Улицы Магдебурга

Берлин ждал результаты утром, и Эдна добросовестно перебирала цифры, сосредоточенно щурилась, иногда поглядывая над крышкой ноутбука на усталое любимое лицо. Присутствие Дитера не отвлекало ее и не мешало, напротив, ей было спокойно, когда он был рядом. Чутье обычно подсказывало ей, когда ждать его пробуждения, и к этому времени она закрывала крышку и ложилась обратно, прижималась к его теплому телу и делала вид, что так и было.

Перелистывая страницы, Эдна другой рукой отломила кусочек пирога и сунула в рот. Где-то здесь ошибка, она чувствовала ее нутром, и теперь кружилась по страницам, отыскивая червоточины в расчетах. Чувство сродни азарту охватывало ее. Ошибки радовали Эдну, ошибки говорили, что она не даром ест свой хлеб, что Дитер Бланк не просто так сейчас лежит в постели один, что вся ее жизнь имеет вескую причину. Эдна Рихтер нашла ошибку и с жестоким удовольствием выделила ее красным. Сохранилась, сняла резервную копию, записала цифру на листке, подсунутом под ноутбук, в колонке таких же цифр, возле каждой из которых стояли одной ей понятные крестики и буквы.

Пойман и убит. Она подобрала пальцем крошки с тарелки и сунула в рот.

Подняв глаза, она вдруг наткнулась на взгляд Дитера. Он не произносил ни слова, никак не показывал своего бодрствования, только смотрел. Он уважал ее дисциплину. Дитер Бланк понимал, что если его обаяния хватило, чтобы молодая амбициозная женщина поехала за ним в другой город, то уж на ее работу, которую ей удалось сохранить, ему покушаться совсем не следует.

Ему доставляло особенно удовольствие видеть, как Эдна переключается с работы на него, как гаснет охотничий блеск в глазах, разглаживается морщинка между бровей, как вместо безжалостного аудитора перед ним в течение одной минуты снова появляется молодая полуобнаженная женщина, влюбленная, веселая.

–Кофе хочешь? – шепотом спросила она.

–Очень хочу, – таким же шепотом ответил он, откидывая одеяло, – Но немного позже, ладно? Иди ко мне.

Эдна встала. Она прекрасно знала, как она хороша, как красиво соскальзывает шаль с голых плеч, как призрачный свет уличного фонаря подсвечивает сзади ее волосы. Волоча за собой шаль, словно павлиний хвост, она медленно приблизилась к постели, поставила колено рядом с его бедром, наклонила голову и вызывающе закусила губу. И вдруг накинула шаль на плечи и отскочила, засмеялась. Дитер протянул руку, но не успел.

–Вернись…

Шаль упала на пол. Нагретая постель, и теплое ото сна тело, такое знакомое и любимое, и горячие руки встретили ее, и вскоре одеяло было откинуто в сторону, а в комнате стало слишком жарко.

По прежнему в одной шали, Эдна Рихтер варила кофе в маленькой джезве, пока Дитер Бланк одевался, затягивал галстук и шнуровал ботинки.

–Как бы я хотела сварить тебе кофе утром, – она присела напротив, вороша волосы рукой, – Всего разок, на большее меня не хватит.

–А мне больше и не надо, – неожиданно серьезно он посмотрел на нее над краем чашки.

Эдна счастливо засмеялась, встала и обняла его сзади за шею, поцеловала за ухом.

–Много работы? – он деликатно кивнул в сторону ноутбука.

–Ужасно, – она скрестила руки на его груди, – Придешь в четверг?

–Ну конечно, – он встал и крепко поцеловал ее, как будто прощался не на два дня, а на годы.

Она сунула ему в руку портфель, поправила воротник пальто, импульсивно прижалась всем телом.

–Береги себя, мой хороший.

Эдна подошла к окну, стягивая шаль на груди. Дитер вышел из подъезда, завернул за угол Винкельштрассе. Знал он, или нет, что она смотрит ему вслед, ни разу он не оглянулся. Она вздохнула и улыбнулась, покачала головой. Дитер Бланк, заботливый и трепетный любовник, чуткий и страстный в постели, выходя из этого подъезда вероятнее всего, становился совершенно другим человеком, которого она, по существу, совершенно не знала. Человеком, для которого долг и честь не были пустыми понятиями, но который нашел в своем уме невесомый баланс, уравновешивая свою жизнь.

