Они не мы

Будь я упаковщиком на заводе, доносил бы, но работа важнее. К тому же, нераскрытое преступление через месяц списывается в переработку, и я вроде как уже не преступник. Но это я нарушитель, другие доносят день и ночь, и поток людей в «Окно», где можно слить информацию о преступлении, не оскудеет никогда».

Запись 6

Стефан смотрит по сторонам. Он – само напряжение. Странные люди вокруг, их много. Непозволительно много. Сфера катится в пропасть, и это понятно всем. Вслух такого говорить нельзя, разумеется. Чёрт возьми, сама Полиция, важнейший конструкт Сферы, в последнее время похожа на проходной двор. Кого только не берут! А эти… Стоят с таким видом, словно… Словно…

– Глава, – хрипло произносит директор. Старый генерал Куб. Странное имя, не правда ли?

– Чего? – переспрашивает Стефан, забыв обо всякой субординации и уважении. Он не верит своим ушам. Это выглядит, как дрянной розыгрыш, словно он опять превратился в стажёра, каким был много лет назад.

– Глава. На доклад. Быстро! – повторяет Куб. Он о субординации не забыл, и взирает на следователя по важнейшим делам, как уборщик на гору мусора.

– Где?

Вместо ответа Куб кивает на дверь кабинета. Стефана! Его, Стефана, кабинета! По-прежнему сомневаясь в достоверности слов, следователь заглядывает внутрь. Как в бреду, как во сне. Прямо на его чёрном кресле восседает… Он! Сам, не может быть! В роскошном чёрном комбинезоне и в маске. Снимает ли он её хоть когда-нибудь? Показывает ли своё настоящее лицо хотя бы самому себе?

– Служу Сфере! – непонятно зачем кричит Стефан, и голос его срывается на фальцет. Глава кивает. Следователь входит внутрь. Глава кивает ещё раз, указывая на стул. Неужели ждёт доклад? – Разрешите доложить! – громко кричит следователь. – В моём производстве находится дело по обвинению Александра Р-101, также известного как Главный редактор. Собственно, коим он и есть. Главред «Истины».

– Знаю, – голос Главы – чистая сталь. – Конкретика.

– В настоящий момент эксперты занимаются расшифровкой записей, – голос следователя дрожит. – Их сотни. Мы находим их в его жилище, в Редакции. Это записи…

– Знаю, – кажется, он теряет терпение. – Не слышу.

– Чего не слышите? – удивляется Стефан.

– Конкретики! – кричит Глава и бьёт кулаком по столу. Его, Стефана, столу.

Стальной голос Главы и мощный удар по столу прибивает следователя к креслу. Туда, где обычно сидят его клиенты. Кресло боли, страха и унижения. До чего же неудобно! Он никогда не замечал, что сиденье такое жёсткое. Не обращал внимания, что оно буквально давит на поясницу, на бёдра. Следователь чувствует, как по его спине бежит пот – полными струйками.

– Мы работаем день и ночь! – оправдывается Стефан, разводя руками. – Удалось расшифровать несколько записей. Беда в том, что они разрозненные.

– Почему он до сих пор…

– Пока что мне не удалось сломить его дух! Поэтому он не даёт показания. У него крайне широкий круг общения! Ездил по всей Сфере. И даже за её пределами, представьте себе. Главный редактор же! Общался с военными, промышленниками. Мы не можем…

– Да, – голос Главы чуть мягче. – К сожалению, нельзя утилизировать их всех… Из-за какого-то писаки. Что используете?

– Иглы. Стул. Шпильку. Голод. Бессонницу, – следователь быстро перечисляет инструменты дознания.

– Мало, – вздыхает Глава, но голос его смягчается.

– Сломал одну кость на руке, – оправдывается Стефан.

– Одну? – хрипит Глава. – Недостаточно!

– А может, его, – Стефан делает быстрое движение рукой.

– Факт, что его не нужно убивать, – отвечает Глава и отрицательно кивает головой.

В кабинете повисло молчание: такое неловкое, такое тягучее. Стефану страшно, как никогда раньше. Сколько раз он смотрел на своих клиентов, прямо в глаза, загоняя иглы под ногти. Сколько боли он принёс – просто так, без особых на то оснований. Просто потому, что может. А теперь… Теперь он сам вполне может оказаться на этом кресле – не следователем, а обвиняемым.

