Пепел Феникса

Кирилл Сурин

Пепел Феникса

ПРОЛОГ

Пламя под кожей

Звон колокольчиков был не звуком – дыханием города.

Он струился меж башен, перекидывался с моста на мост, проносился сквозь кованые арки и бронзовые трубы, словно сам воздух учился играть на себе. Не музыка, не сигнал – живое присутствие. Напоминание, что Агнипур не просто просыпается: он начинает петь.

Внизу, в кипящей сердцевине города, работали чакры – громадные энергодиски, заглублённые в магмоткань земли. От них расходились светящиеся каналы – агни-нади – питающие всё: летающие платформы, зеркальные купола, огненные установки, городские заклинания и даже ткань, что носили на себе знатные. Империя жила на этом пламени. Она не просто жгла – она дышала сквозь огонь.

С высоты Гнезда Феникса – верхней двипы, парящей на резонансных стабилизаторах над тронным кварталом – вид был почти божественным. Ни один смертный не мог подняться сюда без вызова. Даже жрецы, если не были высшего круга, – лишь до второй террасы.

Здесь, в зале из полированного агни-стекла и резонансного мрамора, принцесса Михира стояла перед зеркалом. Оно не отражало мир – оно раздвигало его. Контуры в нём плескались, как пламя в масле: неспокойно, неуверенно. Михира смотрела на своё лицо и не узнавала его.

Тонкая, высокая, с кожей, отливающей янтарём, и волосами, собранными в корону из золотых нитей. Совершенная – внешне. Внутри же – трещина.

Она коснулась лба. Там, где у Рождённых с Искрой проступала метка – узор, светящийся при обращении к энергии – у неё была пустота. Без жара. Без зуда. Без сияния. Только кожа.

Сегодня – Фестиваль Агни.

День, когда Империя Раджастан вспоминает свой источник. День, когда все, кто наделён Искрой, демонстрируют силу. Когда чакры горят сильнее, храмы гудят как сердце, и сама Империя поёт через миллионы голосов.

День, когда Михира – единственная дочь Императора Ашвана, живое продолжение тронной линии – должна явить свою Искру.

В шестнадцатый раз.

И в шестнадцатый раз – не явит.

– Ты опять подглядываешь, Чандра?

Служанка вздрогнула. Невысокая, молчаливая, с глазами цвета запылённого граната. Она склонилась в поклоне.

– Простите, Ваше Высочество. Я… я хотела только убедиться, что…

– Что я ещё не испарилась от стыда?

В голосе не было ни гнева, ни иронии. Только усталость.

Чандра отвела взгляд. В её руках – кувшин с ароматной водой. Михира подошла ближе, коснулась пальцами воды. Поверхность затрепетала, но не засияла. Не отозвалась. Даже вода не узнавала в ней Искру.

– Они будут смотреть, – сказала она. – Ты понимаешь, Чандра? Не потому что верят. А потому что ждут провала.

– Им важно Ваше происхождение…

– Им важен мой огонь.

Она отвернулась от служанки, подошла к балкону. За ним – Империя.

Платформы-двипы скользили над городом, переливаясь светом. Улицы внизу вибрировали от напряжения – и от предвкушения. Винтовые турбины на крышах ловили утренние восходы, направляя свет в тепловые ловушки. По трубам в стенах домов струилась агни-прана. Даже воздух – пах огнём. Чистым. Управляемым. Приручённым.

Империя Раджастан. Величайшее из человеческих творений. Город-чакра. Символ порядка. Храм дисциплины.

Она была его наследницей. Но не принадлежала.

С детства её учили быть сосудом.

Её голос ставили с помощью звукорезонатора. Пальцы обучали жестикулировать так, чтобы за каждым движением стояла формула. Даже дыхание – отмерялось. Тело – инструмент. Личность – оболочка.

И всё ради Искры. Чтобы проявилась. Чтобы зажглась. Чтобы была.

Медитации. Инъекции кристаллов. Кровавые посвящения. Ритуалы в куполах мантры. Трижды её держали в агни-ламинарии, надеясь вызвать резонанс. Ничего.

– Вы не пустая, – говорили ей жрецы. – Вы… глубоко замкнутая.

Но она чувствовала иначе. Не замкнутость. Безмолвие.

Она вышла из зала и направилась в тишину. Внутренний сад – место, где даже дворцовые слуги появлялись редко. Лабиринт живого камня, среди которого цвели лишь две вещи: искусственные деревья с огненными листьями и шепчущие зеркала.

