Улицы Магдебурга

Вот Вебер пьет свой эспрессо, ставит чашку на блюдце. Эскива ломает ложечкой пирожное, изящно и бесповоротно, разрушительница мужских судеб. Рейнхард следил за ней с восхищением – он считал, что Эскива всегда прекрасно знает, что делает. И в данный момент он ее полностью поддерживал. Видимо, ребенок все же заплакал, потому что Эскива достала дочку из колыбели, но в следующий момент Рейнхард увидел, что детское личико спокойно. Девочка не спала, но и не плакала, на редкость разумный ребенок, вылитый отец.

Не то чтобы Эскиве шло материнство, просто она сама была так исключительно хороша, что украшала собой любое начинание, делая привлекательной любую вещь. Томас хочет сына. Рейнхард допил кофе и поставил чашку на стол. Двое детей без большого перерыва, наверное, очень удобно. А может быть, он успокоился бы, если бы первенцем был мальчик.

За стеклом редактор Гейнрих Вебер протянул руку и поправил вьющуюся прядь, которую Эскива сдувала с лица, когда руки были заняты. Он определенно возвращался к жизни, и это было очень хорошо.

Девичник

Девичник Эльке Нойманн проходил две недели спустя после свадьбы.

Конечно, ведь так было гораздо интереснее, чем строить предположения о супружеской жизни с кем-то, кто не играл в футбол за мастерской Ланге, кого никто не видел босым и без рубашки, о ком никто не знал ничего интересненького, кто не становился предметом для девичьих сплетен, с кем никто не сидел за одной партой в школе, кто никогда не приходил в гости к брату, никого не провожал из кино, и о ком нельзя было сказать, хорошо ли он танцует, в кого никто никогда не был влюблен, кто не пытался поцеловать ни одну девушку за углом, и за кем никогда не гнался разъяренный папаша с двустволкой, о ком матери не предупреждали дочерей, делая его неотразимым, кому не рвал штаны соседский пес, чья машина никогда не ломалась на соседней улице, и чей голос все услышали впервые, когда в кафедрале он отвечал на вопрос патера Юргена и на хорах эхом отозвался орган.

Девушки явились в кондитерскую «Лукреция» на Беккерштрассе, откуда были изгнаны все мужчины, включая кондитера Ханса, а заправлять всем осталась его жена, собственно синьора Лукреция, женщина, которая многому могла бы поучить девушек. Все принесли с собой закуски и вино, а Лукреция напекла множество разных прекрасных пирожных – с вишнями, с розовыми лепестками, с сырным кремом и грушами, с шоколадными крошками, и еще с орехами, с цветками лаванды, с имбирной начинкой, с половинками абрикосов, с нугой и сливовым джемом, с клубничным суфле и с апельсиновой цедрой. А кроме этого коньячные бисквиты, слоеный торт, красный бархатный пирог по-новоорлеански, медовые кексы с изюмом и яблочный штрудель по рецепту матери Ханса, фрау Беккер, который много лет назад совсем юная Лукреция осваивала под руководством свекрови в этой самой кондитерской.

На дверь была повешена табличка «только девушки», заведены самые веселые песни в музыкальном автомате, и все молодые женщины Магдебурга в самых своих нарядных платьях и украшениях, смеясь и болтая расселись за столами. Было открыто шампанское, и синьора Лукреция на правах хозяйки постучала ножом по бокалу.

–Синьориты! – произнесла она с небольшим акцентом, – Сегодня мы выдаем замуж нашу подругу Эльке, и сейчас мы для начала должны выпить, чтобы ее замужество оказалось успешным!

Все засмеялись и пригубили розовое вино. По рукам начали разбегаться пирожные, канапе и ломтики фруктов, щеки порозовели, и вдруг все защебетали одновременно, стремясь выведать у Эльке секреты супружеской жизни с ангелом.

