Осколки

– Он появился у неё тоже, – сказал Норис, не поворачивая головы. – Сначала только в отражении. Потом – во сне. Потом она стала говорить, что не уверена, кто именно из них настоящая.

Я чувствовал, как фамильяр внутри меня дрожит не от страха, не от угрозы, а от узнавания, как если бы ему пришлось снова взглянуть в глаза тому, кого однажды он уже покинул.

– Почему ты не сказал? – спросил я.

– Потому что в Академии не спрашивают, кем ты был, если начинают искать. Они спрашивают, кого ты должен заменить.

Я подошёл к зеркалу, не глядя на Нориса, не думая о том, что делает отражение, потому что уже знал: оно не повторяет меня, оно помнит меня.

И когда губы в отражении шевельнулись, я не услышал звук, но ощутил слова телом.

– Я знаю, кто ты.

Фамильяр прошептал:

– Он не из Академии. И ты… ты – тоже не был до конца её частью.

В следующую секунду зеркало стало снова обычным.

Но я и Норис так и остались стоять – не перед отражением, а перед возможностью, которая, если откроется, уже никогда не позволит нам остаться прежними.

ЧАСТЬ 16: Пустое имя и искажённый путьот лица Рем Синтари

Я не стал возвращаться в тот сектор Академии, где мы с Норисом говорили у зеркала, сразу же после нашего разговора, потому что знал – не интуитивно, а с той внутренней уверенностью, которая возникает лишь в моменты соприкосновения с чем-то, выходящим за рамки обычной логики, – что любое поспешное действие может разрушить не только следы, которые, возможно, остались от него в пространстве, но и само ощущение реальности, которое сейчас удерживалось не доказательствами, а тем хрупким состоянием памяти, что живёт на грани сна и яви.

Я вернулся только спустя несколько часов, когда воздух в коридоре стал суше, как будто кто-то распахнул все окна, чтобы выветрить само присутствие, и тишина, которая обычно воспринималась как нейтральная, приобрела тот оттенок, что возникает только после чьего-то окончательного ухода, когда ничто не дышит, не отражает, не оставляет даже слабого эха.

Комната, где находился Норис, теперь не просто выглядела пустой, она ощущалась как пространство, которое решено было освободить от самого факта его существования: кровать заправлена с точностью инструктажа, так, как будто никто никогда на ней не спал, стол абсолютно чист, не просто убран, а будто и не касались его никогда, даже пыль отсутствовала – не так, как после уборки, а как после перезапуска.

Зеркальная панель, на которой раньше оставалась странная задержка отражения, исчезла вместе с этой задержкой, как будто всё, что происходило в том коротком разговоре и в этом замкнутом пространстве, теперь принадлежит не прошедшему, а вымышленному, чему-то, что могло бы быть, но не должно было, и потому было незаметно, но безвозвратно, удалено.

Я подошёл ближе, провёл рукой по стеклу, которое оказалось таким же холодным, как всегда, но теперь казалось, что этот холод – не физический, а смысловой, как будто сама поверхность больше не имела причины отражать.

Выйдя в коридор, я остановил одного из старших учеников, лицо которого запомнил ещё по тренировкам: он узнал меня, кивнул, но в его глазах не было ни следа узнавания имени, которое я произнёс, когда спросил:

– Где Норис?

Его брови едва заметно сдвинулись, как будто он ожидал услышать любое другое имя, но не то, которое, по его реакции, звучало для него впервые.

– Кто?

Я повторил: фамилия, род, полное имя, чётко, с тем внутренним нажимом, что появляется, когда ты пытаешься удержать реальность от распада, и получаю лишь безразличный, вежливый, но окончательный ответ:

– У нас нет такого.

Я не стал спорить.

Фамильяр внутри меня молчал, и это молчание не было нейтральным – оно чувствовалось как сдержанное знание, которое ещё не должно быть озвучено, но уже слишком близко к тому, чтобы его скрыть.

Я направился в архив, провёл жетоном по панели, открыл интерфейс поиска, вбил имя, затем родовую строку, затем даже номера допусков, которые Норис использовал при входе в тренировочную секцию, но ни один запрос не дал результата: будто бы он не просто исчез, а никогда не существовал.

Когда я вернулся в собственный блок, с намерением хотя бы разобраться, что делать дальше, то ощутил, как зеркало в конце коридора – то, что всегда отображало лишь спины проходящих и безмолвную геометрию пространства – внезапно изменилось: в нём, вместо привычной перспективы, проявился лёгкий, почти неуловимый изгиб света, не отражение и не образ, а скорее намёк на вход – в коридор, которого не должно было быть.

