Третий. Второй. Первый

Переволновавшаяся, опустошённая и снова одинокая девушка пешком поднялась в квартиру, не пытаясь гадать, что несёт новый день. Дверь оказалась открыта. Алцест синей пастой разрисовывал обои у хромированной двери.

– Что ты делаешь? – порядка ради поинтересовалась Полина, пристроив на пол бутылку, которую так и не удосужилась поменять на что-то более подходящее.

– Доказываю бессмысленность творения, напоказ превозносимого обществом прогрессивного потребления…

Девушка знала, что допускает ошибку в тот момент, когда открыла рот, но неожиданно для самой себя передумала.

– Алцест, а ты обеспеченный человек?

– Что мы видим под обеспеченностью?

– Ты мог бы дать мне пять тысяч просто так?

– Ты стереотипно подчёркиваешь нищету своей нации. К тому же – зачем мне давать тебе пять тысяч? Какой в этом смысл? То, что я странно говорю – по-твоему странно – не значит, что я сумасшедший…

Полина перебила:

– Это вопрос моего честного имени. Незнакомый человек одолжил мне деньги по первой просьбе, и об этом никому нельзя говорить, так что это теперь вопрос и твоего честного имени.

Худое, переменчивое лицо Алцеста отразило заинтересованность.

– Это надо обдумать… Вообще это было бессмысленно ещё и потому, что Маг, не считая, кладёт деньги в ящик в прихожей и не возражает, если кто-то из тех, кто работает на него, время от времени будет брать некоторые суммы…

– Это тоже вопрос честного имени – я не спрашивала у него разрешения…

– Хорошо, – сразу решил Алцест, – пожалуйста, держи.

Эксцентричный маг сходил в комнату и вернулся с купюрой.

– Но ты поняла, что наш разговор и твоя просьба вообще были бессмысленны? Ты могла взять деньги за свою работу у Мага и не занимать у того незнакомца и не разговаривать со мной…

Полина забрала из жестикулирующей горсти синюю шариковую ручку и продолжила портить имущество Мага.

Идеологического протеста Алцеста хватило до вечера, обедом он стойко пренебрёг, но вечернюю голодовку счёл бессмысленной, как вообще всё в этом мире, и пошёл прозаично добывать еду в банальном холодильнике.

Вениамина не было, на вопрос, где Второй, Алцест безразлично пожал плечами. Осветившись внутренним светом холодильника, оригинал мысли воодушевлённо наткнулся на батон колбасы. Оказалось, та самая, купленная в магазине у подножия вулкана. В ситуации мерещилась ирония, но девушка не могла её сформулировать, чтобы Алцест тоже оценил, а когда маг заткнул свой нон-комформистский рот бутербродом, стало тихо, накатило потрясение утренних часов, Полина впала в прострацию.

На город спустились сумерки, Маг вошёл в незапертую дверь своей квартиры, погрузился беззвучными шагами в коридор, положил ладонь на вентиль, запирающий стальную дверь. Не вошёл. Не обратил внимания на художества Алцеста.

Вид у Первого был озадаченный. Полина догадывалась почему. Отвык от категорических отказов, отказов не из жеманства и не чтобы набить цену…

– Полина.

Девушка подавила холод между лопатками и выразила внимание. Магу хватило минуты, чтобы посмотреть на неё в полутёмном коридоре и однозначно решить, что она причастна.

– Собирайся в Храм.

Через десять минут Маг опрашивал Леогарда. Любящий чужие разговоры Третий опасался подслушивать за самой спиной чуткого Мага, долетал только общий требовательный тон.

– Полина.

Задумавшаяся девушка подскочила и послушно догнала Мага на лестнице. Стахий сидел в кабинете. Полина впервые видела на столешнице увесистый телефонный аппарат.

Первый приковал к себе холодный взгляд Смотрителя. Стахий не видел Полину. Рядом с Магом нужно было уметь не принимать в обиду, что тебя не замечают, Высший притягивал к себе внимание целиком, даже не открывая рта.

– Родственникам звонили?

– Мать сама позвонила, – мрачно сообщил Стахий, – обзвонила всех знакомых, у кого Сафико могла и не могла остановиться – ничего. Обзванивает по второму кругу, на случай если она задержалась… я… не думаю, что дело в этом, но не стал говорить…

Когда до мозга дошла суть сказанного, Полине перехватило горло слезами. Она сжала челюсти, чтобы промолчать.

