Не меч, но мир. Детская книга Александра

«Я покинул их, хотя мог бы защитить».

Отплыв немного от берега, Иван заметил несколько небольших судёнышек, пришвартованных в укромной бухте за каменным выступом, надёжно скрывающим их от глаз с основной пристани. Из другого тайного прохода, скрытого в скале, выбежали дети, поразительно похожие на самого Ивана. Дядя, приветственно махнув рукой, указал им на лодки и направился к подножию обрыва.

Добрыня приблизился к каменной гряде, и в этот миг песчаник расступился, открывая проход. Там, где мгновение назад был склон, возник коридор. Из него вышли двое: худощавый мужчина в белом и девушка в длинном багряном одеянии, покрывающем её с головы до пят. Она с трудом стояла, прислонившись к стене и поддерживая руками свой большой круглый живот, заметно выступающий под тяжёлыми складками парчи.

Мужчина что-то оживлённо говорил Добрыне, активно жестикулируя в сторону девушки. И тут раздался оглушительный взрыв. Лодку Ивана качнуло. Он не удержался на ногах и упал, сильно ударившись головой о борт.

Иван тотчас поднялся и, подойдя к краю, вновь устремил взгляд на берег. Однако дядя, странный мужчина и беременная девушка исчезли. Через узкий проход, теперь наполовину заваленный валунами, уже пробирались солдаты.

«Иван!» – вдруг позвал детский голос. Искоса глянув туда, откуда они с мамой отплыли, он увидел босую маленькую девочку с двумя белыми косичками.

«Анастасия».

Она с грустью провожала взглядом удаляющуюся лодку, крепко обнимая себя руками.

«Я просто её оставил. Я всех оставил!»

Взгляд девочки напоминал бездонные омуты. Она явно хотела оказаться рядом с Иваном или перенести его к себе.

Скомлод уже отошёл далеко от берега, но он всё ещё мог видеть, как развевается подол её белого платья.

Вдруг среди деревьев зашевелился склон. От серых камней отделились фигуры в бесшовных доспехах. Каждый из них держал инфраствол.

Однажды во время учёбы Иван стал свидетелем того, как солдаты применили это оружие к одному из его собратьев. Юноша потерял контроль над собой и начал крушить всё вокруг. После выстрела он забился в конвульсиях, изо рта пошла пена. Иван с ужасом представил, как инфраствол применят против беззащитной девочки…

Схватив за плечо, мама вернула его к реальности.

«Не стоит прыгать за борт, – раздался в голове женский голос. – С ней всё будет хорошо. Анастасия не совсем та, кем кажется».

Он вновь украдкой оглядел берег. Анастасия, казалось, не замечала приближающихся солдат, будто заранее знала, что они явятся. Лишь продолжала непреклонно взирать на Ивана.

Солдаты разделились: часть из них вошла в воду, а другие замкнули круг у неё за спиной. Раздались всасывающие залпы. Её ноги подкосились. Он отвёл взгляд.

– Куда мы? – Иван вгляделся в водную рябь. С каждой минутой ветер крепчал, волны вздымались всё выше, и Дон в одночасье превратился в бушующее море.

– На остров Буян, – задумчиво произнесла мама. – Говорят, тучи всегда надвигаются оттуда. Недаром земля моих предков носит такое имя. По преданию, остров окутали бури, когда там поселился бог грома. Остров неприступен для… нечестивых. Там мы будем в безопасности.

Иван медленно соскользнул на пол и застыл, потупив взгляд в пустоту.

После того как мама наметила курс, скомлод более не нуждался в её внимании. Она опустилась на колени перед сыном и, нежно проведя ладонью по его лицу, прошептала:

– Солнышко, всё хорошо…

Он грубо отдернул её пальцы, не дав договорить.

– Мы оставили их умирать!

– Ты ничего не мог сделать.

Иван резко вскочил на ноги и отошёл в дальний угол лодки.

– Мог бы! – и тут же закрыл рот, сильно прижав кулак к губам.

Мама присела на край скамьи и скрестила руки на груди.

– Ты не вправе сопротивляться этому. Даже Дар Ветер не смог, а ты…

– Я мог бы поступить по-другому, но не стал. Я доверился тебе… И не оправдал ожидания своих наставников! Они же учили не убегать от опасности. А Добрыня… – Иван замолчал, увидев слёзы на глазах у матери. Он опустил голову и уже тише добавил: – Я же его бросил, как и остальных.

