Рассказы

– Давайте быстрее, – и добавил короткое ругательство, которое часто слышал от взрослых.

Мальчишки ввалились внутрь, сопя от напряжения. Пока Барабан не включил фонарь, Зорге, кажется, не дышал. В темноте мог скрываться кто угодно, может, сама Дама Червей уже поджидала их, зная, что её собираются потревожить.

Зорге ощущал себя, как первый исследователь, попавший в гробницу древнеегипетского фараона, и свет фонарика был похож на отблески пламени дымных факелов, а длинный коридор столовой был совсем как проход, ведущий в погребальную камеру пирамиды. Мальчики шли, пугаясь шорохов и шуршаний, которые сами издавали. Шило, который был впереди, когда они толпились у дверей, теперь держался позади Зорге.

Коридор закончился, и они упёрлись в следующую дверь, которую Барабан всё не решался открыть. Зажмурившись, он решился, и они оказались в тёмном фойе, пол которого был исполосован тенями от высоких узких окон. Теперь Шило снова оказался впереди, и Зорге закрыл дверь в коридор.

– Наверх, – тихо сказал Шило и для уверенности показал пальцем на лестницу.

Выстроившись гуськом, мальчики стали подниматься по ступеням. Зорге чуть не закричал, когда в свете фонарика из темноты высунулось чудовищное лицо. Шило тоже дёрнулся от страха, и только тогда Зорге понял, что это бюст маленького Ильича. Кто-то за спиной тихо выругался, и ребята двинулись дальше.

– Может, включим свет? – прошептал Барабан.

– Заметят.

Барабан успокоился, и луч фонарика почти не дрожал на стенах коридора. За шорохом шагов Зорге начал различать какой-то тихий звук, такой пугающий, но такой знакомый. Что-то тихо жужжало в темноте за поворотом. Страх не успел распространиться по всем жилам организма, потому что Зорге понял, что это.

– Немец, сука, – сказал Шило.

Где-то там, в темноте, сидел Немец, загипнотизированный своей жужжащей игрушкой. Шило осмелел и первым завернул за угол. Зорге вспомнил случившееся в душевой и сжал кулаки.

Но Шило не собирался трогать безобидного мальчика, тем более, что тот сидел не у зеркала, которое было нужно для ритуала, а чуть в стороне, в квадрате смутного света, падавшего из окна. Перед ним вращалась юла, и на пришедших Немец не смотрел. Зорге тоже посмотрел на юлу, и ему показалось, что игрушка неподвижна, а волнистые линии узора застыли и только слегка покачиваются, как будто юла танцует очень медленный танец. Жужжание волчка превратилось в тихое гудение, которое проникало, казалось, прямо в мозг, минуя уши, и там превращалось в тихий шёпот. О как, удивился сам себе Зорге. Шёпот был слишком тихий, и отдельные слова можно было различить, только если внимательно смотреть на юлу. Ничего, кроме этого шороха и крутящейся юлы вокруг не существовало, Немец и другие ребята как будто уплыли из поля зрения, растворившись во мраке. Зорге смотрел, не отрываясь. Его рот был открыт, и капелька слюны была готова сбежать по нижней губе. Шёпот в голове усилился, юла задрожала сильнее и её остриё начало описывать маленькие круги в пятне лунного света, но перед тем, как игрушка и завалилась на бок, откатившись к стене, Зорге ясно разобрал одно слово, как будто кто-то громко произнёс его в его голове. Это слово было «убей».

– Ты чего, – Шило потряс его за плечо.

– Ничего, – сказал Зорге и дёрнул рукой.

Теперь Немец был освещён светом карманного фонаря. Мальчик взял замершую, как подбитая птица, юлу, поставил на пол и несколько раз нажал на стержень. Юла встала прямо и снова тихонько загудела. Зорге понял, почему Немец выбрал именно этот угол, в остальном коридоре лежал паркет, и волчок застревал бы в бороздках между плашками, как игла проигрывателя в канавках виниловой пластинки, а здесь, в закоулке, пол был застелен куском гладкого линолеума.

– Прогнать его? – спросил Барабан.

– Пусть сидит, – ответил Шило, покосившись на Зорге.

Мальчики с опаской посмотрели на зеркало. Оно занимало почти всю стену между двумя дверями, ведущими в кладовки с инвентарём. Мальчики стояли сбоку, и зеркало ничего не отражало. Зорге изо всех сил старался не смотреть на волчок и не слушать навязчивое жужжание. Вид тёмной гладкой стеклянной поверхности успокаивал, как холодный компресс. Потом в зеркале появились отражения Шила и Барабана. Шило погладил стекло рукой, потрогал край.

