Рассказ. Аглая

– Марийка, чую, разум меня покидает, – прошептал мужчина заговорчески.

– Да что ты такое мелешь, Федор? Вроде с виду крепок, в уме не тронулся. Чего на себя напраслину возводишь? – изумилась бабка Марийка, всматриваясь в лицо мужчины.

– Не перебивай. Та девица, что сейчас Иван пошел провожать… Ее точно Аглаей звать? – прошептал Федор, словно выдавал государственную тайну.

Баба Марийка хитро прищурилась, в глазах заплясали лукавые огоньки:

– Уж не привиделось ли тебе чего, Федор? Аль выпил чего, что хмель еще бродит в голове? А кто же тогда, по-твоему, приходил к Светланке твоей?

– Да не пил я ничего сегодня! – в голосе Федора клокотало возмущение. – Она же – вылитая Марфа, та самая, что раньше в деревне жила. Как две капли воды! Ну, ты должна помнить… Колдунья, что мою Анфисушку сгубила, любовь мою первую, свет очей моих! Век ей не прощу! А ты говоришь – почудилось! Да она ни грамма не изменилась, такая же молодая… Только глаза… у той черные были, как два бездонных агата, а у этой – синие, как омуты озерные.

– Нет ее уже на этом свете, Федор. В земле сырой давно лежит. Шестнадцатый годок пошел, как упокоилась. Померещилось тебе, – Марийка смотрела на него строго, словно мать на провинившегося сына.

– Вот и я говорю, чудится видать. Как с родимых краев уехал, так Марфа эта каждую ночь ко мне приходит. Зовет с собой, шепчет ласково. Живая будто. Улыбается, рукой манит, а за ней – лес дремучий, болота топкие и над головой сияние радужное разливается, словно в сказку зовет.

– Ох, Федор! Не пугай ты меня так, а то всю ночь глаз не сомкну. Побегу я домой, а ты к Светланке ступай, чего это ее одну оставили, болезную. Да завари ей чаю свежего на травах от Аглаи, – затараторила Марийка, а взгляд мечется, словно мышь в западне.

Федор сразу смекнул: бабка Марийка что-то недоговаривает, шило в мешке таит.

– Погоди, чего это ты так заторопилась? – схватив за рукав кофты Марийку, остановил её. – Ну-ка, выкладывай, что знаешь. Вижу я по твоим бегающим глазкам – не все ты мне досказываешь.

– Да, вот те крест, – перекрестившись промолвила Марийка. – Нет никаких секретов от тебя, – и одернула руку Федора от себя.

А Федор, словно каменная стена, преградил ей путь.

– Не сдвинусь с места, пока не выложишь все как на духу, – пророкотал он, нахмурив брови.

Бабке Марийке бежать было некуда, пришлось заговорить:

– Да, дочка это Марфы. Не померещилось тебе. Точь-в-точь мать свою Марфу напоминает. Одна-одинешенька живет. Бабушку год назад схоронила. А та ей всю свою силу передала. Теперь Аглая – целительница на всю деревню, от любой хвори помощь окажет. Добрая она, не в мать пошла. Поклялась бабушке свет людям нести. Так что не бойся, зла она никому не причинит.

– Ага… Видел я, как она на моего сына глазами влюбленными смотрит. – Ладно, иди, Марийка, а то я и впрямь измучил совсем своими подозрениями.

Федор, успокоенный тем, что не сошел с ума, поспешил к своей жене.

А бабка Марийка, еще раз перекрестившись, поблагодарила Господа, что удержал он ее длинный язык от другой, куда более страшной тайны.

Едва эта мысль промелькнула в ее голове, как, словно из чернильной пустоты, на покосившийся забор бесшумно взгромоздился огромный черный кот. Он выгнул спину дугой, и его мяуканье, громкое и протяжное, разорвало тишину, обнажив зловещий оскал белых клыков.

Мороз пробежал по коже старушки ледяными иглами, и она, бормоча дрожащими губами «Отче наш», заспешила прочь, сименя и шаркая тяжело ногами, к спасительному порогу своего дома.

Часть 4.

Ночь на проселочной дороге: между любовью и тьмой

По темной проселочной дороге шли Иван и Аглая. Вокруг стрекотали сверчки, спрятавшись в зеленую июльскую траву, а вдали заливался соловей, будто бы пел песню для влюбленных. Тихий теплый ветерок, заблудившийся в волосах Аглаи, раскачивал ее волнистые волосы. Иван шел рядом, чуть касаясь плеча Аглаи. И не было счастливее в этот момент для девушки минуты, как идти рядом с любимым.