Маг развернулся молниеносно:

– Пошли в её комнату – запущу поисковое…

Девушка еле поспевала за широком шагом. Стахий остался за столом, морально готовясь к разговору с матерью.

В коридорах было почти пусто – адепты либо держались в комнатах, либо на постах, к Магу просеменила Эсфирь с выражением битой собаки на ненакрашенном и обильно заплаканном лице. Первый небрежно отмахнулся, почти бегом минуя галерею. Полина выбилась из сил, привалилась к ограждению…

Сверху через перила свесилось искажённое гневом тёмное лицо:

– Сможешь жить, если из-за твоей светлой идеи погибнет подруга?!

Догадался. Очень сложно противостоять такой силе, такому напору, такой уверенности. Он предлагал не сопротивляться, а радостно подчиняться… но если подчиняться совсем не в радость? Теперь он связывал неподчинение с происшедшим, но ему близко не было так больно, как Полине, у которой исчезла единственная подруга…

Окрик Мага поднял бы мёртвого. Полина сипела лёгкими, пока искала в оставшихся вещах в комнате Сафико что-то долго ношенное…

– Вот…

Маг сморщил нос, разглядывая розовый халатик.

– Она хоть месяц его носила?

– Мы месяца не знакомы, – со всхлипом призналась Полина.

Первый действовал без эффектов. Минут десять сосредоточено сминал материю в пальцах, досадливо цыкнул и вылетел из комнаты.

Полина плакала. Умывалась и пила из источника в стене ломящую зубы воду. Снова плакала. Маг бросил её в Храме, как только посчитал бесполезной для дела. Поисковое заклинание не сработало, даже он почему-то не мог найти Сафико, хотя во время замысла ни одна из подруг не подумала про колдовство, способное найти человека. И Полина сомневалась, что в месте, куда подруга могла отправиться добровольно были какие-то хитрые приспособления от поисковых чар.

Идея сложилась с преступным запозданием – на город спустилась ночь. Девушка подхватила бутылку с водой и отправилась на поиски Мага.

– Он уехал вроде, – пожал плечом утомлённый Сергей, заместитель Прохора, последний возвращающийся с дневного дежурства.

– А Стахий где?

– У себя, – снова пожал плечом адепт Огня. – Перенервничал. Захар накормил его успокоительным и снотворным, теперь на телефоне Чи, а на воротах Корней…

Полина оббежала адепта, врываясь в каморку с барахлом дружины. Деревянные мечи, тряпьё, самодельные луки, планеры с порванными крыльями, пятилитровая бутыль с чем-то горючим, а на подоконнике, заросшем в мужском хозяйстве пылью и чёрной паутиной, ворох бирюлек вперемешку с хвоинками, яичной скорлупой и прочим лесным сором. Девушка нетерпеливо поворошила пальцем, Сергей любопытно подсветил.

– Чего ищешь-то?

Полина уже бежала, зажимая нужную вещь в горсти.

Телепортироваться – или как это называли сами маги? – можно было в место, которое хорошо представляешь. На реализацию приёма тратилось много энергии, чем объяснялись дороговизна услуги и молодость телепортёров-магов. Опытным было жаль тратить силы на путешествия слабосильных магов, адептов и тем более разумных негуманоидов. Неопытные перед телепортацией должны были просчитать место выхода, чтобы не вписаться в какой-либо объект. Опытные умели не без изящества сдвигаться в сторону от препятствия у точки выхода.

Магам не требовались устройства, чтобы вызвать собрата, готового за умеренную плату потратить свою энергию на их транспортировку. Почти у всех адептов имелись продаваемые и раздаваемые даром манки в форме свистков и свистулек, чтобы за круглую сумму совершить какое-нибудь значительное путешествие. Умеренная плата и круглая сумма имели единый денежный эквивалент. Маги жили по другим стандартам.

Из горсти свистков с подоконника какой-нибудь должен был работать.

Полина выбежала на площадку для тренировок и, не переведя дух, свистнула. Воздух заклацала рука, маг не успел вскрикнуть. Девушка поспешно схватила его и опрокинула весом на себя.

– Ты чего?! – закричал он, хватанув ртом воздух. – Ненормальная! Нельзя вызывать так близко к воде и тем более пропастям!!

– Срочное дело, – не стала ругаться Полина. – Ты переносил Сафико сегодня?

– Кого? – Сигур поднялся с земли, отряхивая ладони и джинсы.

– Сегодня много девушек из Храма переносились?

