Шёпот во тьме

Тень замерла, раздумывая над моими словами.

– Там ты сможешь… защищать. Без посторонних.

Морок заклубился. Тень сделала усилие. Встала. Слабо. Совсем не та пугающая сущность из детских страшилок. Что-то не вяжется с ней… Впрочем, мне не стоит доверять рассказам неслышащих. Они вообще часто изобилуют пикантными подробностями, слабо согласуясь с наблюдаемыми фактами.

– Нет, нет… Нельзя уйти, нельзя… Он… придёт, придёт…

Да-да, он. Как же без него. В подобных ситуациях всегда должен быть таинственный Он, не правда ли?

Щелчок.

Вспышка.

Морок рассыпался клочьями. Вода в шёпотнице забурлила, поднимаясь на поверхность множеством лопающихся пузырьков воздуха. Тепло от корпуса омографа передалось моим рукам. Тьма вокруг начала рассеиваться. Тишина.

Это временно. Вскоре морок вновь соберётся вокруг невидимого глазу центра притяжения, ядра – и тень вернётся. Но частичка осталась в негативе – навсегда. След на песке.

Плюс один в моей коллекции. После того, как Министерство учёта и фотофиксации изъяло годы моей работы, пришлось начать заново. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Комната оказалась меньше, чем казалось на первый взгляд. Грязные окна пропускали свет. Омуреновые вспышки высветили рисунки на старых обоях: экзотические животные и детские рисунки. На полу – игрушки. В углу – кроватка. Детская.

Дыхание перехватило. Что если… Нет. Конечно, пустая.

Пора было возвращаться. В ушах ещё звенела вежливая отстранённость. И вдруг – вина. Неуместная в неуютном интерьере заброшенного дома. Не стоило так грубить Ешу. Возможно, ему действительно одиноко.

Покажу ему снимок в качестве извинений. Это, вероятно, хоть немного поднимет настроение тени.

Уже на нижней ступени лестницы меня осенило: тьма здесь не рассеялась. Напротив – сгущалась. Липкая, болотная тина. Приступ тошноты скрутил внутренности.

(Примечание: Запах такой же, как описывали очевидцы в Сухой ночи, 1872-го, наблюдавшие город после Падения. Кто знает – тот поймёт. Кто не знает – пусть радуется.)

Морок постепенно втекал в холл. Что-то вязкое капнуло с потолка. Омут – ледяной и живой.

Где-то сверху открылся глаз.

В голове раскатился гул:

Я. ЗДЕСЬ.

* * *

Глава 6

Та же ночь, после драматического прерывания.

Итак, тень на потолке – именно то, чего ждали все верующие скептики от этой ночи крови, морока и всех доступных форм оккультного. Впрочем, это было захватывающее переживание.

Меня пригвоздило к полу – буквально. Существо с семью конечностями, где каждая могла быть как рукой, так и ногой. Один-единственный глаз, мерзко блестящий, нависал так же безапелляционно, как вдовствующий профессор с кафедры, убеждённый, что ваш женский мозг не вынесет обсуждения его идей. (На этом моменте глаз, разумеется, мигнул. И конечно, только один раз для поддержания напряжённой атмосферы.)

Существо было соткано из того же вязкого морока, что окутывал весь этаж. Оно свисало с потолка, как болотная жижа, и капало – чёрными пятнами, зловонными и липкими, на мою одежду, кожу и, кажется, самоуважение. Пахло разложением, затхлой водой и чем-то железным, будто кто-то давно умер рядом с ржавым гвоздём.

Кошмар – не метафора, прошу заметить, а вполне буквальный ужас во плоти – выгнул шею и шевельнул глазом. Голос его был ужасен: раздвоенный, разорванный эхом, он звучал одновременно шёпотом и как колокол. И всё это – прямо мне в голову.

– Не тот. НЕ ТОТ. Запах. ЗАПАХ. Мм… ММ… Пахнешь. ПАХНЕШЬ им. ИМ!

Одна из конечностей отделилась и потянулась к моему лицу.

Что ж, такова была перспектива: погибнуть в одиночестве, в наряде, неприемлемом даже для собеседования в Министерстве уместного исчезновения (осадки обязательны, сожаления – опциональны, пятна морока на блузе и юбке – крайне нежелательны). И, что хуже, без ни единого свидетеля, способного сочувственно передать детали.

