20 лет теней

Когда ужин подошёл к концу, а тарелки опустели, разговоры стали рассеянными, словно все чувствовали: пора расходиться. Эмма, потягивая чай, первой нарушила молчание: – У нас в клинике на следующей неделе открывается новое отделение. Всё идёт с опозданием, как всегда… – Она устало улыбнулась. – Но, похоже, наконец-то справимся. Эмма работала педиатром – чуткой и внимательной, она давно умела скрывать свои собственные страхи за профессиональной сдержанностью. Только Дэвид знал, сколько раз она просыпалась по ночам в холодном поту, не в силах отделить тревожные сны от воспоминаний. – У нас в агентстве тоже не легче, – вмешался Адам, вытаскивая телефон из внутреннего кармана. – Слились с крупным подрядчиком, теперь по ночам сижу над презентациями. Рекламный бизнес, как всегда, пожирает время. Он работал в сфере маркетинга, но в последнее время был каким-то нервным – слишком резким, слишком тихим, слишком рассеянным. София тем временем уже стояла у входной двери вместе с Джозефом, провожая гостей. Она крепко обняла Эмму, коснулась плеча Дэвида, кивнула Адаму. Когда настал черёд Оливии, объятие было вежливым, почти формальным. – Спасибо, что пришли, – сказала София, стараясь не выдать внутреннего напряжения. – Конечно. Мы ведь… друзья, – сухо ответила Оливия. Джозеф в это время обронил за спиной тихое «до встречи», и его голос прозвучал так, будто он говорил не об обычной встрече – а о чём-то неизбежном. Всё выглядело, как окончание обычного вечера… и всё же в воздухе чувствовалось беспокойство, словно за этой дверью осталось что-то невыраженное, неотпущенное. Что-то, что только ждало момента, чтобы вернуться. – Пап, у нас с ребятами идея… – начал Алекс, выходя в прихожую, где Джозеф застёгивал пуговицы на пиджаке. Тот устало покачал головой, не дожидаясь продолжения: – Обсудим завтра. Уже поздно. Пора спать. Алекс кивнул, но в его глазах уже горел огонёк неподдельного интереса. Позади него Гарри и Эмили переглянулись – мгновение, полное немого согласия. Они не скажут ничего сегодня. Но тайна, спрятанная на страницах старого дневника, уже начала распутывать свои нити. То, что для взрослых было давно похоронено, для них – только начиналось. – Спасибо за приглашение, – сказал Адам, поправляя воротник. – Вечер удался.

Оливия уже собиралась что-то добавить, как внезапно в дверь ворвался порыв свежего ветра.

– Спокойной ночи, – пробормотала она, рассеянно глядя на освещённую фонарём дорожку. В тот же миг ветер закружил сухие листья. Оливия сделала шаг за порог – и вдруг резко остановилась. В полутьме на другой стороне улицы едва различалась фигура, свисающая с фонарного столба – словно повешенный человек. Его руки безвольно болтались, а рваная, вздувшаяся одежда намекала на нечто зловещее внутри. Одного взгляда хватило – она закричала, разрывая ночную тишину: – Боже мой… там кто-то! С её воплем выбежали Джозеф, София, Эмма и остальные. Первым с порога выскочил Дэвид. – Не подходите! – крикнул Дэвид, дрожа от тревоги, и быстрым шагом пересёк улицу. Приблизившись, он понял – перед ним вовсе не человек. Это было нечто между манекеном и пугалом: старый потрёпанный костюм, изношенная одежда, мятая шляпа. К шее был затянут массивный канатный узел, который крепился к столбу уличного освещения. – Боже мой… кто мог сделать такое? – прошептала Эмма, отступая назад, руку прикрыв рот, словно пытаясь сдержать содрогание. Дэвид, подошедший ближе всех, заметил на груди чучела приколотую листовку. Ржавый булавочный гвоздь удерживал её на месте. Бумага была чистой, плотной, как будто только что вырвана из блокнота. Надпись, сделанная крупными, уверенными буквами, бросалась в глаза – пугающе ясная, без единой помарки. «МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ. ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО. „NH 20“»

Глава 2 – Не похоронено

«Грехи не стареют.

