Полная версия
Королева Елизавета II
Но однажды случилось нечто необычное: родители Нюты начали все забывать.
«Отец, – закричала Нюта, – Где моя кукла? Почему это не в ее постели?»
«О, милая! Должно быть, я забыл положить ее на нужное место», – попытался оправдаться отец. «Прости меня, дочь!»
Нюта начала искать свою куклу, но нигде не могла ее найти. Где это было?
«Отец, я не могу его найти, теперь твоя очередь искать».
«Я не могу, мне нужно сделать кое-какую срочную работу», – отвечает отец, не глядя на дочь.
Итак, кукла исчезла навсегда…
Нюта и ее мама собирались на прогулку. Они уже были одеты, но на месте была только одна перчатка, другой нигде не было видно.
«Мама, куда ты дела мою перчатку», – сердито спросила Нюта.
«Я никуда ее не клала. Я забыла поискать ее вчера, поэтому не положила на полку».
«Ты такая рассеянная, мама! Как мне выйти? Дай мне еще пару перчаток.
«Я их все вымыла», – ответила мама, – «они мокрые».
«Должна ли я надеть только одну сейчас?» – раздраженно сказала Нюта. «Моя рука станет холодной!»
«Держи руку в кармане», – сказала мама.
«Как же я тогда буду играть?»
«Итак, ты сегодня не будешь играть».
Они отправились на прогулку только в одной перчатке.
На следующий день Нюта положила перчатки на полку и сказала матери:
«Послушай, мама! Вы должны держать обе перчатки вместе, чтобы потом не искать их. Ты такая легкомысленная!»
Однажды вечером Нюта играла со своим плюшевым мишкой в комнате отца, пока он работал.
Мама позвала ее смотреть мультики, и Нюта сломя голову побежала в гостиную, но вдруг поняла, что не взяла своего плюшевого мишку.
«Я забыла положить своего плюшевого мишку в кресло, я ничего не могу найти после тебя. Кукла исчезла. Ты такой рассеянный!» – сказала Нюта своему отцу.
Таким образом, Нюта научила своих родителей быть точными, и их память улучшилась.
Как Нюта выздоровелаЖила-была девочка по имени Нюта. У нее были очень милые и умные родители, но они очень волновались.
«Нюта, тебе не следует есть печенье на улице, у тебя грязные руки. Вы знаете, вокруг вас так много бактерий. Более того, это дурной тон – есть на улице», – сказала ее мать.
«Нюта, пожалуйста, надень перчатки, у тебя замерзнут руки. И не забудь взять свой шарф. Ты можешь заболеть, пока идешь от нашего дома к машине», – сказал отец Нюте.
«Отойди от этого мальчика», – сказали ее родители вместе, – «он чихает, ты можешь заболеть».
В конце концов Нюте стало плохо. Родители вызвали врача и начали лечить дочь: горчичниками, таблетками и полосканием горла. Но, Нюта так и не пришла в себя. Ее родителям нужно было идти на работу, но они не могли оставить Нюту одну. Поэтому им пришлось позвонить бабушке.
Придя в дом, бабушка Нюты посмотрела на родителей и сказала:
«Я не знаю, что ты думаешь, но я заберу Нюту к себе. Ситуация выходит из-под контроля, ты делаешь ей только хуже».
Только потому, что она была старше остальных, все повиновались. Нюта и ее бабушка сели в поезд, а ее родители поехали на работу.
Через неделю отец и мать пришли навестить больную Нуту. Они вошли в дом, но Нюты внутри не было. У них есть страх. Где она была? Может быть, она была в больнице, и никто им не сказал?
Они вышли на улицу и увидели бабушку, работающую в саду и поливающую растения. А рядом с ней была Нюта, прыгающая по лужам босиком и поющая красивую песню:
«Солнце помогает мне расти,Дождь заставляет меня расти».Лицо Нюты было грязным, но она выглядела такой счастливой и здоровой. Своими грязными руками она держала пирожное и в некоторых паузах в своем пении жевала его с большим аппетитом.
Итак, Нюта выздоровела, и ее родители перестали беспокоиться.
Голодная НютаЖили-были отец и мать, и была у них дочь по имени Нюта. Она была умной и красивой, но очень голодной. Причиной был ее характер: она была привередливой в еде и все время, пока ела, была очень непослушной.
Однажды ее мама сказала: «Нюта, съешь эту вкусную кашу с молоком и изюмом». Но, Нюта отодвинула тарелку и пожаловалась: «Это отвратительно, я не люблю кашу».