– Давайте начинать, – сказал он.

Барабан положил фонарь на пол, чтобы свет падал прямо перед зеркалом. Мальчики собрались в кружок, а за их спинами Немец запустил юлу ещё раз. Не слушать, не слушать, повторял себе Зорге.

Шило достал из кармана какой-то предмет и гордо всем показал.

– Вот, – сказал он, – стащил у вожатых.

Это был тюбик красной помады. Шило присел на корточки перед зеркалом и нарисовал помадой на полу какой-то сложный рисунок, состоящий из чёрточек и спиралей. Острый конец изображения был направлен к зеркалу. Юла, кружащая по полу, подплыла к красной полосе, но не пересекла её. Шило уже занёс было руку, чтобы отбросить игрушку, но посмотрел на Зорге и делать ничего не стал. Юла описала круг и уползла обратно к Немцу. Зорге бросил взгляд на игрушку, и сразу отвёл глаза. Шило поднялся на ноги и осмотрел рисунок со всех сторон. Было слышно только дыхание мальчиков и шуршание волчка.

К горлу Зорге подкатила тошнота. Что-то говорило ему, что добром это не кончится. Может быть, это юла ему нашептала. В руке Барабана дрожал фонарик, и он обхватил его ручку второй рукой.

– Начинаем, – сказал Шило.

Не сговариваясь, четыре мальчика сели вокруг рисунка на полу. Барабан положил фонарик на пол так, что его свет падал сбоку. Из-за этого их лица были похожи на лица стариков. Немец по-прежнему не обращал на них никакого внимания. В темноте его сгорбленная спина была похожа на большой замшелый камень.

Зорге посмотрел в зеркало, но там отражались какие-то смутные рыжие тени. Получилось так, что ни один из мальчиков не сидел прямо напротив, оставив посередине между Шило и Зорге свободное пространство, в котором Немец запускал свою юлу. Зорге показалось, что тьма вокруг стала гуще, она прилипала к коже, как гуталин. Шило поднял руки вверх и громко произнёс:

– Дама Червей, приди! Дама Червей, приди! Дама Червей, приди!

Зорге смотрел в пол, и очень долго ничего не происходило. Шило так и сидел с поднятыми вверх руками. Барабан очень громко дышал, а третий мальчик просто растворился в темноте, как будто его и не было. И звука волчка не было слышно. Зорге не поворачивался, но почему-то знал, что Немец оставил свою игрушку и тоже смотрит на зеркало.

Тишина висела над ними, как облако. Зорге нашёл в себе силы и посмотрел на тёмное стекло. Острые жёлтые блики плавали по поверхности, как бляшки жира в тарелке борща. Но это было только отражение от лежащего на полу фонаря.

– Дама Червей, приди! Дама Червей, приди! Дама Червей, приди!

Эти крики Шила были так неожиданны, что Зорге дёрнулся и чуть не потерял равновесие. Поджатые ноги уже начали затекать. Эхо от голоса Шила ещё шелестело где-то в глубинах здания. Поверхность стекла была спокойна, и Зорге увидел там силуэт Немца и часть поднятой руки Шила. Кажется, ничего не получится, с облегчением подумал он. Немец за спиной взял юлу в руки и начал запускать, нажимая на шпенёк.

– Дама Червей, приди! Дама Червей, приди! Дама Червей, приди!

Кажется, тьма сгустилась ещё сильнее, так что стало трудно дышать. Луч фонарика превратился в бледное размытое пятно, придавленное темнотой. От Шила остался только серый силуэт с воздетыми руками. Как они у него не затекли, подумал Зорге. Юла зажужжала за спиной. Зорге снова посмотрел на зеркало. Стеклянная поверхность была темна, жёлтые блики исчезли, но там, в глубине, определённо что-то двигалось. Две маленькие красные точки вспыхнули у края рамы, и это было не отражение. Рисунок, который Шило нарисовал помадой на полу, было очень хорошо различимо в темноте, словно помада светилась, как стрелки и циферблат командирских часов, которые носил отец Зорге. Рисунок похож на сердце, подумал Зорге.