– Иван! Главное, что ты жив. И тебя ждёт великое будущее! – воскликнула мама, разворачивая к себе лицом. Её взгляд проник в самую глубину его широко распахнутых глаз. Слезы текли уже и по щекам Ивана.

– Я не должен… был… их оставлять, – выговорил, прерываясь на всхлипы.

– Остановись, – она погладила его по голове, и все мысли вмиг улетучились. – Жизнь непременно изменится. Однако любые перемены всегда несут как вред, так и пользу. Раз планам богов не суждено сбыться, ты должен стать опорой для всех. И я верю, что ты единственный, кто способен объединить людей. Ты избран для этого.

Иван отпрянул от матери и с тревогой взглянул на её удивительно спокойное лицо, обрамлённое рыжеватыми прядями под тонким венцом.

– Избранный?

Она улыбнулась и кивнула, но Иван продолжал мотать головой, не соглашаясь.

– А остальные, такие как я?

– Если все погибли, твой долг – исполнить предназначение багрянородных. Тебе предстоит пройти путь за сотни детей, ибо они уже не смогут этого сделать. И потому – ты избран. Боги сохранили именно твою жизнь.

Начался дождь. Крупные капли барабанили по прозрачному силовому куполу над лодкой.

– Прерви с оставшимися связь интракруга, если невыносимо ощущать их страдания. Понимаю, это тяжело, но солнышко… ты должен справиться, иначе не сможешь жить дальше…

Горизонт уже полностью потемнел, предвещая приближение бури.

Он вновь уставился под ноги, прислушиваясь к плеску волн. Однажды на уроке, отвлёкшись на брызги фонтана во дворе класса, наставник сделал ему замечание:

«Если водный поток тебя привлекает больше, нежели тема занятия, я приведу пример на нём. Водовороты в Доне и Красно-Озере, откуда влага и в этом источнике, опаснее, чем в море, из-за густоты и пресности.

Вода также отражает метафорическое познание мира в природе. Она – стихия беспредельная и постоянно движущаяся. В жидкой среде всё может перемениться за мгновение. Здесь главное не сожалеть об ушедшем спокойствии, а ценить и помнить намедни минувшее. А притом быть неизменно готовым действовать, когда начнётся гроза».

6

Шёпот камня

Вода шумно бьётся о берег под напором сильного ветра. Небо затянуто тяжёлыми тучами, а серый песок на пляже кажется безжизненным. Непостоянство волн Дона, словно стремясь скрыть следы человеческого присутствия, уносит с собой и воспоминания о безмятежных днях, проведённых здесь.

Как же не хочется уходить с этого пляжа! Анастасия пытается сохранить в памяти каждый миг. Но внезапно она осознает, что всё вокруг стало каким-то ненастоящим и обманчивым. Раздаётся всасывающий звук активации инфраствола.

Солдаты грубо хватают её под руки. Хочется закричать. Жжение в груди становится невыносимым, разрывает изнутри.

«Иван ушёл, оставил меня», – крутится в голове.

Её безжизненное тело волочится по песку. Руки и ноги безвольно свисают по бокам. Затем, не более чем вещь, её поднимают и перекидывают через плечо, обтянутое гладким наплечником.

Всё вокруг становится единым целым, реальность теряет границы. Солдаты поднимаются по ступенькам и попадают в сад. Ворота с грохотом открываются, пропуская их, и так же громко захлопываются, отрезая тусклый солнечный свет, оставшийся снаружи.

Хочется позвать отца, и она пытается кричать снова. Так громко, как только может. Но из горла вырывается лишь клокочущий хрип. И всё это из-за оружия…

Мимо проносятся ряды колонн. В конце виднеются стальные двери лифта, украшенные сотнями цветов и листьев, искусно вырезанных в металле.

Солдаты и безжизненно повисшая на их руках девочка входят в стеклянную кабину. Нажав на гладкий ярлык с буквами «ЗЗ», они поднимаются на самый верх – в зал Зенона.

Головокружение не даёт Анастасии насладиться видом, открывающимся за стеклянной стеной – этим последним кусочком свободы.

Раздаётся звон колокольчика, и двери с шипением разъезжаются. Солдаты, замедлив шаг, медленно входят в огромный зал. Пол и стены выложены монолитами безупречно белого мрамора.

Солнечные лучи, проходя сквозь разноцветные стёкла окон, отражаются на полу.

