Иногда наша жизнь не то, что нам кажется

Светлана бросилась обратно к занавесу и вновь заглянула в зал. Её глаза искали… нашли.

Господин – всё такой же, самодовольный, обворожительный, – уже держал в пальцах ягоду, нежно обмакнутую в сливки. Его будущая жена, смеясь, подбежала к нему взяла ещё одну, приговаривая:

– Ты – мне, я – тебе. Навсегда!

И они одновременно съели по клубнике, глядя друг другу в глаза.

Прошло всего несколько секунд.

Он вдруг замер. Девушка пошатнулась. Они одновременно схватились за горло. Сначала – лёгкое удивление, затем – паника в глазах, судорожные вдохи. Оба начали задыхаться, хватаясь за воздух, как рыбы, выброшенные на берег. Он упал первым. Она – следом, разметавшись на мраморном полу, как сломанная кукла.

В зале сначала была тишина. Ошеломление. Затем – дикий вопль. Крики. Звон разбивающегося стекла. Женский визг. Кто-то закричал:

– Яд!

– Позовите лекаря!

– Они умирают!

– Спасите!!!

Но Света больше не смотрела.

Словно очнувшись от наваждения, она выпрямилась. Всё её тело было как натянутая струна. Она бросилась в сторону своей комнаты, где в колыбели под бархатным покрывалом спала девочка. Секунды – чтобы накинуть на себя чёрный плащ фрейлины, прижать ребёнка к груди, замотать одеялом.

Слёзы текли по щекам. Но внутри уже пульсировала одна-единственная мысль:

Бежать.

Она знала тайные ходы. Подняв полу ковра, отыскала люк, ведущий в служебный тоннель, в котором пахло сыростью, плесенью и страхом. Сзади – крики, паника, шаги, шум, как будто рушился сам замок. Она слышала всё – даже через каменные стены .Но не оглядывалась. Светлана неслась сквозь сумрак, сжимая в руках спеленатую кроху, с которой теперь была связана неведомой силой. Она не знала, куда ведёт путь, но знала: назад дороги нет.

ГЛАВА 3. Однажды преступив черту…

Она бежала.

По коридору, по мрамору, по воспоминаниям. Коленями выбивая несуществующий ритм паники, пятками отстукивая зов свободы. Её дыхание – как горячий пар, разрывающий грудную клетку. Сердце колотилось с такой силой, будто хотело вырваться наружу.

И вдруг – тишина.

Светлана резко открыла глаза.

Она всё ещё сидела в кресле. Тело взмокло от пота, руки цеплялись за подлокотники, будто вырезанные из дерева. Ноги дрожали, как после долгого марафона. Спина гудела от напряжения. В висках пульсировало, в груди – щемящая, неясная боль. Казалось, ещё немного – и она рассыплется, как пепел после обряда.

Никто из гостей не обращал на неё внимания. Они всё ещё сидели в полумраке, кто-то шептался, кто-то тяжело дышал – каждый был в своей истории, в своём мире. В этот момент к ней подошёл мастер. Высокий, с тонкими чертами, как у старинных икон, он склонился к Светлане.

Его глаза были темны, но в них сверкало нечто непостижимое, как отражение далёких миров.

– Это ещё только начало твоей истории, – сказал он негромко, но его голос прозвучал в ней, как удар гонга.

Он протянул маленький лоскут ткани. Потускневший, с вышитыми, почти стёртыми узорами, пахнущий дымом и клубникой. Светлана, не осознавая, зачем, машинально взяла его и спрятала в карман.

Как только её пальцы коснулись ткани – ей показалось, что земля чуть дрогнула под ногами.

Она вскочила. Попыталась сделать шаг… но ноги будто приросли к полу. С трудом, спотыкаясь, будто учась заново ходить, она пошла к выходу. Её тело не слушалось, как после долгого, неведомого сна. Но она шла – потому что иначе нельзя.

За спиной, как будто сквозь туман, прозвучал голос ведущего – уже громче, почти окликая:

– Нужна будет помощь – приходи.

Светлана не обернулась.

Но эти слова, простые и точные, запечатались в ней глубже, чем можно представить.

По дороге домой всё казалось размытым. Огни фонарей, прохожие, шум машин – будто их накрыла вуаль, отделившая её от реальности. Она чувствовала, как в кармане тёплым, почти живым пульсом дышит тот самый лоскуток ткани. Словно он и был её пропуском… туда, откуда началась боль. И где же, быть может, её ждал ответ.

Несколько дней пролетели для Светланы, как в дымке между сном и явью. Она жила – словно за стеклом, отделённая от самой себя тонкой, но непроходимой пеленой. Всё вокруг продолжало двигаться: будильник звенел, чайник кипел, окна звенели от утреннего ветра. Но внутри было странно тихо. Слишком тихо.

Руки автоматически протирали кухонный стол, запускали стиральную машину, на работе пальцы точно и безошибочно бегали по клавиатуре, отвечая на письма и формируя отчёты. Коллеги не замечали ничего странного. Муж молчаливо кивал, она – в ответ. Вечера проходили в тишине. Общение с дочерью – фрагментарное, словно склеенное из дежурных фраз.