Незамужние девушки с трепетом ждали пикантных подробностей, молодые женщины посмеивались, предвидя какие-то еще неизвестные им прекрасные моменты, и даже синьора Лукреция, у которой были одни только сыновья, с нескрываемым интересом палермской сплетницы, оперлась локтями о стойку, ожидая нового откровения.

Эльке вдруг смутилась, еще две недели назад она была неискушенной девицей, а сегодня множество глаз устремлено на нее, и все ждут от нее откровений о замужестве, о брачной ночи, о том, как начинается ее супружеская жизнь. Она всегда была бойкой и смешливой девушкой, но внезапно испытала объяснимое стеснение перед подругами, потому что она должна была поведать им о том, что замужняя женщина не выносит за пределы спальни.

Заметив это, синьора Лукреция вдруг вспомнила, как она сама приехала навестить свою семью через год после свадьбы с Хансом Беккером, как все женщины квартала собрались в доме ее матери и принялись расспрашивать ее в подробностях о супружеской жизни с этим странным немецким парнем, высоким, как башня, и таким же немногословным, с челюстью, как сундук, и кулаками, как гранитные шары на набережной, чтобы вынести вердикт о том, хорошую ли партию сделала Лукреция, или стоит пожалеть ее бедных родителей и ждать скорого возвращения в родительский дом обманутой и брошенной бедняжки с парочкой детей в подоле. И сейчас Лукреция видела, что подругам Эльке ее необычный муж кажется таким же странным и подозрительным, как ее палермским соседкам казался ненормальным Ханс Беккер – обыкновенный магдебургский парень, сын кондитера.

Лукреция вышла из-за стойки и пододвинула свой стул к Эльке. Ей всегда хотелось иметь дочь, но у Ханса получались только мальчики, да такие славные, что грех жаловаться.

–Тише, девочки! – крикнула она зычным голосом палермской торговки, – Вы ее смутили! Вот вы, фрау Мур, вы-то что нового хотите узнать? С вашим-то мужем, вас ни ангел, ни сам черт не удивит!

Эскива Мур поперхнулась шампанским и расхохоталась в голос. Лукреция была права.

–А ты, Урсула Кляйн, тебе бы вообще закрыть уши, чтобы твой отец не явился сюда с ружьем, от того, как у тебя блестят глаза от одних вопросов!

Дочь бакалейщика Кляйна вспыхнула и прижала руки к щекам.

–Реджина Краузе, если вы расскажете мне, будто росли с братом, неотличимым от вас, как половинка апельсина, и не насмотрелись на мужские причиндалы, я буду очень удивлена!

Реджи Краузе уронила голову на руки и захихикала – успех у подруг ей был теперь обеспечен на полгода вперед.

–Николь Шумахер, только не рассказывайте нам сказки, будто Эрик вас еще не научил всему, что сам умеет!

Девушка в алом платье в горошек прикрыла рот ладонью, на запястье сверкнули бликом хрустального стекла часы-скелетоны на широком, совсем не женском, ремешке.

–Катти и Анни Штольц, одного вашего брата не хватает, чтобы держать ваших ухажеров подальше от пивоварни, не так ли? Вам стоит выйти замуж прежде, чем юный Хайнц подрастет настолько, чтобы отец дал ему двустволку.

Сестры Штольц переглянулись и залились веселым смехом.

–Ули Редстафф, вы такая серьезная барышня, просто диву даюсь, как вы тут оказались, среди этих вертихвосток! Нет, я не к тому, что не следовало вас приглашать, но уж вы-то не такая, как они?

Ули Редстафф закусила кулак и замотала головой. В цветастом шелковом платье и с гребнем-розой в волосах она совсем не походила на нотариуса, и Вальтер Гесс это давно проверил.

–Марике Хольман, если вы нам расскажете, будто никогда не позволили молодому Рейнхарду лишнего, к его двери выстроится очередь девушек, и каждая будет держать свой подол в зубах!

Марике залилась краской, но не засмеялась и не возразила.

–Лиззи Майринк, нам ли не знать, что половина побрякушек, купленных в салоне вашего отца, возвращается в вашу шкатулку?

