Оглоеды альпийских пастбищ

Сергей Таран

Оглоеды альпийских пастбищ

Глава 1

Начну, пожалуй, одной забавной историей. Этим прикольным сюжетом, мои предки подкрашивали каждое семейное застолье. И не только семейное. Лично я, порой готов был повеситься, только б они снова не заводили. Их усердными трудами, эту историю усвоили все наши друзья, соседи и вообще чуть ли не весь город и вся страна. Держу пари, и на богом забытых Соломоновых островах отыщется парочка папуасов, которым это дело уже поперек горла. И если вы, рискнете такому папуасу еще разок рассказать, то он хлопнет себя по лбу, отвернется и больше не станет с вами здороваться. Словом, предки частенько вспоминали эту завязку. Во всех подробностях. Так что мы, с моей старшей сестрой, знали всё назубок. В детстве, мы даже разыгрывали спектакль, по этому случаю. Настоящее представление! И перед началом этого представления, мы, бывало, ссорились.

– Я старше, – деловито заявляла сестра, – и папа старше. Поэтому, папой буду я.

– Ты девочка, – к тому времени, я уже подрос возражать, – и должна быть мамой.

– Пока мы маленькие, – сестра не собиралась мириться, что я повзрослел, – это не имеет значения.

– Имеет! Ты станешь мамой, а я папой. И нам, сразу так и надо…

– Ты младше! – обрывала сестра – И будет, как скажу! – Она старше меня, почти на целых три года и когда она заводилась, мне всё ещё приходилось подчиняться. – Сегодня, ты будешь мамой!

Итак, за три года и шесть месяцев до моего рождения, моя мама, сообщила моему отцу, что она беременна. И выложила она об этом, во время спора из-за мусора. Точно говорю, чтоб мне провалиться. Заявила о беременности, во время разборки из-за выноса мусорного ведра. В тот день, мама решила удивить отца свежим кулинарным рецептом и после обеда, довольная крутилась на кухне. А батя подтянулся с работы под вечер – сильно уставшим. К тому же, он взмок, пока добирался и решил принять душ. По дороге он навернул банан и зачем-то притащил кожуру от него домой. Попытавшись выбросить в мусорное ведро банановую корку, отец вскипел, что ведро забито под завязку. Вот они и стали бухтеть, кто должен выволочь проклятое ведро с мусором. Мама возмущалась, что ей тяжело таскать полное ведро, а отец давил, что вовсе и не стоило набивать его до верха – мусоропровод рядом, на этаже. Мама уперлась, что на ней готовка и она не станет тратить время на чертов мусор. А батя топил, что вернулся поздно, жутко устал и желает ополоснуться. Как и любые другие нормальные родаки, они частенько воевали из-за всякой чепухи.

В разгар спора, мама внезапно поразила отца новостью о своей беременности. Да уж – услышав взрывное известие, батя разом заглючил и впал в ступор. Клянусь богом, предки так всегда и говорили, что батя «впал в ступор». Поэтому и я вам так говорю. Во время домашних представлений, играя отца, который впал в ступор, я вскидывал руки вверх, немножко приседал и замирал с широко раскрытым ртом. Так я себе представлял это дело. Итак, предки спорили, мама поразила и батя впал в ступор. Вообще-то, мама планировала сообщить о беременности радостно и торжественно. За ужином, с блюдом по свежему кулинарному рецепту, который она высмотрела по телеку. Но суматоха из-за проклятого мусорного ведра нарушила ее планы и все пошло кувырком. Неожиданно для самой себя, она метко ввернула коварный аргумент, после чего впилась в поверженного в ступор батю, взглядом безусловного победителя. В споре из-за выноса мусорного ведра, внезапное сообщение о беременности, оказалось атомной бомбой, которой мама испепелила все доводы бати на предстоящие несколько месяцев. Ему ничего не оставалось, кроме как признать свое поражение и выйдя из ступора, кинуться обниматься. Выразив таким способом, своё отношение к маме и очумелой вести – батя заметно поплыл:

– Первым ребенком, будет сын!

Тут стоит оговориться – отец всегда хотел двух детей. Мальчика и девочку. Он вообще держался, чтобы у него всё было в комплекте.

– Первым ребенком, будет сын! – гнул батя, продолжая плыть и нежно обнимая маму одной рукой. А другой – двинул по кухонному столу. Это он нарочно хватанул, типа, раз уж он сказал и приложился, то всё – будет в точности, как он решил. Кстати стол, по которому двинул батя, пристроился на небольшой кухне в рядовой двухкомнатной квартирке. На третьем этаже обычной панельки, в Центральном районе города Сочи.