Они просто ждут, когда вы станете слабыми.»

Они стояли в кругу у фонаря, словно заключённые в немой заговор. Молчание было плотным, как туман. Лица освещались неровным светом, и в этом свете – взгляд за взглядом, короткие переглядывания – медленно вырисовывалась истина: они поняли, что это значит. Джозеф первым нарушил тишину. Его голос был хриплым, как будто застрял в горле: – Сегодня днём… мне позвонили. Номер не определился. Мужской голос… он сказал: Двадцать лет прошло. Но «двадцатое» не похоронено. Оно ждёт София обернулась к нему, будто услышав это впервые. Но прежде чем кто-то успел что-либо спросить, Дэвид медленно полез в карман куртки. Его рука дрожала, когда он развернул сложенный вчетверо листок бумаги. – Этим утром я нашёл это в дверце машины, – тихо сказал он. – «„Земля помнит. Даже если вы забыли.“». Просто… вот так. Глаза всех обратились к Адаму. Тот стоял, будто приклеенный к месту, белый как мел. Он открыл рот, потом закрыл. И только спустя несколько секунд выдавил: – У меня… утром, на капоте, лежала… дохлая птица. Сломанная. Вся перекрученная… – Адам замолчал на вдохе, будто слова застряли в горле, затем досказал: – И на лапе был привязан крошечный клочок бумаги. На нём – те же буквы: «NH 20». Что это вообще значит? Тишина сгустилась ещё сильнее: теперь одно и то же обозначение всплыло дважды – на птице и на листке у чучела. – NH… двадцать, – едва слышно повторила София, но смысл всё ещё ускользал. – Шифр? – предположил Дэвид. – Может, инициалы и дата? Джозеф покачал головой:

– Не знаю. Но кто бы это ни был, он хорошо готовился. И явно следит за каждым из нас. Адам сжал кулаки, будто пытался согреть онемевшие пальцы:

– Это предупреждение. Или счётчик. Двадцать лет, двадцатое августа… Он играет на датах. Подростки, стоявшие чуть в стороне, обменялись тревожными взглядами. Алекс ощутил, как тяжелеет рюкзак с дневником – словно бумага внутри впитывала каждое новое слово и превращалась в свинец. Пока взрослые гадали над загадкой «NH 20», подростки начинали понимать: ответы могут скрываться не где-то там, а уже у них в руках. Женщины – Эмма, Оливия, София – не проронили ни слова. Словно что-то внутри них тихо защёлкнулось. Они не спрашивали, не удивлялись. Только София прошептала: – Двадцатое августа.

Ночной ветер заставил чучело раскачаться, и его тканевое лицо медленно повернулось в сторону семьи Рейнольдс и собравшихся рядом гостей. Казалось, оно осуждающе смотрит на них, безмолвно упрекая. Зловещая фигура чучела висела там, словно немой свидетель: все понимали, что старые тайны вот-вот всплывут наружу. Хрупкий баланс, который три семьи поддерживали годами, мог рухнуть в любой момент. Первые капли дождя начали падать, намокая бумажную угрозу. Над группой повисло плотное, почти осязаемое молчание. Все ясно осознавали: с этой минуты ничто уже не будет по-прежнему. Они молча вернулись в дом, словно воздух снаружи стал непереносимо тяжёлым. Никто не решался заговорить, но взгляды выдавали то, что хранилось в них слишком долго. Повешенное чучело с запиской было как зловещий маяк – напоминание о главе их жизни, которую все надеялись забыть навсегда. Они вошли в дом один за другим – точно актёры, которые слишком поздно поняли, что спектакль уже не их сценарий. Дверь захлопнулась, отрезав порыв ветра и вид зловещей куклы под фонарём. В гостиной мягкий свет торшера дрожал, будто отражая их собственную неустойчивость. Дождь за окном начал нарастать, барабаня по кровле ровными ударами. Звуки вечеринки – музыка, тихий смех соседей из дальних домов – остались снаружи, а внутри поселилась тяжёлая, пропитанная давним страхом тишина. София взяла бокал со стола, но руки дрожали так, что стекло едва не выпало. Она поставила его обратно и обняла себя за плечи. Дэвид, всё ещё сжимая влажную записку, подошёл к искусственному камину. Он смотрел на мерцание декоративного пламени, будто надеясь, что в этом холодном свете всплывёт ответ.