А вдруг он – преступник? Глубоко законспирированный агент? Вдруг он каждый день совершает преступления? Глядя на Главу, Стефан хочет сознаться во всём. Он хочет рухнуть на колени. Просить, умолять, плакать. Он хочет отдать ему жизнь… Из какого, интересно, чувства? Совсем новый опыт.

– Разрешите! – генерал Куб возникает в дверях, сжимая в руках листки бумаги. Голос его подобострастен. – Только что, только что доставили… С экспертизы. Ещё кусок расшифровали, Ваше благородие.

– Разрешаю, – отвечает Глава. Так вот как к нему нужно обращаться! – Не сам. Дай ему, – кивает на следователя.

– Есть, Ваше благородие!

Генерал протягивает внушительный свиток Стефану. Следователь смотрит на страницы и в ужасе понимает, что от страха не помнит буквы. Они просто не складываются в слова! А нет, всё нормально – это исходный текст. А он написан какой-то абракадаброй. Вот и расшифровка.

– Читай, – приказывает Глава. Он откидывается на спинку кресла и закрывает глаза, и со стороны кажется – уснул.

«Ведущая роль в любом государстве отводится тем, кто охраняет его безопасность. Для них производят большие грузовики, маленькие автомобили, летательную технику, оружие, патроны. Множество неведомых и страшных существ осаждают нашу сферу день и ночь, стремясь разрушить благополучие, построенное потом, кровью и страданиями древних людей.

Построенное лишь для того, чтобы свет далёкой звезды по имени цивилизация отражался и дальше, в вечность. Я редко вижу звёзды, такова суровая правда экологии и той атмосферы, в которой мы существуем. Но по большим праздникам заводы немного сбавляют обороты, смог едва-едва рассеивается. Мне достаточно и того, достаточно, чтобы увидеть прекрасные белые точки высоко-высоко надо мной.

Каторжане день и ночь производят питательную смесь из переработанного сырья, делают фильтры, маски, комбинезоны и одеяла, кирзачи и тельники, фильтруют воду, после чего разливают её в стеклянные бутылки. Производить оружие доверяют лишь свободным людям, и оплачивается это неплохо: 500-700 талонов в месяц, в зависимости от калибра боеприпаса.

Я и сам, будучи студентом, отбывал трудовую повинность: штамповал патроны для Калаша. Уж не знаю, почему этот пулемёт назван столь неблагозвучно. Никаких более-менее подходящих слов, чтобы расшифровать сокращение, я не подобрал. Его появление связывают с некими русскими. Но автомат великолепный – это факт.

Этот загадочный народ населял значительную часть пространства мира до Войны. О конфликте мне неизвестно ничего, знаю лишь, что начали его люди недалёкие и глупые, рабы демократии и свободы. Начали, не спросив народы, что думают те. Однако, если во всех без исключения странах была демократия, то они были солидарны с войной. Следовательно, они заплатили достойную цену за свой выбор.

Вернёмся, впрочем, к работам и труду жителей Сферы. Есть здесь и инженеры, и рабочие заводов, есть даже дворники. Вот это работа! За каждый килограмм собранного полезного утиля они получают один талон. Но, увы, доверяют такой труд только надёжным, проверенным людям, ведь если цикл переработки остановится, мир снова будет поставлен под угрозу выживания.

Дворники – герои моих многочисленных репортажей, нельзя не писать о важности их труда. О самоотверженности и патриотизме. Почти каждая мать мечтает, чтобы её ребёнок стал дворником, приносил пользу не только обществу равных возможностей и результатов, но и себе. Бесспорно, такая честь выпадет не каждому.

Жители сферы занимаются управлением в общагах, залах, обслуживанием столовых. Одним словом, работа есть на любой вкус и возможности. Можно даже устроиться водителем, если сильно постараться, но эта работа не стоит того, поверьте. Уж лучше ловить преступников или охранять государство за пределами Сферы.

Производить бумагу куда труднее, чем, скажем, патроны или детали для оружия. Но делать это необходимо, гражданин должен читать газеты и получать оттуда руководство для своих действий. Под Сферой существует целый ряд изданий, каждому из которых соответствует определённый день недели.

Газета «Истина», где работаю я – новостная лента, аналитика и достижения, то есть понедельник. Здесь я сделал карьеру, получил общественное признание и состоялся как журналист. Издание «Правда?», научно-познавательная газета, но для целевой аудитории – вторник.

