Кровь среди звёзд. Клятва древнее стали. Глубже крови. Сильнее смерти

Глава 4: Пепел цивилизации

Рассвет над планетой Сэко вспыхнул кровавым маревом, словно само светило, проклятое богами войны, истекало багряной кровью на бескрайнем горизонте. Небесная твердь окрасилась в алые и пурпурные тона, создавая зловещую картину, предвещающую новый день скорби и разрушения. Каэл Ворон стоял на каменистой возвышенности, его высокая фигура четко вырисовывалась на фоне пылающего неба. Внизу, растянувшись по долине правильными геометрическими фигурами, располагались его подразделения новобранцев – плод месяцев изнурительных тренировок, беспощадной муштры и железной дисциплины, которую он прививал каждому солдату собственными руками.

Утренние часы прошли в подготовке к маршу, но к полудню, когда солнце Сэко достигло зенита и его немилосердные лучи превратили воздух в раскаленную печь, Каэл со своими войсками прибыл на место последнего нападения Словоносцев – зрелище, которое навсегда врезалось в его память как воплощение всех ужасов, которые способна породить война между цивилизациями.

Там, где еще накануне простирались новые промышленные кварталы и жилые комплексы кай'нао, теперь чернели обугленные остовы зданий, их металлические каркасы торчали из пепла подобно костям гигантских скелетов. Пожарища продолжали тлеть, выбрасывая в небо густые клубы едкого дыма, который застилал горизонт плотной завесой, превращая полуденное солнце в тусклый красноватый диск. Языки пламени то и дело вспыхивали среди руин, подхватываемые ветром и распространяющиеся на новые участки, словно война сама по себе была живым существом, пожирающим все на своем пути.

По разбитым, испещренным воронками дорогам тянулась бесконечная, душераздирающая вереница беженцев – сотни людей кай'нао, согнувшихся под невыносимой тяжестью скарба, горя и безысходности. Они брели пешком, оставляя за собой кровавые следы изрезанных ног, потому что импульсные монорельсовые пути – гордость современной инженерной мысли, способные переносить составы – были методично превращены в искореженный, расплавленный металлолом усилиями Словоносцев. Транспортные узлы, некогда величественные сооружения из металла и энергетических кондуитов, теперь представляли собой груды обломков, среди которых догорали остатки высокотехнологичного оборудования.

Каэл чувствовал, как нечто тяжелое и холодное сжимается в его груди при виде этого скорбного шествия – зрелища, которое превосходило все его худшие кошмары о том, что может принести война мирному населению. Женщины кай'нао, их традиционные одежды разорваны и покрыты копотью, несли на руках плачущих детей, чьи голоса сливались в единый, пронзительный хор отчаяния. Старики, чьи спины были согнуты не только годами, но и тяжестью утрат, опирались на самодельные костыли, вырезанные из обломков их разрушенных домов. Мужчины, в глазах которых читалось бессильное бешенство, тащили на себе все, что осталось от их прежней жизни – жалкие узлы с вещами.

В их глазах – этих больших, выразительных глазах кай'нао, обычно полных мудрости и спокойствия – теперь читалось то, что знакомо любому, кто видел истинное лицо войны: пустота, глубокое отчаяние и странное, болезненное принятие неизбежного. Это было выражение людей, которые поняли, что их мир изменился навсегда, что пути назад нет, и что все, на что они могут надеяться – это просто выжить до следующего дня.

– Боже милостивый, – прошептал Каэл, его голос дрожал от эмоций, которые он уже не мог сдерживать. Слова вырывались из самых глубин его души, где все еще теплилась искра человечности. – Как же ужасна природа войны… Как страдают обычные, невинные люди, которые никого не хотели убивать, ничего не хотели завоевывать…

Внутренний голос, который он так долго и упорно заглушал приказами, долгом и служебным рвением, теперь звучал с беспощадной, кристальной ясностью, разрезая его сознание как лазерный луч. Сколько лет – господи, сколько долгих, слепых лет – он не понимал истинной цены того, что с таким пафосом называл «прогрессом», «цивилизованностью» и «освобождением отсталых народов от невежества»? Теперь, когда он погряз в этом кровавом, липком болоте так глубоко, что дна не видно, а стены скользкие и не дают опоры, правда предстала перед ним во всей своей неприглядной, отвратительной наготе.