Адам сел на подлокотник кресла, слабо выдохнул:

– Мы держали это в себе двадцать лет. Думали, закопали достаточно глубоко. – Значит, кто-то раскопал, – тихо отозвался Джозеф. Он ощутил, как тянет горло: каждое слово давалось с усилием. – Сейчас главное – не паниковать перед детьми. Оливия бросила быстрый взгляд в сторону кухни, где стояли подростки. Алекс, Гарри и Эмили притихли, словно угадывали: разговор идёт о чём-то большем, чем злая шутка. Алекс непроизвольно прижал к себе рюкзак. – Мы должны разобраться сами, – произнесла наконец София, заставляя себя говорить ровно. – Но сначала… никакой полиции. По крайней мере, пока мы не поймём, что именно этот человек знает. – Сегодня двадцатое августа, – напомнила Эмма, и в её голосе прозвенел нервный смешок. – И ровно двадцать лет прошло… Слова повисли, как приговор. За окнами грянул гром, и лампы мигнули. Хрупкий мир, который они берегли два десятилетия, дал трещину. И каждый осознал: дальше придётся выбирать – держаться лжи, пока не рухнет всё, или раскрыть правду, рискуя потерять привычную жизнь. Взгляды скрестились: у каждого на лице читалось одно – страх перед тем, что начнётся, когда первая завеса сорвётся.

Дети, ничего не понимая, захлопнули за собой дверь в комнате Алекса. Напряжение всё ещё висело в воздухе – не отпускало ни на секунду. – Наши родичи… кажется, они замешаны в чём-то серьёзном, – первым нарушил молчание Гарри. – Они ведут себя так странно. Их будто кто-то шантажирует. – Кто бы мог подумать… – пробормотала Эмили, всё ещё потрясённая увиденным. – Никогда не видела их такими. – Лили Харпер… – прошептала Эмили. – Вы слышали это имя раньше? Гарри покачал головой. Алекс молча протянул руку к ноутбуку. Через несколько секунд на экране открылся поисковик, и он набрал: «Лили Харпер, 2000». Результатов было немного, но один заголовок бросался в глаза: «Операция „Молчун“: закрытое дело 2000 года. Обвинения в адрес таинственной секты и исчезновение студентки Лили Харпер» Они вчитались, затаив дыхание. «…в августе 2000 года в районе кампуса Хейлоу были зафиксированы слухи о закрытом сообществе, проводившем эзотерические и религиозные ритуалы. Тогда же бесследно исчезла 20-летняя студентка Лили Харпер. Несмотря на многочисленные допросы и расследования, обвинения так и не были предъявлены. Дело официально закрыто. Считается, что девушка могла стать жертвой радикального культа…» – Подожди… – прошептал Гарри. – Ты думаешь… наши родители были в этой секте? – Не знаю… но имя Лили в дневнике… и эта дата… всё совпадает, – напряжённо ответил Алекс. – Она исчезла приблизительно в тот же день, который мама назвала «самым страшным». Это не может быть совпадением. – А что, если они… правда были в этом культе? – медленно проговорила Эмили. – Или… просто знали, что произошло, но скрыли это? Я не представляю моих в секте, – она тихо добавила, перебирая страницы дневника. – Никогда от них даже намёка не слышала…

Алекс кивнул, задумчиво уставившись в пол:

– Мои тоже… Наоборот, всегда предупреждали – мол, держитесь подальше от всяких сомнительных групп, идеологий.

– У нас так же, – отозвался Гарри. – Папа вообще говорит, что фанатики – это опаснее оружия.