На перекрестке Винкельштрассе и Умгекерт около светлого круга от фонаря стоял человек. Просто стоял, сунув руки в карманы короткого пальто, не глядя по сторонам. Эдна на минуту задумалась, что он здесь делает, ждет ли кого-то, или думает, куда направиться. Что-то не давало ей отойти от окна и вернуться к работе. Человек проявил признаки жизни, поправил шарф, посмотрел на часы, вытягивая руку высоко вверх, чтобы вытащить запястье из рукава. Он точно кого-то ждет, решила Эдна, прислоняясь к стене. Интересно, дождется ли. Как можно заставлять человека ждать так долго. Она снова согрела чайник и вернулась к окну. Человек постоял еще немного, а потом пошел прочь.

Острое чувство жалости, совершенно чуждое аудиторам, но хорошо знакомое влюбленным женщинам, кольнуло Эдну. Если бы она была одета, выскочила бы на улицу, но она только обхватила горячую чашку ладонями и крепче завернулась в шаль. Он безнадежно удалялся по Умгекертштрассе, она смотрела вслед. Дитер никогда не оглядывался. А этот человек вдруг круто развернулся и посмотрел назад, в ее сторону. Еще молодой, отметила Эдна, замирая. Но того, другого, кого он ждал, не было. Он сунул руки в карманы и зашагал быстрее, вскинул голову.

И Эдна Рихтер почувствовала смутную необъяснимую общность с этим человеком.

Дождь

Эмрис повадился пить джин по утрам. Выпивал рюмку, едва поднявшись с постели, и от этого большую часть дня пребывал в хорошем настроении. Уровень беспорядка в доме критически возрос. Эрика всячески пренебрегала тем, чтобы убирать свою одежду в шкаф, и утро начиналось с того, что Эмрис вешал на плечики шёлковые платья, снимал с крючка в ванной кружевное бельё, складывал в шкатулку украшения.

Такое бывало только изредка с тех самых пор, как они двое помирились после этапа противостояния. Тогда оба измывались друг над другом в полную силу. В ход шло всё: чёрный лак для ногтей, броский грим, провокации различного рода. Впрочем, они всё-таки держались в рамках, и черту допустимого не перешёл ни один. А потом оба как-то разом повзрослели, и им просто наскучило заниматься друг другом. Ведь кругом было столько интересного! Окончание периода ознаменовалось покупкой дорогого белья. Эрика купила ему ворох серых трусов с отпечатком ладони, а Эмрис ей гарнитур из алого кружева. После обмена подарками оба остались довольны собой и друг другом.

Последнее время Эрика стала небрежна, но его это уже не сердило. Эмрис понимал, почему это происходит. К тому же она покупала хороший кофе и вымыла все окна.

Эмрис валялся с раннего утра и совершенно не желал вставать. Вспомнил старую присказку: шли дождь и два студента, один в пальто, другой в кино… Дождь шёл. Эмрис любил дождь, любил выходить на улицу сразу после дождя, все было мокрое, прохладное и кажущееся таким чистым. Влажный воздух, обострённые запахи, всё становилось новым.

Постучали в дверь. Пришлось вставать. Накликал, подумал Эмрис, потому что за дверью был Хенрик. Мокрый. Какая нужда была вспоминать про студентов?..

–Привет, – сказал Хенрик, – Можно?

–Входи, – вяло ответил Эмрис.

–Там дождь.

–Знаю.

–Можно я посижу, пока не закончится?

Хенрик был последним человеком, которого Эмрис хотел бы видеть сейчас и в принципе. Гостей в этом доме вообще никогда раньше не было, и никаких причин нарушать этот порядок не было тоже. Но почему-то он не говорил об этом. У Эрики было право на личную жизнь.

–Сиди. Но я тебя развлекать не стану.

Но Хенрик уже стаскивал ботинки, не обращая внимания на отсутствие у Эмриса энтузиазма по поводу его визита. И продолжал весело стрекотать, но Эмрис не прислушивался.

–А у меня вот что, – объявил Хенрик, доставая из рюкзака бутылку белого вина и большой кусок сыра.

–Уже лучше, – кивнул Эмрис.

Он принёс из кухни стаканы, доску и нож, разыскал в шкафчике пачку грецких орехов и яблоко. Выдал Хенрику старинный штопор. Сели в комнате прямо на пол перед низким столиком, Хенрик открыл и разлил вино.

–Ну давай, – сказал Эмрис и отпил полстакана.

–Давай.

Хенрик был приучен пить по правилам. Наверное, он из хорошей семьи, подумал Эмрис. Красивый, порода видна, и воспитан, с пустыми руками не приходит. После половины второго стакана Хенрик спросил:

–Можно, я включу пластинку?