Но всё это время в ней жило ощущение, будто кто-то другой – другая Светлана – живёт внутри неё. И наблюдает. Иногда даже дышит за неё.

"А если я – не совсем я? Или… я, но уже не та?"

Эта мысль появлялась не сразу. Сначала было только странное чувство, что её тело стало шире, глубже, как будто изнутри к нему присоединился ещё кто-то. Не чужой – нет. Но и не знакомый. Как тень от лампы, которую ты никогда не включал, но которая вдруг загорелась сама.

Каждый вечер, когда дом стихал, она садилась в кресло, поджимала ноги, укутывалась в плед и ощущала… пульсацию. Где-то глубоко внутри. Словно сердце её вспоминало другую ритмику, другой мир. Как будто оно когда-то билось в другом теле, под другим небом.

"Сон?.. Галлюцинация?.. Или – отпечаток? Память не этой жизни?"

Она боялась спросить себя вслух. Потому что знала – ответ уже есть. Просто он живёт не словами, а образами. Каждую ночь ей снилась клубника. Ягоды – влажные, тяжёлые, алые до нереальности. Сливки. Хрустальное блюдо. Губы. Ткань. Смерть.

Светлана просыпалась в поту. Иногда с плачем. Иногда – с ощущением, что держит что-то в ладонях, чего не может отпустить . И вот однажды, стоя у прилавка в магазине, она увидела её – клубнику. Спелая, сочная, лежала в лотках, источая сладковато-травяной аромат детства и… чего-то другого. Запретного. Опасного. Внутри сжалось. Она уже хотела отвернуться, пройти мимо. Аллергия – она же настоящая. Она же была всегда. Она же…

Нет. Что-то внутри неё – уверенное, взрослое, древнее – сказало:

"Попробуй. Уже можно."

Она замерла. Потом – протянула руку. Лоток оказался холодным. Пах сильнее. И всё же она положила его в корзину. Дома, промывая ягоды, она прислушивалась к телу. Оно молчало. Никакого жжения в горле. Ни капли зуда. Даже дыхание – лёгкое, как после грозы. Она вспоминала детство. Как мама убирала клубнику с её тарелки, как в школе ей подносили салфетку к носу, когда от запаха сыпались чихи один за другим.

А теперь – ничего.

"Что изменилось? Это… магия? Или моё тело вспомнило, что в какой-то другой жизни я не боялась её" Она не знала. Но в ту ночь она варила варенье. Варенье – как ритуал. Как алхимия. Как способ пережечь свои страхи. Осторожно. Медленно. Осознанно. Ни одной капли на коже. Ни одного необдуманного движения. В её пальцах была точность, как будто она управляла не варкой – а судьбой.

В комнате хохотала дочь, подпевая мультикам. А Светлана смотрела, как пена поднимается в кастрюле, и чувствовала… не ужас. Не тревогу. А ясность.

"Если это была не я… Тогда кто?" И внутри – почти шёпотом, с лаской и болью одновременно, прозвучал ответ:"А если это всё-таки ты? Там. Тогда. ." Она прижала руки к груди. И заплакала. Беззвучно. Не от страха. От памяти.

И впервые – почти с нежностью – вспомнила тот клубничный вкус. Смертельный. Сладкий. Варенье было готово.

.

ГЛАВА 4. По ту сторону памяти.

Шло время, и однажды Светлане в руки попала необычная книга. Она была не из тех, что читают на одном дыхании, скорее – её следовало смаковать, словно редкое вино. Книга рассказывала о путешествиях. Но не о тех, где самолёты рассекают небо, а о других – глубоких, интимных странствиях, происходящих благодаря регрессионным воспоминаниям. С каждой прочитанной страницей глаза Светланы раскрывались всё шире от удивления и невероятного облегчения. Оказывается, то, что она пережила, вовсе не было мистикой или плодом её раненой психики. Это, как утверждал автор, было свойством нашего рептильного мозга, способного создавать подобные «воронки» воспоминаний, порталы в глубочайшие слои коллективной памяти.

Она погрузилась в чтение с жадностью человека, который наконец-то нашёл ответы на вопросы, мучившие его годами. Каждая история, описанная в книге, становилась для неё почти личной. Светлана узнавала в чужих подробностях что-то до боли знакомое, какой-то неуловимый отголосок собственных переживаний. Она читала о женщине, которая во сне видела себя во французском аббатстве XIV века, ощущала прохладу камня под босыми ногами и слышала пение, от которого наяву по телу пробегали мурашки. И Светлана вспоминала свои яркие сны, в которых она чувствовала запах давно потухших костров и слышала смех, не принадлежащий её современности.