Все это невообразимое зло, все эти слезы детей и стоны умирающих, все эти разрушенные мечты и сожженные надежды – все это творилось ради блага небольшой, ничтожной кучки корпоративных акционеров, восседающих в своих роскошных, климатически контролируемых офисах за много световых лет отсюда, на Земле или других центральных мирах. Эти люди в дорогих костюмах никогда не увидят этих искаженных горем лиц, никогда не почувствуют удушающего запаха горящей плоти, никогда не услышат душераздирающего плача детей, потерявших родителей в этом аду, который они же и создали своими решениями и инвестициями.

Каэл медленно переводил взгляд с одного лица на другое среди проходящих мимо беженцев, и в каждом из них видел отражение собственной израненной души. Вот старая женщина кай'нао, сгорбленная не только прожитыми годами, но и нестерпимым горем, несла в дрожащих, покрытых старческими пятнами руках обгоревшую детскую игрушку – маленького плюшевого зверька, который когда-то был ярко-синим, а теперь почернел от огня. Это было все, что осталось от ее внука, веселого мальчика, который еще вчера смеялся и играл во дворе их дома. Лицо старухи застыло как камень, но слезы все равно неудержимо прокладывали блестящие дорожки по глубоким морщинам, рассказывая безмолвную историю потери, которую не залечит время.

Молодой мужчина кай'нао, его мускулистое тело покрыто ожогами и ранами, тащил на спине своего раненого товарища, чье дыхание было поверхностным и прерывистым. Собственная рука носильщика была грубо перевязана кровавой тряпкой, из-под которой просачивалась алая влага, но он продолжал идти, поддерживаемый только силой воли и товарищеским долгом. Дети цеплялись за подолы матерей, их большие, обычно любопытные глаза теперь были полны первобытного страха и детского непонимания – почему их безопасный, привычный мир внезапно превратился в ад, где небо дождит огнем, а земля дрожит от взрывов?

Вокруг этого печального шествия догорали остатки того, что еще совсем недавно было живым свидетельством прогресса, технологического развития и светлых надежд на будущее. Огромные заводские цеха, где должны были производиться компоненты для звездолетов и планетарной инфраструктуры, стояли как готические руины – их стены зияли пробоинами, крыши обрушились, а дорогостоящее оборудование превратилось в бесформенные металлические комки.

Транспортная станция импульсного монорельса представляла собой апокалиптическое зрелище. Ее элегантные кривые линии, некогда воплощавшие гармонию функциональности и красоты, теперь превратились в разрушенный скелет из торчащих балок, оплавленных опор и спутанных проводов, через которые все еще проскакивали искры остаточных энергетических разрядов. Детали сложнейших машин, предназначенные для строительства новых производственных цехов и жилых комплексов, валялись разбитые и абсолютно бесполезные среди обломков, превратившись из символов прогресса в памятники разрушения.

Каэл медленно обернулся и увидел своих новобранцев, которые маршировали почти идеально в ногу – это был результат неустанных, изматывающих тренировок Грейнджера, старого служаки, который не знал пощады ни к себе, ни к своим подчиненным. Солдаты шли стройными, геометрически правильными рядами, их лица были серьезны и сосредоточенны, глаза устремлены вперед, но в этих глазах многих из них читалось то же смятение, та же внутренняя борьба, что терзала и их командира. Они тоже видели беженцев, тоже слышали плач детей, и многие из них впервые в жизни задавались вопросом: правильно ли то, что они делают?

– Равняйся! Ровнее держать строй! – рявкнул Грейнджер своим привычным командирским голосом, подгоняя отставших и поправляя тех, кто сбивался с шага. – Шаг держать четче! Это не прогулка по увеселительному парку, солдаты!

Но даже его обычно железный, не терпящий возражений голос звучал как-то приглушенно и глухо на фоне этого всеобъемлющего апокалипсиса, словно сам воздух стал плотнее от горя и отчаяния.

