Они не мы

– Будем пытать, – говорит следователь.

– В курсе, – отвечает Алекс и показывает повреждённую руку. Старается держаться так, словно ему совсем не больно и не страшно.

– Не нужно замыкаться.

– Угу.

– Нужно сотрудничать.

– Ага, ага.

– Просто назовите номера. Номера своих сообщников.

Следователь хладнокровен. Александр знает таких, и немало. Скорее всего, из семьи заводчан: получил отличный комбинезон, но носить его не научился. Красивые руки. Одному создателю известно, кто учит их пытать. Говорят, что у разных следователей свои методы допросов… Проверять это на практике Алексу ещё не приходилось. Да и вообще о пытках не пишут в газетах. Об этом молчат.

– Нет, – отвечает Главред. – Не назову. Даже не спрашивайте.

– Клички. Партийные звания. Просто назовите что-нибудь. Или… Или…

– И что?! – неожиданно взрывается Алекс. – Отпустите меня? Ты, щегол! Щенок! Думаешь, я не знаю, что здесь происходит? Да я – главный редактор «Истины»!

Он хочет вскочить, но мешают цепи. Охранник благоразумно пристегнул его к дугам кресла. Руки можно вытянуть примерно до середины стола. Силой Алекс не блещет. Он не герой. Он не может сорвать металл и откусить голову следователю. Увы. Он даже не может понять, почему вдруг вскипел, хотя допрос только начался.

– Ну что ж, – служитель Закона даже не меняется в лице. Он открывает свой топ и начинает читать вслух:

«Противогазы мы храним на крайний случай, когда химические заводы делают жизнь совершенно невыносимой, а фильтра маски хватает минут на двадцать. Тогда лучше вообще не показывать носки своих кирзовых сапог за порог редакции. Но сегодня хороший день, и я радуюсь весеннему солнцу, хотя…

Что такое весна, я представляю смутно. Как художник, проговорюсь: будь я древним человеком, уже давно нарвал бы цветов и подарил их любимой женщине. Но, увы, женщины непостоянны и ненадёжны. Может, поэтому и цветы не растут в государстве, признанном идеальном.

К комбинезону, как правило, прикреплён навигатор. Улицы напоминают друг друга, машины серийны – как наши маски. Иногда, бывает, туман настолько густой, что не видно даже стёкол собственных очков. Навигатор в таком случае – незаменимая вещь. Без него я бы заблудился в этом мире чёрной пыли, пускай даже я сам – всего лишь пылинка, маленький винтик нашего общества. Пускай я ничто, но я не хочу ходить кругами среди массы точно таких же пылинок.

Если гражданин любит философствовать, то лучше это делать в своём собственном маленьком мирке, не впуская туда любопытных. У нас есть лишь одна философия, общепринятая идеология и генеральная линия, в соответствии с которой мы и живём. Но я художник, и мне можно многое простить.

Да и само существование наталкивает на размышления, ставит вопросы, на которые необходимо отвечать. Вот и я спрошу сам себя: можем ли мы вернуть историю? Снять маски и комбинезоны? Засеять всё пространство деревьями, кустами, распахнуть окна? И сам же себе отвечу: нет! Жизнь – это подготовка к смерти. К ней мы и готовим своё общество. К старости долгой и безболезненной, и я давным-давно понял это, пускай и писать о таком не решился бы.

Только представьте, что вы подошли к некому Генеральному Торговцу, и попросили его отдать все дни, прожитые зря. И даже предложили огромное количество талонов, питательной смеси, пять… Куда там, десять баллонов кислорода! Нет, товар обмену и возврату не подлежит. Это золотое правило, если ты был настолько глуп, что дал себя обмануть, сам и расплачивайся за свою слабость.

Здесь и там можно пронаблюдать десятки людей, скатившихся на дно жизни. Как они дошли до этого? Почему не хотели работать? Есть ли для них место в обществе, которое каждый ребёнок называет самым лучшим?

«Помогите, – любят говорить такие, – нет денег даже на новый фильтр». А глаза печальные-печальные. Маска искажает голос до неузнаваемости, делает его смешным и немузыкальным. Почти всё правительство носит специальные микрофоны, чтобы их голоса были стальными и уверенными в действиях Хозяина.