Краем глаза Зорге заметил движение на полу. Это юла медленно двигалась по направлению к зеркалу. Игрушка проплыла возле ноги Зорге, пересекла красный контур и остановилась посередине красного контура. Шило опустил руки и растирал затёкшие кисти. Его взгляд застыл на стекле, за которым теперь двигалось что-то большое и бесформенное. Два красных огня приблизились, и плавали уже у самой поверхности стекла. Что-то изнутри дотронулось до стекла, и на глади появился заметный бугорок, как будто это было не твёрдое стекло, а прозрачная плёнка.

Зорге, открыв рот, с ужасом смотрел, как этих выпуклостей на глади стекла становилось всё больше, как будто кто-то изнутри пробовал зеркало на прочность. Юла всё вращалась на своём месте, как приклеенная, и гудела, как старый трансформатор. От страха Зорге не вслушивался в этот шум, он вообще почти ничего не чувствовал, кроме заморозившего душу и тело страха. Поверхность зеркала теперь была натянута острыми пиками в нескольких местах, и можно было различить что-то похожее на когтистые лапы. Несмотря на то, что теперь стекло стало мягким, звук был такой, как будто царапали по твёрдому. Зорге старался не смотреть на два алых огня, плававших в темноте, но его взгляд постоянно упирался именно в них. Это глаза, понял Зорге, и прикрыл лицо ладонями, но огни странным образом не исчезли, наверное, потому, что мальчик забыл свести пальцы вместе.

– Нет, нет, нет, – монотонно повторял Барабан.

Зорге хотел повернуть шею, чтобы посмотреть, что там с Немцем, но не смог. Он так и не оторвал от лица растопыренных ладоней, которые обхватили голову, как забрало рыцарского шлема. Шило тихо верещал что-то нечленораздельное, но с места не трогался. Волчок продолжал крутиться, хотя по всем физическим законам давно должен был упасть.

Скрежет по стеклу усилился, теперь ладони выпирали в коридор почти на полметра. Дама Червей шарила руками по поверхности, как будто искала самое слабое место, где сможет проколоть ткань зеркала и выбраться наружу.

Юла начала подёргиваться и описывать внутри рисунка небольшие круги. Дама Червей расставила руки шире, почти ухватившись ими изнутри за края рамы и прижалась лицом к поверхности зеркала. Красные огни начали приближаться к Зорге, и он почувствовал, что-то мокрое на штанах. Под красными глазами оказался широко открытый рот, на котором поверхность натянулась очень сильно. Дама Червей попробовала укусить, но стекло не поддалось, и тогда существо продолжило тянуться вперёд. Зорге видел очертания острых плеч, за которыми скрывалось по-змеиному длинное тело, которое медленно извивалось, подаваясь вперёд. Зорге увидел грудь Дамы Червей, небольшую и острую, и, несмотря на страх, испытал прилив непонятного интереса, потому что он впервые видел почти обнажённую женскую грудь так близко. Существо повернулось, и теперь перед Зорге извивался ряд позвонков, острых и шипастых, как у древнего динозавра. Кажется, кроме рук и ног у Дамы были и другие конечности, потому что там, где зеркало заканчивалось, на его плоскости появлялись новые бугры и впадины.

Дама высунулась в коридор почти по пояс, но поверхность не поддавалась, и она в ярости раскрывала пасть, издавая тихие звуки, похожие на скрип и похрустывание. Страх Зорге был очень силён, но он постепенно привык бояться, и в мозгу появилась спасительная мысль – стереть рисунок. Так можно прекратить вызов любого потустороннего существа и заставить его убраться в свой мир. Ладони, обхватившие лицо, его не слушались, а вот затёкшей ногой он смог пошевелить.

Зорге аккуратно вытянул ногу, но ему не хватало нескольких десятков сантиметров. Дама Червей нависала прямо над рисунком, и тут юла не устояла и опрокинулась на бок, выкатившись за пределы рисунка.

И сразу же длинный острый ноготь прорезал ткань зеркала возле рамы, и в слабом свете фонарика из стены высунулась узкая длинная не совсем человеческая рука с длинными когтистыми пальцами. Зорге застыл с вытянутой ногой, так и не дотянувшись до рисунка на полу. Барабан и Шило одновременно завизжали, а у Зорге внезапно не оказалось воздуха в лёгких, потому что кричать захотелось и ему.

Рука потрогала воздух и подалась вперёд по локоть. Предплечье было покрыто чем-то вроде чешуи, а может, это был парадный наряд Дамы Червей. Зорге усилием воли подтянул под себя ногу и оттолкнулся, проехавшись по луже собственной мочи. Барабан и Шило продолжали кричать, а четвёртый мальчик (Булкин, вдруг вспомнил взрослый Зорге, только не вспомнил, кличка это была или настоящая фамилия) смешно перебирая ногами и руками убегал в темноту на четвереньках, шурша в пыли, как большая испуганная мышь.