Хорошенькая Лиззи, самая популярная девушка Магдебурга, кивнула, тряхнув золотыми кудрями.

–Петра Шпеер, если после того, как молодой Краузе целых три раза проводил вас из кино, еще хотя бы ваши уши остались невинны, то боюсь это не комплимент вашему обаянию.

Петра спрятала голову на плече подруги и замахала рукой, прося пощады.

Успокоив таким образом девушек, Лукреция налила еще шампанского в бокал Эльке, которая признаться, почувствовала себя намного лучше после таких отповедей. В самом деле, она теперь замужняя женщина и ей нечего стесняться того, что она познала мужчину.

–Итак, детка, – произнесла Лукреция, – Мы знаем, что ваш брак был консуммирован, а значит, у него есть все, что полагается мужчинам. Это так?

Эльке рассмеялась. Шампанское оказало нужное действие, и она почувствовала себя вполне уместно, ведь они же девушки, какие могут быть секреты, да и что нового она может сказать им, на самом деле?

–У меня не было других мужчин, но я уверена, что у них все примерно так же, как у него.

–Уверяю тебя, так оно и есть, – хмыкнула Эскива, надкусывая пирожное с вишнями.

–В следующий раз нас пригласит фрау Мур, – сахарно заявила Лукреция, – И поведает нам как правильно обращаться с ее мужем, чтобы он не глядел на сторону.

–Ой-ой, Лукреция, боюсь, что не смогу этого пообещать! И каков он в постели, Эльке?

–Очень… – Эльке порозовела, но с Эскивой она ощутила себя уверенно, – Очень приятный. Мама говорила мне, что не все мужчины бывают ласковы к женам, но я убедилась, что ангел не такой.

–У него правда крылья?

–Я всегда знала, что ты глуповата, Катти Штольц, но чтобы настолько!—воскликнула Петра.

–Неправда, она не глуповата! – вступилась за сестру Анни Штольц, – Но мы же никогда не видели ангела без рубашки! Эльке, расскажи нам про крылья!

–Как мило, что крылья волнуют девочек больше, чем все остальное, – прошептала Ули, наклоняясь к Эскиве, и обе прыснули от смеха.

–Крылья… А что я могу сказать про крылья? – Эльке засмеялась и стала похожа на себя прежнюю, вертлявую девчонку с Апфельштрассе, – У него крылья, прямо где лопатки, и да, он летает. А ночью заворачивается в них, как в одеяло.

–А я думала, вы спите обнявшись, – протянула Урсула.

–Всякое бывает, – Эльке пожала плечами, – Но наверное для него спать в постели уже большое достижение, ведь раньше он спал, подвесившись к балке в молочне.

–Эльке, а как ты решилась на это? – спросила Марике, – Ведь вы, говорят, даже не виделись, даже не разговаривали? Ты не думала, что цветы тебе приносит Стефан?

–Нет, я точно знала, что это не Стефан, – сказала Эльке и улыбнулась чему-то своему, тайному, ведомому ей одной.

–И ты не боялась? Ангел… Он же совсем не такой, как наши мальчики. Тебе не было страшно? А он приходил к твоему отцу? А как вы впервые встретились? Расскажи, Эльке!

–Нет, я совсем не боялась! – засмеялась Эльке, – И когда отец позвал меня и ангел сидел у нас в гостиной, отец спросил меня – хочу ли я выйти замуж. И ангел посмотрел на меня своими золотыми глазами, и я посмотрела на него. И я сказала отцу, что я выйду за ангела. Вот и все, так мы и встретились.

–А как он ухаживал за тобой? На танцы вы не ходили.

–Мы виделись, но вы знаете, какой короткой была помолвка. Он водил меня сюда, в кондитерскую, помните, синьора Лукреция?

–Да-да, приводил несколько раз, – кивнула Лукреция, – Вот здесь они садились, у окна, и он всегда подопрет голову ладонью и смотрит на нее, смотрит… И молчит, всегда молчит.

