Зимний лес

Мальчишка лишь широко распахнул глаза. Затем на них навернулись слезы, но он себя сдерживал. Плакать для него было табу – он единственный мужчина в семье. Его маленькие кулачки были сжаты, а плечи слегка дрожали.

Между ними повисла горячая тишина, что звонко гудела у обоих в ушах.

Мать попыталась выдавить из себя какие-то слова оправдания, но изо рта вырывались лишь короткие звуки, а губы складывались из одной гримасы в другую. Это вывело мальчугана из оцепенения, и он быстро убежал к себе в комнату.

Женщина рухнула, и ее голова упала на руку. Она была бездвижна. Ее дыхание успокоилось. Было поздно, все было сделано, вернее, испорчено. Теперь нужно прийти в себя, чтобы начать все исправлять. Именно это она и делала. Вся обида и гнев исчезли из нее, а им на смену пришло колкое чувство вины. Оно позволяло ей действовать рассудительно. Любовь Петровна лежала на полу гостиной и с каждым глубоким вдохом и выдохом быстро возвращала себе самообладание и трезвость ума. Через несколько минут женщина снова села на колени и рукой зачесала лохмы за голову, шмыгнула носом и поднялась, опираясь руками на колени. Затем еще раз взглянула на утерянное навсегда сокровище. Что-то тянуло ее прочь от этого столика. Так она и поступила. Оставила все как есть и, следуя своему чутью, ушла в ванную.

В зеркале перед ней предстала взъерошенная блондинка с красными от слез глазами и таким же от недавней ярости лицом. Она положила руки на раковину и тяжело выдохнула. Затем, шмыгнув и потерев обратной стороной запястья нос, включила холодную воду. Она набрала в ладони воды и стала умываться. Затем она причесала растрепанные волосы, вытерлась.

– Ну вот, теперь хоть снова похожа на человека, – сказала она, снова взглянув в зеркало. Затем развернулась и пошла к комнате сына.

Она по привычке повернула ручку двери, но дверь не поддалась. Она была заперта изнутри. Ее чем-то подперли.

– Ладно, Люба, ты сама напросилась, – она снова вдохнула и начала: – Сынок? Ты меня слышишь? – попыталась она окликнуть жертву происшествий.

Ответа не последовало.

Мать спиной оперлась о стену у двери и медленно съехала на пол, положив локти на согнутые колени.

– Прости меня, – начала она спокойным голосом, просто выдавая всю правду, что была у нее на руках. – Я не хотела на тебя кричать, обидеть тебя или испугать. Просто ты случайно разбил очень дорогую для меня вещь. Это шкатулка от папы. Помнишь, та, которая была с бабочкой на крышке, – она на время замолчала и прислушалась к ответу мальчишки. Но его снова не последовало. – Я понимаю, что ты случайно, но просто я очень расстроилась. И не сдержалась, – выдохнула женщина. – Я понимаю, что тебе больно, и это было неправильно, – ее взгляд бродил по противоположной стене и пытался за что-то уцепиться, чтобы мысли складывались в голове убедительнее. – Я признаю свою вину и прошу прощения, – взгляд зацепился за часы, – я поступила неправильно, – мать снова замолчала, ожидая реакции ребенка, ее взгляд проходил сквозь часы, а внимание было направлено в слух и внутрь себя. Она думала, как помириться с ним. Но ответа все так же не было. – Все, я не могу с тобой разговаривать, когда ты меня не слушаешь и ничего не отвечаешь, – она резко встала и снова попыталась открыть дверь. Но та не поддалась. Она уперлась головой в дверь с негромким «бум», в очередной раз тяжело выдохнула и закончила: – Ладно, хочешь побыть один – будь. Хочешь дуться – дуйся. Сегодня я тебе разрешаю. Когда я вернусь, мы поговорим.

Она развернулась и снова посмотрела на часы. Теперь она видела время. Пора собираться на работу и выходить. В несколько минут она быстро собрала сумку, переоделась и нанесла легкий макияж. Уже в дверях она снова позвала сына, затем прислушалась к тишине, которую нарушало лишь тиканье часов. Тогда она попрощалась и пошла в школу, на работу.

***

– Браконьеры совсем страх потеряли, – сказал мужчина, сложил газету, которую читал, и положил ее на стол. Он сидел за столиком, и перед ним стояла чашка с кофе. Он изящно взял эспрессо и буквально смочил им губы, а после снова поставил на стол. Вельветовый пиджак сидел на нем, как вторая кожа.