Эмили скрестила руки, словно ей стало холодно.

– А если они просто… боялись, что мы повторим их ошибки? Дети переглянулись. Ни один не решался произнести вслух то, что уже крутилось в голове каждого. – Мы не можем просто так у них спросить, – наконец сказал Алекс. – Но мы должны узнать. Что-то они скрывают… и, кажется, это куда серьёзнее, чем просто семейные тайны. Комната погрузилась в молчание, прерываемое лишь мерным шумом дождя за окном. Дневник лежал между ними – не как напоминание о собственном прошлом, а как дверь в чужую тайну, в которую они, сами того не желая, уже вошли.

Взрослые остались в гостиной. Никто не садился. Атмосфера стала плотной, как перед грозой. Впервые за столько лет кто-то вслух произнёс это имя: – Лили Харпер… – тихо сказала София, словно пробуя слова на вкус. Оливия скрестила руки и оперлась о спинку кресла. В голосе её прозвучала лёгкая, но явная ревность: – Проявляла к кому-то интерес, если я верно помню. София посмотрела на неё в упор. – Интерес… Кому именно? Оливия, не отводя взгляда, кивнула в сторону Джозефа. – Может, к тому, по кому она сохла? Джозеф резко поднял голову. Глаза его метнули раздражённый блеск. – Не говори глупостей. Я не давал ей повода. Тон Оливии стал колючим, ревностным. София насторожилась. Впервые она начала смотреть на своего мужа по-другому – с вопросом. Словно бы это не она, а Оливия всё это время была ближе к Джозефу. Адам уловил напряжение. Его голос был тих, но жёсткий: – Оливия, следи за словами. Оливия осеклась, на мгновение отвернулась, чтобы скрыть эмоции, но кольцо на её пальце, которое она нервно вертела, выдавало внутреннюю бурю. Эмма, будто бы не замечая перепалки, проговорила: – Она ведь была… сектантка, не так ли? Кто вообще привёл её в нашу компанию? София нахмурилась. – Вот именно. Кто пригласил её на мой день рождения? Кто-нибудь помнит? Наступила тишина. – Я – нет, – сказала Эмма. – Вроде, она просто… появилась. И осталась. – Слишком удобно, – бросила Оливия. – А может, её пригласил тот, по кому она сохла? Джозеф тяжело выдохнул и обернулся к ней: – Опять ты за своё? Я сказал, я не был с ней. Даже близко. Она… просто была рядом. София при этом не спускала с него взгляда. Что-то в выражении его лица казалось ей теперь чужим. Внезапно Эмма, словно теряя терпение, выпалила: – Но ведь кто-то её убил. Прямо на вечеринке. У нас, в доме. Кто-то, с кем мы тогда веселились. Кто-то из нас… или кто-то, кого мы знали. Она прикрыла рот ладонью, осознав, насколько громко сказала это. Быстро оглянулась – вдруг дети услышали? – Мы ведь даже не пытались разобраться. Не пытались узнать, что случилось. Мы испугались. Закопали её в лесу. Закопали правду. А убийца… возможно, всё это время жил рядом с нами. Давид медленно кивнул. – Я уверен, кто бы это ни был – он хотел, чтобы подозрение упало на нас. И не стоит себя винить, что мы не вызвали полицию… Если бы вызвали, мы бы не сидели сейчас здесь. Не было бы этой жизни. София резко повернулась ко всем, голос её дрожал: – А вы жили спокойно? Вы забыли? Спали по ночам, не вспоминая её лицо, не слыша этот… хруст листвы в лесу? Голос сорвался. Она закрыла лицо руками. Джозеф обнял её, прижал к себе, но она дрожала в его руках. Оливия резко встала, подошла к окну. Кольцо на её пальце вновь вращалось между пальцами. Она не оборачивалась. – Двадцать лет, – сказал Адам, глядя в пол. – Почему сейчас? Почему спустя два десятилетия всё вдруг всплыло? Никто не знал ответа. Но в каждом взгляде читался страх: возможно, призрак прошлого наконец вернулся – и теперь он не уйдёт просто так. В гостиной становилось всё тише, но воздух словно сгущался от невысказанных слов. Настроение, едва не сорвавшееся в обвинения, плотно зависло между ними. Взгляды становились всё острее, тишина – громче. – Может, ты тогда просто молчал, Джозеф? – сказала Оливия, уже не скрывая язвительности. – Прекрати, – бросил Адам. – Ты ведёшь себя так, будто хочешь кого-то обвинить, даже не зная в чём. – А что, если это кто-то из нас?.. – слабо произнёс Дэвид.