Она остановилась у одного из зеркал. Они были древними, из времён до Империи. Их поверхность не отражала образ – только суть. Если смотреть достаточно долго – видишь не лицо, а то, что несёшь в сердце.

Она смотрела.

Минуту. Две.

Тишина.

Зеркало оставалось чёрным.

Позади зазвучали шаги. Мягкие, как прикосновение книги к полке.

– Принцесса, – раздался голос. – Пурогита Раджар ожидает вас у Врат Откровения.

Она кивнула. Обернулась. Чандра стояла, как статуя, но в глазах – тревога.

– Ты боишься за меня?

– Я боюсь… что они разочаруются. А разочарование – самое опасное из чувств, когда у тех, кто разочаровывается, есть власть.

Михира улыбнулась слабо.

– Разочарование – это уже шаг от слепоты. А значит – шанс.

Перед уходом она, как всегда, надела плащ с огненными нитями. Он переливался, как ткань, впитавшая солнце. На вид – символ власти. На деле – броня. Слишком красива, чтобы быть настоящей. Слишком тяжела, чтобы не уставать от неё.

Когда она проходила по коридору к залу церемонии, каждый из служителей опускал голову. Не из почтения. Из выученного страха.

Врата Откровения ждали её.

Раджар – Верховный Жрец – уже стоял под куполом. Высокий, с лицом, покрытым линиями ритуальных ожогов, он не выражал эмоций. Его глаза – капли чёрной смолы. Он говорил, и воздух подчинялся.

– Вы готовы, принцесса?

– Нет, – честно ответила она. – Но я всё равно приду.

Он не удивился.

Площадь была переполнена. Люди пришли со всей Империи: торговцы, инженеры, жрецы, исследователи. По ритуалу, принцесса должна была возжечь одну из Чаш Согласия – каменные сосуды, в которые вводилась Прана, активируя пламя.

Перед ней – семь чаш. Каждая – как память о прошлом, как символ живого огня.

Она подошла. Опустилась на колени.

Положила руки на сосуд.

Закрыла глаза.

И… ничего.

Ни жара. Ни сияния. Ни искры.

Тишина.

И тогда в толпе кто-то зашептал. Потом – второй. Шёпот прошёл, как лёгкий ветер. Он не был осуждением. Был разочарованием.

Она встала. Не поклонилась. Не сказала ни слова. Только взглянула вверх – туда, где в небе пульсировали двипы. Там, среди магистралей, струилась кровь Империи. Прана. Пламя.

Она ушла.

В тот же вечер, в одиночестве, Михира вскрыла потайной отсек в покоях. За статуей Златопламенного скрывались свитки. Древние. Опалённые. Запретные.

Они говорили о Четвёртом Контуре.

«Энергия без жертв. Пламя без боли. Свет, в который входят, а не сжигаются.»

Возможно – ложь. Возможно – ересь.

Но ложь – лучше пустоты. А ересь – иногда надежда.

Перед сном она вышла на балкон. Внизу, в улицах четвёртой касты, гудели маготурбины. Пыль поднималась столбами. Люди – лишь тени. Дети – лишь звук. Империя работала.

– Мы строим трон, – прошептала она, – из костей.

И удивляемся, почему он скрипит.

Внутри – что-то дрогнуло.

Пока ещё не Искра.

Но уже – пламя.

Акт I: Искры

ГЛАВА I

Искра в тени трона

Падмасара просыпалась не от солнца, а по расчёту.

Её пробуждение происходило строго по циклу: сначала гудели воздушные коллекторы, направляя первые лучи к куполам энергоуловителей. Затем, с паузой в сорок три удара, активировались зеркальные турбины, преобразующие свет в структурную тепловую волну. А ещё через минуту начиналась симфония: вибрационный гул чакр, щёлканье переключателей, зуммеры откликов – звуки, от которых зависела жизнь империи.

С высоты террасы четвёртого уровня императорского дворца всё казалось безупречным. Горизонт вытекал в ясный жар. Башни сияли от натяжения света. Платформы-двипы скользили в воздухе, как ритуальные птицы из бронзы. Отсюда Падмасара выглядела совершенной.

Но Михира не чувствовала этого совершенства.