Я шагнул вперёд, и пространство поддалось, не как дверь, а как ткань, натянутая до предела, позволив мне пройти не через проход, а сквозь саму идею прохода, и теперь я чувствовал: то, что ждёт впереди, не имеет схемы, не принадлежит ни этажу, ни плану, ни расписанию.

Это был путь, вырезанный из зеркал, вытканный из отражений, созданный не магами, а теми, кто исчез, оставив за собой лишь пустое имя.

И я шёл по нему – один, без карты, без голоса, но с тем знанием, которое приходит, когда всё, что ты считал правдой, стирается за один вечер, а в замену приходит искажённый путь, на котором каждая тень может оказаться твоей.

Или уже не твоей.

Акт II Осколки г.1 ч.1

Глава 1. Погружение в магию снаЧасть 1. Новый взгляд на магию

Суть: Рем просыпается с тревожным ощущением, будто что-то изменилось. Его фамильяр не откликается, в комнате незнакомая атмосфера. На столе – загадочная записка. Ощущения усиливаются, когда он выходит в коридор, где пространство кажется чужим и влажным. Первая внутренняя волна страха: магия сна – не игрушка.

Фрагмент 1. Тревожное пробуждение

от лица Рем Синтари

Я проснулся как-то не сразу – будто не вернулся до конца из того сна, что держал меня слишком крепко. Веки слипались, руки были тяжёлыми, а воздух в комнате – странно густым, как если бы кто-то незримый шептал мне в ухо ещё во сне, а теперь не спешил уходить.

Первая мысль – надо вспомнить, что снилось. Но память, как мокрое стекло: вроде бы вот-вот проявится отражение, а остаётся только мутное пятно и какое-то ощущение неловкой пустоты под кожей.

Пробую пошевелиться – и тут же вздрагиваю: на запястье тонкая царапина. Я не помню, чтобы её получал. Не больно, просто как метка. И почему-то хочется спрятать руку под одеяло – как будто если не смотреть, то её не будет.

В комнате тихо. Не та тишина, к которой уже привык за время в Академии. Это тишина, как когда весь дом затих перед бурей. Только вот я не уверен, внутри она или снаружи.

Стараюсь позвать фамильяра.

Внутри что-то откликается – туманное, еле живое. Как если бы дыхание было не у меня, а у кого-то рядом, но этот кто-то прячется.

Я шепчу:

– Эй ты здесь?

В ответ – только ощущение холода у лопаток. Не страх, но то ли озноб, то ли просто напоминание, что не всё в этом мире поддаётся контролю.

Я сажусь, ноги сползают с кровати на холодный пол. Раньше это помогало проснуться. Сейчас холод будто не даёт силы, а, наоборот, вытягивает её наружу.

На столе – чья-то записка. Бумага помятая, угол потёрт, чернила не чёрные, а бурые, словно кто-то писал не спеша и слишком крепко давил на перо.

Я беру записку, разворачиваю и замираю:

«Верь только тем, кто не просит доверия.»

Ни подписи, ни других намёков. Я смотрю на окно: за стеклом мутно, капли бегут по стеклу, словно дождь идёт не снаружи, а внутри, и весь мир за этими стенами – просто отражение чего-то недосказанного.

Стараюсь снова почувствовать фамильяра – вдруг появляется тёплая волна где-то возле шеи, но она тут же пропадает. Это раздражает. И немного пугает. Если я даже не могу почувствовать своё отражение в этом мире – что тогда вообще остаётся мне?

Выхожу в коридор. Дверь закрывается за мной не громко, а осторожно, как будто тоже чего-то боится. В коридоре гулко, потолок выше, чем мне казалось ночью, стены чуть влажные на ощупь – пальцы скользят по камню, а под ногами откуда-то слабый запах металла и сырости, как в старой кладовой дома. Я пытаюсь идти тихо, чтобы не потревожить ни себя, ни то, что могло бы проснуться в этих стенах.

Пара шагов – и за спиной будто раздаётся слабый щелчок. Я оборачиваюсь – никого. Только тени вытянуты по полу, как будто кто-то прошёл здесь минуту назад, и теперь ждёт, когда я рискну идти дальше.

Вдалеке слышится чей-то голос – неразборчивый, будто зовут по имени, но не меня. Я ускоряю шаг – только бы не оглядываться, не давать Академии почувствовать, что я её боюсь. Здесь нельзя бояться, здесь страх – как лакмус: его чувствуют все.