–И вы до самой свадьбы не перемолвились ни словом?

–Да мы и после свадьбы не особенно…

–Так он совсем не говорит с тобой?

–О чем? – спросила Эльке¸—О чем муж должен говорить с женой?

–Ну…—девушки в замешательстве переглянулись, – О разном, наверное. А как же?

–Он хороший муж, – спокойно сказала Эльке, – И мне тоже не нужно напоминать, в чем моя работа. Я не стану говорить ему, что ему делать, а он мне. О чем же нам разговаривать?

–А я-то беспокоилась, что Рейнхард все время молчит, – вдруг сказала Марике и рассмеялась.

Шампанское быстро исчезало, пирожные еще оставались, девушки шумели и смеялись. Во что мог бы превратиться девичник Эльке до свадьбы, разве что в унылые посиделки, когда никто не знает что сказать и чем приободрить невесту, жены стесняются похвалить своих мужей, а девицы боятся спрашивать, рассуждала Лукреция, раскладывая оставшиеся пирожные в маленькие коробочки, чтобы отдать девушкам на выходе. То ли дело вот так, когда за стеклянной витриной на улице под фонарем уже собираются мужчины, чтобы доставить своих подруг и сестер домой в сохранности, и от этого девушкам еще веселее, они собираются у витрины, обсуждают своих женихов и заливисто смеются.

Рейнхард ждал Марике, Эрик Такса, странным образом как будто еще больше помолодевший, ушел со своей девушкой. Вальтер Гесс курил в сторонке у своего мотоцикла, пока Ули прощалась с подругами. Реджинальд Краузе, вопреки чаяниям, ждал сестру, весело перекидываясь фразами с Уве Штольцем, встречающим своих Анни и Катти. Старший сын кондитера Беккера и Лукреции отправился провожать до дома Лиззи Майринк. На другой стороне Беккерштрассе в длинном седане сидел Томас Мур. Ангел спикировал с неба на перекресток, отряхнул крылья, Томас вышел из машины и пожал ему руку, мужчины молча ждали, прислонившись к боку автомобиля, пока Эскива и Эльке смеясь секретничали напоследок у дверей кондитерской.

–Тебе хорошо с ним? Знаешь, мама твоя была права, не каждый мужчина…

–Очень хорошо, я не думала, что так бывает, но теперь я тебя вполне понимаю.

–Какая ты счастливая, Эльке! – Эскива Мур обняла ее на прощание.

–Я никому не говорила, Шкив, – прошептала Эльке ей на ухо, – Если его гладить между крыльями, он урчит, а если щекотать – смеется.

–Совсем как Томас, – прошептала в ответ Эскива, и они рассмеялись.

Вдруг Томас Мур толкнул ангела кулаком в плечо.

–Эй, посмотри-ка, друг! Гляди, о чем они там говорят!

Сблизив головы, оба уставились на девушек, которые выразительно раздвигали ладони и складывали пальцы колечком. Эскива Мур поставила три пальца ребром между зубов, достала и посмотрела, приподняв бровь, Эльке закусила губу и подняла глаза, задумавшись. Ангел хихикнул в кулак и по кронам деревьев пробежал ветерок. Томас давился смехом, утирая слезы. Они переглянулись и как будто увидели друг друга новыми глазами, а поняв это, оба расхохотались, пихаясь локтями, будто нашкодившие мальчишки.

–Подвезти вас до дома? – спросил Томас у ангела, когда их жены направились к ним через улицу.

Ангел на секунду замешкался, но потом улыбнулся и кивнул.

Карамель

—Проснулся? – наполовину утвердительно произнес Самди, не оборачиваясь.

–Очнулся, – слабо отозвался каноник Эспозито, приваливаясь к косяку кухонной двери.

Барон Суббота помешал карамель в медном тазу деревянной ложкой на длинной ручке и все же не соизволил повернуть голову. Каноник мучительно сощурил глаза на свет.

