Егор и Вселенная из картона

Егор открыл маленький люк, внутри которого была почтовая капсула. Он достал рисунок, свой старый рисунок ракеты, и вложил его туда. Капсула щёлкнула и улетела в сторону существа.

Оно коснулось её щупальцем. И на его теле вспыхнула надпись:

"Принято. До встречи в будущем."

Дети смотрели молча. В глазах у Егора блестело. Но не от слёз. А от понимания. Всё это – правда. Всё, что он вообразил… живо.

– Полёт продолжается, – сказал он твёрдо. – Нас ждёт Марс. А может – ещё что-то большее.

Сигнал тревоги прервал момент. Панель мигнула. Где-то внизу ракеты загудела сирена.

На экране загорелось сообщение:

«ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: вблизи сектор Вкусных Теней. Не рекомендовано без защиты от иллюзий.»

– Иллюзии? – переспросил Вася. – Что за ещё за "вкусные тени"?

– Не знаю, – сказал Егор, вглядываясь в экран. – Но мы это выясним.

Он поправил курс. Ракета повернула, и звёзды за иллюминатором начали медленно менять форму.

Туда, где ночь пахнет сахаром. Туда, где мечты могут стать ловушкой. Туда, где начнётся настоящее приключение…

ГЛАВА 6. Сектор Вкусных Теней.

Ракета медленно скользила в темноту, как лодка по безветренному озеру. За иллюминатором звёзды стали реже. Казалось, они прятались. Пространство вокруг словно сжималось – не тесно, но осторожно, как будто кто-то невидимый хотел убедиться, что дети готовы.

На экране управления зажглась надпись, нарисованная не шрифтом, а как будто от руки:

"Добро пожаловать в Сектор Вкусных Теней. Остерегайтесь сладкого."

– Это не шутка, – сказал Егор. – Кто-то… или что-то нас предупреждает.

Вася заглотил остатки карамели и покосился на иллюминатор:

– Сладкое? Типа, конфеты? А что может быть плохого в конфетах?

Жмакс фыркнул:

– Конфета бывает не только для рта. Бывает для сердца. А если сердце проглотит не то – может заболеть.

Вокруг ракеты начало сгущаться нечто. Не туман – дым, пахнущий жжёным сахаром и ванилью. Он не стелился – он двигался, как будто у него была цель. Цвет у него был тёмно-фиолетовый, с переливами – иногда он казался розовым, иногда – чёрным, как варенье на сковородке.

– Аля, включи боковые фонари, – сказал Егор.

Щёлк. Свет выстрелил наружу. Он тут же поглотился туманом. Стены иллюминаторов начали покрываться инеем, хотя температура была стабильной.

Фенька прижалась к стеклу:

– Там кто-то… есть.

Они все замерли.

И увидели.

Тени.

Сначала – одну. Потом – ещё. Затем сотни. Они шли, плыли, скользили по дыму. Высокие и худые, как нарисованные мелом. Некоторые – круглые, как леденцы. У одних были рога, у других – крылья из мармелада. Но все – неясные. Как будто их существование зависело от того, веришь ли ты в них.

– Они… пахнут, – прошептала Аля. – Как… клубничное мороженое. Нет, не совсем… как детство.

Каждый из детей почувствовал что-то своё.

У Егора перед носом вдруг всплыло ощущение – не запах даже, а вкус. Он чувствовал его кончиком языка, спинкой носа, где-то в памяти. Вкус лета, когда он был с мамой на даче, и они ели теплую клубнику прямо с грядки. И мама смеялась, и у неё были мокрые руки от воды и солнца. Слёзы защипали глаза.

– Они знают, что ты любишь, – прошептал Жмакс. – Они показывают это. Чтобы заманить.

И вдруг одна из теней прильнула к стеклу иллюминатора. Она была огромна. Глаза – как желейные пуговицы. Улыбка – как лужа шоколада. Она не говорила – но внутри головы Егора зазвучал голос:

– Хочешь, я верну тебе всё, что ты любишь? Только открой люк. Я здесь. Прямо рядом. Мы поиграем. Только один раз.