– Наш сыночек, станет самым умным, самым сильным и красивым, – маме передался батин настрой и она поплыла вслед за ним.

– Он вырастит честным, справедливым и добрым, – счастливо прошептал отец.

Предки всегда почему-то уверены, что их спиногрыз самый умный и честный. Они свою личинку и в глаза-то ещё не видели, но готовы дом поставить, что их щенок будет самым сильным и справедливым. И даже, если из этой личинки, вырастает конченный подонок, родаки уперто подозревают, что их отпрыск, самый красивый и добрый.

– А вторым ребенком будет девочка! – вновь оживился батя и ещё разок врезал по столу. Но в этот раз косякнул – промахнулся. Не знаю, черт возьми, как можно было не попасть кулаком по кухонному столу. Удивительное дело! Но он, вечно так и оправдывался – постарался, но промазал.

Ну и дальше, родакам надоело плыть и они полетели. Даже рассказывать стремно. Знаете, наверное, когда мне объявят, что я стану чьим-то предком, то тоже поплыву, а может и полечу. Хотя, мне бы хотелось, чтоб я как-то по-взрослому это принял, что ли. Без соплей там и всей этой нелепой дичи. Короче, они жестко полетели и на двоих выдали примерно такую шляпу:

– Наш умный, сильный и красивый мальчик, будет заботиться о своей младшей сестренке. И она, опекаемая заботой честного, справедливого и доброго старшего брата, вырастет тонкой натурой и творческой личностью. Она всю жизнь будет рисовать, петь и танцевать. Даже после того, как выйдет замуж и родит детей, она будет делать ещё много всяких вещей, которые делают только творческие личности и тонкие натуры.

Отец отцепился от мамы, схватил проклятое ведро и кинулся к мусоропроводу. Обычно, вынести мусор, занимало секунд тридцать. Но с той прытью, с которой рванул батя, он должен был уложиться секунд за пять. Обернулся он, часа через два в обнимку с двумя новыми кентами. Они еще несколько часов толкались у нас на кухне и ухлопали весь торжественный хавчик. Это был самый забавный отрывок наших представлений. Когда мы с сестричкой играли двух новых батиных френдов, то цепляли на лица картонные накладки с прорезями, сквозь которые мы глазели, как мама в моменте злиться, а отец куда-то отворачивается. Потом, мы заливали воду в бутылку и по очереди отпивали из горлышка. Наконец, хватались обниматься друг с дружкой и громко славить маму с папой. Иногда, я падал на пол и притворялся, что не могу подняться. И ещё, мы с сестричкой громко хохотали. Те самые, новые батины приятели, были ужасно веселыми.

Утром следующего дня, мама объявила, что отныне, проклятое ведро, она станет опорожнять сама. Но батя, как всегда не одобрил. Он принялся наворачивать, что сгружать мусорные ведра, это чисто мужское занятие и он не позволит жене напрягаться. В общем, предки взялись за старое – снова ввязались в разборку.

Вот такой была наша, порядком задолбавшая, но дорогая семейная история. Эх, да! И сколько тут не болтай, но выходит, что моя сестричка захапала те бонусы, которые предназначались мне. Это она стала умной, сильной и красивой – по этой части, предки сработали четко. К тому же, моя сестра, сделалась честной, справедливой и доброй. И в этом тоже виноваты родаки. Они из года в год, настойчиво записывали свои желания на разноцветных бумажках и упрямо впихивали их в новогодние игрушки.

Через три года и шесть месяцев, после того случая, из всего этого бардака, вылупился я. И как тут не выкручивай, выходит, что меня обокрали за долго, до моего рождения. И не только обокрали, но ещё и подставили перед фактом. Ведь это мне, разрази меня кукушка, пришлось вырасти личностью творческой и тонкой натурой. И хотя я, не умею рисовать, пускаюсь в пляс лишь с нескольких рюмок водки, а петь начинаю, после того, как хорошенько потанцевал – я на самом деле творческая, блин, личность. И проявляется это – во всем. К примеру, я дико не люблю причесываться. Да, да – мне в кайф, когда мои волосы взъерошены. Когда я о чем-то напряженно размышляю, то запускаю руки в свою гриву и начинаю её лохматить. Эта фишка нехило выручает – помогает соображать и грамотно выкручиваться из разных нелепых историй.