Она стояла у мраморной колоннады Сада Молчащих Листьев, завернувшись в серый плащ без гербов, без вышивки, без огненной нити. Её присутствие здесь – дерзость. Её молчание – протест. Она смотрела в сторону Восточных Врат, за которыми начинались кастовые кварталы, и сжимала край балкона так, словно могла выжать из камня правду.

В её теле не было жара.

Ни одной вспышки. Ни одного проблеска. Ни одной Искры.

Только глухое ощущение чуждости.

Небо было на удивление чистым. Лишь тонкие, слоистые облака ползли над городом, теряясь в зареве. Обычно погодные купола блокировали любую нестабильность – пыль, влажность, ветер. Всё в Падмасаре было просчитано, даже тени. Даже молчание.

Михира задержала взгляд на одной из дальних платформ. Служебная двипа скользила между храмами, оставляя за собой огненный след – не пламя, а информация. Шлейф из рунических сигналов, транслирующих энергию, приказы, ритуальные коды. Всё – на виду. Всё – под контролем.

Внизу, в садах и переходах между террасами, текли людские потоки. Одни – в одеждах песочного цвета, с короткими шагами. Слуги. Другие – в синих тюрбанах и с жезлами-указателями. Советники. Иногда – буро-красные, с головными линзами: инженеры. И ещё реже – пурпурные. Проводники Искры.

Все двигались согласно кастовому протоколу: по линиям, выжженным в плитке, по траекториям, которые не пересекаются. Даже жесты были прописаны: поклоны, повороты головы, способ переноса предметов.

Империя, где каждый знал своё место – и цену ошибки.

– Вы снова без герба, – сказал голос за спиной. Ровный. Без обвинения. Констатация.

Она не обернулась. Узнала его сразу.

Ратнари. Советник по вопросам наследия и ритуального поведения. Один из тех, кто не верит, но умеет верно служить.

– Совет может истолковать это как символ отказа, – продолжил он. – Особенно сегодня, когда от вас ожидается участие в рассветной молитве.

– Совет давно уже не считает меня достойной внимания, – тихо сказала Михира. – С какой стати он должен истолковывать что-то?

– Вы – Принцесса Огня. Хотите вы того или нет.

– Я – пустота во дворце из жара. Они это знают.

Ратнари подошёл ближе, но остался за её спиной. Он никогда не нарушал ритуального расстояния, даже когда говорил о самом личном.

– Ваш отец желает вас видеть. До заседания. Желает – мягкое слово.

– Он хочет убедиться, что я всё ещё молчу?

– Он хочет напомнить, что даже без Искры вы – наследница. А значит – функция.

Михира слабо усмехнулась. Она не злилась. Не боялась. Только чувствовала, как от неё отслаивается последнее тепло веры.

– Передай ему: я приду. Не ради поклона. Ради честности.

Внутри дворца архитектура менялась. Из живого мрамора террасы – в металлические коридоры. Стены – обшитые пластинами из светящейся стали. Потолки – с проекционными панелями, отслеживающими поток праны. Каждая дверь – с руной доступа. Каждый поворот – угол власти.

Она шла одна. Медленно. Не потому что боялась. Потому что думала.

Мир, который строился на ритуале, не знал, как обращаться с теми, кто не вписывается. Искры нет – значит, ошибка. Не болезнь. Не особенность. Угроза.

Зал Восходящего Огня – сердце императорского комплекса. Длинный проход к нему выложен агни-базальтом, что усиливал звук шагов. Каждый удар пятки – как выстрел в пустоте. Всё здесь давило: потолки с потоками света, статуи древних Императоров, пылающие ленты мантр, ниспадавшие с купола.

На троне – Самрат Ашван.

Одетый в пепельную ткань, гладкую и тёмную, как след от сожжённого свитка. Его тело почти целиком заменено: руки – металлические, плечо – инкрустировано кристаллом-усилителем. Лицо – наполовину закрыто маской из кованого золота. Только глаза остались живыми – и те с янтарной вставкой.

Он не говорил сам. Голос шёл от резонатора, встроенного в грудь.

– Ты игнорировала Совет. Не пришла на обряд очищения. Избежала визита в Храм Искр.

Объясни.

– Я наблюдала, – сказала она. – Смотрела вниз. На те уровни, где не поют мантр. Где живут те, кто питают чакры своей болью.

– Это не твоя задача.

Ты – символ. Символ не должен понимать.

– Тогда я отказываюсь быть символом.

– У тебя нет Искры. Но ты можешь быть полезна. Покой. Продолжательница. Линия.