Внезапно, соловьиная трель оборвалась на полуслове, а стрекот сверчков стих, словно по команде. Аглая вздрогнула и невольно прижалась ближе к Ивану. Тот обнял ее за плечи, пытаясь скрыть собственную тревогу. Что-то изменилось в воздухе, стало тяжелым и гнетущим.

Из темноты, словно из самой земли, поднялся туман, густой и непроницаемый. Он полз по дороге, застилая все вокруг, пожирая звезды на небе. Иван схватил руку Аглаи и крепче сжал её.

Они ускорили шаг, надеясь вырваться из этого зловещего марева.

Но туман преследовал их, настигая с каждой секундой. Аглая почувствовала холод, пробирающий до костей, и шепнула: «Мне страшно…»

– Не бойся, я рядом, – ласково промолвил Иван и крепко обнял Аглаю за плечи.

В тот миг ледяное дыхание коснулось ее уха, а из клубящейся пелены тумана возникли чьи-то бесплотные руки, обвивая их с Иваном. Аглая расслышала шероховатый шепот, скользнувший в самое сознание: «Обними его. Поцелуй. Околдуй своей любовью…» Дрожь пронзила Аглаю, и она еще отчаяннее прильнула к Ивану, ища в его тепле спасение от невидимого кошмара.

Иван был слеп и глух к тому, что открывалось Аглае, но внезапно ощутил властное, неодолимое влечение, исходящее от неё. Туман, клубящийся вокруг, перестал казаться лишь природной прихотью. Дерзкая мысль пронзила его сознание: а что, если этот мглистый покров – колдовство Аглаи, призванное укрыть их в объятиях страсти?

На краткий миг и ее тело предательски откликнулось на близость. В объятиях Ивана, таких крепких и властных, она уже почти готова была сдаться неумолимой волне желания, захлестнувшей ее.

Она закрыла глаза. Тело обмякло. Сопротивление таяло, как снег под весенним солнцем. Иван, уловив трепет Аглаи, что пробегал по всему ее телу, осыпал поцелуями нежную кожу ее шеи.

И когда мрак почти поглотил ее, словно луч надежды, явился словно сотканный из самой тьмы, из клубящегося тумана он – черный кот, ее преданный страж.

Черный кот против злых духов

Глаза его горели, как два уголька в непроглядной ночи. Словно тень из ночи, он возник, готовый вступить в неравный бой со злобными духами, что окружили его хозяйку, и вырвать из когтей неминуемой гибели.

Преграждая путь к Аглае от неведомого существа, он издал жуткий, утробный вой, от которого кровь стыла в жилах. С шипением разъяренного зверя он бросился на туманную зыбь, что обвивала Аглаю и Ивана, на это призрачное подобие зверя из иного мира.

Началась яростная схватка. Аглая слышала истошное рычание кота, смешанное с утробным воем неведомых тварей. Кто одержит верх в этой битве, зависело только от нее.

Отвергнет любовь – сохранит светлый дар ведуньи. Предаст клятву, данную бабушке, – и тьма навсегда сомкнет когти вокруг ее души, поглотив и свет, и надежду, и одолеет верного заступника. А в это время, кот, словно огненный смерч, самоотверженно бросался на злобных духов, в каждом прыжке выплескивая ярость и отвагу, пытаясь отстоять свою хозяйку от опрометчего поступка.

Вдали, словно видение, возникла Аглае бабушка. Облаченная в белоснежные, невесомые одежды, она казалась сотканной из самого света, и ткани, которая трепетно плясала в объятиях ветра. Аглая ощутила укоризненный взгляд родных глаз, и в тот же миг, словно по мановению невидимого дирижера, туман, доселе плотный и густой, обратился в паническое бегство, рассеиваясь с той же призрачной стремительностью, с какой и явился.

Лунное затмение и кошачьи метаморфозы

Впереди, словно робкий луч надежды, замерцал диск полной луны, пробиваясь сквозь последние клочья призрачной пелены и серебря лицо Аглаи неземным светом.

Аглая, погруженная в сладкую негу от ласковых поцелуев Ивана, внезапно почувствовала как он начинает лизать ее шею, щеки. Она ощутила шершавый, колючий язык, а вместо ласковых слов – утробное мурлыканье волной разлились по её телу. «Иван, что ты делаешь? Не нужно меня лизать…» – пробормотала она, недовольно приоткрывая глаза.

