступить к осмотру, но тут случилось неожиданное. Вдруг сзади, со стороны входа в помещение, послышались шаги. Шли двое, причем явно чужие. Свои предупредили бы.

Смершевцы мгновенно изготовились к бою. Стрелять наобум они не стали, но готовы были выстрелить в любой момент.

– Землячки! – послышался мужской голос. – Не стреляйте, землячки! Мы без оружия!

Слова были произнесены на чистом русском языке, без всякого акцента. Говорил явно русский. Да, но откуда он тут взялся? Кто он такой?

– Пока не стреляем! – крикнул Васильев из-за укрытия. – Но имейте в виду: вы на мушке!

– Да-да, мы понимаем, – ответил тот же самый голос.

– Сколько вас? – спросил Васильев.

– Двое.

– Где второй?

– Рядом со мной. Мы вместе…

– Оба выходите на открытое пространство с поднятыми руками! – приказал Васильев. – И без фокусов!

– Хорошо… Не стреляйте, землячки! Мы к вам. Мы вас ждали…

Почти сразу же после этих слов в дверном проеме возникли двое мужчин с поднятыми руками.

– Один – ложись на землю с вытянутыми вперед руками! – дал команду Васильев. – Другой – пять шагов вперед! Рук не опускать!

Один из мужчин сразу же распластался на земле лицом вниз, а другой сделал пять робких шагов вперед. Как только он сделал пятый шаг, цепкая рука Никиты Кожемякина схватила его за ворот и буквально втащила в укрытие. Неизвестный мужчина не успел даже охнуть. В тот же миг Кожемякин и Толстиков в четыре руки обыскали незнакомца, обшарив его с ног до головы.

– Чист, – сказал Кожемякин.

– Ты! – крикнул Васильев второму мужчине. – Вставай! Но без резких движений! Рук не опускать! Пять шагов вперед!

Со вторым незнакомцем были проделаны точно такие же манипуляции, как и с первым. И у него тоже не оказалось при себе никакого оружия.

– Вы кто? – спросил Васильев у обоих незнакомцев сразу.

– Травники, – ответил один из незнакомцев. – По-немецки – хивис.

– Кто? – не понял Васильев. Со словом «травники», впрочем, было более-менее понятно – так назывался город, в котором располагался лагерь. Но кто такие «хивис»?

– В этом лагере находился учебный центр… – сказал один из незнакомцев.

– Знаем! – перебил его Васильев. – И что?

– А в центре – курсанты, – пояснил незнакомец. – Их называли травники или хивис.

– Теперь понятно, – сказал Васильев. – Так вы из них? Из этих самых хивис?

– Из них, – подтвердил незнакомец.

– Русские, что ли? – поинтересовался Грицай.

– Русские…

– Вот оно как! – хмыкнул Грицай. – И каким же таким путем вы сюда попали?

– Обыкновенным, – ответил на этот раз второй незнакомец. – Воевали, попали в плен. Оказались в лагере. В Майданеке – слышали о таком?

– Допустим, слышали. – Грицай скривился в усмешке. – И что с того?

– А то, что в том лагере, в Майданеке, выжить было невозможно, – сказал незнакомец. – Он так и назывался – лагерь смерти.

– Ну-ну… – неопределенно произнес Грицай. – А вы, значит, хотели выжить.

– А ты не скалься! – с неожиданной злостью произнес незнакомец. – Ты бы вначале побывал в том Майданеке, а уже затем скалился бы!

– Вот чего не было в моей биографии, так это концлагеря, – сказал Грицай. – Не довелось мне там побывать. Это потому, что я не сдавался в плен. Не поднимал ручки кверху!

– Так и мы и не сдавались, – мрачно произнес один из незнакомцев. – У нас кончились патроны, мы отбивались штыками и камнями. Но камнями разве много навоюешь? Тебе, зубоскал, когда-нибудь приходилось с каменюкой идти на немецкий танк? Вижу, не приходилось. А тогда не скалься. Потому что не поймешь ты нас. Чтобы понять, надо побывать в нашей шкуре. Вначале – с голыми руками против танков, а затем – в Майданеке.

– Семен, уймись, – сказал Васильев. – Не время ругаться. А в этом лагере как вы оказались? – Вопрос адресовался двум травникам.

– Вот так и оказались, – ответил один из них. – Можно сказать, что добровольно.

– Ну а я о чем толкую! – вставил свое слово Грицай. – Все здесь ясно-понятно!

– Не пори горячку, Семен! – одернул Грицая Васильев. – Понятно, непонятно… Если бы все с налету было понятно – как бы нам легко жилось и воевалось!.. Ну так как вы очутились в этом лагере? Что значит – добровольно?

– Так ведь у нас и выбора никакого не было! – сказал один из хивис. – Или подохнуть в Майданеке, или попытаться вырваться на свободу. Из Майданека не вырвешься. А отсюда можно было попытаться. Мы думали так: согласимся на предательство, то есть сделаем вид, что мы согласились. Нас здесь чему-то выучат, дадут нам в руки оружие и отправят воевать против партизан. Ну или еще лучше, если забросят в советский тыл. И только нас и видели. Тотчас же сдадимся советским властям или организуем самостоятельный партизанский отряд и станем воевать дальше.

– Воевать-то можно везде, – добавил второй хивис. – Хоть вместе с Красной армией, хоть здесь. Враг везде один и тот же. В общем, сбежим отсюда, а уж дальше будет видно.