Я ловлю себя на мысли, что иду не туда, куда привык. Не в столовую, не на собрание. Я просто двигаюсь вперёд, потому что стоять – ещё страшнее.

За углом появляется первый свет – не лампа, а какое-то пятно на стене, будто кто-то пытался стереть чужую надпись, но осталась тень. Я провожу пальцем – чувствую, как холод пробегает по коже, как будто меня кто-то разглядывает сквозь щель.

Здесь, в этом коридоре, всё будто ждёт – меня, чью-то ошибку, чей-то крик, может быть, даже фамильяра, который наконец появится и объяснит, почему он молчит.

Но ответа нет. Есть только влажный камень, странная записка в руке и ощущение, что сегодня я проснулся не просто так.

Фрагмент 2. Первое массовое собрание

Суть: Рем попадает в толпу новичков в большом зале Академии. Атмосфера напряжённая, много чужих лиц, кто-то ведёт себя вызывающе, кто-то замкнуто. Начинается демонстрация фамильяров: появляются самые разные, у кого-то пугающие, у кого-то странные. У Рема фамильяр не слушается, он чувствует себя неловко, кто-то это замечает. В какой-то момент у одного из учеников фамильяр "взрывается" – на секунду всё становится опасным, преподаватель быстро подавляет панику.

от лица Рем Синтари

Я шёл по коридору, где мокрый камень ещё долго отдавал прохладу ступням, и чем ближе подходил к большому залу, тем больше ощущал себя лишним звуком в чужом сне. За дверью гудело – так гудит толпа, когда никто не уверен, что говорить вслух, но все делают вид, будто всё в порядке.

Толкнул дверь плечом, замешкался на пороге.

Внутри было шумно, но это не тот шум, от которого легко спрятаться. Он лип к коже, как влажная простыня после кошмара.

Новички – десятки лиц. Кто-то смахивает волосы со лба, кто-то пинает ногой стол, кто-то уже расселся в углу и старательно делает вид, что его здесь нет.

Самые шумные, конечно, сбились в стаю у окна: один высокий парень – в ярком, явно неуставном шарфе – смеётся слишком громко и хлопает кого-то по спине, как будто пытается завести всех одной шуткой.

Но никто по-настоящему не смеётся.

У всех – чуть сжатые губы, руки в карманах, глаза у кого-то бегают по залу, как ищут выход, у кого-то – как у зверя в клетке: не доверяют никому.

Меня толкнули в спину, я чуть не споткнулся, но сделал вид, что это нормально. Мимо прошла девочка – бледная, с рыжими волосами босиком. Она мельком взглянула на меня разными глазами – янтарным и белёсым – и ничего не сказала.

Кто-то сказал громко:

– Смотрите, у всех есть фамильяры, у всех, кроме тех, кто «особенный»!

В толпе хихикнули, кто-то злобно фыркнул.

Я почувствовал, как внутри что-то сжимается – будто фамильяр услышал и ушёл ещё дальше вглубь, в ту часть меня, куда я сам редко захожу.

Вдоль стены стояли наставники – их было четверо. Один, старший, с глазами цвета мокрого асфальта, быстро окинул зал взглядом, и гул тут же стих, будто воздух стал тяжелее.

Он сказал просто:

– Демонстрация.

Кто-то нервно засмеялся.

– Я что, цирковая обезьяна?

Но наставник не шутил.

– По очереди. Кто не покажет фамильяра – пересдача. Кто попробует подделать – покинет зал.

Вдоль стен послышался ропот. У кого-то фамильяр сразу вспорхнул – чёрные тени в виде птицы разрезали воздух, у кого-то фамильяр полз по полу, переливался дымом. У кого-то это была просто светящаяся точка, которая дрожала, как капля на конце иглы.

– Имя, – сказал наставник, глядя на первого в ряду.

Парень впереди сжал кулаки.

– Райден.

Фамильяр вырвался из-под его руки – что-то вроде серебряной змеи, которая сразу бросилась на стену, оставляя по камню следы, будто рисует карту.

Толпа ахнула – кто-то аплодировал, кто-то фыркнул. Сам Райден стоял каменный, будто всё это не про него.

Следующие фамильяры были ещё страннее: одна девочка вытащила из рукава полупрозрачную бабочку, которая, кажется, шептала что-то ей прямо в ухо. У другого мальчишки фамильяр был похож на кусок льда, который светился синим изнутри и плавился прямо на его ладони.