Свет. Свет – мой единственный союзник.

Омограф вспыхнул ярко, но с трудом мог пробиться сквозь густую чернильную тьму. Без стекла аппарат не мог захватить форму кошмара, зато на несколько мгновений ослепил его.

Оказавшись на улице, единственной мыслью было бежать. Как можно быстрее и дальше от заброшенного дома – как и подобает всякой леди, встретившей нечто с семью конечностями и плохими манерами. Если угроза расчленения существом из тьмы должна весьма вероятно осуществиться, то неплохо бы обзавестись свидетелями, желательно при приличном освещении.

Кошмар, увы, разделял мои стремления – но с противоположной целью.

Чудовище вынырнуло из-за угла. На открытом воздухе выглядело ещё более неприятно – и куда больше в габаритах. Его глаз впился в меня через улицу и не отрывался.

Омуреновые фонари, поставленные для предотвращения как раз таки подобных ночных происшествий, не работали. Только делали его немного вялым. Что, надо отметить, играло немаловажную роль в моём плане спасения, учитывая обстоятельства.

Пробежав ещё несколько кварталов, моё дыхание окончательно иссякло. Сердце колотилось сотнями барабанов, отдаваясь гулом в висках. Пальцы и колени тряслись, муть осела в глазах.

Никому из тех, кто меня знал, не пришло бы в голову назвать меня героем или воином. Я слышу шёпот во тьме. И сегодняшний ночной забег был самым драматичным из всей моей малособытийной биографии.

Лестницы, мостики, переулки – город на склоне гор устроен так, будто заранее проектировался для побегов. Но даже архитектура не могла спасти от слов, что прозвучали в голове:

– Не уйдёшь! НЕ УЙДЁШЬ! Где он? ГДЕ ОН?!

– О ком ты, собственно? Святой Инквизитор…

Массивная фигура кошмара снова показалась среди домов, куда тут же начал просачиваться вязкий морок с вышеописанной вонью, от которой слезились глаза даже не улице. Существо двигалось с тяжеловесной уверенностью матушки, заставшей дочь с незаконным бокалом и неподобающим весельем.

– Пахнешь. ПАХНЕШЬ. ИМ!

Моё дыхание всё ещё не восстановилось окончательно, поэтому речь постоянно прерывалась судорожными вдохами:

– Кем "им"? Слушай, если… ты хочешь разобраться в ошибках… прошлого, то ошибся… адресом. Я не знаю никого, кого ты мог бы… преследовать. Но это точно… не я.

Кошмар, как и большинство типичных сказочных монстров, не был расположен к диалогу. Он атаковал.

Конечность рванулась вперёд. А что я, существо, претендующее на рациональное мышление? Просто застыла. Всё тело, при всей моей любви к рациональности, выбрало курс, одобряемый героинями старых романов, и предало меня во имя паники.

Сделай что-нибудь. Что угодно!

Пальцы судорожно сжали омограф. Щёлк. Свет. Удар. Камни мостовой встретили меня жёстко, но с энтузиазмом.

– Вставай живо!

Рука – человеческая – вцепилась в ворот и рывком поставила меня на ноги.

Он. Человек из тени. Красный плащ, тёмно-рыжие волосы. Глаза – как выстрел. Он встал между мной и кошмаром и глянул… с узнаванием? (Надеюсь, в ту секунду он всё же различал меня и чудовище.)

– Ты! ТЫ! Нашёл! НАШЁЛ!

Обрадованный кошмар метнулся вперёд.

Нил – имя его я узнала позже – схватил меня за плечо и втащил в темноту, подальше от тусклого, уличного света.

– Задержи дыхание, – приказал он.

Омограф выпал. Последняя вспышка – и его разбитое стекло последний раз блеснуло красными пятнами в сизо-синем свете.

Плащ Нила накрыл нас. И тьма – настоящая, глухая, холодная – поглотила.

Это напоминало погружение в ледяную воду. Вдох невозможен. Паника уходит в грудь. Ничего не слышно. Только собственные мысли, и те бьются о череп, как мухи о стекло.

А потом – выныривание.

Мастерская. Моя. Мебель на месте, запахи – родные. Даже беспорядок утешает. Я в безопасности. (Вероятно.)

– Омограф! Там был снимок! Верни меня!

– Ха? Я спас тебе жизнь, а ты хочешь обратно? К монстру? Интересные у тебя приоритеты.

