Соль и волшебный кристалл

Глава 6

Несколько дней спустя я проснулась от далекого шума прибоя. В пустом особняке было до странности тихо. Через мутное стекло старого окна возле моей постели на пол падал лунный свет. Я почувствовала себя маленькой и немного испуганной; откинув одеяло, нашарила под кроватью тапочки. Сейчас бы забраться в постель к маме… Почему мне не пришло это в голову, когда мы с ней прощались перед сном? В этом огромном особняке обычно ночевали четыре человека, а часто даже меньше, и сегодня, хотя сам дом не изменился, мне вдруг стало очень одиноко и неуютно в его старых стенах. Я подумала о призраках, из-за них вспомнила Джорджи, а в результате сильно затосковала по родине.

Тихонько прошлепав по устланному ковром коридору, я добралась до маминой комнаты. Дверь была приоткрыта; я распахнула ее и вошла.

– Мама? – прошептала я в темноте, чтобы не напугать ее. У мамы рефлексы, как у кошки, и невероятная способность ощущать все, что происходит вокруг нее, даже ночью, во сне.

Она мне не ответила.

Я прищурилась в полутьме, пытаясь разглядеть ее кровать. Одеяло и простыня были смяты, будто маме снился кошмар и она металась в полусне. Но ее самой в постели не было. Я нахмурилась, подошла и положила руку на вмятину от ее тела. От простыни тянуло холодком.

– Мама?

Медленно и мучительно во мне всплыли старые детские страхи. Я вспомнила, как по ночам сидела у комнаты родителей и сквозь щелку приоткрытой двери смотрела, как они спят. Я ощутила страх – тот страх, который расцветает только в ночной тьме, при прохладном голубом свете луны. В темноте все мои тревоги обострились, я уже не могла мыслить разумно, а воображение подсовывало мне всякую жуть.

Я решила осмотреть мамины комнаты, но по пути к выключателю споткнулась о какую-то обувь. Когда электрический свет залил помещение, я опустила глаза и увидела, что это мамины кроссовки, в которых она ходит каждый день. Я испугалась еще сильнее. Все тело свело судорогой паники, и я глубоко задышала, пытаясь взять себя в руки. Мама здесь. Где-то здесь. Где же ей еще быть?

Я позвала ее еще дважды, с каждым разом все громче, но не настолько громко, чтобы разбудить спавших где-то в особняке Адальберта и Фину. Потом, поборов приступ ужаса, бросилась по коридору к главной лестнице. В вестибюле на первом этаже властвовали тени, и только в настенном канделябре у передней двери тускло светила, мерцая, единственная лампочка. Дверь была закрыта и заперта.

Все это время я продолжала сама себя успокаивать. Я говорила себе, что мама ни за что не ушла бы не попрощавшись. Она бы не поступила со мной так, как Сибеллен со своей семьей – не исчезла бы, оставив после себя только плеск воды.

Ведь не поступила бы, правда?

Я бежала по узкому коридору, который вел к саду за домом и частному пляжу, и сердце металось у меня в груди, как дикий зверь в клетке. Во рту пересохло от ужаса. Распахнув дверь, я вылетела из дома и громко позвала маму.

Ответил мне только ветер. Не обращая внимания на холод, я босиком, в одних пижамных шортах и футболке, понеслась через двор к воротам, выходившим на пляж.

Перед глазами у меня все расплывалось от слез, они стекали по щекам на шею. Я сердито смахнула их, чтобы не мешали вглядываться в тропу, ведущую к берегу. Я выскочила на пляж, и шум прибоя стал громче. Бежать было трудно, ноги застревали в грубом песке и сорняках. Жесткие травинки царапали между пальцами, но я едва это замечала – просто бежала к воде, спотыкаясь, и звала маму, так что мой крик разносился над водой.

– Майра! – Даже мне самой слышно было, какой измученный и жалобный у меня голос. Я убрала волосы с лица, но истерика нарастала; чтобы не начать просто вопить и рыдать, мне пришлось прикусить губу – и я прокусила ее до крови. – Пожалуйста, не бросай меня! Пока не бросай! Я не могу… – Я судорожно глотнула воздуха. – Я не справлюсь. Не знаю, что я без тебя буду делать.

