Граница теней

Прошёл час. Может, два. Время потеряло всякое значение. Слои грязи с трудом поддавались, пальцы саднили, и каждый раз, когда он с силой втыкал лопату в землю, по рукам проходил неприятный удар. Рядом кто-то тяжело дышал, изредка раздавались глухие удары молотков и металлический скрежет.

– Эй, ты! – голос бригадира вывел его из ступора. – Поможешь с трубами.

Хайм выпрямился, размял плечи, но тут же пожалел об этом – спину пронзило болью. Он шагнул за бригадиром и остановился перед кучей металлических труб.

– Переноси вон туда, – бригадир кивнул на место, где уже образовалась аккуратная стопка. – Постарайся не напортачить.

Хайм вздохнул и наклонился, чтобы ухватить одну из труб. Она оказалась чертовски тяжёлой, и он почувствовал, как напряглись все мышцы спины и рук. Сделав над собой усилие, он потащил её к указанному месту.

– Вон ещё один дохляк, – раздался чей-то насмешливый голос.

Хайм бросил взгляд на говорившего – высокий, жилистый мужчина, явно проработавший здесь не один год. Он ухмыльнулся, глядя, как Хайм корячится с трубой.

– Ты их будешь таскать так долго, что мы все тут умрём, – добавил другой рабочий, хрипло засмеявшись.

– Ничего, со временем привыкну, – буркнул Хайм, чувствуя, как спина отзывается напряжением.

Никто не предложил помощь, никто даже не дал совета. Здесь каждый был сам за себя.

К середине дня его руки дрожали, а пальцы, казалось, вот-вот откажут. Футболка прилипла к телу, пропитанная потом и пылью. Он даже не заметил, как язык прилип к нёбу от жажды. Сглотнуть было больно. Где-то далеко кто-то кашлянул, раздался гулкий стук молотка.

– Перерыв, – наконец раздался голос бригадира.

Хайм опустился на обломок бетона, вытирая лоб запыленным рукавом.

– Как оно? – спросил кто-то рядом.

Он повернул голову. Рядом присел тот же самый жилистый мужчина, который недавно смеялся над ним. Теперь в его взгляде было чуть меньше насмешки.

– Не знаю, ощущение, что кости скоро рассыпятся, – признался Хайм, растирая пальцы.

– Привыкнешь. Все привыкают. Или нет, – он пожал плечами и сделал глоток из пластиковой бутылки. – Здесь нет выбора.

Хайм вздохнул. В этом городе действительно не было выбора. Только работать или исчезнуть.

В воздухе витал запах ржавчины, перемешанный с потом и пылью. Над головой медленно проплыл дрон, монотонно жужжа своими камерами. Он на мгновение замер, наведя объектив, а затем продолжил свой путь.

Хайм закрыл глаза, пытаясь на секунду отключиться от этого места. Но даже с закрытыми глазами он слышал тяжёлые шаги, глухие удары и хриплые голоса людей, которые привыкли жить в этом аду. День только начинался, а он уже чувствовал себя выжатым до последней капли.

***

Расставшись с Хаймом, Лола задумчиво побрела прочь от перекрестка в сером предрассветном сумраке. Воздух был тяжелым, влажным, источающим все неприятные запахи в один момент. Город казался сонным, но не мирным. Тусклые фонари отбрасывали рваные тени на потрескавшийся асфальт, а в переулках скреблись крысы, копошась в кучах мусора. Небольшой робот-уборщик лениво передвигался по улице, но его работа была тщетна – грязь и пыль Омега-Сити не исчезали, они были частью этого места.

Лола шла быстрым шагом, кутаясь в тонкую куртку, но холод пробирался сквозь ткань. Мысли роились в голове: какие люди её встретят, какой окажется работа, как вести себя, чтобы не вызвать подозрений. Она повторяла про себя своё новое имя, заставляя себя свыкнуться с ним.

Больница оказалась массивным серым зданием, облупленные стены которого помнили слишком много боли. Внутри пахло антисептиком, гнилью и потом. У входа на носилках лежал человек, его лицо было испещрено язвами, а глаза тускло смотрели в пустоту. Медики его не замечали.

– Медсестра? – хрипло произнёс высокий мужчина в белом халате, который был таким же серым, как стены. Его резкие черты лица и прищуренные глаза выдавали человека, привыкшего не терять времени впустую.

– Да, – ответила Лола, сглотнув.