Там можно прочитать большое количество полезной информации, абсолютно непонятной непосвящённому человеку. Инженеры дискутируют по поводу того или иного приспособления, и делают это публично, что, впрочем, не делает их труды более понятными для широкого читателя, ну или хотя бы для меня. Её хранят и не уничтожают раз в месяц. Повезло им.

«Да, прав!» – моя любимая газета. Это политический вестник решений Главы, и он издаётся по средам. Работают там лишь самые надёжные, но весьма ограниченные люди. Я не придираюсь, нет. Они публикуют решения, Его слова, очерки из жизни. Впрочем, иногда сухой и официальный язык вдруг разрывает поэтичное и живописное описание Его детства, напряжённой работы в годы коренного перелома. Приятно почитать о жизни великих людей без прикрас и преувеличений.

Газета «Всегда!», публикуемая по четвергам, целиком состоит из писем трудового народа. Именно в редакции этого издания я проходил стажировку, выступая то от лица простого упаковщика, то мастера цеха, то дворника. Вы думаете, я сменил столько профессий? Нет, конечно. И да. В своих мечтах, в своих снах и мыслях я работал везде.

Но только там. Это и понятно, ведь в нашем государстве жёсткая специализация не даёт шанса тому же дворнику обучиться на журналиста, и потому его труды читать было бы неудобно. Впрочем, как и мой труд дворника оставил бы желать лучшего.

А по пятницам под Сферой появляется газета «Стой!», эдакий листок, издание военной полиции, где публикуют портреты разыскиваемых преступников, новые виды нарушений и много другой полезной информации. Это единственная газета, которую можно сохранять неограниченное количество дней – небольшой ущерб экологии с лихвой компенсируется поимкой опасных преступников, чьи злодеяния не исправит даже время, только Дворец Деактивации».

Тишина. Она режет уши. Следователь молчит и мысленно… Молится! Под маской не видно, уснул ли его таинственный гость, а может – и вовсе умер. Он сидит неподвижно, ни один мускул не дрогнет. Неясно, вздымается ли его грудь, или это человек (ой ли?!) вообще не дышит. Стефан готов провалиться сквозь землю. Он уже и не рад, что поднялся до таких высот.

– Сволочь, – говорит Глава своим стальным голосом после долгих раздумий. – Сволочь и предатель. Даю неделю. Ты, – он указывает на генерала, – доложишь лично мне.

– Есть, Ваше благородие, – хором говорят Стефан и Куб. Первый человек Сферы стремительно покидает кабинет. Какая скорость! Какая энергия сосредоточена в нём! Стефан с трудом встаёт с кресла, и оно всё мокрое – от его пота.

Запись 7

Холодное, мрачное утро. В Сфере никогда не бывает жарко и светло. Грязная простыня. Даже Главреда не балуют талонами на прачечную! Энергочай, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Вода в душевой – едва-едва тёплая. Напор – слабый ручеёк. Зубы стучат. Алекс кутается в одеяло и весь дрожит. Сидя на кровати, он пьёт из банки питательную смесь. Вот такой нехитрый завтрак, такое утро. Жизнь хороша.

Александр щупает ноги, руки, пробует пресс. Всё при нём. Ещё почти молодой. У него даже мышцы есть, а это под Сферой встретишь нечасто. Мог бы найти жену. От этой мысли ему почему-то больно. Питательная смесь застревает в горле. Он вскакивает с кровати и начинает отжиматься. До боли в мышцах, до судорог. Лучше, теплее.

В Сфере нет выходных. Но на седьмой день он, как правило, трудится дома. Пишет авторскую статью. Берёт лэптоп, садится за стол. У него своя комната, с отдельной душевой – роскошь в погибающем мире. Следят они за ним или нет? Следят ли прямо сейчас? Незаметно достаёт из кармана карту памяти из Редакции. Вставляет в ноутбук.

Медленно, неспешно осматривая жилище, пытается понять: чего ему не хватает? Многие, очень многие граждане ютятся по шесть человек и больше в маленьких комнатушках. Вместо душа у них – раковина и губка. Телевизор никогда не выключается, с самого утра он будит жильцов очередной бравурной мелодией. Они вынуждены вдыхать кислый запах немытых тел.