Чёрные и бордовые полотна покрывают своды. Муаровые ленты спускаются с люстр и опоясывают тёмные колонны-исполины, поддерживающие расписанный фресками потолок с батальными сценами Войны Богов.

В конце зала, за двумя двойными арками, начинаются ступени, ведущие к угловатому чёрному трону. На фоне серых кубических кирпичей стены позади, украшенных разноцветными витражами, трон выглядит особенно величественно, подчёркивая древность и значимость этого места.

Возвышение венчает узорчатый каменный навес. На нём – стеклянный или металлический глаз с опущенным веком.

Солдаты бережно опускают тело Анастасии на холодный пол и медленно отходят от неё.

– Покажи, на что ты способна!

Ей знаком этот голос, но сейчас он звучит для неё как чужой. Из-за паралича она не может повернуть голову и увидеть того, кто говорит. Её взгляд прикован лишь к высокому потолку с фресками.

Внезапно в шею, почти не вызывая боли, входит тонкая игла. Кровообращение восстанавливается, и к ней возвращаются силы, позволяя снова легко поворачивать голову.

– Вставай, – это говорит отец.

Анастасия, опираясь ладошками о мраморные плиты пола, поднимается на свои ещё ватные ноги.

Отец небрежно оглядывает её и повторяет, на этот раз громче и твёрже:

– Покажи, на что способна! – С этими словами его скучающий взгляд начинает блуждать по залу, будто в поисках чего-то. – Ну, подними, например… вон ту вазу из ясписа, – и он указывает на изваяние красного цвета, стоящую между колоннами на пьедестале.

Анастасия внимательно разглядывает вазу, стараясь запомнить каждую её черту – форму, рельеф, вес. Она склоняет голову и пытается сдвинуть изваяние с места, но усилия оказываются тщетными. Только пальцы начинают дрожать.

Отец недоволен:

– Всё с тобой ясно, – и жестом подзывает командира солдат. Наклонившись, он что-то шепчет ему на ухо, и тот громко отдаёт приказ:

– Привести остальных!

Из-за колонн появляются наставники маленькой Анастасии. Их руки скованы наручниками. За ними солдаты несут её друзей. Как и она сама недавно, они обездвижены, парализованы волной инфраствола. Дети могут лишь моргать. В их взглядах читается страх.

Она ощущает, как её охватывает всё более сильная дрожь. Отец теперь говорит медленно и спокойно, выделяя каждое ужасное слово:

– Если ты не сдвинешь эту треклятую вазу, все лишатся жизни прямо здесь и сейчас.

Зенон вглядывается в её глаза. Теперь она не может называть его отцом.

По её щекам катятся слёзы. Анастасия снова поднимает дрожащие руки, но снова всё безуспешно.

А Зенон, крепко вцепившись в каменные подлокотники трона, гневно сопит и играет желваками. Время неумолимо бежит вперёд. Пальцы слабеют. Больше нет сил продолжать попытки.

– Хватит. Убить их!

– Нет! Не надо… – тихо лепечет она, не в силах сдержать рвущиеся наружу рыдания, мешающие говорить. Слёзы уже полностью застилают глаза.

– Приготовиться! – раскатисто звучит в зале голос командира.

Крепко сжав губы, она вдруг чувствует вкус, заставляющий ещё сильнее сжаться. Вкус качелей, когда-то ударивших по лицу, когда она пыталась с них спрыгнуть. Вкус металла и слёз. И шёпот в голове. Она оттягивает мочку уха, пытаясь заглушить тихий, настойчивый, но неподвластный шёпот камня.

7

Новый день

Системы жизнеобеспечения мерно гудели за белыми выпуклыми пластинами, подавая чистый воздух в модуль. Все поверхности – идеально ровные, белые, без каких-либо изъянов – создавали ощущение полной стерильности.

Пульт управления переливался яркими вспышками показателей датчиков и яркой движущейся точкой на экране-чаше. В углу темнели мониторы наружных камер: густое, вздымающееся озеро – бескрайнее и загадочное.

Одно из мягких кресел напротив пульта было полностью разложено. На нём, чуть дыша, лежала девушка в длинном багряном одеянии. Её нежное лицо исказилось от боли, а пальцы, вцепившиеся в огромный живот, натянули многослойную ткань.

Глядя то на её дрожащие руки, то на плотно сомкнутые губы, Добрыня принялся приподнимать слои платья, стремясь добраться до живота.