Я шагала туда-сюда по берегу, лихорадочно всматриваясь в черную линию горизонта, туда, где море встречается с лунным небом, и чувствовала свою полную беспомощность. Я даже не представляла, где начать поиски мамы.

– Я что угодно отдам, – прошептала я, обращаясь к неважно какому божеству, которое, услышав меня, согласилось бы помочь. – Даже дар элементаля. Даже плавники, лишь бы она вернулась. Пожалуйста!

Вдали над водой показалась блестящая черная голова, а потом стало видно и мокрое белое мамино лицо.

Чуть не задохнувшись от облегчения, я побежала к воде, навстречу ей. Мама встала на песчаное дно и выпрямилась, бледная, обнаженная и прекрасная.

– Мамочка! – Я бросилась к ней в объятия, и она крепко прижала меня к себе, положив одну руку мне на затылок, как делала в детстве, когда я расстраивалась.

– Тс-с-с, тихо. – Мама так крепко меня обняла, что подняла в воздух – она выше меня ростом. – Я здесь.

Сердце у меня стало биться медленнее и ровнее, дыхание тоже выровнялось. Ноги от облегчения стали подгибаться.

– Я думала, ты ушла, – сказала я, стараясь говорить спокойно. Если у меня сейчас начнется истерика, наше неизбежное расставание станет еще сложнее… и опаснее.

– Ни за что. – Она прижала меня к себе, а потом отпустила. Волны бились о наши ноги.

Мама повернулась ко мне, и лунный свет упал на ее лицо.

То, что я увидела, ранило меня словно ледяным клинком. Глаза у нее застыли и налились кровью, кожа на лице казалась необыкновенно плотной, будто мрамор; похоже, ей сложно было менять выражение лица. В уголках рта залегли морщины, которые маму очень старили, а когда она убрала со лба влажные волосы, я заметила, что рука ее дрожит.

И от этой дрожи в теле, которое всегда оставалось невероятно сильным и надежным, мне стало совсем плохо. Ноги у меня подкосились.

Мама схватила меня за плечи и, легко приподняв, установила меня песок, показывая тем самым, что сил у нее пока хватает.

– Ну-ну, все хорошо. У меня, по крайней мере. А у тебя?

Слезы продолжали литься у меня из глаз, но ради нее я смахнула их и улыбнулась, потом кивнула.

– Но мне бы не мешало поплавать, чтобы взбодриться.

Мама изумленно глянула на меня, приподняв брови.

– Сейчас?

Я кивнула, пытаясь держать себя в руках и не показывать свою печаль.

– Сейчас. Давай? Пожалуйста… – Я помедлила, стараясь придумать цель – тогда отчаянный ночной заплыв стал бы не бегством от собственных страхов, а способом отвлечься. – Давай на «Сибеллен» сплаваем. Я с прошлого лета там не была, хорошо бы еще раз взглянуть на нее.

– Ты уверена? – Мама убрала с моей щеки прядку волос.

Я кивнула, стягивая футболку.

– Сейчас самое время. Забыть обо всем и расслабиться хоть ненадолго.

Мама улыбнулась. Лицо ее помолодело, а глаза уже не казались стеклянными. Я бросила одежду на пляже, и мы с мамой без лишних слов скрылись под волнами, оставив позади человеческий мир и множество связанных с ним проблем.

* * *

Вода в Балтике настолько несоленая, что она почти сходила за пресную, но все равно дарила мне то чувство покоя и равновесия, в котором я так нуждалась. Пока мы плыли сквозь мрачные воды, мое сердце стало биться в обычном ритме. Стаи рыбок пропускали нас, и на их чешуе блестел свет луны и звезд, а с серого морского дна к нам, когда мы скользили мимо, тянулись нити водорослей, покачиваясь из стороны в сторону, словно толпа восторженных поклонников.

Путешествие к затонувшему кораблю подействовало на меня волшебным образом, и когда мы увидели в сумрачных водах корабельную мачту, все мои беды стали казаться понятными и исправимыми. К маме вернулись ее неподвластная старению красота и мощная грация. Смотреть на нее мне казалось интереснее, чем разглядывать затонувший корабль.

Ее кожа излучала перламутровый блеск, а тело почти сияло сверхъестественным светом по контрасту с плавниками темных оттенков синего и зеленого. Длинные черные волосы рассыпались веером; когда мама плыла, они, словно ореол, колыхались в такт изящным движениям головы и шеи. Тонкие черты маминого лица казались настолько неземными, что она почти не походила на человека.