Отец сказал: «Так, милая, ешь тогда пельмени с мясом, они такие вкусные». Но, Нюта отказалась есть и заплакала: «Я не люблю пельмени, ешь их сама».
Родители спросили: «О'кей, что тебе нравится? Что ты хочешь съесть?»
«Я бы хотела конфет или печенья. Я люблю сладкое, ты же знаешь!»
Родители думали, как заставить Нуту есть здоровую и вкусную еду, и им пришла в голову идея.
Однажды они начали есть, и мама спросила ее:
«Ну, Нюта, ты ведь не будешь есть, правда?»
«Что ты имеешь в виду? Что мы будем есть?»
«У нас отвратительный обед: картофельное пюре с мясом».
«Отвратительно!»
«Это здорово! Тогда я отдам твою тарелку отцу, а вот твоя конфета».
После долгой прогулки Нюта пришла домой и закричала: «Я хочу есть».
Отец ответил: «Твой ужин на столе».
«Но это же всего лишь конфеты!» – удивилась Нюта.
«Да, ты прав, но ты любишь сладости. Наш ужин был невкусным, отвратительная вареная гречка».
Итак, Нюта съела сладости, но все равно была голодна.
«Пожалуйста, дайте мне что-нибудь поесть, но только настоящую еду!»
«В чем дело? Что не так с твоей едой?» родители притворились удивленными. «Это все, что тебе нравится. У нас для вас больше ничего нет». «Что? У тебя ничего нет? Посмотри сюда!» Нюта подбежала к холодильнику, открыла его и показала пальцем: «Смотри! Есть немного молока, мяса, каши».
«Но тебе это не нравится», – ответили родители Нюты, не вставая с дивана.
«Хорошо, хорошо! Тогда я возьму его сама!»
«Да, но не трогай мою кашу!» – заметила ее мать.
«Так что же мне тогда есть? – недовольно спросила Нюта. – Я просто умираю с голоду».
«Хорошо, – согласился ее отец, – возьми половину моей котлеты».
«Конечно, – добавила ее мать, – возьми несколько ложек моей каши».
Так Нюта стала умной девочкой с отличным аппетитом благодаря своим мудрым родителям.
Владимир Вейс
Расстрел
– И вот, по повелению императора Домициана святой Лукиан и его спутники, – Ольга посмотрела почему-то на мать, – были преданы суду и жестоким мукам. Во время страданий Лукиан неустанно повторял: «Никогда не перестану сердцем, верою и устами хвалить Христа, сына Божьего…
Святой был обезглавлен, но и здесь для вразумления язычников было явлено чудо Божие: мученик встал, взял свою отрубленную голову и, перейдя реку и выбрав место для своего погребения, возлег на землю, лишь тогда почив с миром.
Николай II стоял у дверей. Вряд ли он слушал дочь, хотя на мгновение представил себя обезглавленным и идущим по пыльным улицам этого сибирского города. Он усмехнулся, в той ли, в этой голове была постоянная мысль, что готовится какая-то провокация. Он понимал, что его и семью, прячут от верных ему войск, чтобы закрепить свое наступление. И только поэтому комиссары, как их сегодня называют этим французским словом, держат их здесь. Есть же даже среди них здравомыслящие и богобоязненные люди?
– Какой ужасный сегодня день… Точнее, вечер, – поправила себя Александра Федоровна, словно отвечая на мысли мужа. Она ему посмотрела в спину. – Il me semble, nous sommes semblables sur les fant;mes. Ah, comme je suis fatigu;e de tout de cela! (Мне кажется, мы похожи на призраков. Ах, как я устала от всего этого!)
Послышалось движение на лестнице, идущей сюда сверху. Это был не одиночный шаг. Спускалась группа.
«Неужели мои офицеры?»– встрепенулся свергнутый император. Ему показалось, что он как Наполеон, к острову которого причалили суда его освободителей. Но что-то сразу его отпугнуло, когда шаги стали яснее. Это шаги черни, обутой в тяжелые сапоги.
Николай II отошел к столу, слегка подняв руки. Его тень большой птицы с приподнятыми крыльями упала на младших сына и дочь. Висящая на коротких цепях лампа слепила глаза.
Дверь распахнулась пинком солдата. Это был грузный мадьяр, с рябым лицом и черными маленькими глазами. Он отошел в сторону. Идущие за ним вслед театрально не спешили. Николай II подумал, все-таки некрасивы венгры, ни мужчины, ни женщины…
Очень важно вошел невысокого роста комиссар в кожаной куртке.