– Хорошо, работать начнёшь прямо сейчас. Нам некому менять повязки и чистить палаты. Кому-то повезло больше, – он кивнул в сторону женщин, занимавшихся пациентами. – А кто-то займётся грязной работой.

Он сунул ей в руки пару перчаток, которые уже не выглядели чистыми, и жестом указал на палату.

Первое, что ударило в нос Лоле, когда она вошла внутрь, был отвратный запах. Он был липким, удушливым, смесью антисептика, старой крови и чего-то разлагающегося. Металлические койки стояли в два ряда, больные лежали, глядя в потолок пустыми глазами. Кто-то тихо стонал, кто-то просто неподвижно дышал.

– Начинай, – сказал врач и ушёл, оставив её среди этого полумрака боли и беспомощности.

Первым был мужчина с обожжённой рукой. Его кожа вздулась пузырями, а бинты прилипли к ране. Он посмотрел на неё безразлично, когда она осторожно начала снимать повязку. Тонкий стон сорвался с его губ, но он не отдёрнул руку, лишь сжал челюсти.

Дальше – хуже. У женщины на соседней койке была глубокая рваная рана на бедре. Гной сочился сквозь пропитанные кровью бинты. Лола сглотнула тошноту и начала промывать её рану. Женщина дёрнулась, вскрикнув.

– Тише, – ровно сказала Лола, сама себе, удивляясь, насколько твёрдо прозвучал её голос.

– Легко тебе говорить, – прошипела та, сжимая край простыни.

День превратился в поток одинаковых действий: бинты, кровь, раны, зловонные выделения. Её руки были липкими даже сквозь перчатки, спина горела, ноги гудели. Никто не спрашивал её имени. Никто не говорил ей «спасибо».

На одном из столов стояла бутылка с обезболивающим, но его не хватало на всех. Врач просто окинул палату взглядом и махнул рукой:

– Тем, кто может потерпеть, не давать.

Лола почувствовала, как её желудок сжался. Она продолжала перевязывать пациента, слыша его тихие стоны, зная, что могла бы облегчить его боль, но не имела на это права. В Омега-Сити не было места жалости. Когда работа, наконец, закончилась, Лола вытерла лоб, тыльной стороной ладони, оставив на коже пятно от чьей-то крови.

Выйдя из больницы, она вдохнула воздух, но он был таким же тяжёлым, как внутри. Дорога домой казалась бесконечной. Тело ныло, мысли путались. Ноги будто налились свинцом. В одной из подворотен она увидела дрожащего мужчину в обносках. Его рука была покрыта язвами, словно та же инфекция, что поразила пациентов больницы, и она уже добралась до улиц.

Когда Лола добралась до дома, её пальцы дрожали, когда она открывала дверь. Хайм уже был внутри. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Лицо его было измазано серой пылью, руки покрыты царапинами. Он взглянул на неё и усмехнулся:

– Выглядишь так, будто тебя переехал товарняк.

– Не хуже, чем ты, – фыркнула Лола, сбрасывая куртку.

Они молча посмотрели друг на друга. Затем Лола внезапно рассмеялась – сухо, безрадостно.

– Почему смеёшься? – удивился Хайм.

– Потому что если не смеяться, я просто свихнусь.

– Логично, – Хайм кивнул, затем протянул руку. – Давай, помогу тебе сесть.

Лола приняла его руку, опускаясь на пол рядом. Они молча сидели, слушая далёкий гул города. Их тела ныли, руки дрожали от усталости, а мысли путались в голове. Первый день выдался жестче, чем они могли предположить. Хайм откинулся назад, закрывая глаза. Каждое движение отзывалось тупой болью в мышцах.

– Знаешь, – пробормотал он, – мне кажется, проще сдохнуть, чем пытаться выжить в этом мире.

Лола усмехнулась, прижимая к вискам ледяные пальцы.

– Ага. Давай прямо завтра, и закажем себе могильные плиты с надписью «Здесь покоятся тщетно пытавшиеся выжить».

– С эпитафией: «Хотели работать, но передумали».

– «Их убила любовь… к комфорту».

Они оба тихо рассмеялись. Смех был натянутым, но тёплым – даже в этой холодной, неуютной комнате он звучал живо. В этот момент из темноты вынырнула Грейс, зевая и лениво потягиваясь. Она прыгнула к ним на диван, ткнулась носом в ладонь Хайма, требовательно замурлыкав.

– О, наша великая хозяйка пожаловала, – заметил Хайм, покачав головой

– Предательница, – наигранно обиженно сказала Лола и изобразила неудачную обиду на лице.

