Мистические истории. Святилище

– Сифорт! – молвил Инголдсби после краткой паузы. – Я… Но тише! Вот барышни и мой отец. Я уведу дам и предоставлю вам возможность объясниться с батюшкой один на один: изложите ему вашу просьбу, а о ваших панталонах мы потолкуем позже.

Отвлекающий маневр Тому удался; он повел дам en masse[30] якобы посмотреть замечательный образчик растения семейства Dodecandria Monogynia, который они так и не смогли найти, в то время как Сифорт смело двинулся на штурм и одним ударом снес укрепления «батюшки». Не буду вдаваться в подробности атаки: достаточно сказать, что она принесла такую викторию, какой только и можно было пожелать, и что Сифорта снова отправили к дамам. Счастливый влюбленный последовал за интересующимися ботаникой и вскоре настиг их; и вот уже Чарльз крепко сжимал руку Кэролайн, немного отставшей от остальной компании в тщетных попытках записать по классификации Линнея название даффи-даун-дилли[31].

Что был им весь мир, его шум, его бессмыслица и пресловутые «панталоны»?

Сифорт находился на седьмом небе от счастья; в тот вечер он удалился в свою комнату таким счастливым, будто никогда и не слышал ни о каких злых духах, а его движимое имущество было так же надежно ограждено законом, как и недвижимое. Иное дело Том Инголдсби: тайна – а тайна, несомненно, существовала – не только возбудила его любопытство, но и задела его самолюбие. Прошлой ночью боевой дозор оказался напрасным, вероятно, по той причине, что Том нес его в открытую. Сегодня вечером он спрячется – не за гобеленом, поскольку то немногое, что от гобелена осталось, было, как мы уже убедились, прибито к стене, а в маленькой кладовке в углу «дубовых покоев»: если неплотно прикрыть дверцу, то оттуда можно видеть все, что происходит в комнате.

Там-то юный охотник за привидениями, запасшись крепкой тростью, и занял позицию за полчаса до того, как Сифорт отправился спать. В свою затею Том не посвятил даже друга, твердо решив, что если замысел не сработает, то виноват в неудаче будет только он сам.

В обычный час, когда все отправлялись спать, Том увидел из своего укрытия, как лейтенант вошел в комнату и несколько раз прошелся по ней с таким радостным выражением лица, которое свидетельствовало, что все его мысли заняты главным образом скорым счастьем. Затем лейтенант начал неторопливо раздеваться: сюртук, жилет, черный шелковый галстук, за ними сброшены зеленые сафьяновые туфли, затем – да, и затем – лицо Чарльза приобрело серьезность; его, казалось, внезапно осенило, что у него остались лишь последние панталоны, причем не его собственные, и что завтрашнее утро будет для него последним в этом доме, и что, если он потеряет и эти бриджи… Взгляд его говорил о том, что решение принято: Сифорт застегнул ту единственную пуговицу, которую только что расстегнул, и улегся в постель, не совершив до конца трансформацию, – наполовину куколкой, наполовину личинкой.

Том Инголдсби утомленно следил за спящим при мерцающем свете ночника, пока бой часов, возвестив час ночи, не побудил его пошире приоткрыть дверцу, чтобы удобнее было наблюдать. Каким бы легким ни было это движение, но, судя по всему, оно привлекло внимание Чарльза: тот внезапно сел на постели, прислушался, а затем и встал. Инголдсби уже приготовился обнаружить свое присутствие, но тут при свете ночника, ярко осветившего лицо его друга, заметил, что, хотя глаза Чарльза и открыты, «их чувства закрыты»[32], – и тот все еще во власти сна. Сифорт медленно подошел к туалетному столику, зажег свечу от стоявшей там лампы, затем, вернувшись к изножью кровати, казалось, нетерпеливо искал что-то и не мог найти. Несколько мгновений он, казалось, был чем-то встревожен, расхаживая по комнате и осматривая стулья. Подойдя вплотную к большому зеркалу-псише, стоявшему сбоку от туалетного столика, Чарльз остановился, словно бы разглядывая в нем свое отражение. Затем он вернулся к кровати, надел сафьяновые туфли и, крадучись, направился к маленькой двери, которая выходила на отдельную лестницу.