«Еврей или поляк», – подумал бывший самодержец огромного государства, – сколько их таких подданных, готовых его растерзать?»
Подвальная комната была достаточно большой. Руководитель делегации прошел несколько шагов, ожидая пока спустится сопровождающая его команда. Вошли двое в куртках, один во френче, еще трое чернявых солдат с длинными трехлинейками. Главный представился:
– Я комендант Дома Особого Назначения Янкель Юровский.
Мог бы и не представляться. Ну да, момент того требует. Чувствует себя Маратом…
Царь открыл, было, рот:
– Вы пришли…
– Именем…
«Ну, вот, все, мир окончательно срывается в бездну, – подумал Николай. Он не слушал приговора. А если и слушал, то этим была занята мизерная часть его мозга. Он чувствовал, что его последние мгновения пребывания в этом мире разделяют только жена и Ольга. Остальные дети лишь смотрят ему в спину. Доктор посапывал у стены. Дочь и жена шептали молитвы. Они уже были готовы. Они все поняли еще тогда, когда им предложили спуститься в подвал.
Что же они тянут? Скорей бы…
И вдруг до царя дошло. Это же его называют.
– Николай Александрович! Ваши родственники старались вас спасти, но этого им не пришлось. И мы принуждены вас сами расстрелять…
Юровский потянулся к кобуре.
Николай II заметил, что она была уже расстегнута. К чему слова?
Раздались выстрелы. Их было немного. Солдаты из винтовок стреляли точно. Комиссары не всегда попадали. Когда каждый посчитал, что сделал свое дело, над комнатой повис дым от пороха. В причудливых его изваяниях угадывались очертания поднявшихся душ убиенных.
– И вот эта кучка тел мешала революции? – спросил или просто с презрением сказал член коллегии Уральского ЦК Медведев. Он и был во френче, снятого с царского старшего офицера.
Командир охраны Ермаков, широко расставляя ноги, словно на убойной скотоводческой площадке спасаясь от крови, солдатским штыком деловито колол хрупкие тела стонущих девочек и царевича Алексия.
– А этих пачем? – спросил один из солдат, кивнув головой на лежавших у стены врача и повара.
– Пачем! – передразнил его Ермаков, не поднимая головы и вытирая штык о кусок портянки, свисшейся из его сапога. – У вашего венгерского царя еще перестреляем всю его челядь! Это предатели трудового народа! Быстро сюда мужиков! Всех этих в телегу и пошел, пока не стало светать!
– Это будет новый рассвет, – с пафосом сказал Медведев, еще не решаясь притронуться к нагану с раскаленным длинным дулом. Уж он-то знал, что точно бил в царицу, в ее грудь за белой льняной кофтой. Затем его взгляд задержался на белом пятне ноги Александры Федоровны. Платье императрицы задрала ножка упавшего стула с сидящей на нем Тицианой. Она упала вместе с хныкающим маленьким братом в своих руках.
Устоялась тишина.
Империя была расстреляна.
Ольга Губернска
Портрет незнакомки
Всю жизнь ее единственным маршрутом было восхождение по лестнице Св. Иакова: ступенька за ступенькой – назад домой, туда, где надежно, светло и радостно. От первого венка, сделанного в горах Адыгеи из медоносного и лечебного тысячелистника, через свадебный, свитый из белоснежных бутонов цветущей вишни, к торжественному адвентскому венку четвертого дня на Рождество.
Праздничный стол по старой семейной традиции венчала украшенная свечами еловая корона в начале каждого декабря. Огней было ровно столько, сколько привычно членов семьи, их было традиционно много столетий четверо. Белая, красная, золотая, пурпурная… Белая, красная, золотая, лиловая… Белая, красная, золотая, сиреневая… Белая, красная, золотая, цвета восхитительной розы… Белая, красная, золотая, цвета вечерней дымки… Белая, красная, золотая, цвета розового пепла… Это важное путешествие имело одну единственную цель: все видеть своими глазами. Людские реки стекались в ее настоящем увидеть портрет той, имен которой множество, отдавая дань ее создателю, носившему единственное имя, верно служившему одному королю, одному роду и единственной семье. Людская память сотрет надолго все разговоры и пересуды, но полотно парижского зала раскроет тайны лишь избранным, тем, кто, глядя на него, узнает в нем себя.