Или история мужчины, который в состоянии транса пережил гибель на тонущем корабле в XVII веке, и потом, проснувшись, боялся воды, хотя в этой жизни никогда не имел фобии. У Светланы по спине пробегал холодок: сколько раз её необъяснимые страхи, внезапные приступы тревоги казались беспочвенными? Теперь она начинала догадываться, что это могут быть тени из чужих, или, возможно, своих прошлых жизней, пробивающиеся сквозь завесу времени.

Книга описывала случаи, когда люди внезапно начинали говорить на языках, которые никогда не учили, или обладали знаниями, которые не могли получить в этой жизни. Светлана вспоминала, как после аварии у неё обострилась интуиция. Она начала чувствовать людей – их скрытые мотивы, их невысказанные желания, их истинную суть. Это было похоже на невидимый радар, который иногда включался без её воли, принося не только понимание, но и боль. Иногда ей казалось, что она слышит мысли окружающих, и это было невыносимо. Возможно, это тоже были те самые «свойства» рептильного мозга, о которых писала книга?

Автор книги проводил параллели между этими воспоминаниями и дежавю, объясняя, что это не просто совпадения, а короткие, почти мгновенные вспышки нашей древней памяти. Читая это, Светлана часто останавливалась, прикрывая глаза, и перед её внутренним взором проносились сотни таких моментов. Вот она заходит в старинное здание в другом городе, и кажется, что уже была здесь. Вот незнакомый человек улыбается ей, и в его взгляде мелькает что-то, что заставляет сердце сжаться от узнавания.

Эти чужие истории, эти отголоски прошлого, описанные в книге, не только не пугали её, но и давали огромное чувство освобождения. Она не была сумасшедшей. Она не была одной. Были другие, кто чувствовал то же самое, кто видел и слышал нечто за гранью обыденного. Это давало ей силы не только принять свой опыт, но и осознать его ценность. Она перестала искать объяснения своих «странностей» в травме или сдвигах психики. Теперь она видела в этом проявление чего-то гораздо большего, глубокого и таинственного, присущего человеческой природе.

Каждая строчка книги, каждый описанный случай становился для Светланы подтверждением её собственной внутренней правды: душа помнит всё. И эти воспоминания, прорываясь сквозь тонкую завесу настоящего, формируют нас, направляют наши решения, влияют на наши отношения. Муж, который не понимал её, её стремление к глубине, к чему-то большему, теперь казался лишь частью той же самой сложной картины. Возможно, и его душа хранила свои собственные, нераскрытые тайны, которые мешали ему видеть её истинную суть.

Светлана закрыла книгу. В её руках лежала не просто сборник историй, а ключ. Ключ к пониманию себя, к принятию своего прошлого и к осознанию того, что её путь – это не только её личный путь, но и часть чего-то безграничного и вечного. И в этом осознании она нашла свою истинную силу.

Она давно уже не просто предполагала – она знала, глубоко внутри себя, что в её отношениях с мужем всё не так просто, как кажется со стороны. Не просто так два года назад она, загнанная в угол, решилась на работу с психологом. Ведь его порой отвратительное поведение, эти вспышки необъяснимой холодности, а потом и открытых измен, довели её до края. У неё начались срывы, которые, словно ядовитые шипы, она, сама того не желая, начала переносить на дочь. Осознание этого было как удар под дых – самое страшное, что могло случиться. Ребёнок, её маленькое, беззащитное счастье, страдал из-за их с мужем несчастий.

Каждое утро она просыпалась с тяжёлым комом в груди, задаваясь одним и тем же вопросом: «Почему я это терплю?» Она ведь понимала, что может уйти. Внутри неё, несмотря ни на что, ещё жила сила, которая шептала о свободе. Но этот шепот тут же заглушался страхом. Муж, словно опытный палач, запугивал её: «Я заберу ребёнка. Ты ничего не докажешь. Мой брат…» И эта угроза, подкреплённая образом его старшего брата, человека с влиятельной должностью в банке, казалась непреодолимой стеной. Глупенькая, наивная Света верила, что он действительно может это сделать, и боялась подавать на развод, словно от этого решения зависела не только её жизнь, но и судьба её девочки.

Слёзы подступали к горлу, когда она думала об этом. Запертая в ловушке собственного страха, она продолжала прощать. Прощать ложь, прощать холодность, прощать измены. И понимала – с щемящей, невыносимой ясностью, – что прощала, потому что всё ещё любила его. Любила той странной, болезненной любовью, которая стискивала сердце, не давая вздохнуть полной грудью. Это было не просто решение оставаться – это была отчаянная, слепая надежда, что когда-нибудь, быть может, он изменится. Или что она, наконец, найдёт в себе силы разорвать этот порочный круг, не потеряв при этом самое дорогое, что у неё было.

Именно это отчаянное желание разобраться, разложить по полочкам хаос собственной жизни, подталкивало её к миру книг. Она поглощала их одну за другой – психологические трактаты, эзотерические учения, мудрые восточные тексты, всё, что, как ей казалось, могло пролить свет на её запутанные отношения. Каждая страница была словно нить Ариадны в лабиринте её боли, надежда на то, что где-то там, между строк, скрывается ключ к пониманию.