Пытаясь собраться с мыслями, Самди снова зачем-то помешал в тазу ложкой. Карамель кипела, лопались пузыри, из красноватой толщи густой вулканической лавы на поверхность всплыл глаз. Эспозито охнул, согнулся и зажал рот обеими руками. Только хлопнула дверь в ванную, где уже прижилась механическая зубная щетка и опасная бритва каноника. Через секунду его уже выворачивало наизнанку.

Самди фыркнул, пальцами выловил глаз из карамели, облизал и положил на блюдце. Вздохнул и бросил ложку, прислушался. Здоровое похмелье человека, который сильно перебрал, что тут скажешь.

Через четверть часа каноник Эспозито вышел из ванной, все еще прикрывая глаза рукой. Самди покачал головой.

–Выпей кофе.

–А ты мне его сваришь? —спросил Эспозито.

–Видимо, придется, – Самди скрестил руки, – Что пили?

–Я думал, ты мне скажешь.

–Что тебе еще сказать?

–Как я здесь оказался.

–Преподобный, вы не помните, как вы здесь оказались?

– Неужели я бы врал..? – измученно выдохнул тот.

–Да запросто, после вчерашнего-то! – фыркнул барон.

–Заинтриговал, что и сказать, – каноник медленно распрямился, сделал пару шагов и упал в кресло, – Так ты поведаешь мне о том, что я тут делаю?

–Ну конечно, – вздохнул он, – Сейчас сварю кофе. Хочешь карамели?

Эспозито передернулся всем телом. Самди усмехнулся и покачал головой, процедил кофе в чашку, добавил две ложки карамели, плеснул черного рома. Сел на подлокотник рядом с Эспозито и вложил горячую чашку ему в ладонь. Тот откинулся в кресле и отхлебнул горячую жидкость.

–Господи, как хорошо… – каноник открыл глаза.

–А с глазами-то что? – спросил барон, за подбородок поворачивая его голову к свету.

–Понятия не имею, – поморщился Эспозито, – Закрой. А что у меня с глазами? Вертикальный зрачок?

–Ты себя в зеркало видел?

–Два зрачка..?

–Нет, но…

–Главное, что на месте, – ответил каноник, снова закрывая глаза, – А не на руках, к примеру.

Вместо ответа барон Суббота мстительно ухмыльнулся, черенком ложки выковырял глаз с одной своей ладони и беззвучно опустил в чашку каноника.

–Вчера ты дернул меня за связь, – спокойно произнес Самди.

Чашка замерла в его руке как раз у лица барона.

–И ты..? – напряженно спросил каноник.

–Что я?

–Не притворяйся! И ты меня еще терпишь?! И ты… О господи…

Эспозито наклонился вперед и наощупь поставил чашку на столик.

–Как ты?

–Получше тебя, как видишь, – неохотно ответил барон, – Пей кофе.

–Ты простишь меня?

–Не беспокойся, мы в расчете, я наверняка тебе что-то сломал.

–Тогда расскажи мне, что было, – каноник снова взял свою чашку.

–Ты дернул меня за связь, я пришел. И вот ты здесь. Как-то так вкратце.

–А подробно?

–Ты уверен, что хочешь это знать?

–Нет. Совсем не уверен. Но я перестану себя уважать, если не спрошу.

–Ты ждал меня с фальчионом, – вздохнул Самди, Эспозито сдавленно охнул, – Ты стоял напротив меня, а потом мне пришлось прыгать очень быстро, пока мне не удалось с тобой сладить.

–Ты меня сделал? – удивленно спросил каноник.

–Не то чтобы…—поморщился барон, – Ты взял клинок другой рукой.

Каноник Эспозито громко неприлично захохотал. Потом вдруг осекся, чашка в руке вздрогнула.

–Другой рукой? И ты поверил мне, подошел?

–Да как тебе сказать…—Самди замешкался, – Нет, конечно.

–Самди, я обеими руками владею клинком, только левой приемы делаю другие. Будь осторожен.