В конце концов, он не выдержал и разорвал исподнее. Под тканью оказался чёрный экран в серебристой рамке. Он плотно облегал её живот, будто защищая. Провёл рукой по гладкой поверхности, и экран засветился, становясь прозрачным.

В жёлтом свете перед глазами возник крупный эмбрион. Пуповина обвивала его шею, живот и ноги. Плод едва заметно подрагивал, стараясь шевелиться, но с каждым мгновением движения становились всё слабее.

– Я чувствую… Он умирает…

– Нет, Вера, у нас ещё есть время, – попытался успокоить её Добрыня.

– Полно! Я не смогу жить, если он умрёт… снова!

«Снова? Она… уже бредит?»

Вера открыла глаза, схватила его за руку и указала на сумку, висящую на поясе у бедра.

– Достань шприц. Нужно обезболить место, где уже разрезали. Потом возьми нож и сделай новый надрез, – указала на низ живота, где виднелся продольный сероватый шрам. – Иначе я тоже умру, и тогда ты потеряешь двоих, – снова поморщилась от боли и прикрыла веки.

– Сестра, умоляю, – сжал её ладонь Добрыня. – Ты сейчас не в себе и не понимаешь, о чём просишь.

Снова глянул на жёлтый экран. Ребёнок почти не двигался, а индикаторы то вспыхивали, то гасли, следуя неровному ритму сердцебиения.

Виски разболелись ещё сильнее, отдавая в шею.

Выдохнул, вытер пот со лба и потянулся к сумке. Достал тонкий стальной цилиндр, плотно приложил к шраму на животе сестры и сделал укол. Раздался громкий щелчок. Вера вздрогнула. Добрыня сделал ещё два. Щёлк. Щёлк.

– Обезболивающее закончилось. Этого не хватит.

– Хватит, я справлюсь. В этом теле ещё остались силы от прежней меня. – Посмотрела на брата, и в её глазах мелькнуло синее пламя. – Я смогу вытерпеть.

Добрыня выронил цилиндр, и тот покатился по полу. Быстро достал из сумки нож, завёрнутый в чехол.

– Мне нечем обработать ни скальпель, ни место разреза, – Добрыня нежно убрал прядь светлых волос, выбившуюся из-под платка сестры.

– Режь уже!

– Воздержитесь!

Из-за распахнутой дверцы встроенного шкафа появился высокий мужчина в белом узорчатом кафтане. Длинные волосы мягко обрамляли плечи, а между бровей сияла маленькая точка. Бело-золотистые глаза почти сливались с белками, плавно переходя в кожу такого же оттенка.

– Все требуемые материалы были обнаружены и идентифицированы, – медленно произнёс он, сложив пальцы домиком.

– Давай шустрее, Оська, а то пожалею, что чудь с собой взял! – Добрыня поднялся с колен, придерживая кровоточащую рану на боку. Высокий вытащил из шкафа блестящий ларь и быстро направился к Вере.

– Судя по характеру повреждений ребер и внутренних органов установлено, – мягко коснулся её шеи, проверяя пульс, – что плод имеет значительные размеры и предположительный вес около полпуда21 или несколько больше, – взглянул на экран и уверенно кивнул. – По моим оценкам, при отсутствии родоразрешения в течение последующих двадцати четырёх долей22 существует вероятность летального исхода плода. В случае, если сохранение его жизни не является первостепенной, целесообразно рассмотреть… – Осип замолчал, услышав тихий голос Веры:

– Жизнь Александра дороже моей… Это моё покаяние перед ним…

– В таком случае, предлагаю вам обратиться к брату с прощальным словом.

Добрыня сжал зубы и снова наклонился над сестрой, гневно оглядев Осипа.

– Не выношу, как вы, чудь, болтаете, как машины какие-то бездушные…

– Добрыня, – Вера коснулась его щеки ледяными пальцами, – пообещай мне, что воспитаешь… как родного… сына. Он не должен знать, в каком мире мы жили и для чего он был создан. Пусть живёт счастливо… Как простой и добрый человек. Тогда сможет вырасти и стать таким, каким я его помню. Прошу тебя, обещай мне!

К глазам подступила жгучая влага, но он усилием воли заставил себя улыбнуться.

– Клянусь своей жизнью, Вера!

«Пусть даже и не до конца понимаю, что именно обещаю…»

Осип, уже в перчатках, взял скальпель из рук Добрыни. Поднес инструмент к ларцу и обработал его светом. Затем достал нечто, напоминающее яблоко. Устройство завибрировало над животом Веры и ярко озарило пространство вокруг.