А теперь, гляньте на того парня. Видите? Вон тот, с каштановыми, взъерошенными волосами. Ростом под метр восемьдесят, с довольной улыбкой на лице. Он еще идет быстрым шагом. Это, блин, я! И я частенько улыбаюсь. Так что встречные прохожие, возможно полагают, что у меня слегка кипит чайник. И скорее всего они в чем-то правы, ведь сильнее всего на свете я люблю мечтать. Честное слово, жутко люблю размечтаться. Даже когда я несусь быстрым шагом – успеваю фантазировать. И при этом, продолжаю светиться, потому что невозможно основательно мечтать с серьезной физиономией. Мечтать надо с улыбкой, черт подери. Хотя, наверное, есть рвань, которая мечтает о какой-то гадости, но думаю даже в этом случае, оно улыбается. Только улыбочка при этом подлая и мерзкая. Зубы сжаты и башка приопущена и вытянута вперед. И ещё – оно похихикивает. И пытается скрыть свою паршивую ухмылку, чтобы никто не понял, что оно мечтает об извращениях. А я улыбаюсь широко и довольно. Ну, я вам об этом уже говорил. И смеюсь я громко, иногда закидывая голову назад.

Об извращениях я не мечтаю, зато обо всем остальном – легко. Обо всем на свете: сгонять в Антарктиду или покувыркаться с красивой известной актрисой. Добраться до Альфа Центавры или накрутить финтом великого футболиста. Взлететь, как птица и свободно парить в небесах или зарыться в землю, как крот, чтобы хорошенько проспаться. Стоп! О кроте я мечтаю редко. Вообще не мечтаю. Придет время и я зароюсь. И даже капитально высплюсь. Правда мечтать уже не удастся. Хотя, я не знаю этого наверняка.

Ещё, чтоб вы железно меня срисовали, на мне свободные синие джинсы, кроссовки того же цвета и широкая белая майка навыпуск с воротником сердечком. Мой самый любимый наряд. Прибавьте еще кожаный крестик на черной веревочке на шее и медную цепочку на правом запястье. Я почти всегда так прикинут, и не очень люблю менять гардероб. Знаете, сколько у меня одинаковых белых маек с воротником сердечком? Целых пять! И двое одинаковых джинсов. Я всегда джинсы беру по две штуки. Пока одни в стирке – ношу вторые. Выходит, что я не меняюсь и у меня типа свой постоянный стиль. Простой и удобный, как у любой творческой личности. Только с середины ноября до середины марта, я накидываю куртку и ещё какую-нибудь дрянь потеплее.

Так! Насчет творческой личности – слегка накинул, осталось про тонкую натуру. Я бы не взялся биться об заклад, что моя натура – тонкая. По большей части, я так не считаю. Но что-то всё-таки есть. Похоже, моя тонкая натура, скрывается во мне, в точности, как тот фриковатый джин в лампе Алладина. Вот только этот мой джин выныривает сам по себе, даже когда я совершенно не призываю, чтобы он объявлялся. Например, джин моей тонкой натуры, не позволяет мне проскочить мимо несправедливости. А порой, он загадочно вырывается и внезапно втаскивает меня в разные дурацкие заварушки. Мне каждый раз в облом влазить, но прежде чем я успеваю обуздать, своего чудаковатого джина, он успевает-таки впихнуть меня в ужасно нелепые приключения. Особенно, если я до этого выпью алкоголя. Хорошо хоть, что выпиваю я редко.

Должно быть, стоит ещё упомянуть, что я страшный максималист. Всегда и всем ставлю максимальную оценку – пять звезд. Знаете, в чатах банков или операторов связи, на маркетплейсах или сайтах по продаже билетов или еще где, какую-бы чушь мне не навешали, в конце обязательно влеплю максималку – пять, гребаных звезд! А если меня изводит оператор с именем Анастасия, Марина, Аида или Моника, или с любым другим женским именем, то еще и приписку сделаю: «Очень Вы мне помогли. Все отлично! Большое спасибо!». Странно это, ведь частенько, они и на две звезды не нарабатывают. В такие моменты, я себя грызу, что я их не знаю и никогда не увижу и наверняка, будет полезно взбодрить их тремя или даже двумя звездами. На крайняк, я могу вообще не оценивать – включить игнор. Они призадумаются и соберутся разбираться – станут грамотнее. Может быть. Может быть и так. Я с этим не спорю, черт возьми! Может быть, правильнее поставить три звезды или включить игнор, но я все рано жму пять долбанных звезд. Наверное, в этом тоже виноват тот самый мутный джин, о котором я недавно тут толкал.