И внезапно увидела: на груди, блаженно мурлыча, развалился огромный черный кот, самозабвенно вылизывающий ее щеки.

«Где же Иван? – с немым ужасом пронеслось в голове у Аглаи. – Неужто злые силы привратили его в кота?»

Ледяной ужас пронзил Аглаю, сковав ее тело. Собрав волю в дрожащий кулак, она с яростью отшвырнула кота. Тот, словно мешок с песком, кубарем полетел вниз, и глухой удар эхом отозвался в тишине.

Сметанка для домового

Сквозь плотно сомкнутые ставни робко пробивался солнечный луч, трепетно играя на щеке Аглаи. А на полу с широко раскрытыми от негодавания глазами сидел обиженный кот, которого Аглая, находясь во сне яростно скинула с постели. Аглая, словно выныривая из кошмара, медленно приоткрыла глаза.

Заметив, что хозяйка очнулась он издал истошный вопль, полный обиды и неожиданности.

– Ты чего толкаешься!?Так и убить можно!…

– Ой, прости котик, опять эти кошмары замучили. Приснится же такое… – сонно пробормотала она.

– Кис-кис-кис, иди ко мне, мой сладенький, – ласково позвала она кота.

– А ты больше не будешь меня сбрасывать с постели? Так ведь и заикой стать можно от твоих воплей, – промурлыкал в ответ с недоверием кот, на своём кошачьем языке, который Аглая понимала без труда.

Она бережно подхватила кота, призрачного любимца, зримого лишь ей одной, и нежно провела рукой по его шелковистой шерсти. В ответ раздалось хрустальное мурлыканье, словно перезвон колокольчиков.

Этот незримый домовой, унаследованный от бабушки, был тихой пристанью в океане ее одиночества. Ночами же, обвивая ее незримыми, но ощутимо теплыми лапами, он убаюкивал ее напевными колыбельными, сотканными из лунного света и шепота звезд. Так, в объятиях друг друга, они ныряли в бездонный колодец безмятежных сновидений.

– Пошли, я тебе молока в миску налью. Не дуйся, – весело прощебетала Аглая, заглядывая коту в глаза.

– Сама пей свое молоко, после такого-то стресса! Я сметанки хочу, – капризно мяукнул кот, недовольно дергая хвостом.

– Ну хорошо, вот тебе сметанка, маленький вредина, – проворковала Аглая, ставя чашку на пол.

Под довольное чавканье кота она погрузилась в воспоминания о вчерашнем вечере.

Кот-предсказатель и девичьи грезы

Они шли по проселочной дороге, растворившейся в чернильной ночи. Аглая, оступившись о предательскую кочку, вскрикнула, и Иван, встревоженный, мгновенно подхватил ее руку. Их ладони сплелись, словно два испуганных крыла, и, боясь, что темнота таит в себе коварство на каждом шагу, он держал ее за руку и они медленно продвигались вдоль ночной тиши. Лишь словно россыпь серебряных колокольчиков, звенели в далике девичьи песни, переплетаясь с задорным смехом парней и девчат.

По мере приближения сквозь сумрак вырисовывались силуэты деревенской молодежи, устроившейся на покосившейся скамейке. Их голоса, полные юношеского задора, то и дело взрывались хохотом.

Заметив Ивана, девушки дружно поманили его к себе, словно приглашая окунуться в эту теплую, дружескую атмосферу.

Стояла волшебная июльская ночь, сотканная из лунного света и соловьиных трелей. Соловей надрывался, словно желая вместить в свое пение всю красоту мгновения. Полная луна, как заботливая мать, нежно озаряла лица девушек.

– Пойдем, посидим, повеселимся! Что дома-то делать в такую ночь? Вон, какая луна над головой! – воскликнул Иван, искорками задора сверкая в глазах, готовый сорваться с места и умчаться в оазис девичьего смеха.

Аглая, однако, покачала головой, отказываясь от его предложения. До родного дома оставалось всего несколько шагов.

– Ну, что ж, тебе тут рукой подать, – бросил Иван, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, и, не дожидаясь ответа, стремглав побежал к веселой компании, словно к манящему костру.

«Что со мной не так?» – Шептала Аглая в ночной тиши, и слезы, словно сок обжигающей крапивы, катились по щекам. «Что мне сделать, как зажечь в его сердце тот же пламень, что неугасимо пылает во мне?»