Неожиданно мама помрачнела и нахмурила брови. Я проследила за ее взглядом.

– Раньше носовая мачта выглядела не так, – заметила я. Меня до сих пор немного удивляло, насколько хорошо русалочьи голоса позволяли нам общаться под водой. Слова звучали четко, и никакие пузырьки их не искажали. – Наверное, обвалилась с прошлого раза, когда мы тут были.

Мама задумчиво хмыкнула и подплыла поближе, дрейфуя над угловатыми обломками и надстройками затонувшего корабля. Чем ближе мы подбирались, тем лучше видели все детали, и я заметила, что изменилась не только мачта.

– Смотри. – Мама показала на толстый трехжильный канат, покрытый водорослями. Его извивы были раскиданы по всей палубе, будто кишки. Канат явно кто-то передвигал – палубу устилали мелкие частички водорослей, но там, где он лежал раньше, поверхность оставалась чистой. Совершенно очевидно было, что перетащили канат не так давно.

Впрочем, приглядевшись, я сообразила, что на палубе кто-то что-то искал. Лежавшие на ней предметы и следы от их прежнего положения переплетались, образуя странный геометрический узор.

– Здесь кто-то был, – тихо и спокойно сказала мама. – И совсем недавно.

– Охотники за сокровищами? Приплыли посмотреть, не осталось ли тут чего? Местонахождение «Сибеллен» больше не секрет, тут вправе нырять любой, кто захочет.

Мама с сомнением хмыкнула.

– Ну, может быть.

– Давай заглянем внутрь, – предложила я. Русалочий голос звучным аккордом вылетал у меня изо рта, и медленно-медленно утихал.

Последний раз, когда мы были у «Сибеллен», мама внутрь меня не пустила. Сказала, что это опасно, а я совсем новичок и недостаточно владею своим телом, чтобы плыть по такому тесному пространству, ничего внутри не сдвигая. Но с тех пор много чего случилось – и затонувший корабль уже обследовали, и я научилась владеть русалочьим хвостом. Мама не стала протестовать, когда я вслед за ней скользнула через люк внутрь корабля.

К полутьме внутри глаза мои привыкли быстро, и я невольно ахнула от удивления. Мама не отреагировала, и я спросила:

– Вы что, в таком виде это оставили?

– Конечно же нет. – Голос у нее был напряженный и явно расстроенный.

– Это хорошо, а то тут изрядный бардак.

Мы проплыли по первому уровню – похоже, везде кто-то рылся, во всех углах. Команда по работе с затонувшими судами, когда доставала с «Сибеллен» ценности, старалась как можно меньше тревожить останки корабля, а мама облегчила им задачу, разложив артефакты там, где их легко заметить и еще легче достать. Именно в этом она была большая специалистка. Я не представляла, каково ей сейчас ощущать, что тот, кто побывал здесь после их команды, свел к нулю всю эту скрупулезную работу.

Пока мы обшаривали палубу и спускались на уровень ниже, а потом в трюм, мама молчала. Даже дно корабля кто-то разодрал – изнутри оно было покрыто водорослями и илом и усыпано обломками перегородок.

– Что же они искали? – пробормотала мама, заметив большой деревянный сундук, у которого кто-то сорвал крышку и отбросил ее в сторону. Теперь перевернутый сундук валялся вверх дном, которое еще не заселили микроскопические обитатели Балтики.

И тут я ахнула, заметив что-то блестящее в обломках возле сундука. Я подплыла поближе и подобрала маленький гасильник для свечи с изящной ручкой.

– Это же серебро, верно? – Я протянула его маме.

Она не взяла у меня вещицу, но кивнула.

– Да. Я его нашла прошлым летом, но в списке грузов его не было, так что я не стала его забирать. Почему его не взял тот, кто обыскивал «Сибеллен»? Эта штука явно стоит денег.

– А может, они не сокровища искали, – задумчиво произнесла я, не зная, класть ли гасильник на место. Потом я решила, что заберу его себе, если мама не будет возражать. Пусть это будет мой личный артефакт.

– А чего они тогда хотели? – спросила она.

– Ты об этом корабле больше знаешь, чем я. В списке грузов или в отчетах, которые Мартиниуш передал Саймону, было еще что-нибудь важное?