– Вы хотите, чтобы я была витриной? Молчаливым алтарём?

– Я хочу, чтобы ты не сжигала то, что не можешь контролировать.

Она смотрела на него долго. Пыталась найти в лице хоть что-то от отца. От того, кто в детстве сажал её на колени, показывая, как устроены узлы двип. Кто учил её слышать прану, а не только управлять ею.

Его больше не было.

– Вы стали машиной, – сказала она. – А машины не спрашивают, зачем. Только – как.

Он не ответил. Только наклонил голову. Как будто искал, в каком контексте обработать её слова.

Позже, в своих покоях, Михира открыла скрытую нишу за ритуальной стеной. Там – свитки. Коды. Отчёты Дома Писцов. И главное – упоминание.

«Четвёртый Контур.

Энергия без жертв.

Поток, в котором сердце заменяет прану.

Связь, а не управление.»

Свиток был неполный. Прожжённый на краях. Но даже обрывки – сияли смыслом.

Она провела пальцем по строкам. Бумага дрожала под её рукой. Не от сквозняка. От сопричастности.

Ночью Падмасара выглядела иначе. Без солнца – как лишённая смысла структура. Башни – мёртвые. Свет – не греющий. Только вибрации чакр напоминали, что Империя жива.

На балконе она смотрела вниз. На четвёртый кастовый уровень. Там, где дети таскали железо, а женщины стояли по колено в пыли. Там, где Искра – роскошь. Где мантры не звучат, а вытираются тряпкой со станков.

Она прошептала:

– Мы построили мир из формул.

Но забыли, что формула без души – это клетка.

Утром она покинула дворец.

Без кортежа. Без знамен. Без разрешения.

Путь – вниз. К тем, кого Империя не видит.

К тем, кто держит её на своих костях.

ГЛАВА II

Песок и кровь

Суджарна начиналась не с городских врат, не с табличек, не с вышек наблюдения. Она начиналась с пыли. Пыли, которую нельзя было смыть. Пыли, въевшейся в кожу, лёгкие, в язык. Красно-охристая, с металлическим привкусом, она была везде – в складках одежды, в изгибах пальцев, между зубами, в словах, которые люди там не договаривали.

Михира чувствовала эту пыль сразу, как только покинула пределы купольной зоны Падмасары. Она ещё была на борту служебного двипа, когда воздух изменился. Стал более вязким, электризованным, тяжёлым. Тёплый – не от солнца, а от самой земли, которая будто выдыхала горячий страх.

Путь занял больше четырёх часов. Без кортежа. Без знамён. Без титулов. Только она и охранник – человек в маске из тусклой бронзы с неразличимыми чертами лица. Он не задавал вопросов. И это было хорошо.

Михира смотрела в иллюминатор. Ландшафт менялся медленно: сначала исчезали купола солнечных ловушек, затем редели храмы, потом терялись следы агни-каналов. Мир становился голым, как кожа без крови. Только песок. Только трубы. Только испарения, скрывающие горизонт.

Где-то в глубине тянулись переплетения старых контуров – огромные маготрубопроводы, выложенные ещё во времена Первого Совета. Теперь они ржавели под палящим небом. И, как раны, никогда не заживали.

Высадка произошла у станции перераспределения. Здание – блок из тусклого металла, со следами кислотных дождей. Ни вывесок, ни символов. Только код – зона D2–S4. Её встречал человек в форме, когда-то бывшей тёмно-зелёной, теперь выцветшей до цвета пепла. Варджан, координатор. Его глаза не выражали ни страха, ни интереса. Только профессиональное утомление.

Он провёл её по ступеням. Они спускались – всё ниже и ниже, будто в пасть к спящему зверю.

Проходя через первый шлюз, Михира ощутила, как исчезают звуки. Мир стал тише. Не из-за отсутствия шума, а потому что звуки здесь были другие: глухие удары металла, гудение перерабатывающих катушек, редкие выкрики надсмотрщиков. И всё это – будто за стеклом. Будто ты не в реальности, а в её бледной копии.

Цех первый. Монтаж узлов второго класса.

Жара не пекла – она проникала. Под ногтями. В зрачках. Во внутренних голосах. Люди работали без слов. Без пауз. Без взгляда вверх. Словно любое отклонение от линии – преступление.