И вообще, я везде так. Вчера меня таксист один подвозил – так он всю дорогу жутко орал. Честное слово. Не просто громко говорил, а именно что орал, точно двинутый – будь он неладен. И голос его был с хрипотцой, словно меня вез Бульдог Харламов. До того резал своим чугунным сиплым басом, что жутко хотелось выпрыгнуть к чертям из машины. Всю дорогу я скалил зубы и кивал, пока он сипел и глазел прямо на меня, а не на дорогу. Он даже уселся, в пол оборота ко мне. Как только он затыкался, я прекращал лыбиться и соглашаться. Но он живо пробуждался и сменив тему, заново включался беситься, чертов шизик. И мне вновь приходилось светить зубами. Я прикинул, что ему не с кем потрепаться и он отводит душу, а в такой момент надо поддержать. Хотя бы сдержанной улыбкой, чтобы ему стало чуток светлей.

– Братан! – глушил этот шумный чудик, пока вез на Пластунскую. – Надо было сделать прописку племяннице! Я зашел в кабинет начальницы службы, братан! Она на бумажке черканула сколько денег! Прикинь! Я ей занес, братан! – продолжал он орать, а у меня уже заныли края губ и я принялся загоняться из-за того, что этот псих пользуется моей вежливостью и вынуждает меня скалиться. – Я забрал паспорт племянницы! С пропиской! За один день! Прикинь, братан!

Пока он пялился на меня, крутил баранку и хрипел, мы подрезали какого-то «китайца» и разок чуть не вляпались, выехав на красный. Я успел ткнуть пальцем в светофор и он, дав по тормозам, выкатил на пол перекрестка. Всю дорогу, сидя на пассажирском кресле, я вжимал правой ногой в коврик, несуществующую педаль тормоза. Выдержав этот ад, я выскочил из машины и поставил ему пять звезд. Чтоб я сдох – даже не задумывался. Сразу влупил ему незаслуженную пятерку. Просто у меня не выходит по-другому. Честное слово. Несколько раз получалось, но каждый раз я переживал. Ну и решил – гори оно огнем, буду жить на отлично. Для себя и для всех вокруг. Вечно я загоняюсь сделать людям что-то хорошее. Даже этому чокнутому водиле, который всё время кипятился и глазел не на дорогу, а куда-то вбок, на меня.

Пожалуй, хорош пока о себе. Теперь, пару слов про то чудное место, в котором я обитаю. Наверное, место, в котором варится человек, сильно влияет на его характер. Не столько там Солнце, море и вся остальная ерунда – нет. В первую очередь, окружение, события – но и Солнце, море и вся остальная ерунда тоже. Тем более, что в свой поход я вырвался из того самого места, в котором я живу – из города Сочи. Из почти центральной точки Центрального района. Центральный район города Сочи, в обычном понимании, это и есть Сочи. Если кто-то говорит про Сочи, то скорее всего, он задвигает про Центральный район, а не весь город, который растянулся вдоль побережья на сто миллионов чертовых километров. Поэтому, когда местные говорят, что живут в Сочи, то имеют в виду местечко от Мамайки до Мацесты и даже до Спутника. Хотя, это не только Центральный район, но ещё и кусок Хостинского. Но тут, власти что-то намудрили. Ну и хрен с ними. Для меня, Сочи всегда был от Мамайки до Мацесты и даже до Спутника. И таким, он для меня пока и остается.

Сочи прилично изменился с момента моего рождения и даже чуть раньше. Предки утомляли, что он был сильно другим. Даже страшно унылая и вечно сонная улица Красноармейская – прямо напротив наших окон – была сильно другой и здорово переменилась. Сочинцы, называют эту улицу Люковая. Узкая, в две полосы и чуть длиннее километра, она, будто расстрелянная мишень, продырявлена ста двадцатью плюс канализационными колодцами. Кстати, когда я был совсем мелкий, то всерьез полагал, что под Люковой, таился город гномов и через эти тоннели, гномы по ночам выбирались на воздух и вели всякие добрые и забавные делишки. Теперь, я так не считаю – уже знаю, что это просто дерьмовые колодцы, которыми утыкана дорога в самых идиотских комбинациях. Сейчас, люки колодцев вывели до уровня асфальта и ехать нормально. А раньше, они либо торчали над асфальтом, либо вдавленные в дорогу, были приличными ямами. Сейчас, крышки четко подогнаны и пересекать более-менее. А раньше, крышки канализационных люков болтались и, когда по улице одновременно проезжало полно машин, она звенела, как дерьмовый вибрафон.