–Спасибо, что предупредил, – хмыкнул барон, – Но ты из левой руки перехватил его в правую.

–Господи, сколько же я выпил? Что было у меня в голове?!

–Задаваясь этим вопросом, – поведал Самди, притираясь к нему еще ближе, – Я тоже дернул тебя за связь.

–Теперь ясно, что так болит, – усмехнулся каноник.

Эспозито допил кофе. На дне чашки лежал глаз, и каноник сжал зубы, подавляя рвотный позыв.

–В общем, отключился ты сразу, – закончил барон, – А я притащил тебя сюда и дал тебе проспаться.

–Враг мой, достойный соперник и желанная добыча.

–Именно так ты и сказал.

–Надо было тебе отделать меня хорошенько. Дернуть за связь… Но зачем я это сделал, ты не знаешь?

–Надеюсь, потому что я был нужен тебе, – тихо сказал Самди.

Пойман и убит

Чайник закипел, и Эдна Рихтер отошла от окна, крепче запахнула на груди теплую шаль. Подкрутила вентиль на батарее отопления. За квартиру на углу Винкельштрассе платил Дитер, не все ли равно ей, во сколько выйдет отопление. Ей все еще было непривычно, что все счета теперь оплачивает не она сама. С одной стороны, это могло означать, что можно не экономить. С другой стороны, она еще не знала, что сказал бы Дитер, окажись счета чрезмерными. Пока не знала, и ни малейшего желания узнать не имела.

У этого опасения снова было два лица. С одной стороны, ей не хотелось огорчать Дитера и создавать ему лишние расходы. С другой, Эдна побаивалась, что Дитер начнет ее укорять, укажет ей на излишнюю расточительность. Или не начнет, а только подумает. Или ни слова ей не скажет, но возьмет еще полставки сверху, или курс факультативных лекций до конца года, и тогда помимо оплаченных счетов она увидит Дитера только спящим перед тем, как он вернется к жене и детям.

Дома Дитер спал плохо. То ли дети мешали ему уснуть, то ли жена недобросовестно исполняла супружеский долг, но реальность была такова, что лучшее в мире снотворное Дитер Бланк мог принять только в ее спальне. Эдна твердо знала, что Дитер крепко засыпает сразу после секса, и эти два-три часа глубокого сна компенсируют ему полночи работы.

Дитер, милый… Эдна вернулась к батарее и открутила вентиль обратно. Стоило ли ехать из Берлина, чтобы здесь, в Магдебурге, видеть его только спящим. В конце концов, у нее тоже есть работа, пусть Дитер и никогда не позволит ей платить по счетам. На самом деле, Эдне хватало на все, за что Дитер позволял ей платить самой, и она откладывала определенную сумму каждый месяц, но это была ее подушка безопасности. Они никогда не говорили об этом, но, безусловно, оба понимали, что такое положение может не продлиться вечно.

Дитер Бланк читал курс лекций по мировой политэкономике в университете Отто фон Герике. В служебной квартире на Ульрихштрассе в центре университетского квартала его ждала фрау Бланк и дети. А на другом конце Магдебурга, на окраине, в маленькой съемной квартире, его ждала Эдна Рихтер. Которая ради Дитера Бланка оставила Берлин и аудиторскую компанию. Работу не оставила, а вот местом в штате пришлось пожертвовать. Эдна была хорошим аудитором, отпускать ее не хотели, но Дитер ехал в Магдебург, этого требовала его научная работа. И вот теперь Магдебург, удаленная работа и документы, которые ей присылают по интернету. И Дитер, который приходит по четвергам. Эдна улыбнулась сама себе. Магдебург неплох, хотя она и прожила всю жизнь в столице.