Тела двигались как механизмы: мальчик с руками, обмотанными рваной тканью, передавал медный блок старухе, у которой не было левого глаза. Женщина тянула кабель, длиннее своего роста. Ребёнок, лет восьми, стоял на ящике, закручивая гайку, при этом едва удерживая равновесие.

Никто не смотрел на Михиру. Не потому что не узнавали. Потому что не позволяли себе смотреть.

Пол был усеян пеплом – не от сажи, а от кожи. Места, где ноги людей оставляли след, становились серыми, как будто сама земля впитывала усталость.

Над головой – трубопровод высокого давления. Каждую минуту он издавал гулкий хлопок. Система обливающего охлаждения – нестабильная. Потоки воды били неритмично. Иногда струя срывалась – и тогда по полу проходил всплеск крика. Не человеческий. Трубный. Предупреждение. Напоминание.

Она заметила: в углу, у агрегата, стояла женщина с повязкой на глазах. На её груди – металлическая бирка. Там, где у каст обозначается происхождение – только надпись: «неэффективна». Её рука держала младенца, завернутого в мокрую тряпку. Он издавал слабые звуки. Она – ни одного.

Михира остановилась, не в силах пройти мимо.

Спросить что-то – значило нарушить код. Но молчать – было хуже.

– Почему вы молчите?

Ответ пришёл не сразу. Голос – низкий, словно глухой.

– Потому что голос – привилегия. А я отдала свою, когда отказалась от смены уровня.

– Почему?

– Потому что наверху жгут иначе. Здесь хотя бы остаётся тень.

Путь продолжался. Варджан вёл её по коридорам, где стены покрыты нагаром, а воздух вибрировал от перенасыщенности праной. Не светящейся. Не одухотворённой. Загрязнённой.

– Вы не первая из высших, кто приезжает, – сказал он наконец. – Но вы – первая, кто не делает вид, что здесь нет запаха.

– Я не делаю вид, что здесь нет боли.

– Тогда зачем вы здесь?

Она не ответила.

Они вошли в архив. Подземный отсек, выдолбленный в породе. Полки – не железные. Глиняные. Своды – треснутые. Пыль – не оседала. Она витала, как мысль. Столы – покрытые надписями: списки погибших, схемы, приказы на утилизацию.

На одной из полок – свиток, обёрнутый в тонкую ткань. Михира сняла её. Прочитала:

«Пробой в контуре 7–А. Срыв давления. 13 тел.

Утверждена утилизация в составе ритуального топлива.»

Она закрыла глаза. Держала лист так, будто он был пульсом. Он не бился.

Позже, у склона, она заметила фигуру. Подросток. Девочка. Босая. С лицом, испачканным не углём, а ржавчиной. Она не боялась. Только смотрела.

– Ты думаешь, мы хотим спасения?

Михира промолчала.

– Мы хотим, чтобы нас хотя бы увидели, прежде чем снова закроют люк.

Когда она вернулась к верхним уровням станции, свет казался чужим. Не очищающим, а ослепляющим. Всё, что раньше воспринималось как жар цивилизации, теперь было карцером. Печью.

На обратном пути по двипе она сидела в тишине. Смотрела на убывающий горизонт. В голове звучало одно слово: «поток».

В Империи этим словом обозначали нечто священное. Поток праны. Поток смысла. Поток закона.

Но теперь она знала: поток – это кровь, текущая по маготрубам. Кровь тех, кто не спрашивал, зачем.

В кабинете Совета она бросила на стол свиток. Тот самый.

Ратнари поднял брови. Остальные – молчали.

– Вы проверили дисциплину? – спросил кто-то.

– Я проверила цену.

Позже, одна в своих покоях, Михира не зажигала огня. Она сидела в темноте. Перед ней лежал отпечаток детской ладони – копия, снятая в архиве. Чёрная, обугленная. Маленькая. Хрупкая.

Она провела по ней пальцем.

– Я не могу обещать спасение, – шепнула она. – Но я могу помнить.

В Суджарне наступала ночь. Но огонь не гас. Он продолжал пульсировать. Где-то внизу, под металлом, мальчик рисовал палкой круг. Он оставил в нём щель. Маленькую.

Вдруг – туда войдёт свет.

ГЛАВА III

Каменные глаза Джаянтара

Бахмани не был местом – он был следом.

Следом удара, разреза, приговора. Следом, оставленным тем, что раньше называли жизнью, а теперь – отказом. Его контуры не значились на новых картах Империи. Официально эта область входила в зону «неперспективной стабилизации». На практике – забытая территория. Пыльный язык Империи называл такие участки «мертвыми секторами». Но они дышали. Не как города. Как травмы.