Если заезжать на Люковую с Гагарина, то на всем пути улица ровная. Только в конце, напротив моих окон, она задирается наверх – на холм. В этом месте, Люковая под острым углом врезается в улицу Виноградная. Именно здесь, на схождении Виноградной и Красноармейской, раньше располагался Сочинский Пивзавод. Тяжелое здание с торчащей по центру мощной кирпичной трубой. Труба эта, была знаковой локацией и ориентиром. Когда приезжие утомляли сочинцев вопросом, как добраться до парка Ривьера, то их частенько посылали к торчащей трубе. Снизу пивзавода и торчащей трубы, как раз вдоль Люковой, пристроился культовый ресторан «Золотой Петушок». Поскольку Люковая в этом месте задирается на холм, то напротив «Петушка», через дорогу – резкий склон, заросший деревьями и кустарниками. А в конце этого склона, прямо под «Петушком», наша дворовая площадка. Раньше, эта площадка была открыта со всех сторон. Вокруг попадались всякие деревья алычи, сливы, дикой черешни и мушмулы, которые в обед, обносили местные голодранцы. И ничто не мешало человеческим детёнышам мастерить шалаши на пару сотен метров, во все стороны от площадки. Хотя, это был центр города – между парком Ривьера и Центральным рынком.

«Петушок» славился на весь Сочи и считался знаковым, блин, местом. В советское время, здесь заправляли пиво на розлив и, как нагружает батя, все кайфарики, от бездельников до работников администрации, с баллонами и термосами, выстраивались в длинные очереди за любимым «Жигулевским». Очередь за «Жигулевским» в популярный «Петушок» растягивалась вдоль Люковой, точно в чертов Мавзолей. Но в отличие от очереди в Мавзолей, здесь было жарко и шумно. Не редко возникали стычки и подогретые пивасиком и южным Солнцем, они разгорались в горячие схватки, под перезвон люкового виброфона. В огне драк, соперники частенько перескакивали через дорогу и скатывались по крутому склону прямиком на детскую площадку. Прогретые бакланы, не замечали юных шалопаев и их возмущенных родаков. Словно в октагоне, они молотились в деревянной детской песочнице, рядом с отполированной горкой или в бутафорской ракете, которая должна была приобщать ботанов к будущим познаниям и приключениям. Мой батя и его друзья, смирились с таким раскладом и пока перепившие пива раздолбаи, кошмарили друг друга, школяры продолжали азартно гонять мяч, ловко оббегая катающихся в пыли ушлепков. Но бывали моменты, когда сверху прикатывались целые, чтоб их, компании и на время захватывали всю площадку. Тогда, пацанам приходилось прерывать игру. Они уступали взрослым и выстраивались вдоль забора, в ожидании, когда их арена, очистится от пивных гладиаторов. Держа мяч под мышкой или прижав ногой к земле, мой отец и его кенты, вопили терпящему неудачу драчуну:

– По почкам бей! По почкам, черт подери! Ты же ниже, тебе ловчее! – азартно подсказывали они, на манер тренерского угла во время боксерского поединка.

– Беги, Коля…валиии! – переживала хором мелюзга, что у завсегдатая их площадки, стало вырисовываться очередное разгромное поражение.

Бывало, с криками и визгами, вцепившись друг дружке в шевелюры и царапая лакированными ногтями, со склона кувыркались настоящие дамочки. За ними, хватаясь за кусты и деревья, спускались нетрезвые мужики и принимались неуклюже разнимать разгоряченных амазонок: – «Ну хватит, Люся. Хватит, отпусти. Пошли домой».

А как то раз, уже темнело, пацаны еще гоняли мяч и на площадку прикатилась целая завуч школы – Лидия Ивановна. Ее никто не бил. Просто набралась и оступилась. Лидия Ивановна была небольшого роста и абсолютно круглая – как футбольный мяч с руками, ногами и маленькой головой. Но для своей комплекции, скатывалась Лидия Ивановна на удивление медленно. Она цеплялась руками за всякие препятствия, но ослабевшие пальцы разжимались и, немного замедлившись, завуч, снова переворачиваясь то через бок, то через голову продолжала сваливаться к площадке. «Жаль, что тогда не было смартфонов, – смеется батя, но после обязательно добавляет, – хотя нет, такое, снимать нельзя. Каждый может оступиться».