Когда он отодвинул засов, Том Инголдсби выбрался из своего укрытия, но лунатик не услышал его; Чарльз Сифорт тихо спустился по лестнице, сопровождаемый на должном расстоянии своим другом, открыл дверь в сад и сразу же оказался среди самого густого кустарника, который рос здесь у подножия угловой башни и скрывал заднюю дверь от посторонних взоров. В этот миг Инголдсби чуть не испортил все дело, оступившись: легкий звук вспугнул Сифорта, он остановился и обернулся. И когда полная луна осветила бледное и настороженное лицо Чарльза, Том испуганно заметил, что взор его друга неподвижен и тускл.

Но мысли не было в глазах,На что направлен взор?[33]

Полнейшая неподвижность, соблюдаемая преследователем, казалось, успокоила лунатика; он отвернулся, вытащил спрятанную в ветвях густого лавра садовую лопату и, вскинув ее на плечо, проворно углубился в заросли кустарника. Дойдя до того места, где, казалось, землю недавно вскапывали, он с усердием принялся за работу, пока, откинув несколько лопат земли, не остановился, не отбросил свой инструмент и не начал преспокойно снимать панталоны.

До этой минуты Том не сводил с лунатика взгляда; теперь же он осторожно двинулся вперед, и, пока его друг был занят тем, что выпутывался из своих одежд, завладел лопатой. Тем временем Сифорт достиг цели: на мгновение он замер со «знаменами, что вьются на ветру»[34], всецело занятый тем, что аккуратно сворачивал белье в тугой узелок, и совершенно не обращая внимания на дыхание небес, которое, как можно предположить, в такой момент и в таком положении «слишком грубо касалось его тела».

Он как раз собирался наклониться пониже, чтобы уложить панталоны в могилу, которую сам же для них и вырыл, когда Том Инголдсби подошел к нему сзади и плоской стороной лопаты…

Потрясение оказалось сильным: сколько нам известно, лейтенант Сифорт никогда больше не страдал сомнамбулизмом. Одни за другими его бриджи, брюки, шерстяные в рубчик панталоны, шелковое нижнее белье, серая форма с красными лампасами Второго Бомбейского полка были извлечены на свет божий – спасены из могилы, в которой были погребены слоями, точно рождественский пирог, и, после того как их хорошенько проветрила миссис Ботерби, снова годились к носке.

Семья, особенно дамы, посмеялись; Питерсы посмеялись; Симпкинсоны посмеялись; Барни Магуайр воскликнул: «Черт побери!», а мадемуазель Полин – свое «Mon Dieu!»

Чарльз Сифорт, не в силах выдержать насмешек, подстерегавших его со всех сторон, отбыл на два часа раньше намеченного – однако в скором времени возвратился и, повинуясь просьбе тестя, отказался от охоты на раджей и отстрела набобов и повел свою застенчивую невесту к алтарю.

Мистер Симпкинсон из Бата на церемонии присутствовать не смог, так как находился на грандиозном съезде ученых мужей, которые тогда собрались со всех уголков цивилизованного мира в городе Дублине. Его эссе, доказывающее, что земной шар – это огромный ком заварного крема, взбитого вихрями и сваренный электричеством, несколько перепеченный на острове Портленд и недопеченный в торфяниках болота Аллена, – получило высочайшую оценку и едва не завоевало Бриджуотерскую премию.

Мисс Симпкинсон и ее сестра были на свадьбе подружками невесты; первая написала эпиталаму, а вторая воскликнула «Душа моя!» при виде парика священника. С тех пор прошло несколько лет; брачный союз Чарльза и Кэролайн увенчался двумя-тремя хорошенькими маленькими ростками семейного древа, из которых мастер Недди – «дедушкин любимец», а Мэри-Энн – маменькина «булочка». Я лишь прибавлю, что мистер и миссис Сифорт живут вместе так счастливо, как только могут жить два добросердечных и добродушных, очень любящих друг друга человека, и что со дня женитьбы Чарльз не выказывал склонности выпрыгивать из постели или бродить по ночам на воздухе, – хотя, несмотря на всю его готовность следовать каждому желанию и прихоти молодой жены, Том намекает, что прелестная Кэролайн все еще иногда пользуется этим, чтобы «надеть панталоны».