–Да, – сказал Эмрис, – Система там.

Пока тот радостно возился с системой, Эмрис отрезал себе сыра. Потом раздавил в пальцах и съел орех. Заиграла музыка, Хенрик вернулся на место.

–О, как ты это? – парень уставился на руки Эмриса, безотчётно ломающие следующий орех.

–Так…

Эмрис произвёл показательную казнь ещё нескольких орехов, Хенрик завёлся и сам попытался повторить. Не получилось, только пальцы намял.

–Наверное, есть секрет, – заключил он.

–Долгие годы тренировок.

Послушали музыку, допили вино и прикончили сыр. Эмрис встал и глянул в окно.

–Дождь всё идёт.

–Не люблю дождь, – сказал Хенрик.

Эмрис задумчиво посмотрел на его румянец и блестящие глаза, протянул руку, взял парня за запястье и сказал:

–Раздевайся.

–Что? – оторопел тот.

–Раздевайся, придурок! – прикрикнул Эмрис, явив звучный голос, противиться которому было невозможно.

Хенрик потрясённо хлопал ресницами. Такого подвоха он не ожидал. Но Эмрис внезапно переменил своё мнение:

–Вставай, живо.

И потащил его в ванную.

–Быстро снял с себя всё, быстро в душ и быстро на выход.

Отвернул краны и настроил горячую воду. Развернулся к Хенрику.

–Помочь?!

–Не надо, – выговорил тот и принялся расстёгивать ремень.

Затолкав его в душ, Эмрис забрал одежду и вышел из ванной. Все было насквозь мокрым. На ковре темнело пятно.

Эмрис не понимал, какая скромность велит молчать, когда ты промок до костей в такую погоду и уже начался озноб. Зайти в гости – нормально, а попросить просушиться – уже нет? Он достал бутылку красного вина, ром, сахар и пряности. Поставил на огонь джезву и принялся варить глинтвейн.

–Какого чёрта ты ещё там делаешь? – крикнул Хенрику, потом пошёл проверять.

Хенрик просто не мог выйти из ванной без ничего. Меня-то что стесняться, подумал Эмрис. Дёрнул из стопки мохнатую простыню, кинул парню. Тот сразу обмотался так плотно, словно это могло защитить его от всех мировых проблем. Эмрис отвел его в спальню и подтолкнул к кровати.

–Под одеяло, живо.

И ушёл в кухню. Согрел стакан, налил глинтвейна, попробовал. Когда он вошёл в комнату, на него испуганно таращились два растерянных синих глаза.

–Пей давай, – распорядился Эмрис, присаживаясь на постель.

Хенрик взял двумя руками за кожаный подстаканник, отпил и сморщился от горячего, но выплюнуть не решился, и ещё не успел выразить своё неприятие предмета, как получил тычок.

–Пей!

Эмрис снова повысил беспрекословный голос, и содержимое стакана исчезло быстро и безропотно.

–А теперь лежи и не дёргайся.

Он встал и пошёл к дверям. Вслед ему последовал вздох ощутимого облегчения. Когда через полчаса Эмрис заглянул в комнату, Хенрик спал.

–Придурок, – сказал Эмрис сам себе.

Через пару часов, когда Хенрик проснулся, на постели лежали его вещи, ещё тёплые после сушки. Одетый, он вышел из спальни, и смущённо уставился на Эмриса, сидящего в кухне с чашкой кофе и посмотревшего на него весьма иронично.

–Спасибо, – сказал Хенрик.

–Получше стало?

–Да, спасибо…

–Сейчас допью кофе и отвезу тебя домой.

–Не надо, я дойду…

Хенрик сказал бы ещё что-то, но свирепый взгляд Эмриса его остановил, и он только произнёс опять:

–Спасибо.

Эмрис вывел из подземного гаража серый кабриолет. Дождь закончился. Это было хорошо, поскольку не надо было поднимать крышу. Хенрик уселся рядом с виноватым видом. Всю дорогу молчали. Перед кампусом Эмрис остановился.

–Я пойду, спасибо, – сказал Хенрик и вышел из машины.

Эмрис промолчал. Вернувшись домой, он первым делом сменил бельё на постели.

