Коричные лавки

Отличительная черта квартала – пролетки без возниц, сами собой следующие по улицам. Это не значит, что извозчиков не существует; смешавшиеся с толпой и занятые тысячью дел, они просто позабыли о своих пролетках. В этом квартале внешнего правдоподобия и пустых жестов, как правило, не придают значения конкретной цели поездки, и пассажиры доверяются блуждающим экипажам с легкомыслием, какое свойственно тут всему. Часто на небезопасных поворотах можно видеть, как, далеко высунувшись из сломанного верха и стискивая вожжи, седоки с натугой производят трудный маневр разъезжания.

В квартале есть и трамваи. Амбиции членов магистрата празднуют здесь величайший свой триумф. Но сколь плачевен вид этих средств передвижения, сделанных из папье-маше, с выпирающими и помятыми от многолетнего употребления боками. Передняя стенка, как правило, отсутствует, так что можно лицезреть едущих пассажиров, сидящих прямо и с величайшим достоинством. Трамваи эти подталкиваемы городскими грузчиками. Однако самое удивительное на улице Крокодильей – железнодорожное сообщение.

Скажем, к концу недели, в любую пору дня, случается заметить людей, ожидающих поезд на повороте улицы. Заранее никогда неизвестно, придет ли он вообще и где остановится, так что люди, бывает, ждут в двух местах, не умея согласить мнений касательно местонахождения остановки. Ждут долго и стоят черной немой толпою возле едва различимой железнодорожной колеи, лицами в профиль, чередой бледных масок из бумаги, вырезанных фантастической линией устремленного в одну точку взгляда. И он вдруг наконец прибывает, уже появился из боковой улочки, откуда и не ждали, – стелющийся, как змея, миниатюрой, с маленьким сопящим приземистым паровозом. Вот он въехал в черную людскую шпалеру, и улица делается темна от вереницы вагончиков, сеющих угольную пыль. Темное сопенье паровоза в быстро наступающих зимних сумерках и дыхание странной печальной значительности, сдерживаемая спешка и нервозность на какой-то миг преображают улицу в перрон железнодорожного вокзала.