– Не слушай! – закричала Фенька и стукнула Егора по руке. – Это не твоя мама! Это тень! Она играет в маму!

Тень отскочила, растеклась в дыму. Но вместо неё начали приближаться другие. Сладкие, пряные, нежные. Звали. Манили.

Жмакс вбил код на пульте. Сработал защитный кокон. Вокруг ракеты появился пузырь из мерцающего серебра.

– Щит активен. Но он держится только час, – сказал он. – Нам надо проскочить сквозь сектор.

– Скорость? – спросил Егор.

– Если форсаж – сорвём стабилизаторы. Если медленно – нас сожрут желания.

Молчание. Решение было на капитане.

Егор закрыл глаза. И вдруг вспомнил… запах сырого картофеля. Как он с папой зимой резал картошку на корм для кроликов. Папа рассказывал, что ракеты летают быстрее звука. Он сказал:

– Главное – не бояться, сынок. Главное – лететь вперёд, даже если страшно.

– Форсаж. Сейчас. Все держитесь!

Щелчок. Ракета вздрогнула. Шипение турбин превратилось в рёв. Пространство вокруг вспыхнуло – словно кто-то поджёг сам космос.

Тени рванулись. Протянули щупальца из сладкого дыма. Некоторые начали стучать по корпусу. Но щит держал.

Одна тень прорвалась в вентиляцию – маленькая, липкая. Она всосалась в отсек №3.

Аля закричала:

– Там конфетный паук! Он тянет шланги!

– Фенька, со мной! – скомандовал Егор. – Остальные – на постах!

Он отстегнулся, поплыл по коридору, держась за поручни. В животе скакала тревога. В отсеке №3 пахло – невообразимо. Как карамель и горящие каштаны.

Посреди отсека сидел паук. Он был размером с футбольный мяч. Прозрачный, как леденец. И он… пел.

– Маленький мальчик, войди в мой дом,

Где всё из сахара, тёплого, сном.

Укрою я нежно, в ваниль и мечту,

Тебя не отпустит моя красота…

– Вруби свет! – крикнула Фенька.

Резкий белый свет ударил по пауку. Он зашипел, как брызги на сковородке. Запищал и начал таять. Его капли с шорохом испарились, и воздух снова стал чистым.

– Минус один, – выдохнула она. – Но если они прорываются – это значит, что мы ослабеваем.

Через 47 минут, полёт сквозь сектор был завершён. Ракета вышла на чистую орбиту. Щит потух. Тени исчезли, как растаявший сон. Остался лишь лёгкий запах топлёного сахара в воздухе.

В кают-компании царила тишина. Никто не говорил. Все были… другими.

– Что это было? – прошептала Аля.

– Это был тест, – ответил Егор. – Тест на слабости. На желания. На… любовь.

– Ты справился, капитан, – сказал Жмакс, и впервые – по-настоящему серьёзно.

Ракета продолжила путь. Впереди – Млечный путь, планеты-головы, галактические караваны, станции-призраки. Но никто уже не был просто ребёнком.

Каждый теперь знал: космос не просто далёкий. Он – честный. И если ты лжёшь себе, он покажет это как зеркало.

И Егор, глядя в иллюминатор, прошептал:

– Мама, папа… я лечу. И я вернусь. И вы будете гордиться.

ГЛАВА 7. Оазис Беззвучных Песен.

Корабль плыл сквозь космос, как крошка хлеба по реке молока. Тишина была абсолютной. Даже приборы, казалось, перешли в особый режим – не пикали, а дышали, глубоко, спокойно, как зверь, ушедший в спячку.

За иллюминатором возникла структура. Она не вращалась, не горела, не пульсировала. Она просто была. Гигантская, сферическая, как луна из жемчуга. Но поверхность у неё была не гладкой – а мягкой. Облачной. И – мёртво-белой.