Непроходимые джунгли высокого тростника, характерного для Сэко, окружали их зеленой, переливающейся на солнце стеной высотой в несколько человеческих ростов, но даже здесь, в этом природном заповеднике, война оставила свои кровавые метки. Многие стебли были переломаны взрывными волнами, другие обуглены огнем, а в воздухе висел едкий запах горящей растительности. Ветер, словно злобный дух разрушения, подхватывал искры и раскаленные угольки из догорающих руин и разносил их по джунглям, и там и сям вспыхивали новые, все более масштабные очаги пожаров. Дым поднимался бесчисленными столбами к небу, превращая ясный полдень в подобие сумерек, а солнце – в тусклый красноватый диск, едва пробивающийся сквозь пелену гари.

Высшие офицеры экспедиционного корпуса, включая самого Каэла, были посажены на скаковых зверей – величественных, почти мифических созданий, которые напоминали земных лошадей, но превосходили их по всем параметрам. Эти звери были более мощными, более грациозными, с развитой мускулатурой и удивительно умными глазами. Вместо привычных копыт у них были три когтистых пальца на каждой ноге, позволявших им уверенно передвигаться по любой местности – от каменистых утесов до болотистых низин. Эти прекрасные существа, которых кай'нао с древних времен называли «гар'токи» – что в переводе означало «быстрые духи ветра».

Рядом с Каэлом, покачиваясь в такт движению своего гар'токи, ехал хроникер Крейв – человек, чья профессия заключалась в беспристрастной фиксации исторических событий для потомков. Однако сейчас его обычно живое, заинтересованное лицо было мрачным как грозовая туча, а глаза, привыкшие видеть во всем материал для увлекательных репортажей, потускнели от тяжести увиденного. В его взгляде читалось то же потрясение, что охватило и многих других свидетелей этой трагедии.

– Тысяча миль импульсных монорельсовых путей, проложенных меньше чем за два года, – произнес Крейв медленно, взвешивая каждое слово. Его голос звучал горько, с нотками глубочайшего разочарования. – Вот что мы с таким энтузиазмом называли прогрессом, техническим чудом, подарком цивилизации отсталым мирам. А теперь… теперь посмотрите, во что все это превратилось.

Он широким жестом указал на руины вокруг них, на беженцев, бредущих по разбитым дорогам, на дым, застилающий небо.

Они ехали бок о бок, их гар'токи синхронно и осторожно переступали по разбитой, усеянной обломками дороге, умело обходя разбросанные куски металла и тела – кай'нао павших в предыдущих стычках. Каждый шаг их скакунов был размеренным и печальным, словно сама природа скорбела о происходящем.

– Скажите мне, Каэл, – продолжал Крейв после долгой паузы, не отрывая взгляда от бесконечной вереницы беженцев, чьи фигуры расплывались в дымке жары и гари, – когда, по планам Мир'Касэна, должно закончиться это безумие? Когда он планирует окончательно разделаться со Словоносцами? Когда прекратится эта бессмысленная бойня, которая пожирает невинных людей?

Каэл молчал долго, очень долго, размышляя над ответом, который мог бы объяснить всю сложность и жестокость ситуации. В его голове медленно, но неумолимо складывалась картина – жестокая, циничная логика происходящего, логика, которая открылась ему только сейчас, здесь, среди дыма и крови, среди плача детей и стонов умирающих.

– Понимаете, Крейв, – наконец ответил он, и его голос прозвучал устало, как голос человека, который внезапно постарел на десятилетия. – Логика здесь предельно проста и одновременно ужасна в своей простоте. Чем более интенсивно и агрессивно мы овладеваем промышленной и транспортной инфраструктурой этой планеты, чем глубже подчиняем себе местный народ кай'нао, тем более отчаянными, динамичными и беспощадными в своих действиях должны становиться Словоносцы, чтобы создать хоть какой-то противовес нашей экспансии. Это… это как фундаментальный физический закон Ньютона, примененный к социологии: каждое действие неизбежно рождает равное по силе противодействие.

Он на мгновение замолчал, наблюдая за тем, как молодая мать кай'нао пытается успокоить плачущего младенца, прижимая его к груди.

– Мы загоняем их в угол, лишаем всего, что для них свято и дорого, – продолжал Каэл. – А они отвечают единственным способом, который у них остался – партизанской войной, внезапными налетами, терактами. И чем сильнее мы давим, тем отчаяннее становятся их действия.