Так было всегда уже много столетий, когда разгорались одна за другой свечи: белая, красная, золотая, фиалковая… Белая, красная, золотая, лавандовая… Белая, красная, золотая, чертополоховая… Белая, красная, золотая, цвета ангельского крыла.
Галина Зеленкина
Огненный цветок
В те давние времена, когда боги спускались на Землю и жили среди людей, родилось много сказок, легенд и сказаний о чудесах, творимых обитателями зачарованных миров.
Вряд ли найдётся хотя бы один человек, не мечтающий о чуде. Даже тот, кто говорит, что ни во что не верит, в глубине души надеется на чудо. Только чудеса у каждого разные: одним нужны деньги, другим – здоровье, а есть такие люди, которые мечтают о детях. Кто бы что там ни говорил, но чудеса так просто не происходят. Ведь если чудо случилось, значит, на тебя с небес снизошла благодать, то есть тебе дадено благо. А всякое благо надо заслужить трудами праведными и помыслами чистыми.
Так думала Олеся, шестнадцатилетняя красавица, с рождения хромая на правую ногу. Каждый вечер перед сном она молилась Богу и просила у Него исцеления. Из-за покалеченной ноги она не могла работать ни в доме, ни в поле так, как её сверстницы. Поэтому сватов в её дом не засылали. Кому нужна жена-калека из бедной семьи, да ещё безотцовщина?
Девушка почти смирилась со своей участью, но маленький огонёк надежды на лучшую жизнь теплился в её душе и не давал впасть в отчаяние. Да ещё старый Михась, её дед по материнской линии, иногда подливал масла в огонёк надежды, рассказывая внучке легенды об огненном цветке, охраняемом феей леса по имени Флоринда.
– Что ты девчонке голову морочишь сказочками о том, чего быть не может? – упрекала отца мать Олеси, высокая и статная кареглазая брюнетка. – Пусть лучше рукоделием занимается. Её рушники на рынке нарасхват.
– Твоя правда, Ганна, – соглашался старый Михась, – но ведь не хлебом же единым…
На этом разговор заканчивался. И всё шло своим чередом.
Однажды Ганна попросила Олесю сходить к ручью за чёрной смородиной для начинки в пироги. Девушка отправилась к ручью с небольшим лукошком. Год был урожайным на грибы и ягоды, поэтому Олеся быстро наполнила лукошко. Она уже собралась было повернуть назад, но остановилась, услышав звуки жалейки – так в здешних местах называли флейту. Мелодия была такая грустная, что у девушки даже слёзы навернулись на глаза. Ей захотелось увидеть музыканта, который искусной игрой на жалейке сумел растревожить её душу.
Но как ни старалась она ступать тихо и осторожно по мягкой траве, музыкант услышал её шаги и перестал играть.
– Кто ты? – услышала Олеся приятный мужской голос справа от себя, там, где находились заросли смородины.
– Меня зовут Олеся, – ответила девушка и раздвинула ветви.
Она увидела русоволосого юношу, сидевшего на большом валуне, поросшем мхом. В одной руке юноша держал жалейку, а другой рукой придерживал за загривок лохматого пса непонятно какой породы. Убедившись в том, что пёс и не собирался бросаться на девушку, он отпустил его.
– Иди, Серко, познакомься с гостьей, – сказал он и улыбнулся.
Олеся взглянула парню в лицо и вздрогнула. У музыканта не было глаз. Брови были, а глазницы отсутствовали.
– А ты кто? – спросила девушка, подойдя к юноше на расстояние вытянутой руки.
– Василь, – ответил тот, – живу на соседнем хуторе.
– А хочешь, я буду с тобой дружить? – предложила Олеся. – Мне так понравилось, как ты играешь на жалейке.
– Но у меня нет глаз, – возразил Василь.
– Разве для дружбы важно, есть ли у человека глаза? – удивилась девушка.
– А что важно для дружбы? – поинтересовался Василь, зная наперёд, что ответит Олеся.
– Главное, чтобы у человека были добрая душа и зрячее сердце, – ответила Олеся и протянула Василю лукошко со смородиной. – Угощайся! – предложила она юноше сладкие ягоды. – А мне пора домой. Маменька пироги печь собралась и ждёт меня с ягодами.
– А ты придёшь завтра? – спросил Василь.
– Приду, – ответила девушка и отправилась домой.