Среди этих травм жил Джаянтар.

Инженер. Изгнанник. Архитектор упорства.

Они называли его призраком – в рапортах, в полунапуганных слухах, в инструкциях: «объект не поддаётся реестрации», «самовольное использование агни-схем», «вероятная нестабильность». Его не боялись – его не хотели вспоминать. Он был напоминанием о тех, кто умеет видеть за предел.

Он жил в разрушенной обсерватории, заброшенной веком ранее. Там, где когда-то следили за движением созвездий и магнитных врат, теперь пылали другие огни – мягкие, неофициальные. В лаборатории, устроенной в подвальных отсеках, пульсировала тишина. Там не кричали – там думали. Там слушали.

Утро у Джаянтара начиналось не с света.

Свет здесь – был искусственный. Он включался по расписанию, настроенному на собственный биоритм, а не на солнечные циклы. В замкнутом помещении, под защитной обшивкой, среди старых генераторов и хрупких стабилизаторов, он первым делом проверял поток.

Он прислонял ладонь к изогнутой панели на стене. Система отзывалась слабым биением – агни-рефлексом. Не резким. Текучим. Если чувствовать – можно было «услышать» настроение структуры. День от дня оно менялось. Как пульс живого организма.

Потом – журнал. Джаян писал от руки. Почерк – острый, с давлением, как у человека, который записывает не для себя, а для чего-то, что однажды сможет прочесть.

«Контурная петля отклоняется от стабильной траектории. Энергия колеблется по неустановленному импульсу.

Эмоциональный резонанс подтверждён.

Реакция на страх – хаос.

Реакция на решимость – стабилизация.

Агни-Видья – не система. Она сознание? Или отголосок?»

Он задавал вопросы, на которые никто больше не искал ответов. Не из-за лени. Из-за страха.

Джаян никогда не любил людей. Это не было горечью. Не разочарованием. Скорее – несовпадением ритмов.

Люди шумели. Дёргались. Противоречили себе. Искали признания там, где нужна была тишина. Системы – другие. Системы не лгут. Они либо работают, либо ломаются. Но в поломке – честность. В сбое – истина.

Свой первый маготехнический узел он собрал в шесть лет. Тогда, когда его деревня всё ещё считалась «энерговспомогательной». Потом случился инцидент: один из старых контуров дал пробой, и волна, похожая на песню, прокатилась по округе. Погибли трое. Пламя не просто жгло – оно звучало. Как будто имело голос.

С тех пор он искал: что такое агни? Не по ритуалу. По сути.

В тот день он спустился в самый нижний отсек. Там, за дверью, скрывавшейся за обрушенным алтарём, находилось хранилище. Доступ был закодирован – старым руническим ключом. Подарок умирающего жреца, с которым Джаян однажды делил ночь на песчаном тракте. Жрец не хотел, чтобы ключ сгинул. Джаян – не хотел, чтобы он попал к тем, кто не умеет задавать вопросов.

Дверь открылась с шипением, как рана. Внутри – темнота. Не физическая. Смысловая.

Предметы, покрытые пылью. Ткани, что не разлагаются. Панели с надписями, исчезнувшими языками. И в центре – Сфера.

Она лежала на пьедестале, будто отдохнувшая мысль. Гладкая. Без линий. Без инкрустаций. И всё же – не пустая.

Он подошёл. Коснулся.

Вспышка. Но не внешняя.

Мозг – взорвался образом.

Он увидел:

– женщину в тканом плаще, стоящую на плите, под которой пульсировал свет;

– её взгляд – спокойный, принимающий;

– и линии, идущие от неё – не в пространство, а внутрь других тел.

Сфера отзывалась. Он не управлял. Он – вспоминал. Через неё.

Очнулся на полу. Сердце колотилось. Лоб – в испарине. Сфера – молчала.

Но на запястье – след. Не ожог. Не знак. Руна. Не известная. Не ритуальная. Линия, будто часть забытой схемы. Она пульсировала не светом – ожиданием.

Он не знал, что это. Но знал: процесс начался.

Вечером он услышал скрип. Не техники. Сапог.

Двое вошли. Плащи – серые, с коваными застёжками. Лица – под капюшонами. Но главное – глаза. Жёлто-янтарные, с плёнкой. Те, кто служит Раджару. Проводники порядка.