– Как ты вообще оказался там? Почему Кошмар тебя выслеживает? И где мы?.. Я же… я…

Это были только первые три вопроса. В запасе имелось ещё, как минимум, тридцать. Но я испугалась, что он снова растворится в темноте. Поэтому, руководствуясь так называемыми женскими добродетелями – интуицией, импульсивностью и иррациональностью – вцепилась в его руку.

– У тебя… У тебя выросла рука!

– Ай! Больно! Пусти.

– Не пущу, пока ты не объяснишь. Что угодно. Кто ты. Как ты узнал, где я. Почему у тебя выросла рука. Начни с простого!

* * *

Глава 7

Запись разговора с человеком из тени № 1.

Звук: щелчок. Множество пузырьков, всплывающих на поверхность. На фоне звучит стук шагов.

– Для начала назови своё имя.

– Это допрос?

– Имя.

Вздох. Усмешка.

– Нил.

– Согласно моим записям, мы встретились в 42 день сезона исповеди в 1878 наблюдаемого витка. Детально события той ночи изложены в дневнике под соответствующей записью. Правда ли то, что описано там?

– Что за бред ты несёшь.

– Подтверди.

– Да?

– Звучит как-то неуверенно.

– Сложно быть уверенным, будучи прикованным к стуку. Зачем тебе собачий ошейник?

– Назначение декоративных элементов не входит в предмет допроса.

– Так это всё-таки допрос. Ты всегда такая жутко официальная?

– Итак, главный вопрос, интересующий всех нас…

– Почему здесь так холодно? Ты совсем не топишь?

– Как ты это делаешь? Как забираешься в тень? Ты управляешь Ешем, когда внутри? Говоришь его голосом? И… Постой – ты же смотрел! Когда я сплю… И в ванной!

На фоне прозвучал короткий, звонкий шлепок.

– Ауч! Эй, для протокола: это было чертовски больно.

– Заслужил. И если тебе кажется, что это предел, боюсь, ты сильно недооценил мои меры предосторожности.

– Надо полагать, на ласку рассчитывать не приходится.

– Ты выбрал восхитительно неудачный момент для дерзости.

– Запиши это как “эмоциональный контакт”.

Скрип стула и звон металла. Вода в шёпотнице вскипает, на несколько мгновений звучат помехи. Со дна пробивается едва слышимый шёпот: “Три. Есть. Одно”. Затем вода успокаивается. Всё возвращается в норму.

– Мне показалось, что там… как будто тень… Как ты выбрался из наручников?!

– Ловкость рук. Но я не подсматривал. Я спал. Честно.

– В каком смысле “спал”?

– Меня ранили. Мне нужно было время и безопасное место, чтобы восстановиться. Время внутри морока течёт иначе. Я не помню, чем занимался, когда был там.

– Ты был без сознания?

– Да!

– Заметка для протокола: сведения указывают на то, что у Еша и Нила всё же два разных сознания. Значит ли это, что Еш сейчас внутри тебя?

– И да, и нет. Слушай, это сложно объяснить…

– Рекомендую уточнить.

– Ладно, ладно, ты победила, не нужно тыкать в меня этим… Что это – плеть?

– Как я уже говорила, предметы декора…

– Не являются предметом допроса, серьёзно? Слушай, у меня болит голова от света. Можешь сделать его менее ярким?

– Нет. Что если твой кошмар выследит нас? Ты так и не объяснил, почему он пытался нас убить.

– Стоило послушать Еша и не выходить сегодня на улицу.

– Стоило поговорить со мной раньше, как я того хотела.

Пауза.

– Что там за история со снимком?

– Заметно, как ловко ты уклоняешься от сути, как мургель от министерской инспекции. Но я сделаю шаг со своей стороны: предметом моего личного интереса является коллекционирование изображений теней.

– Ха, не встречал никого страннее, чем ты!

– Давай-ка восстановим факты. Первое: кто ты. Второе: откуда. Третье: как ты вообще сумел перенести нас через полгорода. И, наконец: откуда тебе было известно, куда я собираюсь пойти в эту ночь? И не вздумай говорить "интуиция".

– Отвечая на последний вопрос: проследил.

– Но… ты же… Еш стоял в окне.

Пауза. Вздох.