Присел на край кровати и огляделся вокруг, пытаясь представить, какой видится Хенрику их с Эрикой квартира. Спрашивает ли он себя, чьи это пластинки, кому принадлежит уютное кресло у окна, кто из них покупал яркие красочные альбомы с репродукциями, и кто хозяйничает на кухне? Спросил ли Хенрик у Эрики хотя бы раз, почему в квартире одна спальня и в ней одна кровать? Интересует ли его, кто из них покупал картину в гостиной, чьи книги стоят в шкафу, или как они двое делят расходы?

Скорее всего, нет. Эрика никогда не позволила бы ухажёру зайти так далеко. Раньше не позволила бы… А теперь? Кто он для неё, этот неприлично красивый юноша? И кем он должен стать ему, Эмрису?

Кто вообще он такой, Эмрис ван Данциг, в глазах этого юноши? Кем считает его Хенрик? Что думает о нём? Что Эрика о нём сказала, как объяснила его присутствие?

Эмрис открыл секретер, где вперемежку лежали его и её бумаги, зачем-то нашёл документы на квартиру, оформленную на его имя, документы на автомобиль, банковские бумаги… Словно хотел убедить себя самого в собственном присутствии и реальности. Да, он был вполне реален, во всяком случае, по документам. Он был владельцем всего, хотя когда он собрался покупать эту квартиру на Допельтештрассе, советовался с Эрикой, и она тоже вкладывала свои деньги, хотя и не так много, как он. Он тогда не спрашивал её, откуда она берёт деньги. Его это не волновало. Он знал точно, что она получает их законным путём и не задевает его интересов. Потом узнал, само как-то получилось.

Счета у них были раздельные, но на случай непоправимого они написали друг на друга доверенности. Нотариус Ули Редстафф позволила им заверить документы в разное время, задержавшись в конторе до позднего вечера, ожидая Эрику. Конверты, запечатанные сургучом, лежали в секретере рядом. Эмрис положил туда оформленные по всем правилам бумаги на передачу квартиры и машины ей, Эрика записала шифр банковской ячейки и перевод на его имя банковского счёта. Если бы с одним что-то случилось, второй получил бы всё. Никого ближе друг друга ни у одного из них не было. И быть не могло.

Может быть, подумал Эмрис, Эрика может предложить ему немногим меньше, чем он ей. В случае чего. Такая мысль его не обрадовала. Это было из области фантастики.

Потом Эмрис разделся, лёг и закрыл глаза. Он чувствовал себя несчастным.

Спички с солью

Свен Херинг тупо смотрел в окно своей квартиры на. Все было серым от дождя. В доме не было соли и спичек. Без сахара Свен мог жить, без соли не получалось, без спичек не получалось курить. Надо было выходить из дома, а весь регион был обложен дождем и дождь не собирался прекращаться в ближайшие два месяца, судя по плотности серых туч. Откуда столько воды? Ладно, на службу он должен ходить, но выходить в выходной день из дома в такую погоду, это издевательство. Почему он не подумал зайти в магазин по пути с работы?

Свен вздохнул. Потому что он думал о Джи. Потому что в мыслях о нагретом солнцем Стамбуле не было места пасмурному небу Магдебурга и опасению, что может начаться бесконечный дождь, и спичкам с солью тоже. Он открыл шкаф и принялся одеваться.

Он вышел на площадку и начал хлопать по карманам в поисках ключей, чтобы закрыть дверь, когда из квартиры напротив вышел католический священник. Он ослепительно улыбнулся Свену, резко контрастируя с погодой и настроением. Видимо, его расположение духа не зависело от дождя, хотя никакого плаща поверх сутаны у него не было. Впрочем, Свен увидел длинный зонт-трость на ремешке, а еще патер был обут в крепкие сапоги, которым, кажется, не страшен был дождь и лужи.

–Добрый день, сын мой.

То ли он безошибочным чутьем определил в нем католика, то ли всем это говорил, но каждый раз, когда они встречались, патер приветствовал его этой фразой.

–Добрый день, падре, – Свен вынужденно улыбнулся, перетряхивая куртку.

–Что-то случилось? – участливо спросил патер.

–Не могу найти ключи.

–В нагрудном кармане, – подсказал патер.

Свен запустил туда руку и действительно нащупал связку ключей, о местонахождении которых патеру, не иначе, сообщил сам святой дух.

–Спасибо, а то я так и не вышел бы из дома.

–Так может, и не стоит?

–Самому не хочется.