– Давай не будем, – чуть покачала головой приближавшаяся к столу женщина, – не хочу об этом говорить. Что угодно, только не лес, – скривилась она, словно жевала корку лимона.

– Ладно, давай оставим это. Как у тебя дела? – сказал мужчина и встал поприветствовать свою гостью.

– Прости, я задержалась, – устало выговорила Любовь Петровна и обняла своего друга. – День ни к черту. Начиная с самого утра, все идет наперекосяк. – Мужчина после приветствия сел на свое место, аккуратно и выверенно, в то время как женщина устало рухнула на свое. Она поставила сумки на подоконник и жестом поманила к себе официанта. Тот подошел сразу же, и она ему бросила: – Мне капучино с сиропом на ваш вкус и ваш замечательный тирамису. – Официант записал заказ, но не успел и рта раскрыть, как она очередным жестом отпустила его. Она сложила пальцы вместе, поднесла их к лицу, сделала глубокий выдох и, улыбнувшись, обратилась к собеседнику: – Ну что, Лёнь, как твоя жизнь? Давно не виделись, что нового?

Мужчина горько усмехнулся и, поведя плечом, сказал своим бархатистым голосом:

– Не так уж и долго, но да, произойти успело многое. Никак привыкнуть не могу к новому образу жизни. Но дела идут в гору, – он сцепил кисти в замок и положил их на стол. На лице его расплылась уверенная улыбка. – Я же после того, как ушел из школы, занимаюсь репетиторством. Знаешь, дело тоже неблагодарное, но здесь полегче, да и к тому же все зависит от тебя. Если ты работаешь, то очень даже прибыльное, да и я сам себе расписание составляю. Единственная печаль, что с тобой стали видеться реже, – последнее предложение он сказал куда тише и печально улыбнулся, на мгновение замолчал, а затем продолжил: – Но, судя по сахарной бомбе, что ты собираешься съесть, твои новости выглядят поважнее.

Чуть взъерошенная женщина откликнулась на слова бывшего коллеги и давно уже друга, мягко улыбнулась и убрала рукой выбившуюся прядь волос цвета соломы.

– Да нет, – говорила она, словно настраивала гитару и никак не могла подобрать правильную тональность, – это потерпит, сейчас я хочу отвлечься и послушать тебя. – Она на некоторое время замолчала, о чем-то задумалась. На землю она вернулась, когда ей принесли ее десерт и напиток. – А, спасибо большое. – Она взяла барную ложку и с удовольствием съела пенку с капучино, потом аккуратно отломила кусочек пирожного. – Итак, продолжай, – и ласково улыбнулась.

Некоторое время текла приятная легкая беседа, они обсуждали, что же у них произошло нового. Леонид Владимирович был одним из тех, кто помог ей встать на ноги после потери любимого. Он был с ней в тот день и помог ей вынести первые удары судьбы. Она была ему благодарна, но чувствовала за собой некоторую вину, ведь из-за нее его успешная карьера учителя была разрушена. Но он преодолел и этот поворот судьбы и с достоинством встал на ноги. После увольнения из школы он был официантом и чернорабочим, чтобы хоть как-то заработать на жизнь, но потом он увидел для себя новый путь развития и очень скоро встал снова на гребень волны. Он искренне делился своими успехами и достижениями, она от всей души радовалась его удаче и успеху. Они оба, словно побитые собаки – когда плохо, зализывали раны друг друга; когда хорошо – как кошки, мурлыкали о хорошем. Но сегодня у них был разный настрой. Любовь Петровна постоянно отвлекалась и уходила в себя. Она никак не могла выбраться мыслями из этого утра. Конечно, это привлекло внимание ее хорошего друга. За все те беды, что прошли мимо них, они научились читать друг друга, как открытую книгу, и теперь это оказалось кстати.

Мужчина снова пригубил терпкий эспрессо, поставил его на стол и сказал:

– Давай, рассказывай. Я же вижу, что у тебя проблемы.

Услышав эту фразу, женщина съежилась, словно ребенок, которого поймали на горячем. Она виновато улыбнулась и сощурила один глаз.

– И все-таки ты заметил, – согласилась она. – Читаешь меня между строк, – она тяжело вздохнула, опустила голову, протянула к нему руку, сложив ладонь ковшиком.

– Значит, дело серьезное, – хитро, по-лисьи прищурился мужчина.