Ругаться. Они дерутся. Потом кто-нибудь вызовет защитников, и тогда они заберут всех. Туда, где ещё теснее. Туда, где кислый запах пота невыносим. Этих несчастных, этих обездоленных – тысячи. Сотни тысяч.

По сравнению с ними у Александра не жизнь, а сказка. Санаторий! Отдельная квартира, где есть только он. Да, комнаты небольшие, и простыни стирают не так часто. Зато – своя душевая. Воды столько, что он никогда не чувствует жажду. Никогда не бывает голодным. Душа его не болит ни о чём… Или всё же болит? Он пытается понять, в какой момент повернул не туда, но не может.

«Себе я выбрал путь, как уже сказал, мрачного летописца своего времени. Я старался писать о действительности без прикрас, но в нашем подразделении есть целый отдел, коллегия так называемых «лакировщиков». Они наполняют статьи журналистов, вроде меня, бесконечной положительной энергией, и потому люди, читая такие газеты, не испытывают негативных эмоций. Напомню, что переживать подобные состояния крайне вредно для здоровья. Куда вреднее, чем менять фильтр в маске не вовремя.

Свой путь я выбрал не просто так. Часто я вижу родителей с детьми, людей, обременённых счастьем семьи. Дети успешных родителей очень забавно выглядят в своих маленьких масках. Менее благополучные граждане вынуждены довольствоваться облегчённой версией взрослых, типовых защитных аксессуаров. Родители кутают чад в десятки специальных приспособлений, чтобы химические соединения не попали под одежду, и дети передвигаются с трудом. Но это им на пользу, ведь лучше идти медленно, но самому, чем когда тебя быстро несут во Дворец Деактивации.

При рождении детей помещают в специальную камеру, где первые недели своей жизни они дышат самым-самым чистым воздухом. Без примесей и гари. Качество его искусственным образом ухудшается, но постепенно. В том самом инкубаторе, я имею в виду. И вот, всего через пару-тройку месяцев они уже адаптированы дышать тем, что им оставили их предки, и потому у нас есть дети. А иначе они бы не смогли закрепиться в мире, отравленном человеческой алчностью и историей.

Мы не такие. Я убеждён, что если бы вернуться в прошлое, если бы увидеть цветущий мир – мы бы его сохранили. Со всеми его растениями и животными, с огромными водоёмами. Но История не любит, когда о ней говорят годы спустя. Любит ли она вообще хоть что-нибудь? Наш мир – это отблеск, отражение иллюзии. Я не знаю, зачем он существует. Чтобы мы страдали?

Я люблю детей за их добрые глаза под их безразмерными очками, за улыбку, лучи которой пробиваются даже через маску. Я ещё помню время, когда у меня самого была семья, и на дне души начинает шевелиться страшное создание – моя собственная боль. Боль, убить которую я не смог и уже не смогу никогда. Мы так и поселились вместе в одной душе, но что поделать, времена вынуждают быть нас терпимыми и терпеливыми.

Когда мой ребёнок оказался слабым и не мог противостоять лучевой болезни, его утилизировали во Дворце Деактивации. Мне выдали лишь маленькую коробочку с обеззараженным детским пеплом. Её я самостоятельно должен был доставить на Стену Прошлого. Прекрасно помню этот день, словно всё случилось вчера, но на самом деле уже несколько лет прошло.

Я видел стену, ближе к центру Сферы, и она была огромна. Невероятно большая! У меня – пластиковая коробочка, но я потерялся на фоне гигантской, давящей на меня конструкции. И если бы не помощь профессионалов, не знаю, смог ли бы я вообще что-нибудь сделать. Таких страдальцев, как я, там было несколько. Мы централизованно поставили свои коробочки на большой лоток.

Специальный механизм, которым управлял несколько рабочих, ставил прах наших близких возле сотен и тысяч таких же ёмкостей. Сыну не было ещё и девяти, а коробки-то стандартные, и пока я нёс её, пепел пересыпался внутри. Так музыкально! Хоть здесь ему не будет тесно, утешал я себя, но как-то неубедительно, и потому жёлтые слёзы всё равно скатывались под очками.