Крышка ноутбука была поднята, она заканчивала пакет документов, которые надо отправить утром. Эдна налила себе чаю, взяла кусочек пирога. Готовить для себя она не считала нужным, всегда можно перекусить чем-то готовым. Ну а Дитер… Пусть домашней кухней его балует фрау Бланк. Эдна улыбнулась, она не имела понятия, готовит ли фрау Бланк хотя бы бутерброды, это было совершенно не то, о чем им с Дитером хотелось говорить. Полная уважения к этой достойной женщине, Эдна совершенно не испытывала к ней интереса.

Здесь, в Магдебурге, Эдна ощущала себя свободной. Она не должна была вставать утром и бежать на работу, спускаться в метро, ловить машину. У нее не было друзей и коллег. Она вставала, когда высыпалась, и ложилась, когда заканчивала работу, объем которой она сама себе определила. Эдна была обязательной особой и никогда не задерживала задания. Ее шеф в Берлине знал, что если Эдна Рихтер говорит – два дня, то это будут два дня, и ни часом больше. Если бы было иначе, никто не стал бы связываться с удаленным работником, когда на биржах Берлина полным полно молодых энергичных аудиторов, которые будут просиживать в своих конторах ночи и дни. Она вернулась за стол с чашкой и тарелкой с пирогом. Возможность пить чай и крошить на стол, безусловно, одна из самых лучших особенностей удаленной работы.

Звонок в дверь заставил ее поднять голову. У Дитера были ключи, но он не любил ими пользоваться. Тем не менее, время было неурочное, вряд ли это он. Дни Дитера Бланка были расписаны поминутно. Эдна подошла к двери, глянула в глазок и поспешно открыла замок.

–О мой дорогой!

Дитер Бланк вошел в квартиру, обнял ее, начал целовать.

–Ничего не случилось? – счастливо спросила она, прижимаясь к его щеке.

–Нет, нет, – он засмеялся, – Все хорошо. Я соскучился, я просто соскучился.

–Вот и хорошо, – она отступила, глядя как он снимает пальто, – Будешь кофе?

–А без кофе нельзя? – Дитер поднял глаза и улыбнулся.

Пиджак и портфель остались у дверей, там же, где шаль Эдны. В постели им всегда было тепло.

Эдна блаженно потянулась, остановила руку Дитера, продолжающую гладить ее по спине, поцеловала его в лоб.

–Спи, мой хороший, – прошептала она, – Я рядом, поспи.

–Ты добрая, Эдна, – он улыбнулся уже сонно, – Я так тебя люблю.

Хоть убей, Эдна не понимала, что она делает не так, как фрау Бланк. Любая женщина, если она вышла замуж по своей воле, будет добра к своему мужу и щедра в постели, разве не так? Эдна не была замужем, и ее заключение были исключительно умозрительными. Она правда не знала. Она прилагала все свои силы, чтобы жизнь Дитера стала немного лучше, и это совсем не было сложно. Они хотели одного и того же – засыпать вместе и просыпаться, гулять и смеяться над какими-то глупыми собственными шутками, которые никому больше не понятны, долго пить кофе в кондитерской на углу, препираться, покупая хлеб. Падать в одну постель и не вставать до утра. К сожалению, не все из этого списка было возможно.

Эдна дождалась, пока он заснет, и осторожно выбралась из постели. Решительно взялась за вентиль батареи, накинула на голые плечи шаль и села за стол. Завтрашнее утро совсем скоро, а Дитер без нее не замерзнет. Два часа у нее есть. Она налила горячего чаю и погрузилась в цифры.

Разводиться Дитер не собирался, и Эдна не собиралась разводить его в женой. Как-то так получилось, что им хватало того места, которое мироздание оставило свободным в жизни обоих друг для друга. Он не представлял Эдну Рихтер в роли своей жены, и более того, он не хотел представлять. Дитер подозревал, что и Эдна не горит желанием гладить его рубашки и готовить ему завтрак, а еще ездить к его родителям, присутствовать на университетских приемах, покупать продукты на неделю вперед и вести домашнюю бухгалтерию. Здравый смысл подсказывал ему, что Эдна, разумеется, и так делает большую часть этих вещей. Но не для него.