– Я не говорю, что кто-то хотел этого… но, может, что-то пошло не так…

– Дэвид, – раздражённо перебила его Эмма, – ты же сам только что говорил, что всё могли подстроить. Чего ты теперь… – А чего ты боишься? – резко перебила София. – Что кто-то вспомнит, как всё было на самом деле? – Хватит! – голос Джозефа прозвучал резко, властно, и сразу после этого наступила звенящая тишина. Он провёл рукой по лицу, будто стирая с него всё раздражение, и заговорил тише, но твёрдо:

– Мы возбуждены, напуганы. И говорим не те вещи, которые стоит говорить в таком состоянии. Сейчас не время искать виноватых. Сейчас – время подумать, как действовать дальше. Он оглядел каждого в комнате: – Идите по домам. Нужно выспаться. Нужно переварить всё это. А утром… мы соберёмся снова. Спокойно. И решим, с чего начать. Как добраться до истины. Никто не возразил. Все выглядели уставшими, опустошёнными. Безмолвно, один за другим, они начали подниматься с мест, направляясь к дверям. В этот момент в дверном проёме показались дети – Алекс, Эмили и Гарри. На их лицах застыло напряжение, в глазах – настороженность и тысяча вопросов. Алекс крепко сжимал рюкзак, словно это было единственное, что он мог контролировать. – Что происходит? – спросил он тихо. Все взрослые замерли. На миг никто не знал, что сказать. Потом Джозеф шагнул вперёд, с мягкой, усталой улыбкой: – Мы обязательно вам всё объясним.