Я стоял ближе к середине. Сердце билось как сумасшедшее – я даже не мог сказать, боюсь за фамильяра или за себя.

Попробовал позвать его мысленно, как учил наставник.

Тишина.

– Следующий! – голос наставника.

Я сделал шаг вперёд. Вдохнул.

Внутри – пусто. Туман, ни формы, ни цвета, просто ощущение: я есть, но не такой, как все.

Сжал кулак – и тут что-то шевельнулось: рядом с моим плечом промелькнуло облако, похоже на кусок тени, на обрывок сна, который только что забыл.

Кто-то из учеников прыснул смехом:

– А это что, дым без огня?

Я почувствовал, как уши вспыхнули. Захотелось провалиться сквозь пол.

Но наставник сказал:

– Не трогать. Некоторые фамильяры ещё не выбрали форму.

Я услышал за спиной чей-то шёпот:

– Как у Лиана только хуже.

Не обернулся. Просто смотрел на пол.

В этот момент на другом конце зала кто-то закричал. Я поднял голову – там мальчик, худой, с острыми плечами, держал руки перед собой, а его фамильяр вдруг вытянулся, как чёрная змейка, и вспыхнул красной искрой.

Все резко отшатнулись, кто-то вскрикнул, девочка рядом со мной заплакала.

Наставник шагнул вперёд, просто щёлкнул пальцами – и фамильяр сжался в клубок, исчез.

В зале стало очень тихо.

Наставник посмотрел на всех:

– Кто не держит фамильяра – рискует не только собой.

Пауза затянулась, пока все не опустили глаза.

Я вдруг понял: бояться здесь – не слабость, а условие выживания.

Фрагмент 3. Опасная демонстрация

Суть: После массовой демонстрации атмосфера не расслабляется – наоборот, становится колкой. Один из старших учеников рассказывает пугающую историю о фамильярах, кто-то специально дразнит Рема, кто-то высказывает опасения вслух. Фамильяры становятся неспокойными: некоторые явно ищут конфликта. Всё напряжение – будто воздух становится тяжелее. В центре – Рем: его фамильяр неуправляем, кто-то шёпотом говорит о Лиане. Кульминация – фамильяр одного из учеников неожиданно вырывается и пытается атаковать другого; преподаватель жёстко останавливает ситуацию.

от лица Рем Синтари

Толпа чуть рассосалась, но воздух не стал легче. Кто-то стоял у стены, глядя в пол, кто-то сразу сбился в кучу, но теперь уже без дурацких шуток – все делали вид, что только что ничего опасного не произошло.

Старший ученик – парень с угловатым лицом, в мантии на два размера больше – вышел вперёд, скрестил руки и громко сказал:

– А вы знаете, что фамильяры не всегда слушаются хозяина? Иногда они выбирают себе других. Или – никого.

В толпе кто-то нервно захихикал, но сразу заткнулся, увидев взгляд наставника.

– Мой брат учился здесь, – продолжил парень, – и его фамильяр однажды просто исчез. Вместе с ним. С тех пор о нём никто не слышал.

Кто-то тихо выдохнул.

Я посмотрел на свой фамильяр – тёмный обрывок облака, который едва-едва держался рядом с плечом. Хотелось, чтобы он хотя бы раз был похож на что-то реальное.

Но он был неуловим. Может, как и я.

Один из парней из толпы вдруг заговорил нарочито громко:

– Некоторые говорят, что, если фамильяр уходит, хозяин остаётся здесь. Но не собой.

Кто-то смотрит на меня. Кто-то – явно с подозрением. Я не люблю эти взгляды, когда тебя будто заранее записали в список «не таких».

Девочка, та самая босоногая, чуть прищурилась:

– А у некоторых фамильяры и не появляются совсем… Это хуже?

Я попытался не смотреть в её сторону, но она как будто чувствовала:

– Ты не похож на своего брата.

Тихо. Взгляд острый, как стекло.

Я хотел что-то ответить, но слова застряли в горле.

В этот момент за спиной снова что-то шевельнулось – фамильяры некоторых учеников вдруг стали агрессивнее: у одного из мальчиков фамильяр вытянулся, как чёрный клык, у другой девочки – начал «шуршать» по полу, будто пытаясь выбраться из круга.

Наставник глянул на них – жёстко.

– Собрались. Успокоили фамильяров. Быстро.

Но толпа уже реагировала по-своему: кто-то отступал, кто-то, наоборот, провоцировал фамильяра соседа – «А твой вообще может кого-нибудь защитить, или он только для виду?»