Свен поддерживал разговор только из вежливости, ни с кем другим он не стал бы говорить, но это же священник. Хотя в церкви Свен Херинг был лет тридцать назад, его воспитывали в духе уважения к религии. А этот патер еще и регулярно навещает его соседа. Возможно, молодой тощий парнишка из квартиры напротив – наркоман, и за ним установлен патронаж, а может быть, этот человек его единственный родственник, хотя внешнее несходство было столь вопиющим, что Свен сильно сомневался в такой возможности. Тем не менее, в жизни бывает всякое, может быть, он не кровный родственник.

–Работа? – поинтересовался патер, поправляя ремешок, – Вот и у меня, никогда не кончается.

Он усмехнулся, приглашая Свена посмеяться вместе над бесконечными заботами божьего садовника, но тот не то чтобы не поддержал предложения, а просто его не заметил.

–Если бы, – бросил Свен, – Спички кончились. И соль.

Патер замер, глядя ему в лицо пораженно округлившимися глазами, неверящей гримасой вздернул бровь.

–Спички? – спросил он с таким выражением, как будто речь шла о воздухе, который никогда не кончается, – У вас кончились спички?!

Свен остановился и посмотрел на него. Патер говорил так недоверчиво, будто Свен отправился в магазин за порцией кокаина. Что такого в том, что у человека могут закончиться спички?

–В такую погоду вы выходите из дома, потому что у вас кончились спички? – недоверчиво повторил патер.

–И соль, – добавил Свен.

–Спички и соль? Вы это серьезно, сын мой?

–Может, у католической церкви никогда не кончаются спички? – в этот момент Свен не мог и не желал удерживаться от сарказма, что бы ни подсказывало ему воспитание.

Патер непредсказуемо расплылся в широкой сияющей улыбке, словно Свен доставил ему неслыханную радость. И ничуть не обиделся, даже не заметил издевки.

–Нет, сын мой, – сказал он, – У католической церкви спички никогда не заканчиваются.

–А соль? – съязвил Свен.

–И соль, – мирно кивнул патер, – Ибо сказано: «Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?»

–Всего доброго, святой отец, – Свен развернулся и пошел к лифту.

–Постойте, сын мой.

Почему-то Свен остановился. Впоследствии он никогда не мог ответить себе на вопрос, почему он это сделал, что такого было в мягком голосе священника. Патер обернулся и приоткрыл дверь, из которой только что вышел, ступил на порог.

–Самди! – крикнул он и звук гулко раскатился, как будто попал не в крошечную прихожую квартирки в типовой многоэтажке, а под своды катакомб.

–Пока-пока! – раздался молодой голос соседа, как будто из глубины бесконечной анфилады, наверное квартира у парня была совсем пустая, раз создавалась такая акустика.

–Суббота! – еще раз крикнул патер, – Выйди!

Создалась небольшая пауза, потом в квартире что-то треснуло, упало, раскатилось, и сосед вылетел к двери разъяренной фурией, полуголый, растрепанный, придерживая расстегнутые шорты рукой. Как будто его из сортира вытащили.

–Что тебе надо? – накинулся он на патера, – Собрался идти – вали, дверь нашел!

Свен нервно переступил с ноги на ногу, ему было неловко, оттого что он, кажется, невольно явился причиной столкновения. А патер даже внимания не обратил на подростковый бунт юноши. Тут сосед заметил Свена и осекся. Моргнул, закрыл рот, застегнул ширинку.

–Здравствуйте, герр Херинг.

–Здравствуйте, герр Самстаг, – Свен чуточку улыбнулся.

–Самди, у тебя спички есть?

–Что, у инквизиции кончился огонь? – уголок рта Самстага против воли пополз кверху, – Да неужели?

–Нет, у Конгрегации довольно огня, – Свену показалось, что жгучий черный глаз патера прищурился, – Так есть у тебя спички?

–Есть.

–И соль.

–И соль кончилась у Конгрегации? – Самстаг в издевательском изумлении распахнул светлые небесные глаза, – Святой отец, вы бы пообедали у меня? Чует мое сердце, вас там не накормят, Конгрегации становится не под силу содержать своих служителей.

–Самди! – паче чаяний священник не рассердился, а рассмеялся, – У герра Херинга кончились спички и соль. Принеси.

Приказание было произнесено мягким предлагающим тоном, патер смеялся, но Самстаг не спешил двигаться с места и совсем не смотрел на смущенного Свена, готового от стыда сгореть без всяких спичек. Подумать только, он, взрослый платежеспособный мужчина, стоит в коридоре подъезда и ждет, когда католический священник заставит безработного подростка вынести ему милостыню!

–Тут так не принято, преподобный, – медленно произнес Самстаг.