– Мой тебе совет – прячь личное получше. Интересное чтиво…

– Ты… Прерывистое дыхание. Что?..

– Видел запись про дом, но не думал, что у тебя хватит ума идти туда в такую ночь.

Пауза. Звуки шагов то ускоряются, то резко замолкают.

– И кстати, другие записи, я тоже прочёл. Интригующий жанр. Немного эротики, немного ужаса.

– Нет, не смей произносить это вслух!

– Мне особенно понравилась та часть, где сила уда…

Щелчок. Запись обрывается.

* * *

Глава 8

9-III-1878. День.

На утро обнаружилось, что мой дом впервые за долгое время стал… ну, моим. Ни шагов. Ни подозрительных скрипов половиц. Ни тяжёлых вздохов, ни шорохов, ни косых взглядов из зеркал, которых, строго говоря, здесь и не должно быть. Никто не нависал над кроватью при пробуждении. Никто не шептал моё имя из тёмного угла.

Странно осознавать, как быстро привыкаешь к чужому присутствию. Даже если этот “чужой” – буквально силуэт в окне.

После вчерашнего откровения дверь в мою спальню впервые была заперта на засов. Вряд ли эта минимальная мера предосторожности окажет сколько-нибудь достаточное сопротивление человеку, способному путешествовать между теней.

И всё же – Дверь. Традиционный символ границы в разных культурах. Кем бы ни был Нил, надеюсь, он знаком с общемировой практикой обращения с дверьми.

Спальня, увы, не сулила особых волнений воображению, но производила впечатление вполне добропорядочное: кровать, тумбочка и шкаф с латунными ручками, доставшийся в наследство от людей, для которых вкус, по-видимому, был предметом излишнего баловства. Обои с блёклыми яблоневыми веточками начали тихо увядать ещё десяток витков назад, а ковёр, по всей видимости, был когда-то удостоен ног куда более утончённых, нежели мои собственные. Ни загадочных артефактов, ни зловещих древностей, ни даже скрипучей напольной доски, способной намекнуть на тайну.

Именно в такой лишённой воображения и вкуса обстановке мне предстояло решить: не окажется ли разумным выставить Нила с его секретами за дверь?

Разумеется. Кто вообще впускает в дом субъектов, столь легкомысленно относящихся к негласным правилам гостеприимства и является без приглашения, выходя из тела тени?

Помимо прочего, квазиматериальные существа с дурным вкусом и сомнительным чувством юмора не были прописаны в моём договоре аренды. Домовладелица, узнав о таком соседстве, пришла бы в ужас, хотя бы от отсутствия у вышеупомянутого квазиматериального существа разрешения на регистрацию в Министерстве уз и потоков.

Но… как Нил это сделал? Как перенёс нас? Как – во имя третьего приложения к постановлению! – избавился от наручников? Он просто раскачивался на стуле, болтал ерунду, отвлекал моё внимание взглядами, полными фривольных намёков, и при этом – действовал.

Нужно наблюдать за ним.

Нет, не по личным причинам. Столкновение с инаковостью – вот, что не оставит равнодушным ни один пытливый ум. Стала бы Сибель Кандома великим оккултфилософом, если бы отворачивалась от любого проявления Омута, только потому что тот не вписывается в нормы нравственности и городской устав? Вот именно.

Нил – не обычный человек. А Еш – не обычная тень.

Тени повсюду. Молчаливо присутствуют на улицах и в подвалах, на лестницах и в отражении витринных стёкол. Но те, что предлагают сделки и сдают тебе жильцов – редкость.

Еш не просто шепчет – он реагирует. Даже моей матери пришлось бы признать: с ним можно вести беседу. И она будет содержательнее, чем речь председателя городского совета, озабоченного проблемой чрезмерной протяжённости процессов принятия решений по вопросам урегулирования водосточной нагрузки.

И, конечно, нельзя забывать об ещё одном.

Кошмар.

Один только глаз на потолке – огромный, слепой и всевидящий – всё ещё вызывает у меня дрожь. Даже сейчас, когда солнечные лучи падают на исписанный лист, пальцы подрагивают от… нет, не страха. Возмущения.

Омограф остался на мостовой. Сколько сил ушло на его добычу! Придётся усердно работать не меньше полугода, чтобы накопить необходимую сумму на новый. И всё из-за Нила и его кошмара!

[Далее текст зачёркнут.]