Промолчал. – Но не сейчас. София подошла и положила руку на плечо сына. – Правда. Мы… просто должны кое-что вспомнить, разобраться. Потом мы всё расскажем. Обещаю. Алекс кивнул, хотя видно было, что он не удовлетворён. Ни один из них не был. За окнами шёл дождь. А в доме, где долгие годы царила тишина, просыпалось нечто забытое. Тени прошлого вновь шептали в углах. Прежде чем разойтись по домам, мужчины молча переглянулись – и, не сговариваясь, подошли к чучелу. Джозеф, Дэвид и Адам сняли его с шеста, избегая смотреть в пустое тряпичное лицо. Оно уже успело пропитаться влагой и стало ещё более зловещим. Молча, не произнеся ни слова, они отнесли чучело за дом, в самую тень деревьев, где начинался старый сад. Там, среди зарослей сирени, стоял полуразвалившийся сарай. Внутри пахло сыростью, плесенью и забытыми вещами. Они свернули верёвки, скомкали ткань и осторожно уложили чучело в самый дальний угол, за старыми ящиками и сломанным велосипедом. Закрыв дверь, Джозеф запер её на ржавый крючок. – Как будто этого не было, – пробормотал он, и трое мужчин ещё мгновение стояли в темноте, будто надеясь, что можно спрятать и тревогу, и прошлое – туда же, в глубину этого сарая. Дом снова погрузился в странное, тяжёлое молчание, как будто вместе с чучелом за порог вынесли и остатки обычной жизни. Джозеф закрыл за собой дверь, стряхнул с плеч капли моросящего дождя и медленно прошёл в зал. София сидела на диване, словно выжата изнутри, глаза уставились в одну точку. В её взгляде застыл тот же ужас, что и двадцать лет назад, – только теперь он был тише, глубже, взрослее. За столом сидел Алекс. Его локти опирались на край, пальцы сцеплены, спина прямая – но в лице читалась растерянность. Он не задавал вопросов, но в каждом взгляде слышалось: «Почему вы молчите? Что вы скрываете?» Джозеф остановился перед ним, на мгновение закрыл глаза и тихо заговорил: – Я знаю, ты ждёшь объяснений… – он вздохнул. – Но прошу тебя, не сейчас. Просто поверь: мы не сделали ничего… такого, о чём вы могли бы подумать. Алекс не ответил, только посмотрел на него чуть дольше, чем обычно, и лишь слегка кивнул. Он уже понял: что-то случилось. Что-то, что взрослые всё ещё не могут назвать вслух. София повернула голову, посмотрела на сына – в её взгляде была и боль, и гордость, и страх. – Пойди отдохни, милый, – тихо попросила она. – Всё, что ты хочешь знать… ты узнаешь. Но не сегодня. Алекс встал, медленно вышел из комнаты и, поднимаясь по лестнице, услышал, как Джозеф прошептал, почти себе: – Это вернулось. Алекс тихо удалился к себе в комнату, оставив родителей наедине с тяжёлой тишиной. Джозеф опустился в кресло рядом с Софией и тихо произнёс, почти шёпотом: – Подождём несколько дней, – сказал он, будто озвучивая общий, но ещё не до конца сформулированный план. – Если никто не объявится… если больше ничего не произойдёт… мы найдём способ с этим справиться. София кивнула, её глаза блестели от сдерживаемых слёз. – Мы не можем позволить этому разрушить нас вновь, – прошептала она. За окном снова начался дождь, будто небеса разделяли их тревогу, и это была всего лишь первая ночь в долгой борьбе с тенями прошлого. Джозеф медленно открыл ящик стола и достал ту самую пожелтевшую фотографию. Долгое время он просто смотрел на неё, словно пытаясь увидеть что-то, что раньше ускользало от глаз. Затем, тяжело вздохнув, тихо произнёс: – Ты всегда была чужой в нашей компании… Но теперь прошлое требует ответа. И нам придётся взглянуть правде в глаза. Он снова положил фото в ящик, словно откладывая тяжелое решение на потом, но в его глазах уже горела решимость.

София лежала в темноте, ощущая тяжесть всего произошедшего. В голове всплывали образы – взгляд Оливии, наполненный каким-то непонятным напряжением, её вопросы, полный ревности тон. Её слишком близкие интонации, словно что-то личное сквозило в каждом слове.

«А может, мне это только кажется?» – подумала София. «Они работают вместе, проводят много времени – отчёты, встречи, клиенты… Может, я просто напридумывала. Мы ведь все друзья, столько лет вместе. Это нормально… Наверное.» И всё же неприятное ощущение не уходило. Как будто что-то между ними было. Не сейчас – тогда, двадцать лет назад. И возможно, это просто тень ревности.

«Возраст, усталость, день выдался тяжёлым…» – пыталась она убедить себя. Ей хотелось спросить Джозефа обо всём, но она удержалась. Не сегодня. Сегодня не время нагружать его ещё больше. София тихо повернулась к нему, мельком взглянула на лицо мужа, уставшее и замкнутое, а потом закрыла глаза и погрузилась в сон, стараясь отпустить тревожные мысли. Джозеф же лежал неподвижно, с широко раскрытыми глазами, смотря в темноту потолка. Мысли не отпускали его: тайны, воспоминания, скрытые обиды. Ночь была длинной, и покоя не предвещалось.

3 глава «Вспомнить забытое»

«Память – это не шкаф. Нельзя просто закрыть дверь и выбросить ключ. Она ждёт. Прячется. А потом возвращается – в самых неподходящих местах».

Утро воскресенья принесло не облегчение, а странную пустоту.

Солнечные лучи легко пробивались сквозь чистое августовское небо. Ночной дождь смыл пыль с улиц, оставив после себя влажный блеск на тротуарах и запах свежей травы. Воздух звенел обещанием обычного летнего дня, но внутри трёх соседних домов сохранялось напряжение – его не могла развеять даже такая погода. Дом за домом просыпался – медленно, настороженно, словно сам воздух пропитался отголосками вчерашнего. Люди вставали, молча, почти одновременно, с одинаковым ощущением чего-то незавершённого.