Дама уже проникла в реальность обеими рукам и пыталась высвободить голову от тускло блестящих остатков мятого стекла, как всплывший среди камышей ныряльщик убирает налипшие на лицо водоросли. Запахло чем-то тяжёлым и землистым, одновременно к запаху примешивались запахи кухни – лаврового листа, перца и гвоздики. Столбняк у Шила и Барабана прошёл, и они, визжа и плача от ужаса поползли в темноту, оставляя такой же мокрый след, как и Зорге. Дама очистила лицо и тряхнула руками. Теперь она торчала из стены по пояс, и Зорге понял, почему её зовут Дамой Червей, потому что из дыр в поверхности зеркала посыпались длинные извивающиеся черви, как будто сделанные из чёрного мармелада. Падая на пол, они дёргались и испарялись, как сухой лёд в жаркий день. Это от червей исходил запах свежевскопанного чернозёма, а Дама пахла пряностями и страхом.

Зорге продолжал сучить ногами, но не мог сдвинуться с места, как будто прилип. Он не поднимал глаз выше подбородка Дамы, потому что знал – стоит взглянуть ей в глаза, и весь известный мир опрокинется и наступит вечная тьма. Зорге гадал, удалось ли сбежать Немцу, как почуял шевеление за спиной. Дама подавалась вперёд всё дальше и, будь она человеком, давно упала бы вперёд, поскольку центр тяжести переместился бы за край рамы. Но Дама Червей не была человеком, потому что ниже поясницы в проёме зеркала Зорге краем глаза увидел что-то, похожее на длинные толстые щупальца. Немец ещё раз пошевелился, и Зорге нашёл в себе силы бросить короткий взгляд за правое плечо.

Немец стоял на коленях и смотрел прямо на Даму Червей. Он улыбался. Это удивило Зорге не меньше, чем явление Дамы. Лицо Немца никогда ничего не выражало. Зорге прекратил попытки бежать, потому что физические силы оставили его, как будто вытекли вместе с мочой. Дама Червей открыла рот и издала короткий громкий звук, похожий на стрёкот кузнечика. Кажется, ей давно не приходилось разговаривать человеческими словами. Зорге увидел, что она действительно одета в платье с низким вырезом и длинными рукавами. Черви продолжали сыпаться из зеркала и исчезать в облаках дыма, касаясь пола.

– Иди сюда, – сказала Дама, приноровившись к человеческой речи.

Она вытянула руки, и теперь её длинные узкие кисти ласкали воздух в полуметре от лица Зорге. Из проёма показалось одно длинное щупальце, выбросившее наружу целое полчище червей, потом другое, и за ними извивались ещё несколько, как будто под платьем Дамы Червей скрывался огромный осьминог. Зорге обмочился ещё раз и совершенно этого не почувствовал. Он наблюдал за приближающейся Дамой, и два красных глаза сверкали где-то над краем области зрения.

Из-за плеча Зорге появился Немец, который встал во весь рост и сделал несколько шагов, почти наступив на безвольно лежащую на полу кисть мальчика. Несмотря на переполнявший тело ужас, Зорге отметил, что руки у Немца очень похожи на руки Дамы, такие же длинные, худые и костистые, как рыбий скелет. Когти Дамы рассекли воздух у самого лица Зорге, а потом изменили направление движения и сомкнулись на плечах Немца. Кажется, пальцы её могли увеличиваться, потому что руки Дамы полностью обхватили тело мальчика и сомкнулись на его худой спине.

Немец не сопротивлялся, не пытался вырваться и не дрыгал ногами. Всё выглядело так, как будто мальчик хочет, чтобы Дама Червей забрала его с собой. Чёрные щупальца упирались в пол, но не трогали рисунок. Черви продолжали сыпаться из зеркала, как зерно из порванного мешка. Зорге хотел закрыть глаза, но не мог. Он вообще мог только сидеть и смотреть, не чувствуя, что из открытого рта прямо на рубашку свисает нить слюны. Дама поднесла Немца прямо к лицу и открыла рот, полный острых длинных зубов. Сейчас она откусит ему голову, спокойно подумал Зорге, и это была единственная осознанная мысль за несколько минут. Но Дама не стала кусать Немца. Зорге было плохо видно, но, кажется, Дама поцеловала мальчика в лоб. Её лицо взошло над головой Немца, как тёмное безжалостное солнце.