Крейв медленно кивнул, его журналистский ум схватывал логику этих слов, но человеческое сердце протестовало против такой холодной рациональности.

– А как вы рассчитываете выследить и захватить Тай'шара? – спросил он, понижая голос до почти шепота. – Ведь он же не из тех, кто просто так сдастся или попадется в расставленную ловушку. Этот человек – живая легенда среди своего народа.

Каэл усмехнулся, но в этой усмешке не было ни капли веселья или удовлетворения – только горькая, едкая ирония, смешанная с каким-то странным уважением к противнику.

– Не беспокойтесь на этот счет, Крейв, – сказал он – Можете быть абсолютно уверены – он сам нас найдет, причем гораздо раньше, чем мы того ожидаем. Тай'шар принадлежит к той редкой породе, которые не прячутся в тени, не убегают от опасности и не ищут легких путей. Его древний кодекс чести, кодекс истинного Словоносца, просто физически не позволит ему оставить наш вызов без достойного ответа.

И в этих словах была правда – глубокая, интуитивная правда, которую Каэл чувствовал всем своим существом, каждой клеточкой тела, натренированного годами военной службы чувствовать приближение опасности.

Внезапный порыв ветра принес новую, еще более густую волну дыма, смешанного с пеплом и мельчайшими частицами сгоревших зданий, и Каэл инстинктивно закрыл глаза, пытаясь хоть на мгновение забыть, стереть из памяти то ужасающее зрелище, которое развернулось перед ним. Но это было невозможно – образы плачущих беженцев, горящих домов, детских слез и материнского горя навсегда врезались в его сознание раскаленным клеймом, превратившись в постоянное напоминание о той чудовищной цене, которую всегда, во все времена и во всех мирах, платят простые, невинные люди за политические амбиции и экономические интересы власть имущих, сидящих в безопасных кабинетах за тысячи световых лет от полей сражений.

Сумерки опускались на джунгли планеты Сэко подобно тяжелому саван, окутывая густые заросли тростника непроницаемой пеленой тьмы. Влажный воздух, пропитанный ароматом экзотических растений и предчувствием неминуемой беды, давил на грудь молодых рекрутов, словно предвестник грядущего кровопролития. Каэл Ворон, стоя среди хаотично рассредоточенных солдат, чувствовал, как адреналин жжет вены, заставляя сердце биться в бешеном ритме войны.

– Строиться! Немедленно строиться в боевые порядки! – рычал Грейнджер, его голос разрезал влажную тишину джунглей, как клинок в бою. Ветеран размахивал руками, указывая рекрутам их позиции, его лицо исказилось гримасой ярости и отчаяния. – Вы что, забыли все, чему вас учили полгода?! Враг не станет ждать, пока вы соберетесь с мыслями!

Каэл быстро оглянулся, оценивая поле предстоящего сражения. Густые заросли тростника и низкорослых кустарников образовывали естественные укрытия, но одновременно служили идеальной маскировкой для приближающегося противника. Влажная земля под ногами хлюпала от недавних дождей, создавая коварные ловушки для неосторожных воинов.

– Где Таэр'Рэнок? – крикнул он, поворачиваясь к окружающим. – Почему генерал не командует своими людьми?

Хроникер Крейв, державший в дрожащих руках портативный записывающий прибор, нервно сглотнул и ответил:

– Вероятно, он отказывается участвовать в этом безумии до конца. Мы не должны воевать в их конфликте!

Сектор-командер Варден Брейк резко обернулся к Каэлу, его глаза пылали холодным гневом:

– Прекрати командовать и отдай управление младшим офицерам, которых ты обучал! Это не наша война! Мы здесь только для подготовки рекрутов, а не для участия в резне!

Каэл презрительно отмахнулся от слов командера, его взгляд был устремлен в темнеющие заросли, откуда вот-вот должен был появиться враг:

– Примкнуть тактические штыки к винтовкам! – приказал он, не обращая внимания на протесты. – Подготовить тактические клинки! Полностью зарядить импульсные винтовки!

Молодые воины Кай'нао, прошедшие полугодовую подготовку под руководством землян, пытались сохранить боевой дух, но страх читался в их широко раскрытых глазах. Они были на волоске от паники, понимая, что многие из них не увидят восхода следующего дня. Импульсные винтовки в их руках дрожали, словно живые существа, чувствующие приближение смерти.