В этот момент фамильяр мальчика с ледяной ладонью вдруг бросился вперёд – резко, на другого ученика, глаза у него вспыхнули, и в зале на секунду стало действительно страшно.

Кто-то крикнул:

– Осторожно!

Я успел только зажмуриться – но наставник уже оказался рядом, его ладонь словно разрезала воздух:

– Стоп!

Фамильяр исчез – с глухим хлопком, как разбитое зеркало.

Наставник поднял руку:

– Кто не держит границ – не держит себя. Следующая ошибка – и вас здесь не будет.

Тишина снова стала удушающей.

В этот момент я отчётливо понял: никто не скажет, что испугался. Но испугались все.

Внутри меня фамильяр будто бы вздрогнул, сжался – и стал ещё дальше, как если бы и он, и я предпочли исчезнуть.

Кто-то в углу шепчет:

– Говорят, у Лиана был такой же.

Шёпот обрывается, но я слышу каждое слово, будто оно написано на коже.

Ощущение – как если бы Академия только что показала зубы. И дальше будет только хуже.

Фрагмент 4. Ощущение двойного дна

от лица Рем Синтари

Толпа, которая ещё минуту назад шумела и ерничала, теперь расходится быстро и молча. Каждый уносит свой страх в кармане, будто это ещё одна вещь, которую не стоит показывать никому. Те, кто был шумным – теперь идут медленнее всех, притворяясь, что задержались не из-за страха, а из-за лени. Самые тихие исчезают в коридорах первыми.

Я замечаю, что одного мальчика, того, у которого фамильяр был как дрожащая иголка, просто нет.

Никто не спрашивает, где он.

Ни один наставник не оборачивается, не зовёт по имени.

Всем как будто всё равно.

Но мне – нет.

Я стою у выхода из зала, делая вид, что завязываю шнурок. На самом деле просто жду, что хоть кто-то обернётся. Но все идут вперёд, и тени от их шагов тянутся по полу слишком долго.

Свет в коридоре тускнеет. Я иду в сторону своей комнаты – шаги по мокрому камню громче, чем раньше. Воздух стал другим, не просто влажным, а каким-то… густым, как если бы стены впитали в себя чужие секреты и теперь выпускают их наружу, чтобы напугать.

В какой-то момент слышу позади себя шорох, потом царапанье, будто кто-то тащит что-то по полу. Я оборачиваюсь, вижу только свет от лампы и длинную, вытянутую тень. Пахнет железом – резко, будто кто-то открыл старый сундук с ржавыми замками.

Фамильяр не отзывается. Я пытаюсь мысленно позвать его – в ответ только холод у плеча, даже не движение, а память о нём. Становится по-настоящему страшно: если он исчезнет что тогда останется от меня?

По пути к комнате ловлю ещё пару взглядов: один из старших учеников смотрит на меня слишком внимательно, словно ждёт, что я сделаю ошибку.

Другой – совсем маленький, с тонкими пальцами и испуганными глазами – будто бы хочет что-то сказать, но так и не решается.

Перед дверью в комнату на полу что-то блестит. Я наклоняюсь, поднимаю – осколок стекла. На секунду в пальцах дрожит – вдруг вспомнил то самое зеркало, что когда-то держал Лиан. Откидываю осколок, он стучит по полу и исчезает в тени.

В комнате пахнет так, будто там никто не жил тысячу лет. Я захожу, закрываю за собой дверь, прислоняюсь к стене.

Слышу еле заметный скрип – как будто по другую сторону кто-то только что отошёл.

Сажусь на кровать, смотрю на руку, где утром была царапина.

Теперь там нет ничего. Но чувство, что что-то осталось внутри – не уходит.

Я говорю почти шёпотом:

– Ну давай, появись уже…

В ответ только звенящая тишина.

Ощущение, что фамильяр где-то рядом, но боится выйти – или я боюсь его увидеть.

В голове крутится одна фраза из той записки:

«Верь только тем, кто не просит доверия».

Почему-то становится страшно не только за себя, но и за других. Здесь, в Академии, все что-то теряют. Одни – фамильяров, другие – себя.

Я ложусь на кровать, не включая свет. Окно – мутное, как всегда. Тени по стене двигаются, хотя нет ни ветра, ни фонаря снаружи.

И только теперь понимаю – магия сна это не про чудеса. Это про то, что ты сам можешь не проснуться, если вовремя не научишься быть честным хотя бы с собой.

Сегодня был мой первый день по-настоящему на грани.

А завтра – может не быть легче.