– Подождите! – с трудом выдохнула она, подняв руку. – Прошу вас… не входите ради меня в Коло! Не трогайте мою душу… Не перемещайте сознание… Пожалуйста… Позвольте остаться в этом теле. У меня… больше нет сил! Я искупила свою вину… перед Александром, – взглянула на Добрыню и продолжила срывающимся шёпотом: – Передай Александру, что я бесконечно любила и люблю его. И не страшусь смерти… Умирала тысячу раз до нашей первой и последней встречи… И умру вновь… Но пускай лучше здесь, в этом мире, навсегда.

Добрыня крепче сжал ладонь сестры.

«Бедная, рассудок совсем помутился. За что ей всё это?»

Осип аккуратно повернул её на бок, сделал несколько уколов в поясницу и снова уложил на спину. После распылил коричневый раствор на место будущего разреза и скомандовал:

– Господин, надёжно держите её! – Добрыня схватил сестру за запястья. – Надрез!

Лезвие плавно вошло в плоть, оставляя ровный, ярко-красный след. Вера лежала неподвижно, лишь изредка делая глубокие судорожные вдохи.

– Произвожу рассечение фасции, – Осип извлек из ларца новый инструмент – небольшой прибор с острым наконечником. К нему тянулся провод.

– Что за штука?

Осип втянул сгустки крови в трубку. Хлю-юп. Включил прибор с острым наконечником.

– Электронож.

Раздался громкий писк, и электронож медленно разрезал плотный слой багровой ткани, удерживающий внутренние органы.

Добрыня смотрел на сестру, осознавая, что видит её в последний раз. Он старался запомнить каждую черточку её лица: изгиб светлых бровей, длинные ресницы, прямой нос, высокие скулы…

«И сияние глаз сохраню в памяти навсегда».

Жужжание и хлюпанье внезапно стихли.

Вера раскрыла рот.

Осип погрузил пальцы в глубокий разрез. Другой рукой удерживал мягкую, скользкую плоть. Вскоре в ране утонула его ладонь, а затем и всё предплечье.

– Господин, подготовьте материалы для обеспечения укрытия младенца.

Добрыня, отпустив руки сестры, сбросил с себя мундир. Принялся разрывать окровавленную рубаху, чтобы сделать из неё пеленание для малыша.

Осип, после краткой паузы, вновь обратил свой взгляд на него.

– Примените давление на область рёбер, господин! Необходимо способствовать родоразрешению.

Добрыня изо всех сил сжал тело сестры с двух сторон.

– Госпожа, если слышите, прошу напрячь мышцы передней брюшной стенки.

Она разинула рот ещё шире и напряглась всем телом. Сжав кулаки, замерла, затаив дыхание.

«Собрала все силы, чтобы ничего не оставить себе и отдать сыну… без остатка! И это слабые женщины… Обречены переживать такое! Почему боги придумали роды столь сложными, а не как у автохтонов?»

На мониторах внешних камер лунный свет пробивался сквозь ночную мглу. Он заливал всё вокруг, заставляя воду искриться изумрудом. Небо и озеро неспешно пробуждались, становясь удивительно яркими.

Осип уже крепко держал малютку за подмышки. Скрюченное тельце отливало синевой. Добрыня застыл, заворожённый, не в силах отвести глаз от новорождённого.

Время остановилось в томительном и тревожном ожидании первого крика.

В этот миг на самой дальней «чаше», как два острых клыка, проявились скалы. Они стали свидетелями мимолётного чуда – восхода трёх лун: бледно-жёлтой, серебристо-белой и крошечной, слегка золотистой. Их лучи слились в тонкую дорожку на воде, разделив ночную тьму на две части. Волны сверкали, отражая лучи, и казалось, что сама пучина ожила.

Наконец, в модуле, многократно отразившись от полукруглых стен, раздался пронзительный детский плач. Добрыня снова смог дышать.

Вера быстро заморгала и прошептала сухими, потрескавшимися губами:

– Прости меня… Александр, дар ветра…

После этих слов её силы иссякли. Воздух покинул тело. Руки безвольно упали.

На экране облака лениво плыли по небу, не осмеливаясь затмить сияние трёх лун.

Осип быстро закрепил два зажима и одним движением перерезал пуповину.

Добрыня, обнажённый до пояса, укутал младенца в свою рубаху. Малыш перестал плакать, поёрзал немного и попытался открыть глаза.

– Как она?