Помню, когда мы с отцом хоронили деда, тот еле-еле поместился в своё посмертное пристанище. И горя почти не было, как-то рутинно отнёсся я к этому! Смерть этого старика, измученного жизнью, не выбила из меня даже вздоха. Тогда лишь я понял, что деда своего не знал, мы жили как-то отдельно, хотя и в одной комнате, а потому – никаких угрызений совести. Но бывают в судьбе удары посильнее…

Смерть сына была первой, но не единственной причиной зарождения боли. Жена оказалась ещё слабее отпрыска и совершила страшное преступление – попыталась умертвить себя, прыгнув под здание Передвижного Правительства. Но добрые люди удержали её и сдали властям, и уже довольно долгое время она пребывает на каторге. Ни слова, ни строчки.

Сначала мне было очень больно, стыдно и страшно. Я боялся, что карьера моя окончена, что все смеются за спиной, или хуже того – жалеют. Ошибался. Постепенно я дорос до главного редактора, мне выделили апартаменты. Постепенно даже начал забывать свою жену, но иногда всё же воспоминания накатывали. Она снилась мне, и там нас было трое, и мы были счастливы.

Хоть письма у нас писать и не принято, с этого начинался наш роман. Я каждый день бросал маленький конвертик под дверь её комнаты, и отец жены ужасно сердился, что я такой скромный и нерешительный. Но потом, когда я пришёл сказать о своём намерении, Трёсотыч (иначе его не звали, даже его собственные жена и дети) вытащил мензурку алкоголя из своих запасов, и мы поладили. Сначала подрались, а потом поладили, но это мелочи.

В день смерти моего слабого сына мне хотелось лечь возле стены, простирающейся на многие ярусы вверх, и остаться там навсегда. Ни слова на коробочках, ни даты, ни даже имени – глупая дань прошлому, бездарной истории, которая довела нас до такого состояния существования. Мне было так тяжело, так холодно, что дальше не хотелось делать ничего. И в этот момент я прекрасно понимал жену.

Но было холодно, и людей было немало, и рабочие как-то странно на меня глазели, адаптированные к ежедневным слезам и горьким крикам. Потому я встал с земли, отряхнул грязь и ушёл, и больше ни одной капли скорби не появилось под защитными очками – клянусь здоровьем Главы.

Я подарил себя труду, защитному механизму, включаемому каждый раз при наступлении тяжёлых условий существования. Труд – это не совсем то, что называется профессией. И скоро боль успокоилась, уснула, и душа совсем перестала страдать, что свойственно всем людям творческих профессий. Хотя семьи у меня до сих пор нет, да и не будет уже никогда. Зачем мне семья, когда у меня есть редакция? Новой боли я не выдержу, поэтому незачем и пытаться».

Алекс закрывает топ. Идёт в ванную, снимает вентрешётку и прячет карту. Нужно найти другой тайник. Срочно найти… Иногда он размышляет о том, что станет с этими картами и доживут ли они до новых людей, которые придут им на смену. Зачем он вообще это делает? Зачем рискует собой, когда жизнь его хороша. Даже очень. Надо бы собрать эти карточки, и утилизировать их, уничтожить.

Надо бы, но вдруг… Звонок в дверь! Настойчивый. Сердце зашлось: то ли энергочай слишком сильный, то ли страх. Александр дышит глубоко-глубоко, чтобы привести себя в порядок. Пытается восстановить дыхание, ведь иначе – они обязательно всё поймут. И он потеряет даже призрачный шанс оправдаться. И его прах даже Стену не украсит – его просто уничтожат, как будто он никогда не существовал.

Запись 8

У элиты Сферы много привилегий. Вообще, конечно, в этом обществе все равны, но иные чуть-чуть равнее. И Алексу приятно, что он – из числа элиты. Можно сказать, ближе к верхушке. Например, ему поставили монитор. И он может посмотреть, кто притаился снаружи. Да, проникнуть в общий коридор нелегко, но вдруг? Вдруг кому-то захочется уничтожить главного редактора авторитетного издания?

На мониторе – высокая, массивная фигура в полицейской форме. На комбинезоне – погоны, на груди – нашивка. Слава богу, один. Значит, это случайность. Сердце бьётся ещё сильнее, а на лбу предательски выступает пот. Хотя, с другой стороны, такая реакция – нормальная при столь тесном контакте со служителями закона. Что и говорить, их все боятся.