– Ром! – крикнул Каэл одному из младших офицеров. – Отправляйтесь назад и проверьте, подошли ли транспорты с боеприпасами!

– Есть, сэр! При всем уважении… – голос молодого кай'нао дрожал от напряжения, но он четко выполнил приказ.

Воины заняли позиции среди зарослей тростника, готовясь встретить приближающегося противника. В сгущающихся сумерках каждый шорох травы казался предвестником атаки, каждый звук превращался в симфонию надвигающейся войны.

Вдалеке послышался протяжный, завывающий звук боевого рога – древнего инструмента Словоносцев, эхо которого пронзило джунгли подобно крику разъяренного зверя. Следом раздался хор сотен глоток, воинственный клич, заставивший кровь застыть в жилах молодых рекрутов.

Мистическая атмосфера сумерек окутала поле битвы пеленой древних легенд. Народ Кай'нао, несмотря на свою кажущуюся цивилизованность, хранил в душе отголоски старых верований в духи и божеств. В такие моменты, когда тьма сгущалась и смерть дышала в затылок, древние страхи поднимались из глубин подсознания.

Рекруты переглядывались друг с другом, в их взглядах читалось желание бежать, скрыться от надвигающегося кошмара. Винтовки в их руках тряслись, как осенние листья на ветру. Сумерки становились все темнее, а впереди, за стеной тростника, раздавались боевые кличи воинов, жаждущих стереть их в пыль.

– Словоносцы идут… – прошептал один из рекрутов, и эти слова разнеслись по рядам подобно заразе.

Внезапно из тумана охлаждающихся джунглей выскочили фигуры всадников на гар'токах – могучих скаковых животных с мускулистыми телами. Словоносцы неслись на своих верных спутниках, словно демоны из древних легенд, их силуэты казались призраками смерти в клубящемся тумане.

– Стрелять только по моей команде! – крикнул Каэл, поднимая руку. – Ждем, пока они приблизятся!

Но испуганные рекруты не выдержали напряжения. Когда расстояние сократилось до нескольких сотен метров, нервы молодых воинов не выдержали, и они открыли беспорядочный огонь. Импульсные разряды рассекали воздух яркими вспышками, но большинство выстрелов уходило в пустоту.

– Не стрелять! Не стрелять! – отчаянно кричал Каэл, понимая, что дисциплина рухнула в самый критический момент.

К тому времени, когда всадники Словоносцев достигли позиций рекрутов, магазины винтовок опустели, а время на перезарядку уже не оставалось. Началась кровавая мясорубка рукопашного боя.

Гневные крики воинов Тар'Вэлай сотрясали воздух, их клинки сверкали в последних лучах заходящего солнца. Под ударами сабель и копий, под брызгами крови молодые солдаты кай'нао разворачивались и разбегались в панике. Некоторые все же пытались сопротивляться, вступая в неравную схватку с мастерами клинка, но Словоносцы были неумолимы.

Гар'токи топтали упавших, всадники протыкали бегущих копьями, сбивали с ног ударами древков. Конно-пеший бой превратился в избиение – пехота была обречена против мобильной кавалерии противника.

Эта бойня длилась добрых десять минут. Каэл и Грейнджер отчаянно пытались восстановить порядок, привести людей в боевое состояние, и сами вступили в сражение. Грейнджер уже уложил семерых Словоносцев из своей винтовки, а когда боеприпасы закончились, схватил тактическую саблю и начал фехтовать, помогая уцелевшим рекрутам сражаться за свои жизни.

Каэл методично расстреливал противников одного за другим, его меткость была смертоносна. Более двадцати воинов Тар'Вэлай пали от его руки, прежде чем и ему пришлось перейти к ближнему бою.

Ряды рекрутов были окончательно сломлены, и уцелевшие бросились с поля боя. Словоносцы догоняли беглецов и добивали их холодным оружием с жестокой эффективностью.

Грейнджер и Каэл остались одни, продолжая сражаться в сгущающейся темноте. В этом полумраке было трудно разглядеть лица противников, они казались лишь движущимися тенями смерти. Основные силы Словоносцев преследовали и уничтожали бежавших рекрутов, а с двумя землянами осталась лишь горстка воинов.