– И что же вы не сбежали? – все никак не мог успокоиться Грицай.

– Не сбежали, потому что не успели, – пояснил один из травников. – Мы ведь здесь не так и давно. Не успели окончить курсы. Потому что пришла Красная армия. Ну все и разбежались кто куда. А мы вдвоем остались. Верней сказать, все было не совсем так. Всех курсантов ночью погрузили в вагоны и отправили… Я не знаю, куда именно их отправили. Должно быть, куда-то подальше на запад. Ну и, понятное дело, все немцы-преподаватели и солдаты-охранники тоже укатили в том же самом направлении.

– А вы что же? – спросил Васильев.

– А мы, как видите, остались. Договорились заранее, что не поедем со всеми на запад ни в коем случае. Схоронимся в каком-нибудь подвале и дождемся прихода Красной армии. В суматохе, может, и не заметят. А не заметят, так и не станут искать. Вот, схоронились… – сказал один из травников.

– Мы знали, что рано или поздно вы сюда придете, – добавил второй травник. – Лагерь-то особенный. Значит, появитесь. Ну и, когда вы появитесь, мы выйдем вам навстречу.

– Ну-ну… – хмыкнул Семен Грицай. – Пошептаться бы надо, командир. Есть у меня кое-какие соображения…

Оставив Егора Толстикова присматривать за двумя незнакомцами, остальные трое смершевцев отошли в сторону.

– Не верю я этим типам, – нервно произнес Семен Грицай. – Сомнительные они! Подсадные! Враги!

– Не горячись, – поморщился Никита Кожемякин. – Так уж и враги! Может, просто они попали в трудное положение. С камнями против танков и впрямь много не навоюешь. Неизвестно еще, как бы мы с тобой повели себя на их месте.

– Ну я-то в плен не сдался бы! – резко ответил Грицай. – Лучше бы погиб под гусеницами танка!

– И много с того было бы толку? – вздохнул Никита Кожемякин. – Какое уж тут геройство – погибнуть глупым образом?

– Конечно! А вот добровольно сдаться в плен – это уж геройство так геройство! – ядовито парировал Грицай. – Прямо хоть орденами их награждай за такое дело!

– Зачем же орденами? – рассудительно произнес Кожемякин. – Не надо награждать их орденами… А вот выслушать их до конца следует.

– А то мы не выслушали! – Грицай упрямо мотнул головой.

– Так ведь не выслушали, – сказал Кожемякин. – В том-то и дело. А может, они расскажут нам что-то интересное о лагере. О тех, кто не ушел со всеми на запад, а затаился где-то поблизости. Или ты позабыл, о чем толковал подполковник из разведки? И для чего мы приперлись в этот лагерь?

– Ну да, они расскажут! – сказал презрительно Грицай. – Наврут небось с три короба! Для того они и подосланы, чтобы ввести нас в заблуждение!

– И что же ты предлагаешь? – вступил в разговор Васильев.

В ответ Грицай раздраженно пожал плечами и не сказал ничего.

– Вот видишь, ты не знаешь, – сказал Васильев. – Я вот что думаю. Никита прав – нам надо во всех подробностях расспросить их о лагере. Может, и вправду скажут что-то стоящее. А там поглядим.

Оба травника были на месте, да и куда они могли подеваться, если уж явились добровольно? Они сидели на куче камней и не спускали с Васильева настороженных глаз. Они понимали, что Васильев здесь главный и именно от него во многом зависит их дальнейшая судьба.

– Как вас зовут? – спросил Васильев.

– В лагере у нас у всех были клички, – невесело усмехнулся один из травников. – У меня, к примеру, Сыч, а у него – Башмак. По именам мы друг друга никогда не называли – это было строжайше запрещено.

– Черт бы с ними, с вашими лагерными кличками, – отмахнулся Васильев. – Я спрашиваю о другом – о ваших подлинных именах. Где вы воевали, в каких войсках, ваши звания.

– Я лейтенант Сычев, – сказал один из травников. – Правильнее, наверно, будет сказать, бывший лейтенант… Танкист, командир танкового взвода. Мой танк подбили. Экипаж – погиб, а я вот – уцелел… Так я ведь даже выбраться не мог из танка! Зажало меня всякими железками… Немцы меня и вынимали. Думал, пристрелят, а они вытащили… А дальше и рассказывать не о чем.

– А я бывший рядовой Сапожников, – сказал второй травник. – Артиллерист. Шмалял по немецким танкам, пока были снаряды. А не стало снарядов – мы с камнями… Да потом и камни кончились. С ножами идти против танков, что ли? Сели мы на землю, кто остался в живых. Сидим, ждем… А тут – немцы. Веселые, сытые. Ауф штейн, говорят нам. Ком… Кто-то из наших бросился на них врукопашную. А много ли навоюешь, когда у тебя лишь нож или штык, а у них автоматы с винтовками? Ну и разом полегли те, кто бросился.

– А ты, значит, не бросился? – хмыкнул Грицай.

– А я, получается, не бросился…

– Ладно, – сказал Васильев. – Так оно было или не так, нам сейчас разбираться недосуг. Другие у нас дела… Мы хотим расспросить вас о лагере. Во всех подробностях, какие вы только знаете. Ведь вы же что-нибудь да знаете?

Оба травника переглянулись, и этот обмен взглядами не укрылся от Васильева, да и от других смершевцев тоже. Тут ведь как? Если люди между собой переглядываются, значит, им есть что сказать.