«Чего ему?» – думает Алекс. Пытается мыслить логично, ведь без этого ему не победить. Всего один… Значит, это не проверка. Или они хотят, чтобы он расслабился? Откроешь дверь, и на тебя бросятся Стражники. С другой стороны, двери таких людей не остановят. Он делает ещё несколько глубоких вздохов и пытается держать себя в руках.

– Слушаю, – говорит Главред в микрофон.

– Откройте, – раздался короткий приказ. Голос низкий, нетерпеливый и злобный. Не просьба, не требование, а именно приказание.

Магнитный замок издаёт сигнал. Массивная дверь сдвигается. Алекс стоит в проёме, в старой майке и растянутых брюках. У него не так много одежды, чтобы встречать гостей в чём-то парадном. Полицейский долго всматривается в его лицо. Снимает форменную маску-шлем и оставляет висеть её на груди. Медленно, палец за пальцем, освобождает правую руку от перчатки.

– Инспектор Швак Н-283, – говорит массивный человек в форме, протягивая ладонь.

– Александр Р-101, – отвечает Главред.

Рукопожатие. Мощная хватка, от которой кости заныли. Почему они все такие? Почему хотят продемонстрировать силу и превосходство даже там, где в этом нет никакой необходимости? Под Сферой не так часто жмут руки: обычай не прижился хотя бы потому, что на улице перчатки не снимешь. Но военные и полицейские при первой же возможности пытаются тряхнуть древностью.

– В курсе, – говорит визитёр.

– Нет, не в курсе, – отвечает Алекс. Он усилием воли сохраняет бесстрастное выражение лица, хотя ему очень больно. Кости уже не те, что в юности – ноют.

– В курсе, что Вы – Главный редактор газеты «Истина», Александр Р-101, – терпеливо говорит Швак. – Вам, должно быть, интересна цель моего визита?

– Не очень, – почти говорит Главред. – Дайте угадаю… Хотите, чтобы я опубликовал интервью?

Швак громогласно смеётся. Делает он это наигранно и максимально неестественно. Смеётся так, словно ребёнок бросил металлические предметы в бак и болтает его. Развлечения ради. От этих звуков Алексу почему-то становится жутко, и по коже бегут мурашки.

– У Вас – отменное чувство юмора, – хвалит Швак. – Признаться, я не пропускаю ни единого выпуска Вашей газеты.

– Очень рад.

Молчание. Инспектор явно ждёт каких-то действий, но Главред терпелив. Это не первый полицейский, которого он повстречал на своём веку. И он примерно представляет, как нужно действовать с ними. Как, впрочем, и с другими людьми. Утомить ожиданием. Нетерпеливый человек всегда что-то скрывает. А Главред не такой, он – открытый лэптоп без пароля.

– Так вот, Алекс Р-101, – продолжает инспектор, нарушая молчание. – Можно я буду называть Вас именно так?

– Разумеется.

– Давайте присядем, – требует Швак.

Его взгляд скользит по комнате, но не видит в ней сиденья, способного удержать его могучую фигуру. А потому он просто занимает место на кровати, которую Алекс забыл убрать в нишу. Главред садится на табурет и нажимает на кнопку. Услужливая машина заваривает энергочай. Некоторое время проходит в тишине, они просто наблюдают за процессом, слушают его.

– Угощайтесь, – протягивает стакан Алекс.

– Благодарю. Не буду томить. Я расследую исчезновение Виктора С-202. Знакомы с ним?

– Разумеется. Журналист «Всегда!» Очень интересный гражданин, должен заметить.

– Читаете? – не без интереса спрашивает полицейский.

– Нет, конечно, – лжёт Алекс. – Нет времени.

– Вот, – кивает Швак. Некоторое время он крутит в руке стакан, словно опасаясь его содержимого. А потом – залпом выпивает. – Более семи суток мы в поиске. Как сквозь Сферу провалился!

– Едва ли я смогу вам помочь, – Главред разводит руками в сторону. – Я очень далёк от криминала. Из-за своей работы мало гуляю, всё больше провожу время на виду.

– А где ты, Алекс Р-101, находился восемь дней назад?

Тишина. Молчание. Алексу не смешно: такой невинный на первый взгляд вопрос может таить в себе массу неожиданностей. Не ходил ли он в метро? Не пил ли алкоголь? Одного неверного ответа достаточно, чтобы получить много проблем. Лучше просто рассказать свой привычный распорядок, дабы не вызывать подозрений.