Грейс подняла мордочку, окинула обоих взглядом, а потом истошно и требовательно заорала.

– Вот теперь точно нет права умереть. Кто её будет кормить?

Хайм слабо улыбнулся, почесывая кошку за ухом.

– Придётся дожить хотя бы до завтра, – вздохнула Лола и пошла искать остатки вчерашних консерв.

Грейс замурлыкала громче, довольно устроившись на коленях Хайма. Видимо, «мадам» решила, что ужин подадут в постель.

Едва заметный свет пробивался через окна, отбрасывая на полу длинные тени. С улицы доносился гул далёких шагов и тихий гомон города. Вспышки рекламных голограмм мигали за окном, искажая пространство то зелёными, то красными отблесками. Лола перевела взгляд на Хайма. Он выглядел измождённым, но в его глазах не было пустоты. Только упрямство. Такое же, как у неё.

– Завтра… – тихо сказала она. – Завтра снова пойдём.

– Конечно, – ответил он. – Ведь мы бессмертные.

Лола принесла кошке вскрытую консерву, надпись на которой гласила «Тунец с другими добавками» и опустилась на пол рядом с Хаймом, скрестив ноги. Так они и сидели в мнимой тишине, в компании урчащей и чавкающей Грейс, не обращая внимания на мир за окном. Где-то в глубине души затаилась мысль: они ещё не проиграли. Это же был только первый день. Всего лишь первый шаг на их пути. Куда он приведёт, оставалось загадкой.

Незримые границы

Утро второго дня встретило их прохладным воздухом и мутным светом искусственного рассвета. Город жил своей размеренной, механической жизнью, словно огромное существо, переваривающее миллионы людей в своих бесконечных коридорах улиц и зданий. Лола открыла глаза от глухого гула автомобилей, проносящихся где-то вдалеке. Она не сразу вспомнила, где находится, но когда осознание вернулось, в груди неприятно заныло.

Хайм уже сидел у стены, лениво массируя плечо. Он выглядел не менее уставшим, чем накануне вечером, но в глазах его теплилась насмешливая искорка. Лола потянулась и села рядом, уронив голову ему на плечо.

– Как спалось? – тихо спросил он.

– Как на гвоздях, – пробормотала Лола. – А тебе?

– Будто меня пару раз переехал тот самый товарняк. Но если честно, думал, что будет хуже. – Он помолчал, прежде чем добавить: – Ну что? На любимую работу?

Лола кивнула, тяжело вздохнув. Первое утро после первого дня всегда самое трудное. Это когда тело уже поняло, какую пытку ему предстоит вынести, но ещё не привыкло.

Грейс подбежала к ним, лениво потянулась и ткнулась мордочкой в ладонь Лолы. Ласковый комок меха урчал, будто не было никакой грязной больницы, никаких тяжелых труб и запекшейся крови на бинтах. Только домашний уют, которого, к слову сказать, у них не было.

– Она нас не отпустит, – улыбнулся Хайм, наблюдая, как Лола чешет кошке шею.

– Конечно. Если мы вдруг решим сдохнуть, она сама нас убьет. Зато, не будет голодной, где-то читала дикую вещь, что кошки съедают своих хозяев после их смерти.

Они рассмеялись, но в этом смехе было больше горечи, чем веселья. Они знали: умирать нельзя. Уже хотя бы потому, что есть Грейс, которая будет ждать их дома.

Лола шла по узким, выстланным блёклыми плитами улицам, и теперь, когда усталость первого дня немного отступила, мир вокруг обрел четкость. Люди двигались рядом, но словно по разным траекториям, следуя невидимым маршрутам. Кто-то спешил, низко опустив голову, кто-то шел расслабленно, сдержанно поглядывая по сторонам, а кто-то держался ближе к стенам, будто опасаясь выйти на открытое пространство.

Ее мозг наконец-то заработал в привычном русле. Она начала формировать классификацию групп людей. Их можно было выделить по одежде, осанке, выражению лица. Одни выглядели уверенно, сжатые губы и выверенные шаги выдавали в них тех, кто привык к этому миру и его правилам. Другие, как и она с Хаймом, еще не до конца освоились – взгляд их был настороженным, шаги неуверенными, а одежда выглядела немного неуместно среди местных нарядов. Были и те, кто держался особняком, будто не принадлежал ни к одной из групп – их избегали, к ним никто не приближался без необходимости.