– Понятия не имею, – фыркнул маг, зябко повёл плечами в футболке по вечернему холодку, приумноженному задувающим из-за края пропасти ветром. – Со мной одна. Брюнетка-красотка…

– Куда ты перенёс её?!

– Спокойно, – парень выставил перед собой ладони в сдерживающем жесте. – Это личная информация, разглашать не положено…

– Я боюсь, что с ней случилась неприятность!

– Все так говорят, – усмехнулся Сигур. – Потом оказывается, что проверяют супругов на верность… Может, она у тебя парня отбила, а ты им скандал хочешь устроить на свидании?

– Тогда перенеси меня к Магу, – решилась Полина. Ему пусть попробует рассказать про свой незыблемый кодекс телепортёров…

– С какой стати? – снова усмехнулся Сигур. – Даже если я его отыщу с первой попытки, что он мне скажет? «Где взял, тащи ещё?»

Нервы Полины не выдержали. Месяц назад её бросили за воротами Китежского дворца, совершенно беспомощную. Сейчас девушка чувствовала себя едва ли ни более бессильной и никчёмной. Она заплакала.

– Ну блииин… – протянул Сигур, закатывая глаза. – На меня точно не донесут?

– Я доставил её сюда.

Каменный мешок освещал чадящий горьким дымом факел в петле на стене. Расчёт был, что Полина онемеет, увидев мёртвую подругу лицом к лицу.

Полина успела разбить бутылку о голову Сигура, посмотреть на раскроенный череп, и только потом вяло обмякла на пол у ног того, что осталось от Сафико.

– Дрянь… вывела мальчишку из строя… один маг – это всё-таки жутко неудобно, но они такие жадные… можно бы концы в воду – но где найти равноценную замену так быстро? Только и остаётся этого заштопать…

Полина очнулась сама, с заломленными за спину руками, привязанными тонкой, режущей верёвкой к чему-то деревянному. Маг был очень далеко, но Третий всё равно не являлся, чтобы принять смерть на свою грудь.

На каменном, вырезанном в сплошной породе столе лежал простой старенький серп, без ржавчины, но затёртый. Полина видела его в книжке в библиотеке Храма.

Старик уловил её равнодушный и очень утомлённый взгляд.

– Не удивлена, – оценил он. – Или хочешь казаться таковой. Маг ведь до сих пор не догадался.

– Он догадается, – убеждённо сказала Полина.

– Когда догадается, будет поздно, – хмыкнул старик. – Ему придётся признать меня, как равного.

– Это ещё с какой стати? – ровно поинтересовалась девушка, свыкаясь с мыслью, что терять нечего.

– Я стану ему братом, – улыбнулся одними губами Олимпий.

– Чтоб тебя порвало чужой силой, – от чистого сердца пожелала Полина.

Олимпий хмыкнул. Для такого паскудства требовался расчёт, а не взрывной темперамент, адепт не выместил гнев на связанной, коленопреклонённой девушке.

– Для того и вливал постепенно, начав с тех, кто бы легче усвоился… не рассчитывай на поисковое заклинание Мага, я смог кое-что предпринять, чтобы свести на нет его действие…

Старик вгляделся в Полину с доброжелательной улыбкой на лице.

– Откуда ты взялась такая? Если дар наследный, старейшины бы воспитывали, индюки надутые, не смогли бы не прихвастнуть перед другими, а если из людей, то кто тренировал тебя? Почему Маг не искал ответы на эти вопросы?

Оживлённые чёрные глаза насмешливо ловили свет. У Олимпия пропала нужда притворяться немощным, он двигался целеустремлённо и плавно, плечи выпрямились. Приятный бонус к способностям в обращении с четырьмя стихиями – энергия молодых душ, отнятых у истинных хозяев и похищенных из мирового круговорота. Первое пугало, окатывало отвращением, второе – возмущало наглостью – презреть законы бытия, опрокинуть чаши равновесия… Паршивая овца в белорунном стаде – недаром Расследовательное Бюро было только у магов, у адептов лишь дружина для защиты от других, от своих ничего. Адепты не имеют склонности к насилию. Видимо, само ощущение, что он выше подозрений, помутило ему голову.

– Вода, – вздохнул он, предчувствуя мороку. – Если ты будешь ослаблена перед рассечением, это будет только на пользу. Огонь – основная часть меня, слияние с твоей душой уложит меня в постель на какое-то время…

Олимпий подкинул в руке посох. Притворяясь немощным, дубль Огня и Земли опирался на него, но сейчас таскал в руке, как оружие. Посох оказался железным прутом. Металл прокалился от ладони, стал горнильно-красным на конце.