–Святой отец, прошу вас, я схожу, не стоит вам…

Патер поднял руку и Свен осекся, замолчал.

–Ты в окно смотрел сегодня? – негромко спросил юношу патер, – Там, откуда я родом, не принято гнать человека в такую погоду на улицу за солью и спичками, когда это ему могут дать в соседней двери.

–Ты же идешь, – недовольно пробормотал тот.

–Но не за спичками, Самди.

–Но здесь так никто не делает, – так же медленно повторил блондин, точно так же, как и Свен, он не мог понять, в чем глубокий смысл маневра патера.

–Здесь – возможно, – тонкие морщинки начали собираться у темных глаз патера, голос потеплел, – А там, откуда ты родом?

Самстаг стоял на пороге ровно две секунды.

–Сейчас принесу! – далеким эхом раздалось уже из коридора.

Патер развернулся к Свену и искренне улыбнулся.

–Он добрый, – сказал он, – Только недогадливый.

–Не стоило право, святой отец, – Свен вытер вспотевший лоб ладонью, – Мне неловко.

–Ничего страшного, зато вы можете вернуться домой, в отличие от меня. Много бы я дал за такую возможность, но – служба…

В дверях снова возник сосед, в руках у него была упаковка спичек и солонка в виде черепа. Свен обратил внимание, что Самстаг взял их сверху, держа руки ладонями вниз, тогда как любой другой человек взял бы предметы сбоку или протянул на открытой ладони. Наверное, скрывает следы порезов на запястьях и инъекций на венах, подумал Свен, хотя на наркомана Самстаг уже не казался ему похожим. Может быть, он болен, вот патер и навещает его постоянно. Или они действительно родственники, уж больно неформально они обращаются друг к другу.

Но ему не нужно было идти в дождь! Ощущение неожиданного подарка захлестнуло его.

–Спасибо, – искренне поблагодарил он, принимая спички и соль.

–К вашим услугам, – Самстаг с явным облегчением засунул руки в карманы шортов и улыбнулся.

Патер взял его за плечо и поцеловал в лоб, развернулся. Дверь закрылась. Свен отпер свою дверь ключом, оставил на тумбочке спички и соль, а потом вышел снова. Патер ждал лифта.

–Снова вы? – он улыбнулся, – Почему вы не сказали, что вам еще нужно?

–Нет-нет, – пробормотал Свен, – Я почту проверить.

–Ах да, почта, – патер просиял и Свену почудилось, что он все знает про Джи и открытки из Стамбула, все-все, что от этого человека невозможно ничего утаить, словно ему святой дух шепчет в ухо.

На открытке был изображен галатасарайский мост, а на обороте нарисован кот, сидящий под зонтом, и фраза «Сегодня дождь».

–Что пишут? – походя спросил патер, – Все хорошо?

–Да, – пробормотал Свен, – Все хорошо.

Он оторвал глаза от открытки и проводил взглядом прямую фигуру патера, выходящего в дождь. Черный силуэт в проеме двери, окруженный жемчужным сиянием небесных вод. И вдруг Свен увидел.

Это не был зонт на ремешке. Это был меч.

Сахар под ногтями

В кондитерскую вошел мужчина, одетый поистине с итальянским шиком. Лукреция облокотилась о стойку. Смотреть на такого – отрада для глаз. Эти немцы с толком и одеться-то не умеют. Вот хотя бы ее муж, Ханс, хоть ростом и статью бог его не обидел, а ведь никакого изящества в нем и в молодости не наблюдалось, а уж теперь и подавно. Ни тебе элегантных светлых брюк, которые незнакомец носил с мастерской небрежностью, ни яркой рубашки с отвернутыми манжетами, ни пиджака, сидящего как влитой на широкой груди. Смуглый, наголо бритый, в темных очках, он в точности походил на итальянских мафиози, как немцы представляют их по фильмам. И грация, с которой он развернулся на каблуках, закрывая дверь, и картинный взмах руки, и то, как по широкой дуге он поворачивал голову, выбирая себе место в зале, все говорило, что этот человек артист, а не функция.

Он присел у окна, взглянул наружу через витрину, поставил локти на стол, открывая браслеты на крепких запястьях. Лукреция тайком вздохнула и снова принялась протирать стаканы. Такой красивый мужчина, разумеется, кого-то ждет. Она понадеялась увидеть рядом с ним красивую женщину, хотя раз за разом убеждалась в том, что и некрасивые девушки имеют точно тот же шанс с красивыми мужчинами, что и красотки.