Осип не ответил. Лишь поднял на него огромные глаза. На миг в них мелькнуло что-то необычное для химеры: боль или сочувствие.

Слёзы высохли, лицо неприятно окаменело. Добрыня переводил взгляд с младенца на сестру, видя, как её щёки стремительно бледнеют.

Осип снял перчатки.

– Похоже, она упоминала о повторной аутентификации своей учётной записи, – он нахмурился. – Вы уверены, что она не осуществляла подготовительные действия к процедуре переноса последней резервной копии профиля в новое тело? Было согласование администратора?

Добрыня заколебался.

– Нет… Кажется, нет. Насколько мне известно, это не так. Она молода, зачем ей это?

– В любом случае, даже при наличии тела для переноса резервной копии профиля, мы не смогли бы осуществить процесс входа и выхода через Коло без предварительного контакта с данным подготовленным суррогатом. Состояние текущего тела не позволяет выполнить подобную операцию, поскольку смерть в родах нарушает алгоритмы создания последней резервной копии на Изнанке. Кроме того, контакт с принимающим телом-суррогатом устанавливается до момента смерти основного тела. Хотя мы могли бы рассмотреть возможность использования предыдущей резервной копии из облака… Однако суррогата у неё вовсе не было, верно?

– Я не пойму… о чём речь? Разумеется, такого тела не было!

– Прошу принять мои извинения за возникшее недоразумение, – коротко поклонился Осип. – В процессе переноса резервной копии в новое тело могут возникнуть технические сложности, в частности у представителей человеческой расы, обусловленные особенностями их протокола четвертой версии. В качестве модератора Кола я просто обязан уточнять подобные вопросы для предотвращения вероятных проблем и претензий как с вашей стороны, так и со стороны административного состава светлых богов…

Внезапно громкий сигнал от сенсоров на пульте прервал его.

– Мы на месте, – сухо заключил Добрыня. Он переложил ребёнка в другую руку и нажал на несколько светящихся ярлыков.

Модуль вздрогнул и запустил автоматическую швартовку. С громким треском ударился о берег. На экранах появилось, как острый крюк отделяется от гладкой поверхности и надежно закрепляет модуль на месте.

В задней части находился люк с герметичной дверью. Она тихо зашипела и будто треснула.

Створка откинулась. Ступени опустились. Волны с грохотом разбились о камни. Свет пронзил тьму, выхватив из мрака кусочки пляжа, редкие кусты метельника и крутой обрыв утёса. Там зияла расщелина, откуда лился яркий белый свет. В её глубине, в самом сердце подземелья, возникла невысокая, но массивная фигура.

Добрыня, тяжело дыша и морщась от боли в ране, выбрался из модуля, прижимая к себе младенца. Осип ступил на берег следом.

– Возьми её, – бросил Добрыня устало. Осип огляделся и быстро вернулся. Вскоре снова вышел, неся безжизненное тело Веры, прикрытое обрывками ткани.

К ним подошел невысокий мужчина. Его лицо почти полностью скрывали темно-рыжие волосы и борода. Лишь едва виднелись глаза.

– Я – ГМЛ второй АТР. Моя основная обязанность – обеспечение безопасности на станции. Для удобства использую сокращенное имя – Гамлет.

Добрыня окинул его с головы до ног и поморщился.

– Стало быть, кроме ещё одной чуди белоглазой… прошу прощения, химеры, – здесь больше никого нет?

Бородач замешкался.

– В этой точке Буяна я действительно один. Но хочу уточнить: тут в последнее время со связью проблемы. После производства на свет заключительной партии багрянородных, станция ушла в энергосберегающий режим, и я её только формально поддерживаю.

Бородач поклонился и сделал приглашающий жест рукой. К ним сразу же подлетело плоское ложе для перевозки больных. За ним медленно парила небольшая золотая капсула.

Добрыня кивнул на ложе, и Осип осторожно положил Веру на него.

– До операционной – сорок восемь долей23! – торопливо выпалил Гамлет.

– Ей больше не нужна помощь…

Осип щёлкнул пальцами и пробормотал кодовое слово. Капсула тихо приблизилась.

– Данное устройство разработано для поддержания новорождённых багрянородных в первые дни жизни, учитывая их индивидуальные параметры веса и роста. Оно функционирует на основе солнечной энергии и обеспечивает питание младенцев, а также поддерживает оптимальный температурный режим. Требуется периодическая дозаправка свежей очищенной водой и любым молоком.