* * *

Чуть позже.

Потребовался перерыв, чашка крепкого настоя и небольшой спор с самоуважением, чтобы эмоции улеглись. Рассуждения об уместности столь бурного проявление чувств на страницах дневника я оставляю для другого раза.

(Примечание: Уместно. Но только в сноске).

Природа страха лежит в области иррационального. Большинство предпочитает не вглядываться и делает вид, будто теней в Скоркосе нет. Здоровая позиция. Признанная докторами в качестве рекомендованной.

У меня же – наоборот. Искажённые пропорции, нечётное количество глаз, нечётное количество конечностей вызывают странное, настойчивое, почти тёплое любопытство. Эта черта, присущая с раннего детства, сохраняется и по сей день.

Моя первая мистическая встреча, надо полагать, закончилась не по собственной воле, а по вине внешних обстоятельств. Мне было три, когда в голове впервые раздался шёпот. Это произошло в парке, в тени листвы. Думаю, тогда было лето. Одно из самых жарких в моей жизни.

Тень позвала меня по имени:

– Дэни…

Голос – шелест кроны деревьев.

Родители учили не разговаривать с незнакомцами. Но, признаюсь, в три года мой круг общения был куда обширнее, чем сейчас. А тогдашняя моя логика характеризовалась не иначе, как безупречная в своей наивности: если кто-то знает твоё имя – он, по крайней мере, в чём-то тебе знаком.

К тому же, следует отметить, тень, представившаяся Клементиной, обладала неоспоримым достоинством: не перебивала. В отличие от взрослых.

Не припоминаю, где была мать. Может, увлечена светской беседой о переменной облачности и стабильной предвзятости. Может, отвлеклась на нечто жизненно важное – вроде попытки вспомнить, любила ли она меня вообще. Но к тому моменту, как за моей спиной раздался её крик с той редкой искренностью, на которую способна лишь женщина, увидевшая, как её дочь протягивает руку существу из другого мира.

Всего лишь одно касание – но моя мать имела предрасположенность к разведению драмы на пустом месте — ах, какое безобразие! сотканная из морока рука коснулась пухлого, указательного пальчика её ребёнка.

Я не помню своих чувств. Тревога? Любопытство? Удивление? Или притяжение?

В любом случае, это должно было быть очень сильным переживанием. Но главное, что я вынесла из этой встречи – тени такие же всеми непонятые и одинокие, как я.

Мать – а у меня есть все основания полагать, что это так – испытала все вышеперечисленные эмоции сразу и одномоментно. Она вынырнула из-за моей спины, подняла на руки и – как есть, с висящей сумкой, неприкрытой паникой и сминаемой шляпкой – унесла прочь.

Тогда шепчущие не были таким частым явлением в городе, как сейчас. Поэтому на пути домой за неимением других авторитетных источников мне пришолсь адресовать вопрос матери:

– Мамочка, почему мы не помогли ей?

– Кому?

– Клементине. Она просила помочь ей обрести форму.

После этого мать замолчала надолго.

В памяти отпечаталось на удивление много деталей. Весь путь домой по её щекам стекали солёные дождевые ручейки, а взгляд рассеянно скользил по прохожим. Мы дважды свернули не туда. А её шершавая рука так крепко сжимала мою ладонь… Думаю, она не хотела… Хотела? Нет. Когда твой трёхлетний ребёнок заявляет, что говорит с бестелесными существами, порождением Омута, это… пугает.

Мы больше не ходили в тот парк. И хотя на некоторое время разговоры с тенями прекратились, после этого случая жизнь пошла наперекосяк.

Сначала был Институт. Белые халаты, мутная вода с привкусом застоявшегося пруда, люди со смазанными лицами, задававшими вопросы, на которые даже взрослый не ответил бы, не задохнувшись от абсурда. Отец злился. Мать – плакала. Мне же оставалось просто существовать. В представлении врачей я была строением, требующим немедленного и капитального вмешательства.

Через месяц у меня почернел указательный палец.

Через виток отец отправился на ярмарку. И, насколько мне известно, до сих пор выбирает овощи к ужину.

Люди боятся теней. Зовут их кошмарами. Демонами, бесами, сотканными из морока, злобными порождениями Омута.

Я предпочитаю обращаться к ним по именам.

У них они есть имена. И голоса. И просьбы.