– Нет нужды объяснять, как это больно. Надеюсь, жизнь тебя достаточно поучила, и ты заговоришь быстро… Где Третий?

Сухой подземный воздух не вдыхался распахнутым ртом. Полина не рассчитывала, что ей поверят, даже не тратила сил на «не знаю», просто кричала, шипела и выла, кусала нижнюю губу. Всё, что угодно, чтобы отвлечься от боли.

Олимпий в какой-то мере оказался более проницательным, чем Маг и Стахий. Благодаря своей нехорошей тайной деятельности стал менее зашоренным. Стахий крутился рядом, выведывал, Маг держал при себе, присматривался, но связь с Третьим оба подсознательно считали настолько невероятной, что так до сих пор и не заподозрили.

Сказать всё равно было нечего. Хитрец расчётливо стёр память, обезопасив свои тайны. Дважды теряла сознание от боли. Олимпий ждал, когда очнётся, отставлял проклятый прут в сторону. В какой-то момент ему принесли чай.

– Великий, – почтительно обратился приспешник, – ты впитал силу Воды сегодня, тебе следует потреблять больше жидкости.

Старик благосклонно принял заботу и похвалил ученика за разумный ход рассуждения.

Полина, вывихнув до упора запястья в путах, стремилась мокрым лбом к каменному полу, со свистом выдыхая воздух. Если Третий не просто произносил красивые слова, если ему есть какое-то дело до его людей, он должен был появиться здесь, забрать серп Жнеца и остановить ополоумевшего адепта пока не поздно. Он должен был спасти Сафико. У него было больше сведений, чем у Мага и Бюро, он не был ослеплён версией своей виновности, а значит был на шаг впереди. Он, неуловимый как ветер, способный буквально залечь на дно и буквально провалиться сквозь землю, он лучше всех мог прятаться, даже от Мага, а значит лучше всех мог искать.

– Чего ради ты защищаешь его? – со сквозящей в голосе насмешкой поинтересовался Олимпий, отставляя на большой стол опустевшую чашку. – Он такой же самовлюблённый зазнавшийся мальчишка, как и Маг… или, может, ты возомнила, что вы с ним какие-то очень близкие друзья? Ха-ха! Уверяю тебя, мальчишке нет дела до твоих унылых прелестей и тонкой организации души, что бы он ни говорил! Гораздо интереснее представлять развлечения с дюжиной Жриц!

– По себе судите? – тяжело пропыхтела Полина в пол. Кровь прилила к лицу, перетянутые руки, наоборот, ничего не чувствовали, немели… вот-вот наступит момент, когда болевой спазм даст о себе знать, и будет невыносимо без жгущего кожу прута…

Она не видела адепта-дубля, для этого требовалось поднять голову, а затёкшему телу это было слишком больно.

– А что? Я взрослый человек и не собираюсь отказываться от благ, положенных по статусу.

– Тебе по статусу могилка положена, – сбилась на «ты» Полина, перед глазами затуманилось, несмотря на то, что смотрели они с малого расстояния в сплошную каменную породу.

– Ты будешь говорить?! – потребовал Олимпий.

– Мне нечего тебе сказать. Кроме того, что ты позор для всех нас…

Голову вздёрнули наверх за волосы, оказывается, в комнате присутствовали ученики старика, принявшие слова девушки за личное оскорбление. Полине было всё равно. Она поняла, что помощь не придёт. Третий был в курсе её передвижений, её связей, её мыслей, но он не придёт, не поможет. Он не поступит честно и правильно, вопреки опасностям… У него есть оправдание – Безумный адепт охотится за его душой с древним безотказным серпом… Но как Третий будет жить после этого, если утверждает, что жизнь других адептов для него важнее своей? Бог ему судья…

Воздух перед лицом задрожал, неожиданно зеркальная поверхность серпа покрылась испариной от дыхания…

Он казался затупленным, но резанул как бритва. Полина почти ничего не почувствовала и ещё успела увидеть торжество на лице Олимпия и направленный в грудь под ключицами удар. Тело грохнулось сожжённым поленом. Освобождённая, лёгкая Полина ускорилась, чтобы ударить убийцу напоследок… это была ловушка, но требование возмездия не обсуждалось. Старик закричал, рухнув, как подкошенный. Полина пролетела насквозь, не чувствуя сопротивления. То, что было непреодолимой западнёй, теперь виделось проходным. Полину влекло куда-то, выдувало, словно мощной тягой огромного мирового пылесоса. Задержать или задержаться было невозможно…