– Объект впереди, – сказал Жмакс. – Кодировка нераспознаваема. Он… глушит наши датчики. Но не агрессивно. Скорее… он их усыпляет.

На экране появилась надпись, как будто выцарапанная детскими пальцами на запотевшем стекле:

"Оазис Беззвучных Песен. Вход возможен лишь тем, кто умеет слушать молчание."

Егор нахмурился:

– А если я иногда слишком громко смеюсь?

– Тогда придётся научиться молчать, – сказал Жмакс и впервые усмехнулся не саркастично, а… по-доброму.

Ракета вошла в гравитационное поле станции. Их не тянуло, не толкало. Просто, как будто их позвали. Очень мягко. Словно голос мамы, когда она зовёт ужинать, и ты ещё играешь, но уже знаешь – пора идти.

Причалили. Стыковка была почти неощутимой. Корабль щёлкнул, как леденец под зубами.

– Шлемы надевать? – спросила Фенька.

– Тут дышится, – удивлённо сказал Жмакс, глядя на индикаторы. – Атмосфера как у Земли. Только кислород слегка… поёт.

Они открыли шлюз и вышли.

Первое, что почувствовали, – запах. Он был как детская колыбельная: лёгкий, почти неуловимый. В нём было сразу всё: и ландыш, и ваниль, и запах новой книги, и тёплая подушка, и свежая гроза в июне.

Пол был мягкий, как если бы он был состоящий из пуха и света. Никаких стен. Пространство – как облако. Но не пустое – в нём что-то пело. Без звуков. Песня вибрировала внутри.

Аля остановилась:

– Я слышу… свою бабушку. Она поёт. Песню, которую мне пела, когда я болела. Я не помнила её… а теперь – помню.

Фенька сжала руку Егора:

– А я слышу, как смеётся мой пёс. Он умер прошлой осенью.

Все замерли.

В пространстве, в нескольких метрах от них, возникли фигуры.

Они были похожи на людей. Прозрачные, чуть светящиеся. У каждого – маска на лице, без рта, без глаз. Но… изнутри этих существ исходила музыка. Без звуков. Без инструментов. Просто… ощущение, как будто тебя гладят воспоминания.

Один из них подошёл ближе. Его руки были длинными, тонкими. Из пальцев тянулись тончайшие нити света. Они не касались детей, но… касались внутри.

– Мы – Песенники, – прозвучал голос в голове Егора. – Мы охраняем песни, которые нельзя спеть голосом. Только сердцем. Только памятью. Вы прошли Сектор Теней. Это значит – вы готовы слышать не ушами, а душой.

– Что… вы хотите нам показать? – спросил Егор.

Песенник развернулся. Из воздуха вырос зал. Не зал – пространство, похожее на театр без кресел. Внутри – голограммы. Но не простые. Они были собраны из памяти.

Перед детьми начала проигрываться сцена. Мама Егора, Анна, наклоняется над ним, когда он совсем малыш. Его глаза приоткрыты. Он смотрит, как она поёт колыбельную. Но она молчит. Звук – внутри Егора. И он вспоминает, как было тихо и хорошо.

Дальше – папа Александр, с которым они строят плотик из досок у речки. Егор шлёпает по воде. Он смеётся, и папа тоже, и никакого звука нет, но… всё чувствуется.

– Это ваша память поёт, – сказал Песенник.

И тогда дети поняли: эта станция не просто для отдыха. Она – заправка чувств. Здесь восстанавливаются те, кто потерял себя среди звёзд.

Но… всё было слишком тихо.

И вдруг – трещина. В одной из масок появился шов. Из неё потекла темнота.

Егор напрягся.

– Это что?

– Искажение, – прошептал Жмакс. – Кто-то принёс ложь в место, где живёт правда.

Один из Песенников упал на пол, изгибаясь. Изнутри него хлынул мрак – как будто разлившийся чернильный сон.