Но то, что мне встретилось вчера… нечто иное. Кошмар. Настоящее порождение тьмы в самом мистическом смысле.

* * *

Но покуда я размышляла о формах страха, один из них решил явиться лично.

Что-то упало в мастерской.

Тяжёлый глухой грохот. Металлический шарик покатился по деревянному ящику, эхом разнося звук по всему дому.

И тишина.

Может, кошка. Или окно? Что-то упало из-за ветра…

Только здесь нет кошки. И окна закрыты. Всегда. Даже в сезон цветения рядом со мной всегда веет холодом и сквозняками.

Сердце не забилось быстрее. Наоборот. Оно, как воспитанный ребёнок в присутствии взрослых гостей, скромно присело на стул.

Неужели… он… нашёл меня?

Днём.

Здесь.

В доме.

Вблизи побережья.

* * *

Глава 9

Запись разговора с человеком из тени № 2.

Звук: щелчок, бульк.

– Не удивлён, почему к тебе так редко заходят гости. Ой, прости – они же не заходят.

Кряхтение, стул скрипит, кто-то шипит сквозь зубы.

– Если это будет так, как оп…но у… в…ке… За..ды-ха-юсь…

– Не ёрничай, иначе мне придётся прибегнуть к… дополнительным мерам воздействия. Зачем ты вломился в мою мастерскую?

– Я перенёсся. К тому же, я здесь уже был. Это не то же самое.

– Нормальные люди предпочитают использовать дверной молоток.

– Нормальные люди не подкрадываются сзади и не набрасываются с верёвкой!

– Откуда мне было знать, что это ты, а не… кто-то другой.

– Я же оставил записку.

– Где ты был. Почему вернулся. Отвечай строго по существу.

– Загляни в рукав плаща. Левый.

– Что там?

– Портал в другой мир, конечно. Ну же, мои руки связаны, я не могу сам достать.

Пауза. На фоне шуршит ткань.

– Омограф?

– Мне показалось, что эта штука важна для тебя.

– Негатив сломан… Пауза. Щелчок. И линза. Ты хоть представляешь, насколько она дорогая?

– Не стоит благодарности. Хотя нет – стоит. Теперь ты освободишь меня?

– Существо?

– Проблема исчезла сама собой. Смешок. А вот я задыхаюсь. Ослабь ошейник.

– Меры предосторожности.

– Уже проходили. Верёвки идут в комплекте с базовой заботой? Тогда мне жаль твоего парня.

Пауза.

– Ты опять это сделал! Как?! Этот узел нельзя развязать без помощи.

– Двое могут играть в эту игру, ха. Что ты за человек?

– Агент Министерства учёта и фотофиксации.

Пауза. Вздох.

– Моя задача наблюдать и документировать активность теней в городской черте.

Громкий мужской хохот перекрывает все остальные звуки.

– Это настоящая работа!

– Зачем кому-то нужно тратить деньги на такую ерунду?

– В первую очередь, каталогизация. Сравнительный анализ морфологических признаков. Затем, конечно, общественная и правовая необходимость…

– Ха, и в чём заключается лично моя “общественная необходимость”? В том, чтобы ты гуляла по ночам и заглядывала в пустые дома?

– На основе собранных данных Министерство при соответствующем уровне бюрократического воодушевления выносит рекомендации. Это влияет на политику заселения и методы взаимодействия.

– Продолжай.

– Даже не будешь язвить?

– Я заинтересован.

– Большинство теней не представляет никакой опасности для людей. Часто они существуют, и их даже никто не слышит. Другие селятся в обитаемых домах и могут раздражать своим присутствием домочадцев. Если хочешь знать моё мнение…

– Уж просвети меня, пожалуйста.

– Страхи людей преувеличены. Именно в этом я вижу ценность такой работы.

– Сколько гордости. Смотри не подавись ею.

– Ты несносен.

– И что, неужели, тебе платят за это реальными деньгами?

– Мои источники дохода тебя не касаются.

– Ладно. Извини, не дуйся. Ответь на вопрос: откуда у такой занятой леди столько времени на болтовню со мной?

– Я действую как частное лицо.

– То есть это вообще не работа?

– Считай это гибким графиком. Теперь о главном. Что, если твой монстр выследит нас?

– Он не “мой”. В ближайшие дни это вряд ли произойдёт. Слушай, что твоё Министерство делает с кошмарами?