Придя домой, Олеся отдала матери лукошко с ягодами и села вышивать очередной рушник. На этот раз нитки подбирались по цвету сами собой, и игла словно порхала над тканью. Дед Михась заметил, что лицо у внучки как бы светится изнутри.
– Уж не принца ли на белом коне повстречала ты у ручья? – спросил дед Михась, с улыбкой глядя на сияющее лицо Олеси.
– Что ты, дедушка, и вовсе он не принц, – возразила девушка. – Это Василь, который живёт на соседнем хуторе. Он так хорошо играет на жалейке, что я заслушалась.
– Да он же без глаз! – воскликнула Ганна, зашедшая в комнату пригласить отца и дочь на чай с пирогами.
Она хотела было продолжить своё высказывание о Василе, который из-за своей слепоты, по мнению местных кумушек, так и помрёт бобылём, но словно онемела под укоризненным взглядом отца.
– Сегодня слепой, а через некоторое время и прозреть может, – заметил Михась. – Случаются же чудеса…
– Да ну вас, фантазёры! – ответила Ганна. – Думайте как хотите!
– Нельзя разрешить или запретить людям думать. Это дело добровольное, – заметила Олеся.
– Пошли пить чай, добровольцы! – предложила Ганна и первой вышла из комнаты.
Дед с внучкой переглянулись и отправились следом.
Когда утром Олеся принесла матери для продажи вышитый рушник и спросила разрешения сходить к ручью за смородиной, то Ганна нахмурила брови и с укором взглянула на дочь.
– Знаю я эти ягоды, – пробурчала она. – Небось, к Василю на свидание торопишься.
– Я обещала, что приду, – ответила дочь.
– Раз обещала, так иди, – сказал дед Михась. – Человек должен отвечать за свои слова, если он хозяин слову, а не пустомеля.
– Дедусь, я тебя так люблю! – воскликнула Олеся и чмокнула деда в щёку.
– Ладно, иди, – смилостивилась на вид суровая Ганна. – Да возьми с собой пирожки, что в льняной салфетке на столе лежат. Угостишь парня. Ему таких пирогов никто не испечёт.
– Почему? – удивилась девушка.
– Потому что нет у него ни сестёр, ни матери, – ответила Ганна и вздохнула.
– Мать умерла при родах. Говорят, что сердце у неё было слабое, потому и не выдержало, когда ей ребёнка безглазого показали, – пояснил дед Михась.
Заметив тень грусти на хорошеньком личике дочери, Ганна поспешила успокоить Олесю.
– Да не переживай ты так! Это было давно, – сказала она, провожая дочь до двери.
Когда Олеся с полным лукошком ягод подошла к знакомым зарослям чёрной смородины и раздвинула ветви, то на валуне никого не увидела, и слёзы невольно навернулись на глаза.
– Серко! Ты где? Отзовись! – крикнула она и услышала невдалеке прерывистый собачий лай.
Вскоре к валуну подбежал Серко, который на коротком поводке вёл за собой хозяина. Василь осторожно передвигал ноги. Свободной рукой он ощупывал пространство перед собой, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие.
– Здравствуй, Олеся! Ты давно ждёшь? – услышала девушка приятный голос Василя.
«Да я тебя всю жизнь готова ждать», – подумала Олеся и улыбнулась от такой светлой мысли.
– Здравствуй, Василь! Если пирожки ещё тёплые, значит, ждала недолго, – ответила девушка. – Это моя мама тебе гостинец передала.
– Добрая у тебя мама, – заметил Василь, уплетая за обе щёки сладкие пирожки.
«А ведь прав Василь! Мама-то у меня и впрямь добрая», – подумала Олеся и покраснела. Хорошо, что Василь не видел, как полыхнули румянцем девичьи щёки. И было отчего! От стыда, конечно.
«Почему когда дети маленькие, то ластятся к матери, и слова у них для неё находятся добрые и нежные? Что же происходит с детьми, когда они вырастают? Вот и я лишний раз слова приветливого маме не скажу, не поцелую её в сморщенную временем щёку и не пожму её натруженных работой рук», – такие мысли взволновали девичью душу и заставили взглянуть на себя со стороны. Чего уж говорить, зрелище было неприглядное. Олеся собралась было всплакнуть, но, услышав радостную мелодию, забыла о грусти. На то она и грусть, чтобы соседствовать с радостью.
– Как хорошо! – воскликнула девушка. – Откуда ты берёшь такие красивые мелодии – то грустные, то радостные?