И никто не сказал это вслух, но каждый думал об одном: теперь уже нельзя делать вид, будто ничего не произошло. В доме Оливии и Адама утро началось по-своему… Оливия не привыкла позволять тревоге брать верх. Пока первые лучи солнца робко пробирались над крышами, она уже сидела на террасе с чашкой чёрного кофе, спина прямая, взгляд – на дом напротив, где жили Джозеф и София. Узкая дорожка между участками казалась слишком короткой, чтобы удерживать тайны. Адам вышел из спальни, нахмуренный, прошёл на кухню, молча налил себе кофе и присоединился к жене. Поставил кружку на столик, опёрся о перила. Ни слова. Только глухое напряжение. На соседней террасе показался Джозеф. Он поднял кружку в приветственном жесте. Адам кивнул в ответ – одним движением головы, без улыбки. – Вы вчера не отходили друг от друга, – тихо заметил Адам, не глядя на жену. Оливия отпила глоток и усмехнулась краешком губ, будто всё это смешно: – Мы коллеги, Адам. Нам всегда есть о чём поговорить. Или для тебя это новость? – Для меня никогда не было новостью, – сухо проговорил он. – Я всё думал: почему вы тогда не поженились? Оливия резко опустила чашку, фарфор звякнул. – Хватит, – бросила она нервно. – Пора забыть и перестать ревновать. Всё это осталось в прошлом. Адам задумчиво всмотрелся куда-то поверх крыш, словно искал там ответ. – Прошлое… – тихо протянул он. – Его не вернуть, но оно, похоже, решило вернуться само. Они больше не сказали ни слова. Позади них в доме щёлкнули жалюзи, и по пустынной улице прокатился утренний ветер, словно напоминая: молчание тоже может быть обвинением.

В Доме Паркеров солнечный свет проникал сквозь занавески, окрашивая кухню мягким янтарным светом. Дэвид, в привычной утренней футболке, сварил крепкий кофе и поставил две чашки на стол. Эмма сидела у окна, завернувшись в плед, с тем отсутствующим видом, что приходит после тревожных снов и недосказанных мыслей. Они почти не разговаривали. Тишина между ними не была тяжелой – скорее, бережной. Дэвид сел рядом и взял её за руку.

– Всё будет хорошо, верь мне. Я рядом. Всегда, – сказал он негромко. Эмма слегка кивнула, благодарно прижавшись плечом к его плечу.

– Спасибо тебе… Но мне страшно.

Она замолчала, глядя в чашку. Потом, почти шёпотом:

– Знаешь, я никогда об этом не думала… А вот вчера – вдруг испугалась. А если это… кто-то из нас? Дэвид не ответил сразу. Он потёр висок, словно пытаясь стереть из памяти ненужную догадку.

– Должен был быть мотив, – наконец сказал он. – Но мне всегда казалось, у нашей компании не было на это причин. Повисла пауза. Затем Дэвид встал и отставил чашку.

– Пойдём к Рейнольдсам. Надо вспомнить, кто ещё тогда был. Может, среди гостей был кто-то из её круга. Или из секты. Мы ведь не были с ней так уж близки, чтобы всё знать.

Эмма встала, поправив плед, и кивнула. Они молча вышли из дома – не как семья, идущая в гости, а как двое людей, которые слишком долго откладывали важный разговор.

Августовское солнце уже поднялось высоко, но в воздухе ещё сохранялась прохлада после ночного дождя. Листва блестела, а асфальт был всё ещё влажным, как будто утро ещё не до конца проснулось. Дэвид и Эмма шли по тихой улице, когда из-за поворота показались Адам и Оливия. Они тоже молча брели в сторону дома Рейнольдов. Адам держал в руке вторую чашку кофе, которую, похоже, взял на случай, если разговор затянется. – Доброе утро, – первым нарушил тишину Дэвид.