Э. и Х. Херон

История Грей-хауса

Перевод А. Бродоцкой

Мистер Флаксман Лоу утверждает, что лишь единожды взялся за расследование загадочных потусторонних явлений по собственному почину. Этот случай он всегда называет «Дело о Грей-хаусе». Этот дом значится под другим названием в анналах отнюдь не одного научного общества, и странные подробности истории, которая сильно раздвинула горизонты наших представлений об ужасном и фантастическом, вызывают жаркие споры. О Грей-хаусе написаны статьи и исследования едва ли не на всех европейских языках, и это пролило свет на множество леденящих душу фактов более или менее аналогичной природы. Поначалу возникли сомнения, стоит ли знакомить публику с этой историей, хотя у нее и есть объяснение – кошмарное, но все же не совсем безосновательное. Однако в дальнейшем было принято решение включить ее в настоящий сборник.

Засушливым летом 1893 года мистер Лоу по воле случая остановился в уединенной деревушке на Девонском побережье. Он был всецело поглощен изучением ископаемых находок, связанных с древнескандинавскими календарями, а посему из всех местных жителей общался только с одним человеком – это был некий доктор Фримантл, и он, помимо врачебного дела, неплохо знал еще и ботанику.

Как-то днем, совершая совместную автомобильную прогулку, мистер Лоу и доктор Фримантл очутились в долине, подобно чаше прятавшейся среди холмов в нескольких милях от берега. Проезжая через нее по проселку, который вел круто в гору и с обеих сторон был обсажен густым кустарником, разросшимся и нависавшим над головой, они в просвете среди листвы заметили серую двускатную крышу, видневшуюся над ветвями раскидистого кедра.

Флаксман Лоу указал на нее спутнику.

– Это дом молодого Монтессона, – ответил Фримантл, – и слава у него самая недобрая. Впрочем, не по вашей части, – добавил он с улыбкой. – Кошмарная слава этого дома вызвана отнюдь не обитающими в нем привидениями, а чередой произошедших здесь загадочных убийств.

– Похоже, сад давно заброшен. Пожалуй, я нигде не видел таких зарослей.

– На Британских островах подобного уж точно быть не может, – отозвался Фримантл. – Усадьба опустела, отчасти потому, что Монтессон не хочет здесь жить, отчасти потому, что невозможно найти работников, которые согласились бы приблизиться к дому. Климат в наших краях теплый и влажный, дом расположен уединенно, поэтому зелень и разрослась так буйно. В низине протекает ручей, и я думаю, что под пригорком, там, где виднеется полоса желтой африканской травы, образовалось настоящее болото.

Фримантл прибавил скорости, и они выехали на гребень холма. Оттуда была видна пышная растительность, подернутая пеленой поднимающегося тумана, который заволакивал крышу Грей-хауса.

– Да, – сказал Фримантл в ответ на замечание мистера Лоу. – Сторож Монтессона, который жил здесь и присматривал за усадьбой в отсутствие хозяина, превратил эти угодья в субтропический сад. Когда-то бродить по нему было для меня одним из величайших удовольствий, но я женился, и супруга, наслушавшись всяческих россказней, этого не приветствует.

– Что же может с вами случиться?

– Я могу погибнуть, – кратко отвечал Фримантл.

– От чего? От малярии?

– Нет, не от болезни, друг мой. Убитые в Грей-хаусе были повешены!

– Повешены? – изумленно повторил Флаксман Лоу.

– Да, повешены. Именно повешены, а не просто задушены, как показывают следы на шее. Если бы здесь был замешан призрак, вы могли бы провести расследование. Монтессон был бы вам только благодарен, если бы вам удалось разгадать загадку.

– Расскажите поподробнее.

– Я расскажу все, что знаю сам. Отец Монтессона умер лет пятнадцать назад, назначив ему в опекуны дальнего родственника по имени Лемперт, который, как я уже упомянул, был садоводом-любителем и высадил вокруг дома всевозможные заморские цветы и кустарники в восхитительном разнообразии. Лемперта в округе недолюбливали, и его внешность лишь способствовала общей неприязни – косоглазый, лицо, похожее на свиную морду, и манера подходить бочком, по-крабьи, и никогда не смотреть в глаза собеседнику. Он погиб первым.

– Его тоже повесили? Или он повесился сам?

– В его случае ни то ни другое. С ним приключился какой-то припадок, прямо перед домом, когда он высаживал свое очередное приобретение. Если бы не свидетельства тех, кто был тогда рядом, я бы сказал, что его смерть последовала от какого-то страшного душевного потрясения. Но и садовник, и родственница покойного, миссис Монтессон, единодушно заявили, что он отнюдь не перенапрягся и не узнал никаких неприятных новостей. Он был вполне здоров, и я не видел никаких существенных причин для его смерти. Он просто садовничал – и, по-видимому, укололся о гвоздь: на указательном пальце была капелька крови.