Но Василь будто бы не слышал её вопроса. Он всё играл и играл, словно хотел насладиться звуками музыки в последний раз. Когда Василь перестал играть, то Олеся заметила две капли пота, скатившиеся по щекам юноши.
«Если бы у Василя были глаза, то я бы решила, что это были слёзы», – подумала Олеся и очень удивилась, когда Василь протянул ей свою жалейку.
– Пусть побудет у тебя до моего приезда, – попросил он девушку.
– Ты едешь? – удивилась она. – И куда же?
– Отец повезёт меня к известному лекарю. Сказал, что к нему три дня пути, – ответил Василь и подозвал свистом собаку.
– Я провожу тебя, – предложила Олеся и протянула руку к собачьему поводку, лежащему на валуне рядом с Василём.
Но парень отказался от её помощи.
– Не надо, я сам, – возразил Василь. – Мне нельзя расслабляться.
– Когда ты вернёшься? – спросила девушка.
– Жди меня через десять дней, – услышала она в ответ и вздохнула. – Музыку, которую ты слушаешь, сочиняю не я. Я только играю то, что поёт мне родник, который погребён под этим валуном.
С этими словами Василь слез с валуна и сделал несколько шагов в противоположную от Олеси сторону.
– Кто тебе сказал, что там родник? – крикнула ему вслед девушка.
– У меня хороший слух, – ответил Василь и, попрощавшись с Олесей, отправился к себе домой собираться в дальнюю дорогу.
Со свидания с Василём Олеся вернулась домой сама не своя. Мать и дед сразу заметили перемену в настроении девушки, а также тень грусти на её хорошеньком личике. Когда Олеся подошла к деду и протянула ему самодельную жалейку Василя, то дед сначала повертел в руках музыкальный инструмент, а потом попробовал поиграть на нём. Но жалейка не издала ни звука.
– Странно, – сказал дед Михась и вопросительно взглянул на внучку.
– Дедуля, положи, пожалуйста, жалейку на шкаф. Василь просил сохранить до его возвращения от лекаря, – сказала Олеся.
Затем Олеся подошла к Ганне, сидевшей на лавке возле печи, и, положив ей голову на колени, заплакала.
– Прости меня, мама, за невнимание к тебе, – проговорила она, глотая слёзы.
– Да что с тобой? – встревожилась Ганна.
– Ничего страшного, – поспешил успокоить Ганну Михась. – Просто наша девочка быстро взрослеет и набирается мудрости.
Услышав объяснение деда о причине её слёз, Олеся отрицательно покивала головой.
– Я плачу потому, что Василь меня обманул. Мне так нравились красивые мелодии, которые он играл на жалейке. А Василь сказал, что это песни родника, – так объяснила Олеся причину своего плаксивого настроения.
– Ну и что?! – воскликнула Ганна. – Во-первых, слышать песни подземного родника дано не каждому. Ты же стояла рядом с валуном и ничего не слышала. А во-вторых, играть мелодии на самодельной жалейке, у которой всего два отверстия, может только настоящий музыкант.
– Но Василь не считает себя хорошим музыкантом. Он мечтает стать дирижёром, – возразила Олеся. – А ещё он сказал, что музыка – это его жизнь.
– Но дирижёр должен быть зрячим. Это не на жалейке играть, – заметила Ганна, но тут же одёрнула себя и замолчала.
– Где-то я уже слышал про поющий родник, – вмешался в разговор дед Михась и попросил внучку слово в слово повторить всё, что говорил Василь о роднике.
Выслушав рассказ Олеси о роднике, дед помолчал несколько минут, а потом попросил Олесю показать ему валун, который служит памятным знаком местонахождения родника.
– Завтра отведёшь меня к этому камню. Сегодня ты устала, займись лучше рукоделием, – сказал он, увидев, что внучка направилась к двери.
– Завтра так завтра, – согласилась Олеся и уселась на своё рабочее место вышивать очередной рушник.
Чуть свет собрались Михась и Олеся на прогулку к ручью. Провожая их до порога, Ганна вручила отцу небольшую плетённую из лыка корзинку.
– Заодно и ягод наберёте. Вдвоём-то сподручнее будет, – сказала она.
От дома до валуна расстояние было невелико, всего-то километра два. Не спеша, собирая по пути ягоды, дошли дед с внучкой до валуна, спрятавшегося от посторонних глаз в зарослях чёрной смородины.
– Здесь он, – проговорила Олеся и, раздвинув ветви куста чёрной смородины, шагнула по направлению к камню.