Границы между людьми не были обозначены явно, но они существовали. Человек в чистой одежде не пересекался взглядом с тем, чья куртка была потрепана и испачкана. Рабочие не подходили к тем, кто явно занимался чем-то интеллектуальным, а те, кто выглядели больными или истощенными, словно вообще не существовали для окружающих. Здесь не было указателей, запрещающих взаимодействие, не было охранников, следящих за соблюдением дистанции. И все же каждый знал свое место.

Но кто определил эти места? Лола задумалась. Люди сами решили, что должны сторониться друг друга? Или кто-то внушил им это? Когда и как они усвоили, что между ними лежат невидимые рубежи, переступать которые – дурной тон, а порой даже опасность?

Ее охватило странное чувство: они с Хаймом, привыкшие к другому миру, в котором правили строгие, но четкие законы, оказались в пространстве, где правила были тоньше и незаметнее, но не менее жёсткие. Она невольно поежилась.

Продолжая идти, Лола все больше видела в людях не просто прохожих, а тех, кто жил по этим правилам, не замечая их. Никто не задавал вопросов. Никто не пытался сломать границы. Или, может, те, кто пытался, уже исчезли? Как они из Медиополиса. Интересно, хоть кто-то из ее бывших коллег задался вопросом где она?

Лола остановилась перед больницей, задержав взгляд на ее фасаде. Тонкая сеть трещин покрывала стены, будто сама постройка постепенно сдавалась под тяжестью времени и безразличия. Вчерашний день стал для нее откровением – суровым и беспощадным. Здесь не лечили в полном смысле этого слова, а лишь пытались удержать жизнь, если это было возможно. Больничные койки не сулили выздоровления – они напоминали приговор, который можно было либо ненадолго отсрочить, либо принять с достоинством.

Она еще не до конца понимала, какую роль сможет сыграть во всем этом. Чем вообще можно помочь, когда лекарства в дефиците, а персонала не хватает даже на самые необходимые процедуры? Но одно стало ясно: здесь были люди, которым никто изначально не собирался помогать. Лола чувствовала это кожей, читала в пустых глазах пациентов и в уставших взглядах врачей. И от этого осознания зарождался тяжелый холод внизу живота, словно кто-то сжал её изнутри ледяной рукой.

***

На стройке, куда снова пришёл Хайм, атмосфера давила, словно тяжёлая плита, не давая свободно дышать. Люди двигались молча, опустив головы, их взгляды избегали друг друга, а движения казались механическими, словно они были управляемыми дронами. Тишину нарушал только стук лопат и глухой гул тяжёлых машин. Здесь никто не разговаривал просто так.

Бригадир даже не взглянул в его сторону, только бросил:

– Лопату взял? Работай.

Хайм сжал пальцы на деревянной рукоятке. Ему не нужно было объяснять, что здесь не задают вопросов и не ждут ответов, он это чувствовал всеми фибрами своей творческой души. Он шагнул ближе к остальным рабочим, но никто не отреагировал на его присутствие, будто его вовсе не существовало.

Он внимательно огляделся: здесь не было явных признаков разделения, но оно ощущалось в каждом взгляде, в каждом уклончивом движении. Одни рабочие всегда уходили вглубь завалов, словно их предназначение – оставаться в тени. Другие же работали на поверхности, отдавали команды, брали в руки более сложные инструменты. Никто не объяснял, почему так, но все принимали это как должное.

Только Хайм не мог не задумываться. Он ощущал это кожей, он знал, что этот порядок не естественный, а навязанный. Он не верил в границы, которых не существует, но видел, как эти границы создают привычки, формируют взгляды, сковывают движения. Люди привыкли бояться, привыкли подчиняться – не потому, что так нужно, а потому, что так проще. Проще не смотреть вверх, не пытаться выйти за очерченные рамки.

Он снова взялся за работу, но теперь его внимание было приковано к окружающим. В глазах рабочих он читал апатию и усталость, но глубже, за этой скорлупой, пряталось что-то ещё – потухший огонь, что-то давно забытое. Возможно, страх. Возможно, гнев.

К нему подошёл мужчина, на вид лет сорока, с впалыми щеками и тусклыми глазами. Он подал ему ведро.

– Держи. Сюда таскай, – невнятно промямлил он.