Но политика в отношении тунеядцев непреклонна: охранники ловят их и доставляют на заводы, где они не только трудятся на славу нас, граждан, но и сами не остаются на дне серого тумана. Жаль только, живут на каторге недолго. От хорошей жизни быстро умирают, это факт. Я борюсь за своё существование, и поэтому живу.

Любопытный факт: хоть нищих и увозят на каторгу, иногда кажется, что меньше их не становится. Возможно, они сбегают с каторги, или вводят начальство в заблуждение, после чего их отпускают. Всё может быть. А могут они быть и тайными защитниками. Подавать милостыню запрещено, и полиция может контролировать соблюдение данного запрета. Она имеет на это право.

У нас много запретов. Всех даже сразу и не упомнишь. Прежде чем что-то сделать, что-то сказать, нужно пораскинуть мозгами. Нас учат этому с детства. Дело не в том, что я каторги боюсь. Это понятно. Каторга – это тяжко, всем известно. Просто перед тем, как что-то сделать, нужно прикинуть: не позорю ли я государства. Свою идеальную Родину.

Кстати, мы имеем право думать всё, что захотим. Ведь пока мысль не покинула пределы мозга, она ничего не значит, она не может рушить умы людей, расшатывать фундамент цельного общества. Поэтому я думаю всегда свободно.

Но как только мысль прошла фильтр разума и вырвалась на свободу, она может привести её бывшего обладателя к самому порогу Дворца Деактивации. Это уже зависит от самой мысли, от степени её враждебности. И потому лучше не разбрасываться ими, где попало. От этого может зависеть чья-то судьба, в первую очередь, собственно, ваша».

Чтение окончено. Следователь, который заметно покраснел, делает глоток воды. Вода! Вот она, в стакане – только руку протяни. Смакует жидкость. Довольно причмокивает, словно только что попробовал нечто невероятно вкусное. Ставит стакан на середину стола – как раз на длину цепей. Видно, у следователя во рту пересохло от долгого чтения. Алекс не пил уже десять или двадцать часов. Время остановилось.

– Как видите, мы расшифровали ваши письмена. Поймите, я отношусь к вам с уважением. Читаю каждый выпуск. Вы – профессионал. Но нет смысла замыкаться в себе. Нет смысла бороться, потому что мы уже победили. Поймите, мы желаем только раскрыть преступление, чтобы Сфера не пострадала.

– Как бы не так, расшифровали. Разве не узнали, где я служил? Чем в армии занимался? Да я менял шифр, – говорит Алекс и самодовольно улыбается. Делает быстрый бросок здоровой рукой, хватает стакан и выпивает его до дна.

Лицо служителя Закона вытянулось. Он переводит взгляд со стакана на подследственного, как будто пытается понять, куда исчезла вода. Демонстрирует Главреду свои эмоции. Но при этом – никуда не торопится, словно в его распоряжении – целая вечность.

– Хотел по-хорошему… – шепчет следователь и берёт в руки телескопическую дубинку.

Комнату для допросов наполняют крики, а на стенах появляются первые брызги крови. На губах – привкус металла. Алекс, смыкая зубы от боли, думает: кто убирает этот кабинет? И сколько воды на день дают за подобный труд? В какой-то момент звуки отодвигаются, и к нему приходит блаженное забытье. Он словно переносится назад: на несколько недель или даже месяцев. Кто под Сферой ведёт счёт времени?

Запись 4

– Итак, товарищи! – слышно бодрый голос диктора без фильтровых искажений. Просто он сидит в кабинке, где своя система очистки воздуха. Персональная! Голос чрезмерно бодр: диктор может быть разогрет спиртным. – Мимо нас проплывает, словно облако, новейший танк SAR-013! Мощнейший залп его пушек и вспомогательных орудий – надёжная защита Сферы от потусторонних тварей!

Аплодисменты. Овации. Алекс смотрит перед собой. На коленях – его рабочий лэптоп. Первый! Тот, где появляются только хвалебные оды Главе и Сфере. Хорошо, что маска скрывает лицо. Никто не видит уныния. Демонстрация силы… Далеко ли в прошлом те времена ожидания этого праздника? В прошлом, которого не существует.