Запустелая комната. Подоконник и рама белые до синевы, рассветная серо-голубая дымка в незашторенном окне, старый громоздкий стол с выдвижными ящиками. На столешнице записи, схематичные зарисовки. Кажется, человеческие фигурки нанесены неумело, первое впечатление, кто-то пытался рисовать, не совсем впервые, но положение рук, ног и голов какое-то странное. Но стоило представить, что люди лежат и уже никогда не будут шевелиться…

Над поверженными головами без глаз, носа и рта какие-то числа, дроби. 27 июл (1) – 0. 18 авг (1) – ½, 22 авг (1) – 1/3; 19-20 июл (2) – 0, 22 июл (2) – 2*3/4.

Ежедневник открыт. Рукой 25 июл (2) вместо 25 октября. Долг Остапу и Алцесту.

Непонятным образом удаётся перелистнуть страницы. 21 июл (2) списком в столбик от руки: 0, Огонь, запах, отдушина, масло, вход, утро, магазин, яблоко, алиби, перемещение.

Полина поняла скупой шифр. Адепт Огня уничтожен огнём, в теле погибшего нулевой потенциал, всё выпито в ноль, будто в теле никогда не было сил; запах орденцы должны были уловить через отдушины, а не обнаружить тело случайно по пути якобы в магазин, тем более, не по пути, подальше от жилья Олимпия, которого запах донимал и в отдалении, так что комнату окурили благовониями. Они почти не выходили – верно, Третий почти не уловил следов у подножия, а охрана магами лишь создала ложное алиби – они перемещались совсем не так – у них был маг. Яблоко Полине досталось с не до конца отмытой наклейкой, тонкий белесый клеевой слой, пол квадратного сантиметра, но откуда ему взяться на якобы выращенном в горе плоде? Ничего они не растили, у них были совсем другие цели, и им не нужно было, чтобы маги узнали о них раньше времени.

Страница от 13 июл (2). Запись острым чужим почерком, не чернильная, а будто пропечатанная… или прожжённая?

Здравствуй, Люда!

Я вновь вынужден уговаривать тебя присоединиться к ордену и внести свой вклад в наше дело. Я с трудом могу поверить, что до тебя не дошла пара моих писем, но ты должна была получить остальные. Честно признаюсь, что я не получил ни одного ответа. Это так не похоже на тебя. Я знаю, что ты аккуратный и исполнительный человек, кроме того, не лишённый таланта, и мне неприятно, что ты так бездарно растрачиваешь его на статейки в журналах для малообразованных.

Одумайся, Люда. Это ли то, о чём ты мечтала, изучая природу Огня? Твои знания бесценны и непонятны непосвящённым. Здесь ты сможешь раскрыть свой главный талант, выйти на новую ступень.

Я слышал на днях от приезжих, что ты развлекаешь детишек огненными драконами, рыбами, фениксами и прочим зверьем. Тебя не унижает такой заработок? Ты же серьёзный ученый, а маги видят в тебе шута. Не ради ли этого ремесла ты покинула город Стихий, в котором Огнём трудно удивить?

Перестань упрямиться и приезжай. Ты нужна нам. Я жду твоего ответа.

Полина повернулась на месте – раньше такая возможность почему-то не приходила в голову. Наверное, потому что Маг, однажды управлявший её взглядом, не смог…

На неё без любопытства смотрело существо. Стало понятно, как Третий, обязанный быть честным, может не явиться на помощь своему адепту, зная, что он беспомощен и находится в смертельной опасности.

Существо наблюдало с кровати, возможно даже спало, когда Полину пытал Безумный адепт, чьего имени она больше просто не хотела произносить вслух и мысленно. Боли по понятным причинам девушка уже не испытывала и только теперь подумала, как это её видит существо? Оно лежало под плоско накрытым одеялом, будто на теле не было ни единого рельефа, у кровати на полу высилась кривая стопка книг и записей, тоскливая подборка учебников и энциклопедий… Полина разобрала, что в середину затесался мистический справочник…

«Полина, Полина», – будто звал голос.

Губы на бледном лице были сжаты, зрачки в центре слабо окрашенной, почти прозрачной радужки смотрели прямо, выжидающе, веки редко моргали, тёмные, тяжёлого болезненного цвета.