Он залез к себе в карман и вытащил пачку сигарет, самых дешевых, с гадким фильтром. Они предназначались не для успокоения или удовольствия. Они должны были пропитать легкие едким смолянистым дымом – вызвать боль, тем самым притупив другую, и помочь сказать то, что сказать было трудно. Сигареты были старыми, пачка – початой. Это был их ритуал для сокровенных разговоров. По заведенному обычаю, он на встречи носил сигареты, она – зажигалку. Раньше сигареты приносила Любовь, но с тех пор как Леонид потерял резную зажигалку, ее подарок, она приносила новую сама. Так и появился их обычай.

Несколько лет назад, еще до трагедии, в которой женщина потеряла себя, Леонид пережил схожую ситуацию. Он неожиданно потерял любимую женщину и ребенка, что та хранила под сердцем. Это для него было тяжелым ударом. Тогда он переломился и долго не мог прийти в себя, стал много пить и закурил. В тот трудный момент от него почти все отвернулись, но семья Любови Петровны не могла бросить друга. Они были теми, кто помог пережить ему случившееся. Она была тем, кто помог ему излить душу. Тогда они так же встречались, и женщина спокойно и чутко выслушивала все, что накопилось на душе у Леонида, аккуратно за руку выводила того из тьмы. И тогда она впервые присоединилась к его курению, взяв с него слово, что нигде больше он курить не будет.

Они могли в любой момент нарушить негласный обет – что тогда, что сейчас: купить сигареты и курить их при желании, но ни один этого не сделал. Они оба ненавидели этот едкий дым, но с ним было легче. Они оба не курили поодиночке, но впускали отраву внутрь, когда надо было поделиться проблемой и найти решения вместе. С ней было легче. Эта полупрозрачная лента дыма словно связывала их и помогала вывести наружу свои чувства.

Леонид Владимирович привычным движением достал сигарету из пачки и положил ее в руку женщине. Та села прямо, но расслабленно, второй рукой залезла в боковой кармашек сумки, достала зажигалку и после пары неудачных попыток зажгла сигарету и вдохнула едкую смолу. Боль растеклась по ее легким, а затем вместе с появившимся зудом дым вышел из нее и быстро улетел в работающую вытяжку.

Официант почти беззвучно подошел к их столику и поставил на него стеклянную пепельницу, куда Любовь бросила первые крохи золы. Она сделала еще пару затяжек и вместе с дымом почувствовала легкое онемение в лице и головокружение.

– Говоря простым языком, я наломала дров, – сказала она, в очередной раз стряхивая пепел. – Это не может сравниться с тем дерьмом, что происходило ранее, но это все равно по-прежнему дерьмо.

Мужчина слушал ее внимательно. Он сцепил руки в замок и положил их на стол, а сам уперся носом в кисти. Сейчас с этой женщины слетел привычный флер милой и энергичной дамы, в котором она ходила всегда. Она не церемонилась в выражениях, говорила по сути, не боялась никого задеть или обидеть. Она показывала себя такой, какая она есть на самом деле. Ему нравилась такая она. Мало того, что теперь она была настоящей, прямолинейной и сильной, словно мощный водяной поток, женщиной, так и мысль о том, что только с ним она могла так преобразиться, льстила мужчине, делая его особенным хотя бы в его мыслях. Женщина в очередной раз затянулась и замолчала, пытаясь собраться с силами.

– Так и что же ты натворила? – попытался подтолкнуть ее напарник.

Она докурила сигарету, затушила бычок и оставила его в пепельнице. Еще пару секунд она с неприятным чувством пожевала дым, что не успел выйти из легких, и выдохнула.

– В общем, все произошло спонтанно, – и женщина начала рассказывать о тех событиях, что выбили ее из колеи. – Черт, я не знаю, как можно опуститься до такого, – слезы появились на ее лице. – Ты бы видел его лицо! Он так испугался… Он убежал и заперся в комнате. Я за него жутко волнуюсь. Я боюсь возвращаться домой, – слезы стали падать на стол и собираться крупными полусферами. – Вдруг он меня возненавидит? – беспокойная мать снова подняла голову и посмотрела на мужчину.

Мужчина был терпеливым слушателем и дал своей собеседнице выговориться. Она изливала ему душу, а он ловил каждое ее слово, каждую эмоцию и пропускал их через себя, чтобы помочь ей. Она была дорога ему. И сейчас он хотел поддержать дорогого для себя человека. Когда она закончила рассказывать ему свои переживания, настал его черед.