– Забудь, – промурлыкал протяжно кот, прервав ускользающие воспоминания Аглаи, и сладко прикрыл глаза, облизывая перепачканные сметаной щеки. – Не суждено. И не надейся, – промурлыкал кот, облизывая усы. – А я тебе еще раз мяукну, что это не твоего поля ягодка. Другой тебе путь судьбой уготован, дабы не бывать мне ни котом-прорицателем, ни поводырем твоим. Я слов на ветер не бросаю, каждое – словно мое – зерно истины. А за сметанку – отдельное мяу! Сладка, словно утренний сон.

– Вы поглядите на него – Кот-предсказатель выискался, судьбу он мне тут вещать будет! – фыркнула она, отворачиваясь с деланным презрением. – Брысь с глаз моих! – отрезала Аглая, сверкнув глазами. – И чтоб духу твоего больше не слышала! А то мигом в сарай, мышей ловить, умник доморощенный.

«Нашла чем напугать, – мысленно усмехнулся кот, ощущая легкую вибрацию мурлыканья в груди. – Для меня твои стены – что паутина». Грациозно вытянувшись всем телом, и потянув задние лапы, он неспешно направился в сад, повиливая кончиком хвоста. «Уж лучше я с бабочками флиртовать буду, чем твою скуку слушать».

Часть 5.

Гусь с яблоками и разбитые надежды

Близился полдень. Июльское солнце ласково обливало мир золотым светом. Аглая, укрывшись в прохладной тени двора, за столом, колдовала над травами, перебирая их и связывая в пучки. Закончив, она ступила в дом, и, наполнив чашку душистым травяным чаем, присела у окна. В мыслях ее витал лишь один образ – Ивана.

Вдруг, тихий стук робко коснулся двери. Аглая, бросив взгляд в окно, и узнав знакомый силуэт, встрепенулась, словно птица, и с радостной улыбкой на лице поспешила открывать дверь.

– Здравствуй, Аглаюшка! Был вчера на гусиной охоте, и вот, решил принести тебе скромный дар в благодарность за исцеление моей матушки.

Сердце Аглаи болезненно сжалось при мысли об убиенной птице, но, преодолев неприязнь, она приняла подношение Ивана и пригласила его разделить с ней вечернюю трапезу.

– Приходи сегодня к вечеру, когда солнце начнет ласкать землю прощальными лучами. Я гуся с яблоками запеку, румяного да душистого. Придешь? – в голосе ее звучала хрупкая трепетная надежда.

– Да че ж не прийти? Обязательно буду! Гусь с яблоками… да это ж мое любимое блюдо! – воскликнул Иван, и радость расцвела на его лице яркой улыбкой. Словно окрыленный предвкушением дивного ужина, он поспешил по своим делам, унося с собой предвкушение на гастрономическое наслаждение.

Счастливая Аглая не могла сдержать своей радости. Не теряя времени, она приступила ощиповать гуся, затем опалила его от мелких перьев и быстро разделала. Натерев тушку различными ароматными травами и перцем, она положила внутрь нарезанные пополам яблоки, чтобы тушка впитало их ароматы.

День медленно тянулся, порой казалось, что время остановилось. Аглая уже нарядилась в самое красивое платье, распустила свои роскошные локоны и накрыла стол холщевой скатертью с вышивкой ришелье по краям. Ее бабушка была мастером вышивки. В центре стола разместился запеченный гусь, вокруг которого красовались румяные яблоки. Она также расставила разнообразные соленья, фрукты и не забыла о смородиновой наливочке. Сев у окна, она с нетерпением выглядывала в окно, ожидая Ивана.

Солнце клонилось к закату. И вот озаренный вечерними лучами солнца она увидела Ивана, который гордо вышагивал по дороге с букетом полевых ромашек в руках.

Счастливая улыбка расплылась на лице девушки, она кинулась к зеркалу, чтобы еще раз взглянуть на свое отражение, и поправить волосы и вновь подбежала к окну.

Но вдруг, взглянув в окно, она как громом пораженная, застыла.

Колодец судьбы и разбитые надежды

У колодца, доставая ведро с водой стояла Любашка, их соседка, живущая по соседству под надзором строгих родителей.

Увидев Любашку, Иван замер в изумлении. И, предательски изменив курс, он уже направлялся к ней.

Как же он раньше не замечал её в своей деревне? Почему этот луговой цветок не являлся на вечерние посиделки у костра, где они, парни да девчата, так весело коротали время? Кто же прятал от него это дивное создание?

Размеренной походкой, Иван шел навстречу к ней, словно зачарованный. Не отрываясь, следил за тем, как она легко извлекает полные ведра из колодца, и, умело подвесив их на коромысло, одним грациозным движением взваливает ношу на плечи.