Мама направилась к люку, а я за ней, сжимая в руке гасильник. Она не ответила мне сразу, и я продолжила:

– Может, бумаги? Какие-нибудь документы? Подтверждение владения чем-то ценным, например недвижимостью или банковским счетом?

Мама оглянулась через плечо и слегка ошеломленно улыбнулась.

– Ну у тебя и воображение.

– Ты говорила, что иногда даже бумаги могут сохраниться под водой, если их хорошо защитить – завернуть как следует в кожу или запереть в сейф. Так? – Признаюсь, мне страшно нравилась вся эта таинственность, а к радости от такого интересного повода отвлечься примешивалось еще и облегчение – мама снова выглядела нормально. – Что еще тут искать, если не то, что не взяли вы?

– Меня больше волнует кто, а не что, – сказала мама, пока мы плыли через открытый люк, а потом выбирались из обломков через самый большой выход. – Ни один известный мне водолаз, занимающийся подъемом грузов с затонувших кораблей, и ни один охотник за сокровищами не устроил бы подобное в затонувшем корабле. И не потому, что они такие деликатные, просто на это уйдет слишком много сил, а выгоды никакой. Плюс еще способ, которым все это сделали. Человеческие глаза в таком полумраке недостаточно хорошо видят, чтобы так тщательно все громить. Даже если водолаз нырнет с прожектором и специально постарается нанести как можно больше ущерба, у него так не получится.

У меня мурашки пробежали по коже, я чуть не перестала плыть.

– Что ты хочешь сказать?

– Я не очень уверена, – ответила мама, зависнув над носовой палубой и глядя на затонувший корабль. – Но подозреваю, это сделала сирена.

Глава 7

Когда мы вышли из моря, я не сводила с мамы глаз. Не появится ли опять тот остекленевший взгляд, с которым она вынырнула первый раз? К счастью, теперь глаза у нее казались достаточно ясными.

Я пошла к себе, надела пижаму и убрала гасильник в ящик. Потом взяла зубную щетку и пошла чистить зубы к маме, в ее ванную комнату, а не в свою. Я налила ей воды и поставила на прикроватный столик, пока она надевала чистую пижаму. Я даже подушку ей взбила и подоткнула одеяло, когда она легла. Обычно мама посмеивалась, когда я вела себя словно заботливая мамочка. Говорила, чтобы я перестала суетиться и не забывала, что мать тут она, а я ребенок.

Но сегодня она не смеялась.

Она вообще никак не отреагировала на мое поведение, будто в нем не было ничего необычного. Это меня напугало не меньше, чем выражение ее лица в тот момент, когда я наконец ее нашла.

Обратно спать к себе я не вернулась, легла с мамой.

Она спала, по комнате гуляли тени от луны, а я наблюдала за тем, как она спит. Наконец дрема одолела меня, но и тогда я продолжала смотреть на мамино лицо.

В моем сне она выглядела достаточно спокойной, но под ее головой появился и начал расползаться по подушке во все стороны, словно кровь из медленно кровоточащей раны, влажный круг. Ткань темнела от влаги.

* * *

Следующим утром, как раз когда я застегивала худи и совала ноги в кроссовки, в моей комнате загудел интерком. Я сняла трубку.

– Мисс Новак, пришел господин Трусило.

– Сейчас спущусь, – ответила я. – И зовите меня Тарга. А Антони…

– Он уже в вестибюле, мисс Новак… Тарга.

– Отлично, спасибо. – Сдув с лица выбившуюся из челки прядь, я распахнула дверь и зашагала по устланному ковром коридору к главной лестнице.

Когда мы с мамой проснулись, оказалось, к моему огорчению, что у нее «немного болит голова». Если учесть, что обычно она вообще никогда ни на что не жаловалась, скорее всего, это «немного» тянуло на кошмарную мигрень. Мама жалобно попросила не включать свет и не раздвигать шторы. Я принесла ибупрофен из аптечки в ванной, хоть и знала, что мама ни за что его не примет, потом поставила новый стакан воды на прикроватный столик и предложила ей поспать еще. На двери снаружи я повесила рукописную табличку «не беспокоить» и, тихо прикрыв дверь, пошла к себе одеваться. Потом попрошу Адальберта принести ей завтрак.