Из пятисот рекрутов, которыми командовал Грейнджер, погибли все до единого. Ветеран остался один против троих мастеров фехтования. Он сражался мастерски – долгие годы выживания в контактных боях позволяли ему соперничать с лучшими мечниками, но силы были неравны.

Через некоторое время в теле Грейнджера торчали три длинных ножа по сорок сантиметров каждый. Он все еще стоял на ногах, пытаясь отмахиваться от новых ударов, кровь текла из его рта. К нему подошел один из Словоносцев, расталкивая товарищей. Один удар в грудь – и Грейнджер рухнул. Словоносец одним движением отсек ему голову.

На Каэла налетели другие всадники на гар'токах, сталкивая его ударами и пытаясь сбить с ног. Он упал, покатился по влажной земле, успев отбить несколько ударов длинных тактических клинков. Хрипя и рыча от ярости, он перекатился к выпавшему ножу.

К нему подскочили те, кого он сумел отбить, и началось новое фехтование. Враги били его копьями и мечами, но он успевал парировать удары, хотя силы покидали его. В этой схватке он убил еще семерых Словоносцев.

Вокруг шелестел тростник на ночном ветру, слышались крики и визг умирающих, хрип раненых гар'токов. Атмосфера битвы была пропитана запахом крови и смерти.

Через толпу сражающихся пролетел метательный нож и вонзился в плечо Каэла. Он был ранен, покрыт синяками под одеждой и легким тактическим бронежилетом. Лицо его было залито потом и кровью, он устал и тяжело дышал, постепенно истекая кровью.

Огляделся на поле боя, он увидел, что оставшиеся Словоносцы тоже тяжело дышат, переступая через тела своих павших собратьев и медленно кружа вокруг него. Поле битвы было полностью разгромлено.

К нему приближались несколько всадников на гар'токах. Каэл уже едва держался на ногах, когда главарь всех Словоносцев поднял руку, останавливая сражение.

Каэл устало опустился на колени, истекая кровью и потом, обессиленно глядя на окружающих его врагов. Он был один на далекой планете, наедине с противниками.

Главный Словоносец махнул рукой, и его телохранитель вышел вперед, вытащил длинный тактический нож и бросил его под ноги Каэла. Земляне понял – это дуэль, которая решит, выживет он или умрет. Таковы были обычаи местных воинов.

Каэл поднялся и взял оружие. Начался поединок. Бой был неравным – израненный и измотанный земляне против свежего мастера клинка. Не оставалось ничего, кроме как включить собственную ярость и жестокость, на которую он был способен.

Фехтование длилось несколько минут. Каэл использовал все свое мастерство, всю свою волю к жизни. В результате его нож вонзился в шею противника под краем шлема. От усталости они оба упали в разные стороны.

Главарь Словоносцев подошел к лежащему Каэлу. Земляне ожидал смерти, но вместо этого его потащили куда-то, предварительно вырубив ударом по голове.

Мир померк, и сознание покинуло последнего выжившего защитника в этой кровавой бойне среди джунглей планеты Сэко.

Глава 5: Путь пленника

Часы текли медленно, словно тягучий мёд, стекающий с ложки в холодную зимнюю пору. Каэл Ворон висел на седле гар'токи, переброшенный через кожаное седло, как мешок с провиантом, и каждый шаг животного отзывался пульсирующей болью в рёбрах. Верёвки, грубо стягивавшие его запястья и лодыжки, врезались в плоть, оставляя глубокие борозды на коже. Кровь давно засохла на губах, образовав тёмную корку, которая трескалась при каждой попытке облизнуть пересохшие губы.

Планета Сэко разворачивалась перед его затуманенным взором в бесконечной панораме чуждой красоты. Природа здесь была до боли знакомой и одновременно враждебно-неземной – словно кто-то взял привычный земной пейзаж и переписал его заново, добавив незримые штрихи инородности. Высокий тростник, достигавший высоты двух человеческих ростов, шелестел на ветру своими остроконечными листьями, создавая мелодичный шёпот, который то затихал до едва слышного вздоха, то вновь усиливался до тревожного стона. Между стеблями тростника виднелись тёмно-зелёные хвойные деревья – исполины, чьи иглы отливали серебром под лучами чужого солнца.