Вялая, куцая колонна техники. Прямо на ходу глохнет боевая машина. Из неё выпрыгивают солдаты и пытаются привести БТР в порядок. Минута, другая. Наконец, машина заводится и рывками двигается вперёд. Пытается нагнать основную колонну. Все они отправятся за Сферу. Защищать её. Многие погибнут, ведь снаружи – ад. Там, где заканчивается цивилизация, начинается война.

Алекс пишет статью о Демонстрации силы. На автомате. Понимая, что в этот момент думает о чём-то другом, недосягаемом. Из-под его руки появляются бравурные строки, полные пафоса. Оптимизма. Пишет так, как и в прошлом году. Какая разница? Через месяц всё обнулится. Информация будет уничтожена. Бодрости его слога смог бы позавидовать даже диктор.

Вокруг радостно прыгают дети. Они так смешны в своих маленьких масках! Алекс чувствует, как по щеке пробежала слеза. Он хочет смахнуть её, ведь щекотно. Но для этого нужно пойти в изолированное помещение, снять очки, потом – одеться обратно. Долго. Поэтому он просто ждёт, пока слеза высохнет сама собой и перестанет доставлять ему дискомфорт.

Дети… Им всё в диковинку. Они не замечают, что техника – глохнет на ходу, а солдаты – шатаются от усталости и голода. Они не понимают, где они оказались, что это – лучший из миров, где им доведётся быть. Единственный мир. Они не смогут сделать глоток свежего воздуха, ведь здесь он недоступен. А снаружи – ещё хуже. Дети уверены, что Сфера – несокрушима. Им ещё предстоит разочароваться и в ней, и в себе, и в других людях.

Когда всё закончилось, люди встают и начинают аплодировать. Поскольку руки в перчатках, делают они это особенно: бьют ногами по полу. Некоторые так стараются, что прямо подпрыгивают. Бурные овации длятся так долго, что у Главреда устают ноги. К счастью, в этот раз благоразумие победило подобострастие.

Глава принимает овации. Он кивает головой – совсем чуть-чуть. Поворачивается то влево, то вправо. Все хотят его увидеть. И куда бы ни посмотрел Глава, люди начинают аплодировать активнее. Скачут, не жалея ни ног, ни сапог. Шум, гул заполняет площадь. В этом нечто воодушевляющее, но эффект скоротечен.

Алекс бредёт в Редакцию, держа лэптоп. Движется вперёд, как тень, чтобы верстать номер. Статьи, заметки, колонки. Ничего нового. Отправляет «Истину» куратору. Иногда тот тратит времени на чтение больше, чем Главред – на его написание. Его исправления, как всегда, глупы и бессмысленны. Алекс прячет первый бук в сейф. У него есть час, или два, пока он один. Достаёт второй бук. Пальцы проворно бегают по клавиатуре.

«Иногда грустно, когда писать и печатать нечего. Такое хоть редко, но бывает: даже солнце иногда пробивается из-за облаков, убивая нас своими радиоактивными лучами. Тогда я люблю читать старинные книги. Те запрещены, потому что чёрный шрифт отравляет воздух, и так насыщенный опасными газами. Все книги были собраны, деактивированы и переработаны в питательную смесь, давным-давно. Тогда это спасло многих каторжников от голода. Но раньше книг в мире было непростительно много – десятки экземпляров уцелело…

Несколько книг я храню в Метро. Огромные, длинные тоннели, где можно спрятать, что угодно. Это место, свободное от наблюдения. Скорее всего. Потому что человеку нужно давать немного свободы, иначе он сойдёт с ума. Глава мудр, он это понимает, и никогда не дожимает гайки до конца. Кстати, интересное выражение. Гайку можно зажать ровно до того, момента, пока у неё есть резьба. А потом – всё, сломается.

Кстати, в моей редакции работает сразу несколько сотрудников. Я у них не только за начальника, но и за лидера. Они меня уважают, а может – боятся. Кто-то пишет про погоду (какая работа халявная!), кто-то – о политике (тоже ничего нового, каждый раз одно и то же новыми словами).

А кто-то отвечает за творчество и должен писать стихи и рассказы о трудовых буднях. Но все они, относясь к труду совестно, спрашивают меня. Завидуют опыту и слогу. Хотя чему тут, а? Я такой же, как они, простой, проще некуда. Может, в этом и есть главный козырь?