Но как раз когда я закрывала дверь, мама пробормотала что-то неразборчивое. Я снова открыла дверь.

– Что?

Она еще раз что-то пробормотала, но я опять ни слова не разобрала. Вернувшись в комнату, я села на край кровати.

– Извини, мама, я не расслышала.

– Амиралион, – проговорила она, не открывая глаз.

Еще несколько секунд я не могла понять, о чем она, но наконец до меня дошло.

– Ты услышала свое имя, – прошептала я, и волосы у меня на руках встали дыбом.

Мама не ответила. Я поняла, что она разговаривала во сне.

Амиралион.

У каждой сирены два имени: одно ей дают родители, а другим в конце концов нарекает океан. И это второе имя проглатывает первое, человеческое. Мое имя прошептал мне океан после возвращения из Польши в конце лета – Атаргатис. Мама жаловалась, что она свое так и не услышала – для взрослой сирены это было довольно странно. Теперь имя наконец к ней пришло, и я не знала, что об этом думать. Почему сейчас? Это океан ее так звал? Или это никак не связано с ее циклом соленой воды?

Я побежала вниз, прыгая через широкие ступени, но по пути все-таки остановилась погладить блестящую голову скульптуры русалки на лестничной площадке. Если бы меня кто-то в этот момент увидел, то мог бы решить, что я бодра и весела, но на самом деле я беззвучно молилась о том, чтобы маме стало лучше к тому моменту, как я разберусь с музеем.

Свернув за угол и спустившись еще на пролет, я увидела Авраама Трусило, музейного куратора, и Антони. Они стояли в вестибюле и разговаривали.

Авраам сложил руки за спиной, круглые очки его были спущены на кончик носа. Он кивал, чуть привстав на цыпочки, и внимательно слушал Антони.

Как только я вошла в вестибюль, оба мужчины повернулись ко мне.

– Доброе утро, Авраам, – сказала я, потом улыбнулась Антони и потянулась было поцеловать его в щеку, но остановилась, заметив тревогу на его красивом лице и то, как он едва заметно покачал головой.

– Доброе утро, мисс Новак, – отозвался Авраам. – Удивительно, как вы с матерью похожи. Если б не разница в росте, я бы вас путал, – добавил он с усмешкой. – А она к нам спустится? Я надеялся…

– К сожалению, она плохо себя чувствует, – ответила я. – Сегодня не выйдет.

Авраам нахмурился и осторожно подвинул очки обратно на переносицу.

– Мне очень жаль.

– И мне. Может, послать ей что-нибудь в комнату? – сказал Антони и посмотрел на меня. – Она в чем-нибудь нуждается?

– Я уже позаботилась о ней, но спасибо. – Я взяла Авраама под локоть. – Пойдемте, покажу вам артефакты. Их тщательно упаковали, так что они готовы к погрузке.

– Ладно. – Он смущенно улыбнулся, не переставая при этом хмурить лоб. – Эм-м, тогда поблагодарите за меня вашу маму. Мои ребята ждут в фургоне, я схожу за ними.

– Антони объяснит, как подъехать к заднему ходу, мы с ними там и встретимся. – Я направилась в дальний угол вестибюля, к маленькой узорчатой двери, за которой начинался узкий коридор, ведший к служебной лестнице.

Краем глаза я заметила в окно передней двери знакомую копну светлых волос и еще более знакомое пятно синей куртки. Даже через стекло я ни с чем бы не спутала этот оттенок синевы, но никак не могла поверить своим глазам.

– Минуточку, – негромко сказала я Аврааму и Антони, наблюдая за тем, как Адальберт впускает в дом основателя фирмы по подъему затонувших судов «Синие жилеты». Саймон Николс вошел и стянул с головы синюю бейсболку, а я так и стояла, изумленно уставившись на него. Саймон пробормотал «спасибо» человеку, который его впустил, и явно собрался что-то спросить, как вдруг заметил меня. Он сразу заулыбался, но в то же время вид у него стал слегка виноватый.

– Саймон!

– Саймон, – сказал Антони вполголоса, так что его слышали только мы с Авраамом, – это ведь прежний начальник Майры.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Помощница по хозяйству (фр.).

2

А – это высшая оценка в канадских школах, которую ставят за выполнение заданий на 90 % и выше.

3

Аббревиатура от названия фирмы «Новак сточнёвцув брациз» (польск.).