Он отодвинул кофе в сторону, взял ее за руки, посмотрел в глаза и сказал:

– Что бы вы сейчас друг другу ни говорили, вы все равно семья. Ты – его мать, а он – твой любимый ребенок. В каждой семье случаются ссоры, это естественно. Все порой не выдерживают и срываются на своих родных и близких, – для него весь этот эпизод был сущим пустяком, не заслуживающим внимания. Но поскольку он был важен для нее, Леонид отнесся к рассказу со всей серьезностью: – Семья на то и семья, это самые родные люди. Даже если ты их обидишь или сорвешься на них, они тебя не бросят. Я уверен, что он за тебя очень переживает, может, даже сильнее, чем ты сейчас за него. Он никогда тебя не возненавидит, ведь ты его мама. Он любит тебя всем сердцем, – от этих слов женщине стало немного легче, но теперь ее сердце стала терзать вина, и она съежилась от его слов. Он это ясно видел: – Да, в этом происшествии есть вина вас обоих. Он зачем-то полез на подоконник, и сам виноват, что был неосторожен и упал. Он не хотел разбивать дорогую тебе вещь, но он это сделал, и это была его вина. Твоя же вина в том, что ты не смогла сдержать себя и сорвалась на нем, вместо того чтобы принять это как взрослая и ответить ему как родитель. Вы должны поговорить друг с другом и извиниться, – женщина расслабилась и наконец смогла оценить ситуацию здраво. Для нее вдруг стало очевидно, что это далеко не фатальная проблема, и она довольно легко решится. Порой такие банальные и простые вещи следует услышать от другого, чтобы их вспомнить и осознать.

– Да уж, кажется, я стала паникером, – она усмехнулась и вытерла глаза.

Мужчина, как обычно, встал с грациозностью льва, обошел столик и положил свою широкую ладонь на ее соломенные волосы.

– Никакая ты не паникерша, – улыбнулся он, затем нагнулся к ней чуть ближе и ровным уверенным голосом продолжил: – Просто мы все теряем рассудок и самообладание, когда дело доходит до дорогого нам. Я терял его, ты теряла – и после поломки шкатулки, и сейчас. Тебе надо остыть, подумать обо всем отстраненно, и ты поймешь, как тебе следует поступать, – он гладил ее по голове, как ребенка.

– Я уже давно не маленькая, – по-детски хихикнула она, а он улыбнулся ей в ответ.

– Да-да, верю-верю, – похлопал он ее по плечам, – ты у нас очень взрослая, – улыбнулся он, словно ребенку.

Леонид вернулся на свое место, и они заказали еще по чашечке кофе.

Так пролетело около полутора часов. Друзья вспомнили о прошлом, помечтали о будущем, обсудили настоящее и, как всегда невовремя, пришла пора прощаться. Расстались они на хорошей ноте, и воодушевленная мать легкой рысцой кошки помчалась к себе домой, где ее ждало то сокровище, с которым не могло соперничать ничто.

Она еще не знала, что жизнь припасла для нее очередной удар. Она не ведала об этом, когда, напевая приятную мелодию, зашла домой и стала раздеваться. Когда она проходила на кухню и по пути закинула ключи на ключницу к запасным, она не ведала о том, что ее ждет. Даже когда она зашла на кухню и увидела грязный стол, взяла из холодильника йогурт и начала его есть, она не представляла, что беда уже нависла над ней. Она ничего этого не знала.

Ее ничуть не смутило то, что сын не вышел ее встретить. «Наверное, еще дуется», – подумала она. Сейчас Любовь Петровна просто наслаждалась йогуртом, сидя на диванчике в гостиной, и думала, как подступиться к сыну.

Она оттягивала момент разговора как могла, борясь с за и против в своей голове. Ведь всегда просто решить что-то сделать, но, когда ты встаешь прямо перед возможностью, многие оттягивают момент старта вплоть до закрытия дверей уходящего вагона. К сожалению, Любовь Петровна была именно такой. Она мучила банку йогурта, потому что знала, что, покончив с ней, придется серьезно говорить с сыном, а этого она боялась. Но время не дало ей шанса окончить битву внутри ее головы и огласило внеочередную победу одной из сторон.