«Полина, Полина».

Она так представилась, когда её нашли. Ну… почти так. Пол…ина. Она запиналась, корчилась от боли, теряла память, никого не смущало её заикание.

Пол…ина. Пол-ов-ина.

Существо немо ждало, когда она поймёт.

Меньшая половина, даже скорее четверть, но деление на две части оставило в уме более простое и распространённое слово. Её лечили маги, а их главный угрожал возвращением в лоно человеческой медицины, и исполни он угрозу – она бы сейчас выглядела хуже, чем существо на кровати, представляющее три четверти некогда целого.

Худое, измождённое слабостью лицо не выдавало нетерпения. Похоже, торопиться правда было некуда. От Полины – вряд ли она действительно Полина – ему было не за чем утаивать свои желания и мысли.

«Полина» пыталась оправиться от открытия. «Ты сама согласилась», – говорило существо, носившее Сафико, как костюм. Жизнелюбивое, легкомысленное существо, каким она его считала, пожертвовало большим, чем возможно было предположить. Не догадалась ни она, ни Безумный Адепт, триста лет коптивший небо и мнящий себя самым умным, ни Маг, который был, пожалуй, поумнее адепта.

Болезненно ощутив нарушение равновесия душ и потенциалов, сообразив, что оно значит –как младшему из троих было вырваться из информационного вакуума и не выдать себя Магу, который бы посадил на «короткую цепь», прежде чем начать разбираться? Как отмыться от подозрений, когда знаешь меньше всех о происходящем и страдаешь больше всех? Как защитить людей, когда не умеешь толком воспользоваться недавно обретённой силой?

Третье избранное существо разорвало себя на части, оставив одну помнить и развиваться, а другую собирать любые сведения, которые могут оказаться полезными: расположение общин магов и адептов, имена, способности, занятия. Улики. Первый и Второй. Выделенная расщеплением энергия пошла на скачок во времени, чтобы никто не усомнился – Третий здесь, и убийства боязливо пресеклись.

«Полина» не должна была долго жить. Порядок вещей должен был быть восстановлен, четверть и три четверти объединены, энергия на что-то потрачена… «Полина» боялась верить в лучшее раньше времени…

Обязанный быть честным Третий имел право использовать «Полину» как приманку, имел право даже дать её убить, не вешая груза на совесть – потому что рисковал только собой.

«Полина» хотела плакать. Она так часто плакала, пока существовала, но снова и снова ничего не могла с собой поделать.

– Было больно, – пожаловалась она, не слыша произносимых слов.

– Есть кое-что пострашнее, чем умирать, – уловило существо. – Воскрешение…

И стало очень больно.

Второй

На экране мельтешили кадры. Грустное шло за весёлым, за смешным шло горестное и трагичное. Шли новости. Диктор рассказала о смерти выдающегося деятеля, политика и писателя, не успев перевести дыхание, поведала о музыкальном фестивале, не избавившись от улыбки, посвятила телезрителей в грязные тайны двух революций. Одна из них была далеко, другая неприятно близко. Большая мужская голова с зачёсанными на обширную лысину чёрными волосами, вклинилась с мрачной аналитикой. Диктор вернулась в кадр с неловкой кривой улыбкой – ей то ли не дали текст, то ли должны были включить эпизод, а попали на студию. Возникало ощущение, что женщина напрочь сбита с толку, профессионально накрашенные глаза нервно бегали. Под конец выпуска диктор натянуто и несмешно пошутила про цены на нефть и с явным облегчением откинулась на спинку кресла, пока камера отдалялась под бодрящую музыку.

В девять часов обещали показать фильм о почившем выдающемся писателе и политике – видимо, такие фильмы снимаются ещё до смерти деятелей, иначе – утром труп, вечером фильм – было бы не успеть. Любопытно, с какого возраста на деятелей начинают собирать «прощальный» материал? Или самого бытия деятелем уже достаточно, чтобы где-то на студиях начинала копиться траурная папка? Так, на всякий случай.

Здесь, в затенённом шторами зале в обществе двух кресел, дивана и традиционного серванта с посудой я проводила почти всё свободное время. Свободное ото сна. Не сидела, но ещё и не лежала, развалившись на диване и лениво созерцая ящик с картинками. У меня был вид вполне себе среднестатистического деградировавшего тинэйджера – чёрная майка, свободные цветастые штаны, и равнодушие, о скалы которого могла разбиться самая высокая волна оптимизма.