Ох уж эти вопросы. Все мы люди и неплохо знаем друг друга. Так вот, скажите, могут ли два человека жить без ссоры? А два государства, два сообщества людей, настроенных противоположно по духу, могут ли прожить без войны? Лучших молодых людей, крепких духовно и физически, постоянно забирают охранять наш покой, за Сферу.

Там жить опасно. Воздуха почти совсем нет. Там мир страшен. Ужасные мутанты, бродячие стада людей с пятью руками, чудища размером с пятиэтажный дом. Ну, сам я не видел, но рассказывали. Говорили об этом люди, заслуживающие доверия. Выдержать такой мир может не каждый. Многие сходят с ума, и поступают с ними одинаково: перерабатывают в смесь.

Особенно трусов не любят… Да, трусы нам не нужны. И лучше умереть гражданином, чем жить в плену собственных нелепых страхов и фантазий, проистекающих из воображения. Не каждый отважится послужить своему государству, ибо не всем есть место в будущем.

Нашему миру не нужны свободные поэты, философы, художники. Ценность от их работ сопоставима с нулём, а затраты на ведение подобной жизни довольно высоки. Они пьют чью-то воду, едят питательную смесь. Дышат воздухом, который достоин лучшего, чем осесть в лёгких поэта. Втайне от всех я писал стихи, когда был совсем юношей. Мне приходилось их прятать, хранить в собственной голове, и вот почему.

Поэт не может писать бесчувственные стихи, иначе зачем их вообще писать? А те рифмованные строчки, что сочинял я, вызывали даже у меня, их обладателя, бурю эмоций, а попади они в общее информационное пространство – разрушили бы его часть до основания.

И я хранил их в себе, дабы не смущать остальных жителей, не показывать им, как красив мир и сколько в нём зла и несправедливости, сколько в нём прекрасных эмоций и любви. Если они не узнают обо всех моих мечтах, то будут жить спокойно, и эта наша основная цель – дышать ровно и глубоко».

Главред закрывает лэптоп и снова прячет его в сейф. Потом – достаёт первый бук. Они похожи друг на друга, как два брата. «Цензор…», – думает Алекс и так же поправляет себя. «Куратор. Сегодня кончил быстро». Отправляет свежий номер в печать. Трудящиеся, да и сам Глава, смогут прочесть его рано утром…

Запись 5

Новый день. Голова с утра болит, одышка: такое всё чаще, трудно сосредоточиться на чём-то одном. Алекс с трудом дошёл до редакции, и сейчас предвкушает, как выпьет витамины, и ему сразу станет лучше. Шлюз открывается. Чистка, дезинфекция. Он даже не успел снять маску, как загорелась красная лампочка. Посторонний!

Как они проходят внутрь? Почему? Зачем они пытаются ворваться в его одиночество? В этот маленький, но такой уютный мир. В редакцию. Алекс часто думает об этом, но никто не находит ответа. Всё потому, что счастливые люди похожи между собой, а вот несчастные – очень разные. Нет им числа.

Двери закрываются. Алекс снимает маску-шлем. Непрошенный гость совершает такое же движение. В его глазах – надежда, извинение и что-то ещё, что Главред не может прочитать. Ему не хочется тратить время на разговоры, но нужно как-то занять человека, пока не прибежит Стража.

– Чего вам? – строго спрашивает Алекс. Мужчина перед ним – совсем старик. На вид ему уже сильно за 45.

– Помогите, – просит мужчина, сжимая в руках старую маску. Голос его смешон даже без фильтра. Гнусавый, картавый и писклявый одновременно. – Вы ведь редактор «Истины». Главный! Помогите.

– Чего вам? – строго переспрашивает Алекс. – Ну?

– Мой сын… – в словах старика слышно горе. Безграничная печаль. – Он ни в чём не виноват. Его арестовали просто так. Ни за что. Это чудовищная ошибка. Вы должны, вы обязаны ему помочь. Вы ведь журналист!

– Ясно.

Алекс проворно надевает маску-шлем. Шлюз открывается. В его камеру вползает смог. Грязный воздух внешнего мира. А вместе с ним – стражники. Их трое: это вполне соответствует статусу Главреда. Не один, не двое, а трое. Уважают!

– Тревога? – спрашивает старший. Микрофон делает его голос не смешным, а грубым. Брутальным.

– Так точно, – отвечает Главред и кивает на своего гостя. Ему микрофон не положен. А потому голос смешной.