Из конца коридора она услышала резкий хлопок, и он вывел ее из раздумий. Она поставила баночку с йогуртом и, все еще смакуя вкус земляники и вишни, направилась в дальний конец коридора. Звук повторился. Он доносился из комнаты ее сына. В этот момент нотки радостного настроения исчезли, и материнский инстинкт взял верх. Внутренний голос говорил ей, что что-то не так. Она позвала сына, но ответа не последовало. Холод прошелся по ее щиколоткам, волны мурашек охватили ее снизу доверху, сделали круг, а затем снова спустились вниз. Хлопок раздался еще пару раз, пока мать добиралась до комнаты сына. Она снова потянула ручку, но дверь все так же не поддавалась.

Тут ей завладела паника. Она кричала и звала сына, дергая ручку двери в разные стороны. Она била ногой неподдающуюся дверь и толкалась в нее плечом, но все без толку. Она испугалась не на шутку.

Она побежала в кладовку за топором. Плевать, что дверь будет сломана и что потом придется устроить сыну взбучку. Жалость, сомнения и муки совести, что мучали ее с утра, отступили. Ее охватило беспокойство и беспредельный страх. Она понятия не имела, что с ее сыном и почему она никак не может попасть к нему.

Обычно мальчик ходил в школу вместе с ней, и там в группе продленного дня дожидался конца ее рабочей смены. Они шли по магазинам, порой покупали сладости или ходили по занимательным местам, а потом возвращались домой. Всегда вместе. Если он уходил гулять, мать всегда была дома и встречала его заботой и теплыми объятиями. Он был слишком мал, потому ему не нужны были ключи от дома, и она точно знала, что выйти он не мог. Запасные ключи сейчас висели на крючке.

Единственный, кто имел еще ключи, ее сестра, но та уже вторую неделю была за границей в командировке и вернуться должна была не раньше, чем через пять дней. Беспокойная мять в панике рыскала в кладовке, роняя вещи на пол, и даже не собиралась класть их на место. Топора нигде не было. Как назло, ни молотка, ни кувалды тоже. Там не было ничего, ни одного предмета, что мог бы помочь ей выбить эту чертову дверь.

Из комнаты послышался грохот, и мать сразу же побежала обратно. Дверь была приоткрыта. Маленькая щель появилась в дверном проеме, но дверь не открывалась дальше. Женщину снова обдало холодом, на этот раз всю целиком. Она протиснулась в комнату, с громким скрипом по полу пополз стул, которым была подперта дверь. По комнате гуляли листы бумаги, танцевали шторы и радостно водили хоровод снежинки. Ее сына в комнате не было, а окно было раскрыто нараспашку.

Мать резко подбежала к окну и чуть ли не наполовину высунулась из него. Ребенка там не было. Зато были его следы. Увидев их, она облегченно выдохнула, но способность думать рационально и рассудительно к ней еще не вернулась.

Она залезла обратно, собиралась помассировать висок – листок прилип к ее руке.

«Ушел в лес. Мама, я тебя не подведу!

Твой уже взрослый сын».

Прочитав эти строки, она побледнела, забыв, как дышать.

Любовь Петровна тут же вылезла из окна на крышу и аккуратно, но торопливо пошла по следам, выставив руки в стороны для баланса. Дунул морозный ветер и стал колоть все ее тело. Мурашки быстро прошлись по ее телу, а руки начали дрожать от холода. Налетел новый порыв ветра, и женщина, уже не опасаясь упасть, побежала к противоположному краю крыши.

День был почти безветренный, иногда поднимался маленький, легкий ветерок. Поэтому следы ребенка сохранились довольно четко, и можно было по ним найти ребенка, но к вечеру порывы ветра усилились, и не слежавшийся и не притоптанный снег быстро засыпал следы ее сына.

Любовь испугалась, что теперь последняя нить, что ведет к сыну, может оборваться. Страх за сына притупил страх за собственную жизнь. Она бежала по крыше, не прощупывая почву под ногами. Это было ее ошибкой. Через пару шагов она поскользнулась, и земля ушла из-под ее ног. Она упала на бок и ударилась сначала тазом, а потом плечом. Ничто не держало ее на крыше, и женщина, влекомая силой тяжести, заскользила к краю, еще не осознав произошедшего и не отойдя от боли.