Затем все шло хорошо года два, но потом, во время летних каникул, случилась беда. Монтессону тогда было, наверное, лет шестнадцать, и у него был гувернер. Жили в усадьбе и его мать и сестра – хорошенькая девушка несколькими годами старше. Однажды утром девушку нашли на гравии под окном – мертвой. Послали за мной, и после осмотра я обнаружил поразительный факт: ее повесили!

– Убийство?

– Разумеется, убийство, хотя мы не нашли никаких следов убийцы. Девушку похитили из спальни и повесили. Затем веревку убрали, а бедняжку выбросили из окна, под которым она и лежала. Преступление стало настоящей сенсацией в округе, и полиция долго им занималась, но расспросы так ничего и не дали. Недели через две Платт, гувернер, сидел и курил у открытого окна кабинета. А утром его обнаружили перевесившимся через подоконник. В том, как он встретил свою смерть, не было никаких сомнений: мало того что у него осталась глубокая борозда от веревки поперек горла, но и шея его была сломана аккуратно, как в Ньюгейтской тюрьме! Однако, помимо этого, как и в предыдущем случае, ничто не указывало на то, как он встретил свою смерть: ни веревки, ни следов чьих-то ног или борьбы, которые позволили бы заподозрить присутствие посторонних, одного или нескольких. Но я могу сказать на основании фактов, что это не могло быть самоубийством!

– Вижу, у вас были какие-то подозрения, – сказал Флаксман Лоу.

– Да, были. Но дело было давно, и теперь я думаю, что, вероятно, ошибся. Должен объяснить, что ветви кедра, который вы видели, тянутся к окнам комнат, которые занимали соответственно мисс Монтессон и Платт в момент гибели, и не доходят до них на несколько футов. Я уже говорил вам, что никаких следов, ведущих к дому, не нашли. Поэтому мне пришло в голову, что человек достаточно сильный и ловкий мог прыгнуть с кедра в открытые окна и затем сбежать тем же путем, поскольку окна открываются вертикально, и, если обе створки открыты, промежуток между ними довольно велик. Но убийства были настолько бесцельными и случайными, что поневоле приходила в голову мысль о слепой силе, не наделенной разумом.

Мне вспомнился рассказ Эдгара По об убийстве на улице Морг, где, как вы помните, преступление совершал орангутан. Я не исключал, что Лемперт, который был человеком замкнутым и чудаковатым, мог, помимо всего прочего, купить обезьяну и выпустить ее на волю в лес. Поэтому я как следует обыскал и парк, и все угодья, но мы так ничего и не нашли, и я давно отбросил эту идею.

Лоу некоторое время молча обдумывал услышанное, затем уточнил даты всех трех смертей. Фримантл ответил со всей определенностью, и оказалось, что все убийства произошли в одно и то же время года, то есть летом. Тогда мистер Лоу предложил расследовать их как дела с участием потусторонних сил, если Монтессон не станет возражать. В ответ Монтессон первым же поездом примчался в Девон и попросил разрешения сопровождать мистера Лоу во время его изысканий.

Флаксман Лоу быстро обнаружил, что общество Монтессона может оказаться очень полезным для него. Монтессон был блондин плотного сложения, человек явно волевой и с сильным характером. Лоу отложил свои книги и сразу же вместе с Монтессоном отправился обследовать Грей-хаус, пока солнце еще не село.

Трудно подобрать слова, чтобы описать все пышное буйство дикой растительности, сквозь которую им приходилось продираться. Молодая, сочная, роскошная листва застилала и отчасти скрывала сырую гниющую старую поросль под ней. Пробравшись сквозь заросли высокого тростника, под толстым ковром которого разливался ручей, стремительно превращавший сад в болото, Лоу и Монтессон вышли на открытое пространство, когда-то бывшее лужайкой вокруг дома.

Под нестрижеными деревьями буйно разрослись сорняки и кусты ежевики. Там и сям цвели экзотические растения. При приближении людей лишь ласка метнулась прочь по узкой тропе, грязной и заросшей крапивой, – эта тропа вела вглубь почернелых кустов вокруг дома. В остальном всюду царило запустение; казалось, ни один листок не дрогнет в этот безветренный знойный день. Приземистый серый фасад был увит лианами с темными листьями и красными цветами наподобие орхидей, а чуть левее Лоу заметил кедр, о котором упоминал доктор Фримантл.