Зорге забыл, что вверх смотреть нельзя, и Дама увидела его. Лишь на долю секунды он посмотрел ей в глаза и мгновенно отвернулся, и сигнал от хрусталика через зрительные нервы попал в мозг, когда Зорге на Даму Червей уже не смотрел.

Две яркие красные вспышки пронзили голову, и Зорге едва не опрокинулся на спину от силы ярости и боли, которые в них были заключены. Он был готов отключиться и потерять сознание, но мозг решил, что способен выдержать вой сотен голосов и вид сотен призрачных теней, которые голосили и тянули к Зорге тонкие руки в бессильной попытке ухватиться и выбраться из того ада, в который заключила их Дама Червей, а может, чтобы утащить туда Зорге, потому что тени хотели заполучить себе ещё одного товарища, такого возмутительно живого и тёплого.

Держать глаза закрытыми долго оказалось невозможно, потому что всех призраков Зорге видел на внутренней стороне век, как на экране телевизора. Он открыл глаза и посмотрел в пол, чтобы Дама точно не поймала его взгляд. По полу, менее чем в метре о ноги мальчика, медленно ползло одно из щупалец. Руки у Дамы были заняты Немцем, и она пустила в ход другие свои конечности.

Зорге смотрел, как чёрный отросток приближается к его лодыжке, и не мог пошевелиться. Щупальце не было похоже на осьминожье, оно было покрыто мелкой блестящей чешуёй, а вместо присосок по полу скребли сотни маленьких суставчатых ног. Какая-то часть Зорге испытывала нездоровый противоестественный интерес в ожидании того, что же именно случится, когда щупальце дотронется до ноги.

Дама снова выглянула из-за обмякшего в её руках мальчика, но Зорге предусмотрительно смотрел только вниз, как будто это могло ему помочь. Возможно, хозяйка была недовольно, что конечность без её контроля действует слишком медленно и до сих пор не настигло беспомощную жертву. Немец тоже обернулся и посмотрел на Зорге. Зорге в каком-то укромном уголке тела нашёл в себе силы медленно поднять голову и взглянуть прямо в глаза висящему над ним мальчику.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Где-то над плечом Немца в темноте плавали два красных глаза Дамы Червей. Зорге смотрел в глаза мальчика, пока не почувствовал, что до ноги дотронулось что-то острое и горячее. Краем глаза он увидел, что щупальце потрогало кед и начало движение к колену. Дама Червей, успокоенная, снова опустила голову, но Немец к ней не повернулся. Он тоже следил за движением щупальца.

Он висел в воздухе, чуть поджав ноги, прямо над рисунком, который несколько столетий назад Шило нарисовал украденной помадой. Когда щупальце миновало колено (при каждом движении голень Зорге как будто кололо сотней иголок), Немец выпрямился, немного качнулся и левой ногой шаркнул прямо по контуру изображения.

Дама Червей громко закричала, и Зорге зажмурился, но потом снова открыл глаза. Щупальце убралось с его ноги и начало втягиваться обратно в зеркало. Дама закричала ещё раз, но не выпустила мальчика из рук. Немец не пытался вырваться, теперь он болтался под самым потолком с вытянутыми ногами, но магия была разрушена. Зорге почувствовал на спине сквозняк, как будто там работал мощный вентилятор. Черви уже не сыпались через край рамы, ветром их засасывало обратно в зазеркалье. Дама как будто стала меньше в размерах, но всё равно заполняла проём так, что ветер засвистел, как хулиган в подворотне. Какая-то сила втягивала Даму Червей обратно, она пыталась сопротивляться, но не могла. Щупальца цеплялись за края рамы, но их силы уже не хватало. Зорге упёрся ногами в пол, чтобы и его не затянуло в зеркало. Дама продолжала кричать, и от этих криков закладывало уши. Щупальца и большая часть спины скрылись в проёме, и демон сразу резко подался назад. Всё это напоминало Зорге трубу большого пылесоса. Сложная причёска Дамы растрепалась и длинные пряди всосались в темноту. Она запрокинула голову, выставив вперёд острый подбородок, словно кто-то тащил её за волосы. Теперь снаружи остались лишь плечи, руки и голова. Немец опускался всё ниже и ниже, но не предпринимал попыток освободиться. По рукам Зорге били поднятые с пола песчинки. В зеркале за спиной демона разливалось алое зарево. Теперь к шуму ветра примешивались ещё и непонятный нечеловеческий вой. Голова Дамы наполовину скрылась в зеркале, и она перестала кричать. Зорге надеялся, что демон выпустит свою добычу, но Дама вывернула руки и прижала мальчика к груди.