Вода в ведре играла вечерними солнечными бликами, отражаясь на румяных щеках девушки. Грациозная и гибкая, словно молодая лань, с косой цвета пшеницы, ниспадающей до талии, и глазами, напоминающими лазурь весеннего неба, Любаша заполнила собой всё его существование.

Иван, обычно смелый и разговорчивый, вдруг растерялся и не мог вымолвить ни слова. Затем, очнувшись и набравшись смелости, заговорил с ней.

Завязавшийся разговор между Иваном и Любашей породил ощущение, будто они знакомы целую вечность. Взгляд, лишь один взгляд, и в Иване вспыхнуло чувство, доселе неведомое, над которым он прежде посмеивался. Сама Любовь – Любаша, вихрем ворвалась в его сердце.

А в это время, сквозь оконное стекло Аглая смотрела как Иван и Любашка, увлеченно беседуют. В груди ее вспыхнул укол ревности, сердце затрепетало, словно раненная птица.

Она прижалась лбом к оконному стеклу и ждала, что вот-вот Иван посмотрит на ее окна и вспомнит о приглашении, и направиться к ее дому. Но, Иван, переполненный внезапно нахлынувшими на него чувствами, совершенно забыл о приглашении.

Аглая видела как он снял каромысло с плечь девушки и вогрузил его на свои плечи, а букет с ромашками, которые предназначались Аглае, вручил Любашке.

Запах яблок и горький вкус разочарования

Такого предательства Аглая не ожидала. Будто бы острые льдинки вонзились в ее сердце. Она хотела было выбежать и позвать Ивана, но гордость остановила ее. «Что делать?» – раздумывала Аглая.

Горькие слезы побежали по щекам. «Как он мог так поступить со мной?» – превозмогая горечь разочарования сетовала слезно Аглая.

Вдруг из словно из небытия появился Кот и словно смакуя каждое слово, промурлыкал: – А я те-бя пре-ду-пре-жда-ал. – Не судьба он тебе. Чувствую нутром. Помяни мое слово, погубит!

– Вечно ты со своими пророчествами, – отмахнулась Аглая, в голосе слышалась досада. – Хватит каркать. Разберусь сама, кто мне погибель, а кто – спасение, – огрызнулась она, и из глаз плеснулась горечь слез.

– Вечно тебя днем с огнем не сыщешь, когда ты до смерти нужен! Где тебя черти носят?– сердито сквозь слезы спросила Аглая Кота.

– А у меня, может, тоже сердце не камень, и личная жизнь, как у людей, быть изволит! – огрызнулся Кот.

– Вот-вот! У всех, значит, есть право на личную жизнь, а у меня значит, нет такого права?! – Аглая кипела от гнева. – Зачем мне такой помощник, от которого помощи – как от козла молока, неделями где-то пропадает, словно в бермудском треугольнике, а потом только ворчит и нравоучения начитывает! – Аглая никак не могла унять обиду.

– Как так никакой помощи? – вымолвил Кот, широко распахнув глаза, в которых плескалось удивление, смешанное с обидой. – А кто тебя прошлой ночью от злых духов спасал? Неужели забыла?

Аглая в недоумении прищурилась, разглядывая Кота.

– Так это был не сон? – в ужасе вымолвила она.

– А ты что, думала? Я едва жизнью не поплатился, сражаясь с нечистью за твое спасение. А в ответ – ни капли благодарности, одни упреки, – с напыщенной важностью промяукал Кот.

– А как же Иван? Он что тоже все помнит, раз это был не сон, – в страхе произнесла Аглая.

– Не забивай себе голову ерундой. Он ничего не помнит. Я вычистил его память о той ночи до блеска. Так что живи спокойно.

Но знай одно, ослушаешься наказа бабушки – уйду от тебя навсегда, и больше не увидишь меня. Некому будет заслонить тебя от злобных духов, некому будет шептать тебе тайны звезд. Помни это. С этими словами он выпустил длинный, угрожающий коготь из своей лапы и погрозил Аглае, словно высекая слова в самом воздухе.

– Ах ты, котяра усатый, и молчал! А я-то голову ломала, думала, кошмары меня грызут. И бабушка-то как смотрела… словно я в чем-то жутком провинилась, до костей пробирало, – проговорила Аглая, тревожно погружаясь в воспоминания о сне.