Лоу медленно подошел к оплетенной вьюном покосившейся калитке, выходившей на лужайку, и впервые подал голос.

– Расскажите мне о нем. – Он кивнул в сторону дома.

Монтессон повторил уже знакомую историю, но с некоторыми подробностями:

– Отсюда видно то самое место, где все происходило. Верхнее из этих двух окон в тени кедра, окруженных лианой, – бывшая комната моей сестры, а нижнее – окно кабинета, где погиб Платт. Гравийная дорожка внизу тянулась вдоль всего фасада, но теперь заросла. Фримантл рассказывал вам о Лоуренсе?

Лоу покачал головой.

– Мне невыносимо даже смотреть на этот дом, – хрипло проговорил Монтессон. – Его ужасная тайна у меня будто в крови. Не могу забыть… Мать уехала в тот день, когда погиб Платт, и больше ни разу здесь не была. Но когда я стал совершеннолетним, я решил предпринять еще одну попытку пожить здесь, надеясь, что при этом мне подвернется случай разобраться в событиях прошлого. Я велел расчистить территорию вокруг дома и, выпустившись из Оксфорда, приехал сюда с однокурсником по имени Лоуренс. Мы провели здесь пасхальные каникулы за чтением, и все шло неплохо. Тем временем я осмотрел весь дом, чтобы обнаружить какой-то тайный вход или комнату, но ничего подобного не нашлось. В этом доме нет призраков. Ничего сверхъестественного здесь никогда не видели и не слышали, ничего, кроме двух жутких бессмысленных убийств!

Через несколько мгновений он продолжил рассказ:

– Следующим летом Лоуренс снова приехал со мной. Однажды жарким вечером мы курили, прогуливаясь по гравию под окнами. Ярко светила луна, и я помню тяжелый аромат этих красных цветов. – Монтессон огляделся со странным выражением. – Я отлучился за сигарой. Мне потребовалось несколько минут, чтобы выбрать нужную коробку и раскурить сигару. Когда я вернулся, Лоуренс лежал у стены скорчившись, словно упал с большой высоты, и был мертв. Вокруг его шеи шла та же синеватая борозда, которую я видел в двух других случаях. Можете представить себе, каково это – оставить человека живым и здоровым всего на пять минут, а вернувшись, найти его мертвым, причем, судя по всему, повешенным! И, как всегда, никаких следов ни веревки, ни борьбы, ни убийцы!

Задав несколько вопросов, мистер Лоу предложил войти в дом. Было очевидно, что его покидали в спешке. В комнате, которую когда-то занимала мисс Монтессон, лежали ее девичьи сокровища – пыльные, выцветшие, поеденные молью. На пороге Монтессон остановился.

– Бедная малютка Фэн! Все так, как она это оставила! – пробормотал он.

Кедр за окном бросал в комнату мрачную тень, диковинные красные цветы неподвижно висели в раскаленном воздухе.

– Окно было открыто, когда нашли вашу сестру? – спросил Лоу, осмотрев комнату.

– Да, стояла жара – начало августа. С тех пор в этой комнате никто не жил. После истории с Платтом я старался не заглядывать в это крыло, так что мы с Лоуренсом решили покурить на этом участке лужайки по чистой случайности.

– Значит, можно предположить, что неведомая опасность подстерегает только по эту сторону дома?

– По-видимому, да, – ответил Монтессон.

– Вашу сестру видели живой в последний раз в этой комнате? А Платта – в комнате прямо под ней? А вашего друга?

– Лоуренс лежал на гравийной дорожке прямо под окном кабинета. Все они погибли в тени кедра. Это ведь Фримантл натолкнул вас на такую мысль? Гибель бедняги Лоуренса заставила отмести его теорию. Никакая обезьяна не выжила бы в Англии целых пять лет на воле, к тому же в любом случае ей нужно было бы где-то скрываться.

– Пожалуй, – рассеянно отозвался Лоу. – А теперь нам следует постараться найти смысл во всем этом. Чувствуете ли вы себя в силах – учитывая все, что вам довелось пережить в этом доме, – чувствуете ли вы себя в силах остаться здесь со мной на одну-две ночи?