Просителя скрутили, а на голову напялили шлем. Электронные наручи издают щелчок: надёжно затворены, без пароля не вскрыть. Его выводят за шлюз. Но перед тем, как выйти, мужчина поднимает взгляд на Алекса. И там – недоверие, разбитые надежды, нечто такое сильное, отчего Главреду становится ещё хуже. Шлюз закрывается. Чистка, дезинфекция.

Алекс входит в редакцию. Открывает топ. Вытряхивает из банки витамины и тут же запивает их стаканом свежей воды. Ему лучше, мысли начинают принимать очертания. Новости, очерки, заметки. «Истина» выходит раз в неделю. Он помнил другие времена. Чуть ли не каждый день они готовили новый выпуск! Это – прошлое.

Теперь нет столько новостей, а главное – нет приказа публиковать их слишком часто. Теперь ему не нужно никуда торопиться. Времени ещё много. Главред извлекает из сейфа второй бук. Смотрит по сторонам. Какой бред, он же здесь один. Берёт новую карту памяти.

Головная боль постепенно проходит. И пальцы его летают по клавиатуре, а ненависть… Злость мечется в душе.

«Мне трудно писать об этом без агрессии, правда. Я пытаюсь, ищу в себе силы – и нахожу не сразу. Итак, один из прорывов, который удалось свершить государству – полный отказ от прошлого. История – это лженаука. Она заставляет гражданина оглядываться через плечо, а в защитном костюме это неудобно. Это опасно, шея будет болеть.

Совсем недавно мне довелось побывать на выступлении Главы, который является единоличным правителем нашего государства. Он стоял за стальной трибуной в безукоризненном чёрном комбинезоне, великолепной маске, и вид его был впечатляющим. Такой красивый. Такой брутальный! Голос – стальной, словно отлит в самой мощной доменной печи.

– История, дорогие граждане, отвлекает нас от будущности, – говорил Он стальным голосом, который маска совсем не искажала. – Новый Указ Меня – все газеты, вся печатная продукция… не дольше месяца. Если газете тридцать суток – обратить её в смесь, – Его руки в защитных перчатках жестикулировали, строя в воздухе замки из стекла и грязи. – Решение отдалось не сразу, я и сам полюбил смотреть назад, любоваться выделанным. Но время не ждёт, товарищи! Время – это продукт вечности. Вперёд, к новым достижениям!

Играла электронная музыка, громоздкая и неподъёмная. Люди топали кирзовыми сапогами в знак одобрения новости. В древности люди аплодировали ладонями, но попробуй похлопать ими сейчас! Кто слышал хлопок двух ладоней последние лет сто? И я тоже аплодировал, и подпрыгивал, чтобы выразить своё одобрение.

Пройдут годы. Теперь я рад, обладая бесценным знанием. Я овладел лженаукой, стал её тайным любовником. Мои шифры главных событий Сферы спрятаны тут и там, и разгадать их очень тяжело. Допустим, кто-то найдёт карты памяти, но что он обнаружит?

Бессмыслицу. Кое-где она напоминает узоры. Кое-где – бред сумасшедшего. Только читатели будущего, живущие вне рамок Сферы, смогут прочесть их. И понять. Изучить летопись падшего мира. Мой дед научил меня многому, в том числе и полному контролю над своими мыслями. Так жить гораздо интереснее, когда ты держишь себя. После решения Главы я начал замечать, что почти всегда публикую одни и те же материалы. Круг замкнулся – история закончилась.

Что же может заменить историю? Чем сплотить народ перед тяжёлым настоящим и нелёгким будущем. Конечно, право должно играть цементообразующую роль. Закон – это последнее, что у нас есть. Законы выбиты на обшивке Движущегося Парламента (или Передвижного Правительства, как кому больше нравится). Когда я был маленьким, мог неделями преследовать убегающее здание, пока не выучил Законы наизусть.

Впрочем, это было напрасным: когда я учился в университете, Законы стали цитировать по радио, ровно пять часов в день, каждые сутки. Дьявольский труд, читать и слышать каждый день одно и то же. Но кто потом скажет, что государство нас не предупреждало? Не просило, не умоляло не нарушать закон? Не настраивало быть послушным и смиренным? Правильно, совесть государства чиста. Это главное, когда точно знаешь, на ком лежит ответственность.