Как маленький мячик, она скатилась с крыши и ударилась о крышу крыльца на задний двор, а затем, как пушечное ядро, рухнула в сугроб у черного входа. Снег накрыл ее с головой и забил открытый от вскрика и удивления рот. Он обжег ее, Любовь вскочила, принялась стряхивать с себя снег, вытряхивать его из тапок, скакать и растирать свое тело. Вспомнив, зачем она пошла на эту авантюру, она начала искать оборвавшиеся на крыше следы.

Искать пришлось совсем не долго. В паре шагов от нее злой ветер нещадно заметал последние улики, и беспокойная мать побежала по исчезающему следу. Любовь надеялась, что ребенок ушел недалеко и его будет легко найти. Некоторое время погоня проходила удачно, мать прицельно отмечала ямки в снегу, стараясь не потерять ни одной. Неожиданно она едва не врезалась в ствол дерева, стоявшего у нее на пути. Она резко подняла голову и, еще не осознав, где она очутилась, отскочила на несколько шагов, словно неведомая сила просто швырнула ее назад.

Она стояла перед лесом.

День клонился к вечеру, лес грозными, пугающими кронами деревьев навис над женщиной. Она начала часто дышать и задрожала, цепенея от страха. Она широко открывала рот, чтобы в легкие попали крупицы воздуха, жмурилась, инстинктивно пытаясь стереть лес со своего пути, но становилось только хуже. От нехватки кислорода все перед ней стало расплываться. Не то от холода, не то от страха все тело покрылось мурашками. Цепкие когти клещами стали сжимать сердце до боли. Ужасные образы прошлого стали всплывать у нее перед глазами. И чем сильнее от нехватки кислорода мутнело окружение, тем яснее и четче перед глазами проносились кошмары минувших дней.

Но именно то, что должно было убить ее, вернуло к жизни. Ноги ее подкосились, и, упав в обжигающий снег, она почувствовала боль от холода, у нее перехватило дыхание. Паническая атака отступила. Вернув под контроль малую часть своего сознания, женщина начала действовать. Она дрожащими руками достала из кармана телефон и стала по памяти, на автомате, набирать номер. Безжалостные гудки длились вечность, тишина между ними занимала несколько жизней. Ее тело дрожало от нетерпения, а с губ срывались слова, которыми она побуждала гудки стать короче, соединение – лучше, а нерасторопного человека на том конце провода – собранней и активней. Длинные гудки сменились короткими, но и теперь этот ритм не поспевал за ритмом ее сердца. Огромными усилиями она поборола в себе желание запустить телефон куда подальше. Женщина чертыхнулась на себя и весь белый свет: буквально несколько минут назад она вспоминала, что ее сестра за границей, а сейчас в приступе паники пыталась ей дозвониться.

В сознании всплыл другой образ – человека, который много раз ей помогал, провел ее через ту кошмарную ночь. Любовь Петровна упрекнула себя в том, что не удосужилась выучить телефон близкого ей человека, и сейчас ей приходилось непослушными руками перелистывать записную книжку в поисках номера Леонида. Как не в себе женщина нажимала на сенсор несчастного телефон, чуть ли не протыкая его насквозь.

Наконец нужная надпись появилась перед ней. Она нажала на контакт «Лео Фокс», а затем на зеленый телефончик. Пока шли медленные и размеренные гудки, женщина молилась всем, кому только можно, пока абонент не ответил на вызов.

Гудки прервались, и из телефона послышался родной голос, который смог вселить в нее надежду:

– Алло?! – начал он спокойно. – Мы же только разошлись, – властный голос с ухмылкой растекался из телефона. – Неужели ты успела…

– Лёнь, – прервала она. Мужчина осекся. В охрипшем от холода голосе он услышал тревогу.

– Что случилось?

– Он пропал, – осипшим голосом сказала Любовь Петровна.

Последние багровые лучи солнца уходили за горизонт, повторяя каждодневный ритуал. Картина казалась зловещей, алые лучи приобрели кровавый оттенок, легкий освежающий ветер, словно цепями, бил и причинял боль. Жаркие слезы стали обжигать женщину холодом. День, как и ее жизнь, погружался во тьму. В этой тьме прозвучал хриплый голос, потерявший надежду и погружавшийся в отчаяние:

– Он ушел в лес, – огласила Любовь смертельный приговор.

Глава 3

– Давно я тебе не рассказывал историй, – мужской баритон разносился по лесу и тут же утопал в звуках его жизни. – Я даже и не помню, когда мы с тобой так ходили по лесу, – улыбка появилась на лице мужчины, пока двое шли вдоль лесного ручья.