Монтессон снова встревоженно обернулся через плечо.

– Да, – сказал он. – Я знаю, мои нервы не так спокойны и крепки, как следовало бы, но я поддержу вас. К тому же вы не найдете в наших краях больше никого, кто был бы готов так рискнуть. Вы видите, что это не призрак и не какая-то воображаемая сила, – вам грозит самая реальная опасность. Подумайте хорошенько, мистер Лоу, прежде чем пускаться в такую авантюру.

Лоу посмотрел в голубые глаза Монтессона, устремленные на него. Это были глаза усталые и беспокойные – и в сочетании со сжатыми губами и выпяченным квадратным подбородком они сказали Лоу о том, какая внутренняя борьба идет в этом человеке – между расшатанными нервами и сильной волей, которая сдерживает их.

– Если вы поможете мне, я постараюсь докопаться до сути, – сказал Лоу.

– Не уверен, что мне следует позволять вам так рисковать своей жизнью, – отозвался Монтессон и провел рукой по лбу, изборожденному ранними морщинами.

– Но почему же? Кроме того, я сам вызвался. Что касается риска для жизни, мы действуем во благо человечества.

– Не могу сказать, что мной движет то же самое, – удивленно отвечал Монтессон.

– Если мы лишимся жизни, то лишь потому, что старались сделать этот уголок земли чистым, здоровым и безопасным для жизни человека. Когда речь идет о преступлении, изловить убийцу – наш долг перед обществом. А здесь у нас действует какая-то убийственная сила непостижимой природы – и разве мы не должны точно так же стараться уничтожить ее, даже рискуя собой?

Итогом этой беседы было решение провести ночь в Грей-хаусе. Около десяти часов вечера Лоу и Монтессон отправились в путь, намереваясь пройти той же тропой, которую более или менее успешно расчистили себе днем. По совету Флаксмана Лоу Монтессон взял с собой длинный нож. Ночь была необыкновенно жаркая и тихая, и путь им озарял лишь тонкий серп луны. Они пробирались сквозь кусты, спотыкаясь о спутанные корни и сорняки, и искали дорогу буквально ощупью, пока не очутились у калитки возле лужайки. Там они ненадолго остановились, чтобы посмотреть на дом, высившийся посреди диковинного моря зелени, и на тусклую луну – она висела низко над горизонтом, бросая тусклые блики на окна и запустелые окрестности. В это время над лужайкой пролетела сова, ухая и хлопая крыльями.

В любой момент им предстояло схватиться с загадочной смертоносной силой, обитавшей в усадьбе. Теплый, проникнутый запахом зелени воздух и зловещие тени словно искрились, заряженные чем-то неведомым и зловещим. Когда Лоу и Монтессон подошли к дому, Лоу уловил тяжелый сладкий аромат.

– Что это? – спросил он.

– Так пахнут те алые цветы. Невыносимо! Их завез сюда Лемперт, – раздраженно ответил Монтессон.

– В которой из комнат вы проведете ночь? – спросил Лоу, когда они очутились в холле.

Монтессон ответил не сразу.

– Вы слышали, как седеют от страха? – И он рассмеялся в темноте. – Это обо мне!

Его смех Флаксману Лоу не понравился: Монтессон был всего на волосок от истерики, причем на самый тоненький волосок.

– Мы ничего не обнаружим, если не будем сидеть в одиночестве у раскрытого окна, как они, – сказал Лоу.

Монтессон взял себя в руки.

– Да, пожалуй, вы правы. Они были одни, когда… Доброй ночи. Если что-то случится, я позову вас, и вы должны поступить так же. Только, ради бога, не усните!

– И помните, что бы к вам ни прикоснулось, отсекайте это ножом, – напутствовал его Лоу.

Он постоял на пороге кабинета, слушая тяжелые шаги Монтессона, удалявшегося вверх по ступеням, поскольку тот предпочел провести ночь в комнате сестры. Лоу услышал, как Монтессон наверху прошел к окну и распахнул его.

Вернувшись в кабинет, мистер Лоу тоже попытался открыть окно, но обнаружил, что это невозможно, так как вьющаяся лиана плотно оплела деревянную раму и намертво скрепила створки вместе. Оставалось только одно: выйти из дома и встать там, где в роковую ночь стоял Лоуренс. Лоу осторожно обошел дом и очутился с его южной стороны.

Там он около часа мерил шагами лужайку в темноте.