Зорге ожидал увидеть кровь и услышать крики, но Немец лишь слабо пошевелил ногами, когда верхняя часть его тела скрылась в зазеркалье. Ветер и шум всё нарастали, и мальчик постепенно начал исчезать в зеркале, руки, ноги колени и ступни. Зеркало ярко вспыхнуло красным, и всё вокруг стало тёмным и тихим.

Перед глазами Зорге плыли красные пятна, потому что он не успел зажмуриться, но он понимал, что всё закончилось. Фонарик по-прежнему лежал на полу, но свет его стал тусклее, видимо, садилась батарея. Зорге потёр глаза. Красные пятна постепенно растворились. Зеркало было целым и блестящим, как и час назад. Только странный смазанный рисунок на полу напоминал о том, что Зорге всё это не приснилось. От Немца осталась только его юла, которая закатилась в угол под батарею.

***

Зорге даже удивился, насколько хорошо он помнит случившееся, как будто его мозг специально всё записывал на видеокассету, а потом спрятал её в самом дальнем уголке памяти. Следующие события Зорге запомнил не так хорошо, например, он не помнил, просидел ли возле зеркала до утра или нашёл в себе силы вернуться в спальный корпус. Помнил, какая поднялась суматоха, когда обнаружилось исчезновение Немца, помнил нескольких милиционеров, но не помнил, что именно им говорил. Сказал правду или соврал, плакал или вообще ничего не говорил, в памяти ничего не сохранилось. Какие-то обрывочные воспоминания, лица взрослых, мужчин и женщин, люди в форме, бегающие дети, запах леса – всё это не выстраивалось в единую картину. Кажется, Шило рассказал милиционерам, что на самом деле произошло, во всяком случае, именно так помнил Зорге, но мальчику, естественно, никто не поверил. Всё закончилось ничем. Зорге смутно помнил какие-то шепотки в городе, но он сам никому ничего не рассказывал. Шило, кажется, тоже ничего не говорил. Точно, Шило потом лежал в какой-то больнице, и в школу пошёл не первого сентября, а уже в октябре. Его потом пытались дразнить психом, но кличка почему-то не прижилась. Шило вёл себя нормально, только ещё примерно полгода был непривычно тихим.

Зорге отделался ночными кошмарами. Они мучили его, а потом отступили, как отступает болезнь. Его детской психике удалось запихнуть воспоминания поглубже и зарубцевать то место, где они раньше хранились. Может быть, именно поэтому все воспоминания о том лете превратились в сплошное серое пятно. Если Зорге сознательно пытался что-то вспомнить, у него ничего не выходило. Только оказавшись в пионерском лагере спустя почти двадцать лет, да ещё и испытывая сильный стресс (новомодное слово, которое навилось Зорге своей жёсткостью и краткостью и ещё тем, что прекрасно описывало его жизнь), Зорге смог заставить память отрыгнуть эти воспоминания обратно, как собака отрыгивает пищу, которую не способна переварить.

Уже в нагрузку к вернувшейся памяти перед глазами Зорге проскользнула вся его прошлая жизнь – остаток школы, техникум, армия (ему удалось увернуться от Афгана, и он попал в спортроту), работа на заводе, не приносившая ни удовольствия, ни денег, когда вокруг расцветал мелкий перестроечный бизнес. Потом встреча со Спасибой, который привёл его к Джеку, уже ставшему Джексоном. Джексон был директором кооператива, который занимался сразу всем – торговлей компьютерами, алкоголем и сигаретами, пошивом спортивных костюмов, ремонтом квартир и домов, торговлей бензином и удобрениями. Отец Джексона был бывший крупный партийный работник, который умело смог встроиться в новые реалии. Крышевали всё это какие-то друзья Спасибы. Сначала Зорге был на подхвате, а потом постепенно, вместе с оборотами кооператива дорос до крупной должности, которая на его чёрно-золотой визитке рассыпалась на шесть длинных иностранных слов. Решаю вопросы, отвечал Зорге, если какая-нибудь красивая девчонка с прашивала, чем он занимается. Тогда все решали вопросы, кто не решал, тот был нищим неудачником или мертвецом. Кооператив рос, менял названия, проходил стадии ПК, ООО, ОДО, ОАО, как яйцо проходит стадии онтогенеза прежде чем стать прекрасной бабочкой.