Она что-то еще причитала и на что-то жаловалась, но Кот, казалось, уже не слышал ее слов. Все его внимание поглотил аромат сочного, румяного гуся, восседавшего в центре стола, словно король пиршества.

Кот, исполненный грации, словно тень, взмыл на стул, примостившись возле стола. Золотистые глаза хитро прищурились в предвкушении гуся. «Да, денек выдался что надо. Долго ли еще этот Иван будет трепать нервы моей хозяйке? Так и помереть с голоду недолго. Хозяйка вон какая разъяренная, как бы по ушам не получить да без гуся не остаться», – лукаво размышлял усатый пройдоха. – Ох, что-то мне плохо стало. В животе забурчало, – притворно произнес Кот. – Хоть кусочком бы угостила, – набравшись смелости обратился жалостливо он к Аглае.

– Да ешь хоть всё, – равнодушно ответила Аглая. – Что добру пропадать?

Кот, с тихой грацией выпустив острый коготок, словно ювелир поддел край чашки с гусем и медленно приблизил ее к себе. Небрежным движением лапы, он раскидал в стороны румяные яблоки, которые теснились вокруг гуся. Глаза его, алчные и блестящие, оглядывали гуся, жадно сглотнул хищную слюну, в предвкушении пиршества, его взгляд выискивал самый лакомый кусочек сочного гуся.

Не медля ни секунды, он, разинув пасть до предела, вонзил клыки в гусиную ногу, и, вырвав сочный ломоть, с довольным мурлыканьем и сладострастным причмокиванием, принялся за трапезу. Насытившись гусем до отвала, он плеснул себе смородиновой наливочки, и хмель ударил в голову – из груди вырвалась раздольная песня: «шумел камыш, деревья гнулись, а ночка лунною была…»

Часть 6.

Жизнь в деревне плелась неспешной нитью, день за днем. И часто, словно к родному очагу, шли местные жители к молодой колдунье Аглае. Недуг ли ребенка скрутил, ногу ли кто подвернул, пчела ли ужалила – все брели к ней, надеясь на исцеление. Не забывали и о скотине больной. Да мало ли какие бывают проблемы у деревенских людей. Аглая, с тихой, но неизменной готовностью, принимала всех.

Недавно забежала запыхавшаяся Надюшка, у которой сынишке уж второй годок разменял, а он все никак на ноги не встанет. Ползает, словно щенок у печки.

– Ты посмотри, Аглаюшка, может, с ножками беда какая? – слезно просила Надюша, глаза на мокром месте.

Осмотрела Аглая малыша, пошептала над ним заговор старинный, провела руками знающими возле пухлых ножек, стряхнула с ножек что-то невидимое и святой водой умыла. Успокоила встревоженную мать.

– Все хорошо с ножками твоего Алешки. Здоровый малыш. Завтра пойдет.

Утихла тревога в сердце Надюшином.

А на рассвете, сияющая от восторга Надюшка, с корзинкой, доверху набитой всякой всячиной, влетела к Аглае с вестью: её Алёшка не просто пошёл, а помчался, словно молодой жеребёнок, выпущенный на волю.

В круговороте будней Аглая находила мимолетное забвение от терзавших ее дум об Иване.

А в это самое время, когда лунный свет серебрил землю, у дома Любаши, на скамейке, двое предавались сладостным речам. В воздухе плыл пьянящий аромат васильков, смешиваясь с дурманящим запахом душистого табака, что словно сотканный из грез окутывал округу. Иван и Любаша, казалось, были в плену этой чарующей ночи. Их веселые речи, сплетаясь с тишиной летней ночи, не смолкали до самой зари.

С той первой встречи стали они неразлучны: бродили по росистым лугам, собирали лесные ягоды, пели песни под луной, плескались в прохладных водах реки, деля на двоих и радости, и мечты.

А в душе Аглаи, невидимый паук плел липкую паутину нить за нитью заполняя ее черной, разъедающей завистью. Земля уходила из-под ног молодой колдуньи, день мерк, превращаясь в зловещую, непроглядную мглу.

***

Шли дни, сменяя недели. Иван словно растворился в воздухе. Задушевные песни под гитару больше не звучали на вечерних посиделках, где прежде он был душой компании. Деревенские сплетницы шептались, что Иван по самые уши увяз в омуте любви Любашки, и теперь видит лишь ее одну, что нестерпимо жгло сердце Аглаи.

Однажды, покидая дом добродушной тетки Ефросиньи, у которой Аглая часто брала молоко, она невольно стала свидетельницей встречи с Иваном и Любашей.