Хайм взял ведро и кивнул. Он понял, что заводить разговор сейчас не время и не место. Мужчина задержался на мгновение, словно хотел сказать что-то ещё, но передумал и молча ушёл. В этом коротком взгляде Хайм уловил сомнение. Этот человек давно не видел новых лиц. Может, он даже задавался вопросом, как этот парень сюда попал. Но спрашивать было нельзя. Здесь такое не принято. Но почему же?

Хайм вернулся к работе, но теперь с другим ощущением. Он не знал, что делать с этим миром, с его фальшивыми границами, но одно он понял точно: он не примет их. Не потому, что хочет бороться, а потому, что не умеет иначе.

Он молча копал, но не мог не замечать деталей. Взгляд скользил по окружающим. Никто здесь не жил – они существовали. Отработать смену, получить пайку, не попасть под горячую руку начальства – вот единственные цели.

Рядом с ним работал худощавый парень, который явно не привык к физическому труду. Его руки дрожали, когда он поднимал лопату, и каждый новый взмах давался через силу. В какой-то момент он выронил инструмент, раздался глухой стук.

– Подними. Работай быстрее, – бригадир повернул голову и процедил сквозь зубы.

Парень тут же схватил лопату, но в спешке снова уронил её, выронив при этом тихое:

– Простите…

– В следующий раз прощать не будем, – холодно бросил бригадир и отвернулся.

Никто не заступился. Никто даже не посмотрел в сторону парня. Здесь не принято помогать слабым. Здесь каждый сам за себя. Хайм продолжил копать, но уголком взгляда следил за парнем. Его движения становились всё более неуверенными. Он пытался работать быстрее, но от этого только больше ошибался. Бригадир больше не говорил ничего, но его тяжёлый взгляд буквально прожигал юношу.

В какой-то момент Хайм сделал вид, что поправляет перчатку, и незаметно подвинулся ближе. Когда парень в очередной раз попытался зачерпнуть землю, Хайм быстро поддел часть лопатой, облегчая задачу. Тот бросил на него короткий, благодарный взгляд, но ничего не сказал. Хайм лишь едва заметно кивнул. Однако это не осталось незамеченным. Один из более опытных рабочих, широкий мужчина с насмешливым выражением лица, облокотился на черенок своей лопаты и склонил голову набок.

– Что, герой нашёлся? – протянул он с усмешкой и смачно сплюнул на землю.

Хайм выпрямился, встретив его взгляд.

– Просто работаю, – равнодушно ответил он.

– Работай за себя, – прошипел мужчина. – Или тебе и его пайка нужна?

Несколько рабочих тихо усмехнулись. Кто-то бросил короткий взгляд на бригадира, но тот не вмешивался. В его глазах читалось одобрение молчаливой травли. Он не собирался защищать парня, но и наказывать Хайма пока не спешил. Ему было интересно, как тот себя поведёт.

Хайм снова сжал черенок лопаты. В висках стучала злость, но он знал – пока он внизу этой лестницы, пока он никто, сражаться бесполезно. Но это не значит, что он это проглотит. Он лишь выберет другой путь. Усмехнувшись, Хайм сделал шаг в сторону от парня и, словно ничего не произошло, продолжил работать. Бригадир отвернулся. Остальные тоже вернулись к своей работе.

***

Лола возвращалась домой по узким, тускло освещённым улицам Омега-Сити. Вечерний город жил своей колоритной жизнью: кто-то спешил скрыться в тёмных переулках, избегая лишнего внимания, кто-то, напротив, вальяжно прогуливался, как будто доказывая своё право быть здесь. Запахи дыма, гари и застоявшейся влаги смешивались в густом воздухе. Люди мелькали тенями, но никто не задерживал на ней взгляд. Это было странно – в Медиополисе каждый смотрел в лицо встречного, изучал, запоминал. Здесь же люди словно разучились видеть друг друга.

Когда Лола добралась до их пристанища, дверь была неплотно прикрыта, а внутри слышались топанье и грохот посуды. Она осторожно вошла и увидела Грейс, которая, уютно расположившись, жевала свою консерву. По их комнатушке радостно бегал Хайм, накрывая ужин на двоих. На столе лежали простые продукты: буханка серого хлеба, несколько жестяных банок, два вида овощей, купленных на уличном рынке.

– Ты уже здесь, – Лола устало опустилась на матрас.

– Да, зашёл в лавку. Купил еды нам и Грейс. Она не жалуется, – Хайм кивнул на кошку, которая облизывала лапу, недовольно зыркнув на Лолу, как будто проверяя, не посягнёт ли та на её добычу.