Кубарем добравшись до ровного места перед площадкой, Лидия Ивановна остановилась. Дальше катиться было некуда и с чувством выполненного долга, словно разогнав школьников на летние каникулы, она беззаботно развалилась на траве. Раскинув руки и лежа на спине с закрытыми глазами, Лидия Ивановна принялась что-то бормотать и покрикивая повышать голос, будто наставляя учеников, чтобы на каникулах они вели себя примерно и не шалили. Да. Видок, наверное, был что надо. У всех, буквально челюсти отвисли. Батя и его друганы онемели и не могли двинуться с места. А сверху, за Лидией Ивановной, спустились коллеги и подхватив ее под руки, растворились в навалившихся сумерках, распевая на всю окрестность: «…есть только миг, между прошлым и будущим…». В общем и целом было весело.

Словом, таким был мой любимый жаркий Сочи. Когда раньше надо было пересечь Горького, никто не парился поиском переходов. Даже под огни светофоров не подстраивались. Захотел перейти – свернул к дьяволу и попер. По ходу, можно было спокойно сигаретку покурить или семечки погрызть. Машин было немного и на них особо не отвлекались. Хотя улица Горького, это самая центровая из всех центровых. А что сейчас? Безопасней пулю выпустить в висок, чем порой прорваться в районе вокзала сквозь плотный поток тачек. А Чайковского? Видали, во что превратили прогон, от речки до Хлебзавода? Спокойный, ленивый проезд там был. Так нет же, какой-то гений эстакаду влепил. Теперь едешь, будто в тоннеле, черт возьми. Лишь бы не обвалилось это дело. Нет, я вовсе не о том, что все паршиво – хорошего тоже хватает. На Горького, например, в районе того же вокзала, подземный переход прорыли. Так что, когда под дорогой чешешь, можно как и раньше сигаретку покурить и семечки погрызть. Хотя семечки лучше не надо, очень чисто в этом переходе. Молодцы, убирают его по нескольку раз на день. Все-таки центр города. В общем, есть чем похвалиться, просто по-другому все. Все переменилось.

А здания какие лепят, будь они неладны? Если участок кривой и косой, то и дома такие же – лишь бы не упустить ни одного квадратного метра. В Дагомысе посмеивались над новостройкой одной, выглядит она сверху, как «Х». В Центральном районе возвели супермаркет с переходом, в точности напоминающий букву «А». В других частях города есть многоквартирники и в виде «О» и в виде «С» и всех других букв завались. Такое к дьяволу впечатление, что строят какое-то послание инопланетянам. Честное слово – предупреждают яйцеголовых пришельцев, чтоб ни в коем случае, не вздумали приземляться в сочинском бардаке – пусть лучше следуют в другое местечко. А может цитату какого-то мудреного предка клепают. Бес знает.

Короче, устал я загонять про наш город. И дел у меня немеряно, чтоб всякие нелепые басни вам травить. Уверен, вы и так в курсе. На всякий пожарный, просто скопирую с интернета:

«Но не только застройщики, а вернее далеко не только застройщики ответственны за поглотивший Сочи буквастрой, с виду напоминающий строительный абстракционизм. Муниципальные власти, размахивая градостроительным планом, прячут сзади его бумажную копию, каждый раз, когда это прилично оплачивается. Зато там, где предпринимателю не достает средств на потребности чиновников, бумага превращается в гранитный устав, с помощью которого под основание сносятся незаконные постройки. Делается это с показным шумом, чтобы у федеральных и краевых властей и даже, у жителей города, не возникало поводов усомниться в праведной борьбе сочинских бюрократов с оборзевшими коммерсантами.

Дворы и спальные районы города, забитые транспортом, не нашедшим иных мест для парковки, напоминают раскинувшиеся под открытым небом провинциальные автосалоны по сбыту подержанных автомобилей. Улицы города, не рассчитанные на возросший поток машин, выглядят постоянно перегруженными. Пробки на перекрестках и на сужении дорог, стали привычными, как и поиск парковочного места, с которого автомобиль не рискует быть сворован шныряющими эвакуаторами в компании экипажей ГИБДД. Обилие транспорта и суета на дорогах и тротуарах, превратились в ежедневную норму, нарушаемую только на выходных межсезонья.