Когда я был маленьким, я смог почитать цитаты древних философов, которые творили до появления Сферы. Все они говорили, что мысли – начало действий и поступков. Другими словами, если о чём-то долго говорить и писать, то это непременно происходит. В корень смотрели!

Мы так часто писали о сильном процветающем государстве, и неужели слова наши стали правдой? Разве это оно, то самое, о чём мечтал весь человеческий род на протяжении своего существования? А ведь существует он тысячу лет, или даже две, срок необъятный, который не охватить ни одному человеку.

Неужели с самого своего начала он писал историю, а если пишет он так, как наши государственные издания, то, бесспорно, врал, лгал, хотел показать своим потомкам, как хорошо ему жилось. И правильно делает мудрый Государь, уничтожая газеты, переделывая их в питательную смесь. Ведь правды в них мало, да и та приукрашенная.

Так неужели вокруг цветущий сад, дети в воздушных одеждах и прекрасные женщины? Нет, маленькие граждане сгибаются под тяжестью взрослых масок, а бабы измученно переступают в своих модных кирзовых сапогах, инкрустированных осколками стекла, носят наверх на комбинезоны старые металлические сетки и называют их юбками, протирают лицо технической смазкой, но вряд ли это поможет им сохранить красоту. Красоты и так не было.

Откуда взяться красоте в этом мрачном мире, последнем куске земной поверхности, где человек смог схватиться за жизнь, как падающий хватается за кусок отслоившегося уплотнителя?

Наша тяжёлая жизнь диктует нам суровые Законы, от соблюдения которых зависит существование. Убийства, шантаж, мужеложство не приветствовались во все времена. Однако у нас есть ряд запретов, которые могут на первый взгляд показаться странными.

Даже если вы счастливый обладатель одного из флянов алкоголя, не советую вам собирать хоть сколько-нибудь большую компанию и употреблять его там. Лучше распить алкоголь в одиночестве, смакуя последние остатки былого веселья, можно даже не запивать питательной смесью – так ощущения ярче.

Когда я учился в Университете, самодельные спиртные напитки, полученные, как правило, в результате переработки нефти, можно было без труда найти у предприимчивых торговцев. Но время, как костюм того самого барыги, темнеет, и вот уже больше десяти лет спиртное под строжайшим запретом.

Трудно управлять заводом, где каждый второй находится в невменяемом состоянии души. Забытые маски, порванные комбинезоны – всё это уменьшает народонаселение, а потому было принято решение выпуск алкогольных напитков остановить в связи с дурным влиянием его паров на атмосферу.

Смесь в помещениях такая, разве что не задохнуться, а ещё этот противный запах. Хотя я скучаю по горьким губам живительной жидкости, благодаря которой читать постановления Главы можно было целые ночи напролёт. Но Закон таков, и не мне, жалкому журналисту, с ним спорить.

Почему запретили сигареты, вы, наверное, догадались. Для начала немного истории, поведанной мне моим дедом. Он утверждал, что в незапамятные времена сигареты росли прямо на особом кустарнике (это такое маленькое дерево, которое почти не даёт тени), и древние зачем-то добавляли к нему фильтр, аналог нашего современного, только уменьшенный вариант.

Благодаря огню продукция поджигалась и употреблялась через вдыхание. Сигарет я не застал, и потому мне тяжело судить о потере этого продукта. Вы уж простите мне мой официальный язык, но, говоря об истории, я то и дело переключаюсь на него, это на уровне неумышленных действий.

Так вот, о запрете. Дело тут даже не в превышенной концентрации отравляющих веществ под куполом нашей сферы, коими также изобиловали сигареты. Просто не каждый мог позволить себе купить пачку табачных изделий даже маленького формата, а это, согласитесь, не есть справедливо. Проще было переработать их в питательную смесь и раздать нищим. То, что переработали, известно доподлинно, но кому раздали – история умалчивает, прикрывая глаза. Да и нет у нас истории. Я говорил об этом неоднократно.

Для того, чтобы ни одно преступление не осталось безнаказанным, в моей державе разработан институт доносительства. Согласитесь, что, не доложив о преступлении, вы становитесь соучастником. Впрочем, я, как представитель творческой профессии, никогда не доношу, ибо у меня тонкая натура, и потом я не могу работать.