Лола улыбнулась и потянулась к хлебу. Они оба были голодны, поэтому ели быстро, почти молча. Вкус еды был неважен – важен был сам факт насыщения. В какой-то момент Лола заметила, что Хайм ест методично, задумчиво, словно решая какую-то внутреннюю задачу.

– Как прошло у тебя? – спросила она, дожёвывая последний кусок хлеба.

– Интересно, – хмыкнул Хайм. – Этот город – коробка, в которой всех расставили по ячейкам. Никто не выходит за рамки своей, как будто невидимые нити связывают их руки и ноги. Это как лабиринт с марионетками.

Лола кивнула. Она сама видела это сегодня, как люди сторонились друг друга, как общество делилось на группы, подчиняясь негласному, но жёсткому порядку.

– У нас в Медиополисе было иначе, – тихо сказала она. – Были уровни, были классы, но люди хотя бы понимали, что это – конструкция, система, искусственная вещь. А здесь…

– А здесь система сама стала людьми. Они даже не осознают, что заставляют сами друг друга жить вот так, – закончил за неё Хайм.

– Самоорганизация на лицо… – тихо произнесла Лола.

Они задумались. В Омега-Сити было своё равновесие, но оно не допускало перемен. Если ты слаб, тебя вытолкнут за пределы. Если ты силён – заставят следовать правилам. Они были новенькими, чужаками, и это выделяло их. Нужно было слиться с этим обществом, но не потерять себя.

– Надо разработать план, – наконец сказал Хайм. – Нам нельзя бросаться в глаза. По крайней мере, пока.

Лола задумалась.

– Станем незаметными. Будем говорить меньше, слушать больше. Подстраиваться. – Она задумчиво постучала пальцем по колену. – Но как не забыть, кто мы такие и не затеряться в этой толпе.

– Это будет сложно, – устало выдохнул Хайм. – Здесь всё контролируется. Мы сбежали из одной системы в другую.

– Нет, – покачала головой Лола, глядя ему в глаза. – Мы сбежали в ту же систему. Просто теперь мы в её нижнем слое. Даже у системы есть иерархия.

Хайм сжал зубы. Лола была права. Всё, от чего они бежали, оказалось здесь, просто в другой форме. Но он не собирался мириться с этим. Как бы их ни пытались поставить на место, он знал: место – это то, что ты выбираешь сам. «Лучше сдохнуть, чем подчиняться», – проскочило у него в голове, когда он закончил уборку стола, пока Лола принимала душ.

Когда Лола вышла, он уже сидел у окна, глядя на город, освещённый мёртвыми огнями рекламы. Где-то вдалеке гудела сирена. Хайм не знал, как, но был уверен: они найдут способ выжить и не стать частью этого механизма. Вопрос был только в том, какой ценой?

Разговор по душам

Пятничный вечер принёс с собой особую атмосферу лёгкости, смешанную с усталостью. Лола и Хайм, как и все остальные, отработали свою смену, и теперь их ожидала короткая передышка. Они только вернулись в свою квартирку, когда у Хайма запищал коммуникатор. Сообщение от Мигеля: «Эй, жертвы прогресса, как насчёт того, чтобы пропустить по паре чарок в честь окончания недели? Есть одно хорошее местечко. Давайте встретимся в девять у входа».

– Бар? – Лола устало села на старый диван, снимая обувь. – Честно говоря, я бы просто упала спать.

– Мы только появились тут, а уже отлыниваем от социализации? – Хайм бросил на неё лукавый взгляд. – Может, стоит узнать, кто здесь тусуется по пятницам? К тому же, ты же сама говорила, что нам надо влиться в общество.

Лола вздохнула, понимая, что он прав.

– Ладно. Но если там будет совсем невыносимо, уйдём пораньше.

– Договорились, – Хайм усмехнулся и потянулся за свежей футболкой, которую прикупил по дороге с работы. – Давай, собирайся. Посмотрим, что у них за пятничные традиции.

Они быстро привели себя в порядок и вышли к назначенному месту. Бар, в который звал их Мигель, находился всего в двух кварталах. Когда они подошли, их уже ждали: Мигель стоял у входа, болтая о чем-то с друзьями, но, завидев их, широко улыбнулся.

– Вот и вы! Добро пожаловать в «Красную Звезду» – лучшее место для тех, у кого нет особых привилегий. Ну что, готовы отметить первую неделю в Омега-Сити?

Хайм и Лола молча кивнули, переглянулись и, не сговариваясь, последовали за Мигелем внутрь заведения.